Лили Рокс
Мне уже не больно
Просто моя паранойя
– Возможно, – неуверенно ответила я, опустив голову. Лазарев заметил мое смущение, но не стал комментировать. – В таком доме с охраной наверняка есть садовник, – добавила я, словно в оправдание.
– Кстати, – Лазарев задумчиво почесал лоб, как будто что-то важное только что всплыло в его голове, – на две недели уезжаю в командировку. Смотрю, вы с Ланой поладили. Она за тобой присмотрит. Вместе с Наташей и Олегом, разумеется.
Я едва заметно кивнула, проглотив ком в горле. Надо было успокоиться. Все будет хорошо. Просто моя паранойя. Показалось. Я ведь не в том сне, не в дурдоме, а в реальной жизни. Но что-то внутри упрямо стучало тревожный сигнал.
– Олег? – тихо переспросила я, чувствуя, как внутреннее напряжение не уходит.
Лазарев усмехнулся, как будто я спросила что-то очевидное:
– Да, Олег. Он управляющий и по совместительству домашний охранник. Следит за домом, чтобы все было в порядке.
Я резко вспоминаю его. Тот самый взгляд – как он смотрел на Лану. Невольно мои глаза сузились, когда я вспомнила эту мелькнувшую, почти неуловимую связь между ними. Лана смотрела на него совсем не так, как на остальных. Ее взгляд смягчался, она словно забывала о своей привычной отстраненности. А он, несмотря на свою сдержанность, всегда как-то по-особенному задерживал взгляд на ней, будто скрывал что-то. Эта их немая игра…
Мое сердце начало стучать сильнее. Значит, все это время, пока Лазарев уедет, Лана и Олег будут здесь вместе. Возможно, это все только в моей голове, но я чувствовала, что в их отношениях что-то неуловимое.
Тень подозрения закралась в мой разум. Я посмотрела на Лазарева, который был погружен в свои мысли, и уже, кажется, вовсе не обращал внимания на мое замешательство.
***
Утренний воздух насыщен серой, мглистой дымкой, как будто сам мир решил скрыться за занавесом тумана.
Я иду по опустевшему двору, загребая ногами влажную, прелую листву. Каждый шаг отдается шуршанием, наполняя осень тихими, мертвыми звуками. Запах земли и тлена впивается в нос, будто сама природа в разложении. Деревья – черные, безжизненные скелеты, протянувшие к небу свои изломанные ветви, выглядят как стражи забытого кладбища. В этом месте царит какая-то потусторонняя тишина, словно все живое давно вымерло, а я осталась одна среди этого упадка.
Глубоко вдыхаю сырой воздух, пытаясь успокоиться, но это не помогает. Холодок пробегает по спине, поднимаясь от поясницы вверх к затылку, словно невидимые пальцы дотрагиваются до меня. Откуда-то сзади слышится тихое шуршание. Останавливаюсь. Замерла. Сердце словно встало на секунду, а потом глухо забилось в груди.
Прислушиваюсь. Тишина. И тут снова: еле слышный шорох по листве, такой же мягкий, как мой шаг. Только это не я. Кто-то идет за мной. Кто-то здесь. Поворачиваюсь, будто в замедленном кадре, но не вижу ничего – только туман. Но я знаю, что он там. Вижу мелькающие тени между стволами деревьев. Мерещатся? Или это… нет, не может быть. Снова трещит сухая ветка. На этот раз звук отчетливый, реальный. Уже совсем близко.
Сердце начинает бешено колотиться, как молот в кузнице. Что-то цепенеет внутри меня. Это они. Я знала, что они найдут меня. Они всегда находят. Всегда идут за мной. Даже здесь, за этими высокими стенами и с охраной. Я ускоряю шаг, но ноги кажутся ватными. Паника начинает накрывать. На каждый мой шаг – их шаг. На каждый мой вздох – их приближение.
"Беги!" – кричит голос в голове, рвущийся из прошлого кошмара. "Не оглядывайся! Если обернешься, они схватят тебя!" Я сжимаю кулаки, пытаясь удержаться от истерики, но страх уже завладел всем моим существом. Чудовище страха, спавшее где-то в глубине души, вырывается наружу, выползая на свет.
Быстрее. Нужно вернуться в дом. Только там безопасно. Я задираю капюшон глубже на голову, словно он может защитить меня от того, что преследует. Ноги тяжелеют с каждым шагом, я будто проваливаюсь в вязкую тьму под ногами. Шорох позади становится все ближе. Вот-вот. Дышу глубже, чувствую, как к горлу подступает ком ужаса. Сейчас… Еще секунда, и я почувствую на себе чьи-то холодные, липкие пальцы. Они вцепятся в меня и утащат. Куда? Об этом даже думать страшно. Об этом я мечтала забыть.
Я ускоряюсь, но шаги звучат все громче и быстрее. Они почти рядом. Меня трясет. Не оборачивайся. Если обернешься – все пропало. Дом. Только бы дойти до дома. Туда. Сердце глухо стучит о ребра, почти срывается. Страх сковывает движения, я чувствую, что вот-вот свалюсь. В груди давит боль, холодный пот стекает по лбу. Вижу угол дома, вот еще чуть-чуть. Беги! Не оглядывайся!
Нет, так больше не может продолжаться. Я не могу жить в вечном страхе, вечно убегая, как загнанный зверь, не смея посмотреть в лицо опасности. Я не жертва. Дышу прерывисто, приказываю себе остановиться. Но ноги, предатели, продолжают двигаться, еще несколько шагов вперед, словно отказываясь слушаться разума. Сердце колотится так громко, что, кажется, даже этот проклятый туман слышит его. За спиной – тишина, холодная, липкая. Секунды тянутся как вечность.
Осторожно поворачиваю голову, готовясь увидеть нечто ужасное, от чего кровь застынет в жилах. И вот он – всего в нескольких метрах от меня. Широкоплечий мужчина, капюшон глубоко надвинут на лицо, темный силуэт, впитавший всю тьму этого туманного утра. Я его знаю, кажется, видел его пару раз. Он из охраны. Это не Олег, это другой мужчина. Но почему он так близко, почему молчит, и что за жуткая, всепоглощающая тишина вокруг нас?
Холодный пот стекает по спине, все пережитое за эти минуты собирается комом внутри. Страх перерастает в злость – колючую, напряженную, рвущуюся наружу. Не могу сдержаться, и раздражение обрушивается на него резким, почти злым вопросом:
– Вы что, теперь постоянно планирует ходить за мной по пятам? – едва сдерживаю злость, которая уже пульсирует в висках.
Охранник спокойно разводит руками, его лицо сохраняет непроницаемое выражение:
– Указание господина Лазарева.
Чувствую, как внутри все закипает. Лазарев не доверяет мне. Боится, что сбегу. Ну, конечно, для него я – проблемный ребенок, нуждающийся в постоянном контроле. Приставил ко мне этого бугая, чтобы тот следил за каждым моим шагом.
“Ну, хорошо. Хочешь выполнять указания? Ну так отрабатывай!”
Не выдержав, срываюсь с места. Мгновенно набираю скорость, ветер свистит в ушах. Адреналин обжигает кровь. Охранник, явно не ожидавший такой выходки, бросается следом. Слышу за спиной его тяжелое дыхание, неуклюжие шаги – да, не в лучшей он форме. Или ботинки жмут?
Я только ускоряюсь, наслаждаясь кратким ощущением свободы, чувствуя, как натянулась до предела пружина внутри. Нарезаю несколько кругов вокруг дома, то приближаясь к нему, то вновь отрываясь. За каждым поворотом слышу, как охранник отчаянно пытается догнать меня.
Легкие пылают, словно в них вдохнули раскаленные угли, но я заставляю себя продолжать. Терплю до последнего, пока в боку не начинает колоть так, что кажется, кто-то вонзил нож. Резко останавливаюсь, сгибаюсь пополам, опираясь руками на колени, дышу прерывисто, как выбившийся из сил бегун на финише. Кажется, еще чуть-чуть – и язык сам собой вывалится наружу. Где-то рядом охранник шумно выдыхает через нос, явно недоволен моими выходками.
"Да ладно тебе, – мысленно ухмыляюсь, – утренняя пробежка – это же для твоего же блага." С такой работой, тебе бы на тренировки записаться, дружок.
Я шагаю к скамейке, видя, что она покрыта влагой после недавнего дождя, но ноги так наливаются свинцом, что сидеть хочется больше, чем думать о мокрой одежде.
В окне второго этажа маячила Наташа. Что-то в ее образе всегда меня раздражало – может, этот ее задумчивый, отстраненный взгляд, словно она все понимает и предугадывает каждый мой шаг. В руке она держала чашку и мелкими глотками отпивала напиток, продолжая пристально на меня смотреть. Казалось, будто ее обязанность – следить за каждым моим движением, как за заключенным, чтобы не сбежал.
Я подошла ближе к дому, встала под окном и, широко ухмыляясь, громко бросила:
– Что, следишь за мной, да? А если я вдруг грохнусь в обморок, что будешь делать? Бросишься спасать? Пробьешь окно и спикируешь на меня, как супергерой?
Жестом она показала, что не слышит меня, но добродушно улыбнулась в ответ, чуть приподняв уголки губ, и кивнула, как будто знала какой-то свой, особенный ответ на мои выпады. Потом, не теряя этого холодного спокойствия, словно отрепетированного годами, легонько отсалютовала своей чашкой, делая это так, как будто я была просто частью ее повседневного спектакля.
Охранник, стоявший неподалеку, молчал, качая головой с явным неодобрением, будто мое поведение ему было чем-то непостижимым. Его взгляд словно говорил: "Зачем ты это делаешь?" Но я не могла удержаться. Мне нужно было выпустить эту злость, это раздражение.
– Ну что, тебе тоже что-то не нравится? – обратилась я к нему, чувствуя, как раздражение переполняет меня.
Он даже не удосужился ответить, просто тяжело вздохнул, скрестив руки на груди, и вновь посмотрел в сторону Наташи, как будто она могла дать ответ на все мои несуществующие вопросы.
Все это напоминало фарс
За завтраком Наташа, как всегда, проявила свою привычную щедрость – великодушно приготовила еду на всех. Я не могла удержаться от легкой улыбки, когда увидела, как Артур, так оказывается зовут моего верного стража, уселся за стол, словно стальной рыцарь при дворе.
Он слишком серьезно воспринял свою роль охранника, словно даже за завтраком был готов защитить меня от невидимых угроз. Возможно, он боялся, что я могу захлебнуться чаем или случайно подавиться бутером. В его глазах сверкала решимость спасти меня в любой момент, и это вызывало легкий смешок внутри меня.
Но было очевидно, что его повышенная бдительность имела еще одну цель. Наташа. Артур, явно польщенный ее скрытым вниманием, сложил руки на столе так, чтобы продемонстрировать свои впечатляющие бицепсы. Я могла видеть, как напряженно он выпячивал мышцы, чтобы произвести на нее эффект, словно тот самый рыцарь, показавший свое мужество.
Его действия не прошли даром. Наташа, смягчившись перед этим мужественным зрелищем, проявила особую заботу: с улыбкой она подлила ему чаю и, словно это было самым естественным делом в мире, заботливо приготовила очередной бутерброд, а затем с видимым удовлетворением наблюдала, как он с жадностью поглощает его. Сцена была одновременно комичной и немного неловкой – словно два актера играли свои роли, старательно, но с преувеличенной серьезностью.
Я наблюдала за этим, как за представлением, одновременно развлекаясь и чувствуя какое-то отстранение. Все это напоминало фарс, где внимание Наташи к Артуру было не столько искренним, сколько показным, а его попытки впечатлить ее выглядели слишком нарочито. Но в этом была своя странная, тихая игра – игра, в которой я была лишь зрителем, а не участником.
Артур, полностью увлечен своей ролью, даже предусмотрительно отодвинул от меня масленку с лежащим на ней столовым ножом. Я тихо фыркнула: как будто он ожидал, что я внезапно стану опасной даже для себя.
– Завтра опять ни свет ни заря гулять пойдешь? – спросил Артур у меня, по-прежнему работая челюстями над бутербродом.
– Возможно, – ответила я с легкой усмешкой, внутренне радуясь тому, что его утренние дежурства станут чуть напряженнее. Пусть привыкает держать себя в форме.
Артур, не останавливаясь на полуслове, хитро прищурился и, словно между прочим, спросил у Наташи:
– А вы бы не хотели к нам присоединиться? Утренние прогулки, знаете ли, очень полезны.
Наташа, заметив его заинтересованный взгляд, кокетливо улыбнулась, как будто ждала этого приглашения целую вечность:
– Ну, если вы настаиваете, – ее голос прозвучал мягко, словно флирт стал частью ее обычного общения.
Я чуть не фыркнула от смеха, глядя на это представление. Лана, если бы увидела, точно бы не одобрила. Хотя, ее сейчас волнует совсем другое. Когда я возвращалась с пробежки, столкнулась с ней у входа. Она выглядела как-то помято, слегка шатаясь, с мутной пьяной улыбкой. С трудом держалась на ногах, и едва не растянулась на ступеньках.
– Помощь не нужна? – спросила я ее, видя, что она с трудом двигается.
В ответ она буркнула что-то невнятное и не слишком приличное, махнув рукой, как будто говорила: «Отвали».
Прошло несколько дней, и утренние прогулки перестали быть теми нервными пробежками с преследователем на хвосте. Теперь Наташа и Артур чинно вышагивали позади меня, беседуя обо всем подряд, словно и не замечая моего присутствия.
Они будто наслаждались каждым моментом, не обращая внимания на окружающий мир. Я, в свою очередь, наблюдала за ними, как за декорациями, которые лишь обрамляли мой путь.
Артур больше не обращал внимания на мои провокации и не пытался догнать меня, как раньше. Теперь он только усмехался, когда я поднимала темп, но продолжал свой размеренный шаг.
Наташа, в свою очередь, за эти дни стала совсем другой. Губы ее каждый день сияли винным оттенком помады, который резко выделялся на ее лице. От Артура больше не пахло табаком – вместо этого я уловила нотки парфюма, чем-то напоминающего древесные ароматы, смешанные с чем-то свежим и пряным. Казалось, он теперь старался больше для нее, чем для работы.
И все это время Лана почти не показывалась. Я видела ее лишь мельком, и то чаще всего ближе к вечеру, когда она наконец вылезала из своей комнаты, едва проснувшись. Словно после долгой ночной смены она лениво поднималась, неспешно ела, а потом надолго исчезала в своей комнате, выбирая очередной «образ» для выхода в свет.
Часа два-три крутилась перед огромным зеркалом в прихожей, проверяя каждую деталь: от обуви до мелочей в прическе. А затем, едва дождавшись заката, вызывала такси и исчезала, растворяясь в ночной темноте.
И вот, несколько дней я ни разу не видела ни Лану, ни Олега в течение дня. Олег, тот самый охранник, который оставался до сих пор для меня загадочным персонажем в этом доме.
Его присутствие всегда чувствовалось в доме, но вдруг он тоже исчез. Я не могла не задуматься: а что, если они вместе? Может, их странные исчезновения не просто совпадение? Ведь Лана каждый вечер уходила в неизвестность, а Олег – именно в те же самые часы – также был «вне дома».
Все изменилось в один момент. Наши размеренные, пусть и странные дни пошли под откос после одного телефонного звонка. Наташа сидела на кухне, мирно попивая чай, и вдруг ее телефон завибрировал. Она сначала посмотрела на экран с легкой отстраненностью, затем, как будто предчувствуя что-то недоброе, подняла трубку. «Алло! Я вас слушаю», – прозвучало обыденное приветствие. Но, буквально через секунду, ее лицо начало стремительно меняться. Вся ее легкая расслабленность исчезла, уступив место холодной, тревожной маске.
Наташа резко встала и вышла в коридор, чтобы продолжить разговор, но даже оттуда доносились ее сбивчивые и едва понятные слова. Я почувствовала, как внутри что-то кольнуло – тревога, напряжение. Все это не предвещало ничего хорошего. Когда Наташа вернулась, ее обычно румяное лицо выглядело так, словно вся кровь разом отхлынула, оставив ее мертвенно-бледной. Ее пальцы беспорядочно сцеплялись, словно в отчаянной попытке найти хоть какую-то опору в этом внезапно рухнувшем мире.
– Сын… сын в реанимации. Я… я нужна ему, – ее голос был таким чужим, что на мгновение я не узнала Наташу. В нем не осталось ни капли ее привычного бодрого, жизнерадостного тона. Он был пустым, словно из нее вытянули все эмоции.
– Я попрошу ребят, кто-нибудь вас отвезет, – Артур вскочил так резко, что стул заскрипел под ним, а его лицо напряглось. Он не стал задавать лишних вопросов, не просил подробностей – ему было достаточно одного взгляда на Наташу, чтобы понять, насколько все серьезно.
Наташа, все еще цепляясь за руки Артура, обессиленно залила его ладонь слезами. Ее большие, пухлые руки казались такими беспомощными, и, казалось, Артур, с его огромными, мощными ладонями, мог бы с легкостью взять всю ее боль на себя.
– Спасибо… спасибо вам большое, – прерывисто повторяла Наташа, словно хваталась за эти слова, как за спасательный круг. Слезы стекали по ее щекам, падая на пол, и ее дыхание стало тяжелым, почти удушающим.
– Я поговорю с Лазаревым, он… он поймет, – продолжила она, поднимая глаза на Артура с благодарностью и тревогой.
Он кивнул, крепко сжав ее руки в своих, словно говоря этим жестом, что все будет хорошо, даже если слова сейчас казались бессильными.
Наташа тяжело поднялась по лестнице, направляясь к комнате Ланы. Я шла следом, ощущая, как ее подавленное состояние давит на меня. При всей моей неприязни к Наташе, сейчас ее было по-настоящему жаль.
Лана, как всегда, спала посреди дня, развалившись на широкой кровати. Наташа подошла осторожно, словно боялась потревожить ее сон. Но, собравшись с духом, слегка потрясла Лану за плечо. Та лишь сонно шевельнулась, приоткрыла глаза и, не сразу понимая, кто ее будит, раздраженно приподнялась на локте.
– Лана… пообещай мне, – голос Наташи дрожал. Видно было, как она изо всех сил старается сохранить спокойствие, но ей это давалось с трудом. – Пожалуйста, присмотри за Дашей. Не оставляй ее одну, следи за ней.
Лана, явно недовольная тем, что ее потревожили, потянулась, едва сдерживая зевок, и лениво кивнула:
– Не переживайте, Наташа, – сказала она, все еще зевая и поворачиваясь обратно к стене. – Все будет в порядке, я прослежу.
Я стояла у дверей, наблюдая за этим сценарием, и в груди сжалось от неприятного чувства. Лана говорила это так небрежно, будто бы ее попросили просто выключить свет в комнате, а не позаботиться обо мне. Не знаю, поверила ли Наташа, но она кивнула самой себе, словно пытаясь убедить в этом не только Лану, но и себя, и медленно ушла собирать вещи.
Конечно, я мечтала, чтобы ее больше не было рядом, но не такой ценой.
На следующее утро таблетки мне выдал Артур. В отличие от Наташи, он не заморачивался. Просто кинул мне пачку с лекарствами, и даже не проследил, проглотила ли я их. От его безразличия мне стало немного легче – таблетки тут же оказались зарытыми в горшке с розовой фиалкой, которая тихо грустила на подоконнике спальни. Каждый раз, когда я прикапывала таблетки, казалось, что она вот-вот оживет и скажет что-то вроде: «Хватит, ты меня уже перекормила!».
Артур, заметив, что я замешкалась с таблетками, слегка нахмурился, но явно не хотел портить себе утро.
– Чего медлишь? – с легкой раздраженностью в голосе спросил он. – Наташа всегда проверяла, хочешь, чтобы я делал то же самое?
– Не стоит! Наташа просто слишком щепетильна, – ответила я, пытаясь сделать голос ровным и уверенным.
– Ну, давай не будем повторять ее методики, ладно? – Он равнодушно махнул рукой. – Главное, чтобы потом не пришлось с тебя пыль сдувать.
Я лишь кивнула, хотя сама знала, что таблетки уйдут туда же – в почву фиалки, которая к тому времени уже могла бы «съесть» целый курс лечения.
Чуть позже, ближе к обеду, на кухне появилась Лана. Выглядела она ужасно: глаза красные, лицо изможденное. Она явно не выспалась, да и на нервах была. Видно было, как ей сложно поддерживать свое обычное надменное спокойствие. В ее руках была чашка горячего кофе, и она, словно спасательный круг, прижала ее к себе, обхватив обеими руками.
– Не спалось? – осторожно спросила я, наблюдая, как она то и дело ежится, несмотря на то, что была одета в свой любимый бежевый халат поверх спортивного костюма.
– Могла бы и догадаться, – усмехнулась Лана, но в ее голосе не было привычной остроты.
Она явно замерзла, но, кажется, холод был не только внешним. Лана, держа чашку кофе, смотрела на нее, будто та могла прогнать ее внутренний мрак. Я наблюдала за ней, но не задавала вопросов – знала, что в такие моменты лучше молчать.
– Дай мне салфетки. И желательно сразу всю пачку, – голос Ланы звучал приглушенно, она явно задыхалась от насморка.
– Простудилась? – спросила я, подавая ей пачку.
– Ага, – буркнула Лана, держа салфетку у носа.
– Может, тебе стоит что-нибудь принять? – предложила я, смотря, как она изводит одну салфетку за другой.
– Уже выпила, – отмахнулась она, прикладывая очередную салфетку к носу.
Это помогает заглушить боль
Салфетки исчезали с пугающей скоростью. Глядя на это, я вспомнила о старых домашних методах и решила поделиться.
– Знаешь, моя бабушка всегда заставляла меня закапывать нос луком. Жуткая штука, но действенная.
Лана остановилась, бросив на меня полный недовольства взгляд.
– Лук? – она фыркнула, еле сдерживая раздражение. – Серьезно? Можешь засунуть свои бабушкины советы куда подальше.
Я тихо рассмеялась, стараясь не обращать внимания на ее грубость.
К вечеру Лане стало хуже. Она отказалась от ужина, снова ограничившись только чашкой горячего кофе. Ее тело содрогалось от непрекращающихся чиханий.
– Может, Артура попрошу? Он за лекарствами сгоняет, – предложила я, глядя, как Лана пытается справиться с простудой.
– Да пила я уже все, что можно, – буркнула она, еле сдерживая раздражение. – Скоро полегчает.
– Может, ноги попаришь? – осторожно продолжила я, не желая ее раздражать.
Лана подняла на меня усталый, раздраженный взгляд.
– Ты что, из бабкиных рецептов не вылезешь, а? – огрызнулась она, вытирая очередную салфетку о свой нос. – Иди куда-нибудь, пока сама не заразилась, врачиха недоделанная.
Ночью я тихо пробралась к ней в спальню. Вдруг у Ланы жар, а помочь некому. Наклонилась над ней, хотела прикоснуться ко лбу рукой, но увидела, что она не спит. Лана скрутилась на кровати, укутываясь в одеяло, дрожа всем телом. Я не решилась дотронуться – страх что-то испортить был сильнее. Сходила к себе за одеялом и осторожно накрыла ее.
– Что не спишь? – шепотом спросила я, пытаясь не тревожить ее еще больше.
– Не спится, – ответила Лана так же тихо, но ее голос был полон усталости и раздражения.
– Хочешь, чтобы я что-то сделала? – предложила с готовностью, надеясь помочь хоть как-то.
Она долго не отвечала, а потом, чуть повернув голову, прошептала:
– Сделай доброе дело… Свали отсюда. Не заслоняй мне тут солнце, ладно?
– Какое еще солнце, ночь же. – пробормотала я.
– Просто свали уже!
Эти слова, холодные и отталкивающие, больно ударили по сердцу. Я молча кивнула, проглотив обиду, и ушла к себе, чувствуя, как тяжесть на душе только усилилась.
Утром Лана снова сидела на кухне, потягивая свой любимый крепкий кофе. После отъезда Наташи Артур здесь больше не появлялся, и мне это казалось странным. Жаль, Артур мог бы вправить Лане мозги и заставить ее нормально лечиться.
– Поешь. Я сделала бутерброды, – предложила я, надеясь хоть как-то помочь.
– Не хочу, – пробурчала она, отводя взгляд.
После очередного глотка кофе Лана вдруг резко прикрыла рот рукавом, как будто сдерживала рвотный позыв, и пулей вылетела из-за стола. Дверь туалета она не прикрыла, и я стояла рядом, слыша, как ее мучит рвота.
Внутри меня закралось странное подозрение: "А вдруг она беременна?"
Скоро шум воды в раковине дал понять, что Лана прополоскала рот и умылась.
Выходя из туалета, Лана криво, почти вымученно улыбнулась, прежде чем медленно направиться к себе. Весь день она курсировала из комнаты в уборную, и я слышала ее тяжелые шаги даже через стены своей спальни. Наконец, не выдержав напряжения, я решила выйти. Как раз вовремя. Лана, согнувшись пополам и держась за живот, снова скрылась за дверью туалета. Щелчка замка не последовало – ей явно было не до того.
Я осторожно приоткрыла дверь. Лана сидела на унитазе, бессильно откинувшись спиной к холодной стене. Вид у нее был жалкий: волосы слиплись от пота, и на лбу блестела испарина. Лицо исказилось в мучительной судороге, как будто каждая мышца сжалась от боли. Ее руки дрожали, судорожно сжимая рулон туалетной бумаги, будто это было последнее, за что она могла ухватиться.
– Какого ты сюда приперлась? – даже ее голос звучал слабо, как будто она потеряла последние силы.
Я колебалась, прежде чем заговорить, но ее состояние заставило меня отбросить все сомнения.
– Я… я хотела сказать, может, скорую вызвать? У тебя, наверное, кишечная инфекция. Это очень серьезно, Лана.
Она посмотрела на меня через полуприкрытые глаза, едва удерживаясь от того, чтобы снова согнуться пополам от боли. Ее дыхание было прерывистым, резким. На мгновение я подумала, что она действительно согласится, но вместо этого ее лицо исказилось от раздражения.
– Задолбала ты своей заботой! – процедила она, не сдерживаясь, и с силой бросила в меня рулоном туалетной бумаги, попав прямо в грудь. – Сдрыстни на хрен!
От удара я отшатнулась назад, чувствуя, как гулко колотится сердце.
Я попятилась, не сводя с нее глаз, и, выскользнув из туалета, плотно прикрыла за собой дверь. Едва она захлопнулась, я услышала приглушенные ругательства Ланы, перемежаемые с болезненными стонами. Ну и пусть. Будет умирать – пусть хоть оборется, не подойду. Я стояла в коридоре, прислушиваясь к ее жалким звукам, и одновременно чувствовала как злость и беспомощность поднимаются во мне волной.
«Пусть сама разбирается», – твердило мне упрямое внутреннее «я», но в глубине души это было всего лишь защитой от той боли, что она мне нанесла.
Вечером я все-таки решила проверить, что с Ланой. Она не спустилась на ужин. Может, опять чувствует себя плохо, или… кто знает. Дверь в ее комнату была приоткрыта, и я увидела, как Лана металась по комнате, расхаживая взад-вперед. В ее руках был телефон, и она говорила на повышенных тонах. Я остановилась на пороге, не желая подслушивать, но ее слова доносились до меня четко.
– Куда ты пропал, чтоб тебя! Три дня не могу до тебя дозвониться! – голос Ланы дрожал от ярости. – Я не могу больше терпеть. Мне нужны эти чертовы таблетки. Нет, это не может ждать!
Я сжала пальцы, не зная, что делать. Лана казалась словно чужой, раненый зверь, загнанный в угол. Ее лицо, обычно спокойное и холодное, исказилось от боли и отчаяния. Я слышала ее дыхание, прерывистое, словно каждый вдох давался ей с огромным усилием.
– Да у меня совсем нет денег, представляешь? – ее голос дрожал, как если бы она боролась со слезами, но не давала им выйти наружу. – Все трачу на эту дрянь!
Она остановилась посреди комнаты, сжала руку в кулак, и я увидела, как ее плечи задрожали от напряжения. На мгновение мне показалось, что она сейчас разрыдается, но нет, Лана была слишком сильной для этого. Она не позволяла себе слабости.
– Ты должен помочь, не подводи меня сейчас, – в ее голосе звучала такая боль, что мне стало не по себе. Я словно подсматривала за чем-то, чего не должна была видеть, открывая то, что никогда не должна была знать.
Я ощущала, как у меня пересохло в горле, и в тот момент мои собственные страхи и сомнения показались ничтожными. Я всегда видела Лану сильной и холодной, но вот она, передо мной, практически разрушенная.
– Завтра? – она зажала телефон сильнее, как будто тот мог дать ей облегчение. – Я не протяну до завтра, – ее голос сорвался, и я почувствовала, как у меня сжалось сердце.
Лана резко отключила телефон, шумно выдохнула и, наконец, обратила на меня внимание. Ее взгляд был тяжелым и острым, как нож. В два шага она оказалась передо мной и вжала меня в стену.
– Ты давно тут стоишь? – ее голос был холоден, но я чувствовала скрытую за ним ярость.
Я не знала, что сказать, и это привело ее в еще большее бешенство. Ее пальцы вцепились в мою толстовку, натягивая ворот так, что мне стало трудно дышать.
– Ну и что ты слышала? – Лана смотрела на меня так, будто готова была разорвать меня на части. Ее глаза, обычно спокойные, сейчас блестели от страха и боли. Страх был новым для нее, я это видела.
В этот момент я осознала, что у меня в руках был ее секрет. Секрет, который делал ее уязвимой. Она больше не была тем холодным и недоступным человеком, каким я ее видела все эти дни. Она страдала. И ее страдания были реальными.
– У тебя не простуда, и не кишечная инфекция, и ты не беременна… – мои слова прозвучали слабее, чем я хотела, но они были правдой. – Ты зависима от каких-то сильных лекарств?
– Какая проницательная девочка! – воскликнула Лана довольно злобно. – И что, я должна перед тобой отчитываться что ли? Тебе-то какое дело, от чего я зависима? Чего ты лезешь не в свое дело?
– Я… Просто я… хотела помочь… – еле слышно пробормотала я.
– Чем мне может помочь полоумная девчонка? – почти с отчаянием сказала Лана.
Ее пальцы ослабли, но Лана все еще держала меня, как будто я могла исчезнуть, если она отпустит. В ее взгляде появилось что-то отчаянное, словно на грани срыва. В этот момент я решилась задать вопрос, который крутился в голове с тех пор, как я увидела ее в таком состоянии.
– Что ты употребляешь, Лана? – голос сорвался, и я почувствовала, как внутри все напряглось в ожидании ответа.
Она тяжело вздохнула, убирая с лица прядь потных волос. В ее глазах сверкнула усталость, но в то же время на мгновение проскользнуло нечто похожее на желание все бросить и рассказать правду. Лана закрыла глаза и сдавленно ответила:
– Обезболивающее… очень сильное. Мне нужно что-то, что заглушает боль.
Я моргнула, не веря своим ушам. Это было не просто лекарство от головной боли. Боль должна быть настолько сильной, что обычные средства не справлялись. Но зачем ей это?
– Зачем ты пьешь такие сильные обезболивающие? – задала я вопрос, который отчетливо обозначился в моей голове.
