Лина Коваль
За деньги
– И я не трахаюсь со вчерашними детьми.
– А как же Ая?
– Кто?
– Ая. Подруга моя, с которой вы ушли в тот вечер. Помните?
Амир поочередно снимает запонки. Небрежно кидает их к часам.
– Ты что-то путаешь. Твоя девочка в тот вечер уехала с моим израильским партнером. Если бы не он – меня бы на той вечеринке не было.
Вспоминаю мужчину с липким взглядом, который был с ними третьим.
– Но как? Вы же передали мне ремень, – киваю на сумку, которую притащила с собой из машины. – И цветы Ае отправили…
– Ты в уме? – Хаджаев злится. – Цветы? Шлюхе? Фильмов про «Красотку» пересмотрела, деревенщина?
Снова проглатываю оскорбление.
Ты сейчас не в том положении, Злата, чтобы отвечать такому, как он. Там, на улице, рядом были люди: прохожие, сотрудники отеля. Здесь – никого.
– Можешь помыться там, – кивает он вглубь небольшого коридора. – Потом обсудим, что с тобой делать.
Хочется дальше ему возражать, но помыться сейчас реально важнее. Колючая ткань больно впивается в грязную кожу.
Найдя ванную комнату, быстро скидываю вещи и прохожу в душ. Непроизвольно улыбаюсь тому, что в «Хилтоне», слава богу, хороший напор воды. Не то что в наших апартаментах. И снова расстраиваюсь.
О каких проблемах говорил Амир? Не будет же Рубен меня убивать из-за долга?
В настенном шкафу нахожу свернутый квадратом махровый халат, поэтому заворачиваюсь в него, а вещи свои стираю. Еще минут десять разглядываю миллион баночек и бутылочек, расставленных на тумбе рядом с умывальником.
Половина косметики корейская, но есть и селективная. Понимая, что шанса больше не будет, аккуратно втираю в кожу ночной крем «Живанши», ожидая мгновенного эффекта. Должны ведь как-то десять тысяч за него оправдываться?
Не дождавшись чуда, убираю на место банку с кремом и расчесываю волосы предварительно смоченной щеткой. Вообще, я чужим пользоваться не люблю, но от педикулеза еще никто не умирал, а вот нечесаной перед Хаджаевым ходить как-то неудобно.
Как только возвращаюсь в гостиную, замираю от страха.
Амир тоже принял душ. И он тоже в халате.
Разглядываю стройные ноги, покрытые короткими черными волосками.
– Если хочешь – ешь, – говорит он равнодушно.
Сам за стол усаживается. Я иду к стулу напротив.
– Паспорт у тебя с собой? – спрашивает Амир, пока я выбираю с чем бы сделать себе сэндвич.
– Да.
Мотаю головой и поправляю халат, соскальзывающий с одного плеча.
– Отправлю тебя в Россию, – произносит он. – Завтра.
В моей душе, с одной стороны, бесконечное облегчение, а с другой – колкое разочарование. Что я буду делать? Куда пойду?
Мне шмотки нужны. Без них я все та же Пьянковская Златка буду, а не инстаблогер, как мечтала.
– Зачем вам это надо? – удивляюсь.
Я понравилась ему, что ли?
– Не придумывай ерунды, – осекает он зло, будто бы читая мои мысли. – Я всегда мыслю наперед. Когда ты пропадешь, а ты пропадешь… еврейский шлюховоз не простит тебе твоих гастролей. Вот когда это случится, мамка с папкой наверняка будут тебя искать. Не хочу, чтобы ко мне пришла полиция. Отельные камеры зафиксировали, с кем именно ты отбыла.
– Спасибо… вам, – опускаю голову понуро. – Но меня никто искать не будет…
Произношу и думаю, что я, конечно, реально дура. Такое говорить человеку, от которого зависит моя жизнь и девственность. Еще пароль от «Госуслуг» ему назови, Златка.
Амиру, кажется, на мои дела вообще фиолетово. Он аппетитно уплетает стейк и запивает его вином. Я продолжаю тихонько жевать и рассматривать его поближе.
Татуировки, конечно, я бы свела. Особенно на руках. У нас в деревне с такими даже грузчиками не берут. В вырезе халата на груди тоже виднеется обильная растительность. Раньше мне казалось это ужасным, а сейчас не отталкивает.
Заметив, что Хаджаев смотрит на меня, резко опускаю взгляд и ем сэндвич.
В целом чувствую себя неплохо. От волос приятно пахнет дорогущим кондиционером, халат очень мягкий и удобный, еда вкусная.
Ладно уж. Домой поеду, там что-нибудь придумаю.
– В России тоже проституцией промышлять будешь? – спрашивает вдруг Амир строго.
Устало растирает глаза. Отставляет пустую тарелку и складывает руки на столе.
– Я не проститутка, – сжав зубы, выплевываю.
Реально достал. Думает, накормил и можно издеваться?
Хаджаев, будто бы не поверив, качает головой и ругается под нос на каком-то языке, далеком от русского. Слава богу, я такого не знаю.
– Тебе нужна помощь, девочка. Половина решения проблемы состоит в ее осознании. А ты не хочешь осознавать правды. Это чревато тем, что в Москве ты продолжишь этот путь.
– Какой правды? – закатываю глаза. – Ну сколько можно?
– Ты приехала сюда работать. Живешь в апартаментах со шлюхами, а твой менеджер – сутенер. Вот она – правда.
– Я ни с кем не спала!
– Вопрос времени и денег…
– Я бы ни за что не стала, – дышу часто. Обида изнутри режет. Аж слезы наворачиваются.
– Вопрос времени и денег…
Качаю головой и облизываю пересохшие губы.
– Мне три тысячи долларов Рубик предлагал, – сообщаю гордо. – Я отказалась.
– Он заработать на тебе хотел, безмозглая, – он снова злится. – И наебать. Реальная стоимость около десятки.
– Десять тысяч? – округляю глаза.
Я ведь не Карди Би какая-нибудь. За что столько?
– А что, если я предложу тебе двадцать?
Таращусь на Амира. Сначала возмущенно и воинственно, но потихоньку внутри меня колючей стеной вырастает сомнение.
Двадцать тысяч… Даже если учесть постоянно болтающийся туда-сюда курс, в рублях это почти миллион восемьсот.
Миллион. Восемьсот.
Твою мать. Почти два…
Мне даже сравнить эту сумму не с чем. Наш дом вместе со всем хозяйством в хлеву тысяч пятьсот всего стоит. Отцовская «семерка» даже на металлоломе больше десяти тысяч рублей не соберет.
А тут всего за ночь – один миллион восемьсот тысяч рублей. Хм…
– О чем ты сейчас думаешь? – грубо спрашивает Хаджаев, одним своим тоном заставляя поднять глаза на него.
– Я…?
– Ты, – кивает он.
В черных глазах улавливаю смех. И презрение. Снова презрение.
Вспыхиваю и, наверное, краснею, как вареный рак.
Он все понял. Понял, что я считала деньги…
Я ДУМАЛА, черт возьми. Реально думала, а не продаться ли ему за эти деньжищи?
– Уже не так уверена, Киса? Ну и ну… – усмехается он, поднимаясь и кидая на стол салфетку. Поправляет полы халата на мощном теле. – Вопрос времени и денег, я же тебе говорил. Можешь постелить себе здесь, в гостиной.
Глава 11. Злата
– Ну ты куда пропала, Корзинка? – спрашивает мама.
– Заработалась, мам…
Закусив губу, очень хочу не расплакаться и даже получается.
– Домой-то когда? Папка вчера сказал: погуляла и хватит. Он тебе место выбил у себя на фабрике, в охране. Работа непыльная. Сутки через двое. За смену тыщу восемьсот плотят.
Тысяча восемьсот. Рублей. Не долларов. В Пьянково доллары только в виде закладок для книг видели. И те из «Банка приколов».
Это ведь… всего восемнадцать тысяч в месяц. Здесь, в одном из самых фешенебельных отелей Дубая, эта сумма кажется насмешкой сильных мира сего над нами, бедными. Вчерашний ужин Хаджаева дороже стоил, ей-богу.
– У меня есть работа. Спасибо. Как у вас дела, ма? – пытаюсь перевести тему.
– Ты мне зубы не заговаривай, проныра. Езжай домой, говорю. Сдалась тебе эта Москва. Где родился, там и пригодился, слышала?
– Я в колледже с сентября учиться буду.
– Да кто тебя там учить-то будет, дура? Это ж деньги на все надо.
– Там общагу дают, – всхлипываю.
– А кушать что будешь? Глупости все это.
Топаю ногой в знак протеста.
– Как Зойка, мам?
– А че с ней будет. Получила вчера, сидит вон щас тише воды, ниже травы.
– А что она сделала?
– Так знамо че. Курили на остановке с девками, тетя Тася-то с магазина шла как раз. Сразу отцу рассказала. Вот визгу стояло!
Мама смеется, а я прикрываю глаза, сжимая свободную руку в кулак.
– Ладно, че это я с тобой. Мне ж на пасево надо, пусть Зойка полежит пока.
– С ней точно все нормально? – вдруг пугаюсь.
Страх все тело опоясывает. Чтобы мама сама пошла за коровами? Да никогда такого не было! Это наша с сестрой обязанность.
– Че с ней будет? С курякой твоей? – мама злится. – До свадьбы заживет, как грится.
– Он пьяный был? Да? – не сдерживаюсь.
– Да запил опять, скотина такая. Чтоб эта водка ему поперек горла встала! Дела надо делать, покос встал, картошку окучивать пора. В общем, работы полно, рук не хватает, а ты в Москве отсиживаешься.
– Я работаю, – уныло повторяю. – Пока, мам.
Закончив разговор, сразу же переключаюсь на сообщения от Тани, секретарши Хаджаева. Утром он продиктовал мне ее номер и сказал связаться, чтобы она оформила билет в Москву на ближайший рейс. Оказалось, что самолеты, как назло, летают в столицу с частотой маршруток. Почти каждый час.
«Сегодня на восемь вечера беру», – пишет Таня.
Окидываю взглядом просторную гостиную, залитую ярким дневным светом. Мягкий широкий диван со множеством подушек, удобные кресла, куча разнообразных светильников и стол, на котором так и остались стоять фрукты с завтрака.
«Лучше на утро, пожалуйста. Ночью из аэропорта я не смогу уехать».
«Ок. 8.30. Рейс U430. Шереметьево. Багаж нужен?»
«Нет, спасибо».
Усмехаюсь горько.
Все мои вещи остались в апартаментах. Все. Вплоть до трусов и лифчиков. В очередной раз мне придется начинать все сначала. Только вот сил на это уже нет. Я как батарейка, которая с каждым часом теряет свой заряд.
«Я оформила вам билет, Злата. В семь утра у отеля будет ожидать такси. Оно оплачено. Всего доброго».
С облегчением вздыхаю. Еще целый день в запасе.
Пропускаю все сообщения от Рубена и девочек и пишу Зойке. Она не отвечает, поэтому, придерживая халат, делаю пару селфи на фоне люкса и красивого вида из окна. Оформляю сторис, ставлю отметку и загружаю на свою страницу. Тут же сыпятся реакции подписчиков: огонечки и сердечки.
Одна из моих одноклассниц, Людка, кстати, сотрудница той же фабрики, на которой работает отец, видимо, собираясь переслать мою фотографию кому-то из общих знакомых, отправляет ее мне и подписывает: «Откуда у этой дуры деньги?»
Осознав ошибку, Людка сообщения удаляет, но я уже хохочу на весь номер от ее тупости и пишу: «Не захлебнись своим ядом, ненормальная».
Боже.
Да я лучше спать на Ярославском вокзале буду, чем вернусь в Пьянково. Клянусь. Я такой, как они все – злой, завистливой бабищей, пересылающей чужой успех, – никогда не стану.
Отключаю телефон и около получаса наслаждаюсь тропическим душем. Потом втираю в тело кремы с полки и делаю маску для волос. Промыв их заново, ищу фен и визжу от счастья, когда нахожу в одном из ящиков «Дайсон».
Раскрываю коробку и приступаю к укладке.
Разницу по сравнению с обычным феном вижу сразу. Волосы более воздушные, волны из них получаются шикарные. А еще и блестят, как в рекламе по телевизору. Не знаю уж, чья это заслуга – производителей фена и маски для волос или моих мамы с папой.
Убрав с полотенцесушителя высохшие вещи, забираю их с собой и в гостиной неожиданно сталкиваюсь с той самой брюнеткой, которая вечером садилась в машину к Амиру, и еще одной девушкой, которую никогда до этого не видела.
Чувствую себя неуютно. Я в отельном халате, а они – одеты в наряды из последних коллекций.
– Здравствуйте, – киваю им с достоинством.
Прохожу к дивану и сажусь на него по-турецки, поправив полы халата.
Девушка Хаджаева морщится с отвращением, а затем придерживает подбородок, чтобы не расплакаться.
Зырит на меня и ресницами хлопает. Сейчас взлетит.
– А… ты кто такая вообще? – недоуменно спрашивает ее подруга у меня.
– Злата, – легкомысленно пожимаю плечами.
Чтобы чем-то занять руки, хватаю со столика пульт и включаю плазму, висящую на стене напротив.
– И что ты здесь делаешь… Злата? – с отвращением продолжает «служба поддержки».
– Сижу…
– И давно ты тут… сидишь?
– Я здесь ночевала, – отвечаю невинно.
Но победу во взгляде и ехидство сдержать не могу. Уж сильно хочется!
– Какой пиздец, – прикрывает лицо ладонями брюнетка и плачет. – Какой лютый пиздец, Хаджаев! – кричит она на весь номер, будто он ее услышит. Затем, сбив на пол ту самую вазу от «Луи Вюиттон», с криками и воплями срывается в сторону комнаты Амира.
Пораженно продолжаю пялиться в телевизор, по которому передают новости на арабском.
Мне ее не жалко.
Я все слышала. Эта девка жила тут на всем готовом и в ус не дула. Даже не заботилась об Амире. Просто пользовалась, а нужно уметь быть благодарной.
Я – умею.
Жму кнопку на пульте, чтобы снизить громкость на телике, и прислушиваюсь к разговору, доносящемуся из спальни.
– Ренатик, мне кажется, ты рубишь с плеча.
– Я? – со слезами в голосе кричит брюнетка. – Ты сама слышала. Эта тварь здесь ночевала и уже ведет себя как дома. Мы просто поругались с ним, а он в дом бабу привел. И ладно бы нормальную, а то эту…
– Где ты еще найдешь такого, как твой Амир? – полушепотом вразумляет ее подружка. – Денег дает, шмотки покупает, по дому ты ничего не делаешь. Тебе надо быть умнее сейчас, Рен. Хозяйка здесь ты, а не она.
– Она. С ним. Спала. Я не буду это терпеть… У меня есть гордость. Пусть эта овца донашивает за мной и шмотки, и самого Хаджаева.
Злость внутри вскипает.
– Сама ты овца, – бурчу себе под нос. – Ну и вали.
Внезапно хочется, чтобы все, что она говорит, было правдой. Я такой, как Рената, точно не буду. Она, видимо, в Пьянково никогда не была и не знает, как люди в реале живут. А ценить умеет только тот, кто сам все это видел.
Вот только есть две проблемы.
Во-первых, с Амиром придется спать, а я даже не представляю, каково это – спать с таким мужчиной? Во-вторых, есть маленькая, но очень важная деталь: Хаджаев мне этого и не предлагал. Я вообще его мало интересую. Утром он почти не разговаривал. Вышел из комнаты в деловом костюме, сообщил телефон секретаря, сказал выбрать из меню что-нибудь себе на завтрак и уехал.
Из мыслей меня вырывает грубый голос Ренаты, нависающей надо мной. В лицо прилетает сумка. Для донашивания она оставляет мне дурацкую сумку из прошлогодней коллекции «Фенди». Совершенную безвкусицу.
– Учись сосать ему по первому зову, шлюха.
– Может, тогда посоветуете? – с достоинством отвечаю.
– Что-о?
– Курсы минета, конечно.
– Су-ка, – срывается она ко мне, но подруга вовремя хватает ее за руку.
Обращаю внимание на три объемных чемодана, собранных максимум за двадцать минут. Отворачиваюсь к окну и жду, пока они со своими криками и оскорблениями свалят.
План в голове созревает молниеносно. За окнами жизнь бьет ключом. Хочется продлить это состояние и внутри себя.
Вооружившись уверенностью, остаток дня я готовлюсь к приходу домой Хаджаева. После этого скидываю халат и натягиваю трусы с платьем. В сумке нахожу прозрачный блеск для губ, специальную «завивалку» для ресниц и пробник от духов, который мне дали в молле.
Амир появляется в номере ближе к восьми вечера. С первого взгляда замечаю – он снова устал и раздражен. Это проявляется в резкости движений и читается в черных глазах.
– Привет, – здороваюсь благожелательно.
Он бросает пиджак на пуфик и растирает глаза ладонью.
– Почему не улетела? – морщится и вздыхает.
– Завтра утром, Амир.
Складываю руки на груди и переминаюсь с ноги на ногу. Он равнодушно смотрит на меня, кивает и проходит к мини-бару, встроенному в стену. В тишине наливает виски в пузатый стакан и опрокидывает в себя.
– От Рубена новостей не было? – спрашиваю тихо.
– Без понятия. Мне заняться больше нечем?
– Хорошо. Прости.
– Закажи себе поесть, – приказывает, наполняя еще один стакан, и, забрав бутылку с собой, уходит в сторону коридора.
– А вы? – бросаю в спину.
– Я сыт.
Сжимая зубы, смотрю, как он уходит, и жду…
Три, два, один…
– Это че за на хер, блядь?
Закатив глаза, срываюсь за ним.
На пороге зависаю и осматриваю погром в комнате. В центре в огромную кучу свалены костюмы и рубашки вместе с вешалками. Гигантских размеров постель разворочена, кресла и стулья перевернуты, вазы с цветами опрокинуты.
– Ваша девушка приходила. С подругой, – скромно объясняю. – Они так ругались и… вещи забрали.
– Пусть ко всем чертям катится.
Наблюдаю, как Амир кладет руки на пояс и склоняет голову на бок. Его аура одновременно манит и отталкивает своей опасностью.
– Вызови горничную. Срочно. Я спать хочу.
– Да зачем горничная, Амир? – вопреки здравому смыслу просачиваюсь внутрь спальни. – Я сама все быстро уберу.
Каждый раз одергивая короткий подол платья, с воодушевлением принимаюсь поднимать рубашки одну за одной. Сама на Хаджаева мельком поглядываю.
Амир ставит кресло туда, где оно было. Захватив стакан, наполненный наполовину алкоголем, садится и небрежно ослабляет воротник рубашки.
Аккуратно развешиваю костюмы в гардеробе.
Присев на корточки, собираю остатки цветов и мусора с пола. Все это время чувствую на себе взгляд. То позвоночник, то колени, от ягодицы периодически словно клеймом раскаленным прижигает.
Перекидываю волну волос за спину, глаза зажмуриваю, губы пересохшие зубами терзаю. Что я творю, черт возьми? С огнем играю.
Склонившись над кроватью, взбиваю подушки. Расправляю мягкое одеяло, поправляя уголки, и… замираю.
Молчим оба.
Вздрагиваю, когда затылок снова прижигает. Ноги от ужаса подкашиваются. Я в спальне с чужим мужчиной: вполне искушенным и достаточно взрослым. Совершенно одна, даже телефон остался в гостиной.
Слышу, как ударяется дно стакана о стеклянную поверхность столика. Из-за спины доносится щелкающий звук металлической пряжки, а затем раздается приказ:
– Подойди ко мне.
Глава 12. Злата
Когда оборачиваюсь, тело мгновенно коченеет.
Амир за время, пока я убиралась, чуть съехал с кресла и широко расставил ноги. Пустая бутылка на столе сигнализирует, что времени даром он не терял.
– Подойди, – приказывает еще раз.
Мне сейчас кажется, что именно так выглядит дьявол, о котором так усердно рассказывал нам батюшка из Пьянковской церквушки на пригорке: в глазах – огненное марево, жесткие губы плотно сжаты, широкие плечи напряжены. Стопроцентное попадание. От одного вида дрожь по телу бродит.
Всегда считала, что дьявол не может быть некрасивым. Зло должно привлекать, путать мысли. Искушать девиц вроде меня. Уродливому Сатане, будь он трижды толстосумом, я бы точно помахала ручкой.
Глядя на развороченную ширинку Хаджаева, пытаюсь совладать с собственным телом, а потом делаю шаг.
И еще один. Более решительный.
Ноги не слушаются. Страшно до жути.
– Вы что-то хотели? – спрашиваю шепотом.
Амир склоняет голову набок и морщится, будто я ему противна.
– На хуя ты все это сделала? – Обводит шальным взглядом прибранную спальню.
Мой пульс, кажется, решил пешком прогуляться на сорок четвертый этаж. И мозги с собой прихватил.
– Я?.. – Хлопаю ресницами.
– Ты… За идиота меня держишь?
Черт.
Как он догадался?
– Блядь. Как у тебя так получается, что все на лице написано? – Он раздраженно закатывает глаза.
Я стою, виновато потупив взгляд.
– Ты повесила костюмы ровно так, как они висели до этого, а затем вернула на свои места все остальное. Да, Рената такой херней заниматься не стала бы.
Черт.
Сжимаю зубы. Злюсь на себя. Так проколоться…
– На хуя ты это сделала, Киса? – Хаджаев повторяет устало.
Кажется, даже не злится. Или слишком пьян для этого?
– Ваша девушка меня оскорбляла. И… я не хотела, чтобы она вернулась.
Смущенно отвожу глаза.
– Мечтаешь занять ее место? – спрашивает Амир ядовито.
Позорно молчу. Так явно, что в целом становится все понятно. И мне, и ему. Сама бы я предложить не решилась.
– У меня два пути, – оправдываюсь. – Или так, или… домой, в деревню.
– Сейчас распла́чусь.
Отвращения в его голосе стараюсь не замечать. У нас разные стартовые условия. Он наверняка с золотой ложкой во рту родился и уж точно навоз на грядки под картошку не носил.
– Я все, как скажете, сделаю, – проговорив, закусываю нижнюю губу.
Стойко встречаю на своем теле прожигающий до костей взгляд.
– Как же вы, шлюхи, меня заебали… Еврей все-таки нашел дорогу в мой кошелек, – с желчью в голосе выплевывает Хаджаев. – Раздевайся…
На секунду прикрываю глаза от облегчения и одну за другой скидываю тонкие лямки с плеч. Платье валится к ногам, а я мысленно бронекомбинезон на себя натягиваю.
Это ведь всего лишь мое тело. Кто-то талант продает, кто-то мозги, а я вот – в самом начале пищевой цепочки – решила телом поторговать.
Тянусь к резинке трусов, но он небрежно останавливает:
– Кошек оставь.
Киваю еле заметно.
– Отсоси мне, – он указывает на раздутую ширинку и почесывает заросший подбородок.
Уф. Всего сутки прошли, как я, лежа в багажнике его «Роллс-Ройса», слышала эту же самую фразу. Всего сутки. А кажется – минимум неделя.
Устраиваюсь между широко расставленных ног. Вряд ли это сложнее поцелуя, правда?
Трясущимися руками сдвигаю черные трусы и извлекаю полунапряженный член наружу. Щеки, кажется, стыдливо горят. На потолке и на стенах слишком ярко горят лампы, поэтому хочется попросить Амира приглушить свет, но я не решаюсь.
Вряд ли шлюх о таком спрашивают.
– Ты уснула там? – интересуется он, дыша на меня алкогольными парами.
Приближаю лицо к члену и погружаю розовую головку в рот. Делаю это слишком стремительно. Словно боясь передумать и послать Хаджаева вместе с его стояком, который становится все тверже и внушительнее в размерах.
– Блядь… Все самому надо делать. Даже здесь.
Мужская рука ложится на затылок и грубовато впечатывает мое лицо в пах. Разместив дрожащие ладони чуть ниже пояса брюк, отталкиваюсь от бедер и, освободившись, жадно глотаю воздух.
Хаджаев наблюдает за мной.
– Людей я никогда не покупал. Но могу провести аналогию с самолетами. Главное правило – не приобрести борт сложнее, чем нужно. Он должен всего лишь соответствовать тем целям, ради которых покупается.
Хаджаев замолкает, хлопает по карманам и озирается, будто бы в поисках сигарет. Снова на меня смотрит.
– Ты не соответствуешь тем целям, ради которых я мог бы тебя купить, – произносит напрямую. Ровно и по-деловому.
– Я… просто растерялась, Амир, – пугаюсь. – Я все сделаю. Все сделаю.
Снова обхватываю основание члена и обстоятельно обсасываю головку, стараясь смотреть на Хаджаева. Цинизм в его глазах сменяется пьяной похотью. Былого благородства – ни грамма.
Я с облегчением все снова и снова сосу. Вкус моего грехопадения крайне неприятный. Чуть солоноватый, терпкий, с ноткой запахов пота и естественных выделений.
Вряд ли перед сексом со шлюхами уделяют особое внимание гигиене?..
Прикрываю веки, пытаясь абстрагироваться. Я не совсем зеленая – порноролики все же смотрела. Было интересно. Знаю, что надо расслабить горло и дышать носом, но сразу идеально сделать не получается.
Темп постоянно сбивается, только слюней больше становится.
В какой-то момент Хаджаев резко поднимается, брюки сваливаются к ногам. Обхватив мою голову, он начинает насаживать ее на свой член, как будто я кукла. Неживая резиновая кукла.
Волосы неприятно тянет, в ушах – шум, горло саднит, но я всячески хочу понравиться этому мужчине, поэтому прячу зубы и терплю.
Терплю, терплю, терплю.
Внутри ничего не чувствую. В душе пусто.
Как вообще такое можно делать по любви? Кому, кроме мужчин, может нравиться этим заниматься?
Долго Хаджаев меня не мучает. Достав влажный член изо рта, быстро водит по нему ладонью до тех пор, пока смачно не кончает на мои губы, лицо и грудь. Делает это долго, сжимая челюсти и сопя.
Когда все заканчивается, хватаю платье и его внутренней стороной обтираю губы и глаза. Не дышать этим не получается. Кажется, что вся я сейчас в густой сперме Хаджаева. И это ощущение – навсегда.
– Можешь сдать билет, – произносит Амир грубовато, застегивая ширинку и отправляясь к двери. – Если все же решишь улететь, напиши Тане, сколько я тебе должен. Переведу.
Оседаю на мягкое ковровое покрытие.
В душе смятение. Рой самых разных чувств, будто насекомых. От порхающих бабочек – все же я остаюсь здесь, в Дубае, до мерзких навозных мух. Потому что эта победа с привкусом спермы мне не нравится. Никому такое не понравится.
Он поимел меня в рот как настоящую шлюху. И я сама этого хотела. Еще пару недель назад я была уверена, что ни за что не продамся. Мои моральные ориентиры падали обратно пропорционально тому, как росли денежные запросы.
Падали. Падали. И оказались на дне Дубайского канала. Вместе со мной.
Пораженно смотрю на свои трясущиеся руки. Мамочки, как мерзко…
– Только я тебе ничего не обещаю, – продолжает Амир, расстегивая рубашку. – Заебешь – отправлю в Москву. Проститутки никогда меня не интересовали. Надеюсь, это временное помутнение.
Пугаюсь. Я не для того это все вытерпела.
– Вы… ты сказал там, в машине, что эта Рената ничем не лучше меня, – всхлипываю, подтягивая к груди колени и упираясь в них лбом.
– Я тебе польстил, дура. До Ренаты тебе еще сосать и сосать.
Глава 13. Амир
– Та шлюха с приветом? У тебя в номере? – орет Вадик.
Поморщившись, залпом выпиваю обжигающий горло кофе и, бросив короткий взгляд на бармена за стойкой, тихо предупреждаю:
– Сделай громкость чуть ниже. Будь так добр.
– Да я просто в шоке, Ама! Я ведь тебе разных таскал. Два года. С вышкой, с двумя вышками, балерин, гимнасток, певичек. «Красу России» даже. А тут… От нее же девственностью за километр несет!
Перевожу взгляд на окно, за которым с раннего утра плавится асфальт. Пожалуй, жара – самое неприятное, что приходится испытывать в этой стране. Со всем остальным я как-то свыкся.
Вадик продолжает пиздеть. Я его обрываю:
– На хрена ты вообще покупаешь женщин? Хочу понять.
Да. Не отрицаю некоторую товарно-денежную составляющую полуторагодовых отношений с Ренатой. Но все же это были отношения. Я реально старался потакать ее капризам и учитывать ее мнение. Каким бы абсурдным оно мне ни казалось. А такое бывало часто.
– Странный вопрос, – Вадик озадаченно отвечает, потирая шею.
– Почему просто бабу не завести? В чем разница? Не понимаю.
– Чтоб каждый раз ее на «в жопу» уговаривать приходилось?
– Придурок, – вздыхаю, прикрывая глаза.
До переговоров с оманцами около получаса. Хотел пожрать, но сегодня кусок в горло не лезет.
– Не, я серьезно, Амир. Клиент всегда прав. Секс за деньги хорош тем, что он сто процентов состоится. На твоих условиях. Всегда.
– А если она не хочет?
– Значит, ты назвал слишком низкую цену. Повысь – и захочет.
В моей голове есть вещи, которые не поддаются корреляции. Одна из них – отношение к женщине. По крайней мере, я так думал до вчерашнего вечера.
– У шлюхи не надо спрашивать, понравилось ли ей, – Вадик ржет. – Кончила ли она. Кстати, самому это можно делать куда и как хочешь. Хоть зигзагами на ее спину.
– Это своего рода насилие.
– Да какое, блядь, насилие? – возмущенно нависает над столом Елисеев. – Они ж сами согласны. Никого еще ни разу не заставлял и не насиловал.
– Сколько стоит час?
Снова морщусь, потому что цену на эскорт-услуги я знаю лишь поверхностно. Восточный мир таков, что часто приходится на своей стороне встречать партнеров в качестве гостей. Хотелки у них бывают совершенно разные, но их необходимо исполнять и списывать на представительские расходы.
– Твоя – не больше тыщи за ночь, если не учитывать девственность.
– Тысячи долларов?
– Ну не дирхамов ведь.
Снова пялюсь на асфальт. Думаю.
Злюсь пиздец…
– Теперь представь, Вадим.
– Что?
– Тебе дали тысячу долларов, и всю ночь с тобой могут делать все, что захотят. Ты бы согласился?
– С хера ли?
Вадик делает вид, что оскорбляется, а я киваю в знак ожидаемого ответа.
– Это насилие.
– Да проститутки еще в Древней Спарте были.
– Как и насилие, – уточняю.
– Да че ты заладил, Ама? – психует Вадик.
На стол летит льняная салфетка. Я не сдерживаю улыбки.
В «Бизнес-авиацию» я нанял Елисеева за самые разнообразные полезные связи в Эмиратах. На переговорах он быстро ломается, арабского не знает, да и вообще излишне дерганый. Зато может решить практически любой вопрос. Правда, со временем я и сам во многом разобрался.
– Шлюха твоя пусть радуется, что к тебе попала, а не к Славику Лазареву, – раздраженно произносит он.
– При чем тут Лазарев?
– А фишка у нашего футболиста – зубы эскортницам выбивать. Платит дорого, да и стоматологию полностью оплачивает.
– И че? Соглашаются?
– Конечно. Очередь, блядь. Девки дерутся.
– Идиотки.
Сжимаю зубы. Куда ж ты лезешь, кошка драная?
Резко поднимаюсь из-за стола.
– Ты закончил? Оман на связи.
– Да, – Вадик кидает на салфетку пару долларовых банкнот и встает. – Ты можешь мне объяснить, друг, на хуя нам эти Алладины с Абу? Я ведь нашел тебе «Инвестгазнефтепром». Корпорация со связями в Кремле. Миллионы долларов с учетом госзакупок могут осесть в наших карманах. Только согласиться.
– Знаю я эти миллионы, – жму на кнопку лифта. Офис «Бизнес-авиации» находится на тридцать третьем этаже. – Успеешь две-три сделки, а потом – бдыщ! – попадешь под санкции. И максимум, чем я смогу заниматься, – это вахтовиков в Уренгой возить. Да еще и на кукурузниках, потому что ни один придурок запчасти на джеты не продаст.
– Ты нагнетаешь, Ама.
– Оман – это перспективы, Вадим. Те же Эмираты, только двадцать лет назад. Ноль конкуренции, ноль выебонов. Договоримся – обеспечим себе работу до старости.
– Восток – дело тонкое, – скептически хмурится Вадим.
– Я тоже держу себя в форме.
Первое, что вижу, когда залетаю в офис, – бордовое лицо моего секретаря. Меня всего минут двадцать не было.
– У тебя че, аллергия? – спрашиваю, убирая пиджак в шкаф.
– Амир, поговори с Расулом. Он все время на меня орет.
– Расул? – усмехаюсь. – Ни разу не слышал, чтобы он повышал голос на женщину.
– Я не вру, Амир. Еще немного – и я уволюсь, – всхлипывает девушка.
– Я поговорю. Не реви.
Остаться сейчас без секретаря – все равно что отправить к херам последние две недели работы. Очень надеюсь, что уже сегодня вечером Таня займется контрактом с оманцами. Она человек надежный. По правде говоря, мы вместе учились в Москве и я подтянул ее сюда сразу, как затеял собственное дело в Дубае.
– Спасибо. Кстати, Амир. Звонила та девушка, вчерашняя…
Последние слова секретаря стреляют мне в затылок, поэтому резко оборачиваюсь.
Все-таки улетела и звонила назвать цену за минет? В груди что-то вроде облегчения мелькает. Словно оковы скинул. Не помню, чтобы когда-то было так погано с похмелья, как сегодня утром.
– Зачем звонила?
– Попросила прощения, что я, видите ли, искала для нее рейс, а она не улетела.
Усмехаюсь.
– И спросила, может ли она выйти из номера, чтобы погулять?
Таня демонстративно задирает узкие брови. С вопросом. Я бы даже сказал, с претензией. С Ренатой они близки не были, но столь быстрая смена караула моего секретаря крайне беспокоит. И я не собираюсь удовлетворять ее любопытство.
– Пусть гуляет, – киваю, разворачиваясь. – Позвони ей, узнай номер карты и отправь денег.
– Денег? Сколько, Амир?
