Лина Коваль
За деньги
Глава 14. Злата
– Почему не уехала? – спрашивает Амир.
Плавно веду плечами. Так, что ночная сорочка стремительно падает к ногам. Обнаженное тело тут же обдает колючим воздухом. Холодным и сухим от кондиционера.
– Блядь…
Хаджаев резко поднимается с кровати и останавливается в шаге от меня. Я, как одинокая тростинка на ветру, колышусь и дрожу.
Мужская грудь, покрытая страшными татуировками, еще пугает, но не так сильно. Я отчего-то решила, что самое ужасное уже случилось. Что в сексе может быть хуже того, что он сделал со мной вчера? Ничего хуже и ничего унизительнее быть не может, я уверена.
Тысяча долларов.
Не так уж и ужасно все было…
– Почему не уехала? – Амир вытягивает руку и двумя пальцами очерчивает мою скулу. – Отвечай.
– Мне кажется и так… хм-м… понятно.
Теплые пальцы обозначают линию губ и грубовато подхватывают подбородок. Черные глаза царапают раздражением.
– Свои «кажется» при себе оставь. Я задаю вопрос, ты – отвечаешь.
– Я… решила остаться. Здесь. С вами.
– С вами? – Амир усмехается.
– С… тобой, – выдыхаю.
– Зачем ты решила остаться?
Вздрагиваю, когда мужские пальцы спускаются по шее к плечу, а затем теребят сосок. Опустив голову, молча наблюдаю за магией – как он стремительно твердеет.
В горле пересыхает. В одну секунду будто воду всю из организма выкачали. Жадно хватаю воздух ртом и наблюдаю за реакцией Хаджаева.
Белизна его рубашки резко контрастирует со смуглой кожей. Это кажется одновременно пугающим и притягивающим. Я бы считала Амира красивым мужчиной, если бы он не был таким опасным.
Он тоже смотрит. Переходит ко второму соску и поигрывает челюстью. Я пугаюсь. Загоняюсь, что ему что-то не нравится.
Грудь? Маленькая? Большая? Недостаточно упругая?
– Вы… ты сам сказал, что я могу остаться…
– Зачем? Хочу понимать, осознаешь ли ты, какую именно хуйню вытворяешь?
– Я осталась, чтобы быть здесь… с тобой, – скромно опускаю глаза.
– Ну ты декабристку-то из себя не строй. И я на героя в этой ситуации мало смахиваю.
Я нервно сглатываю скопившуюся слюну и поднимаю взгляд на его невозмутимое лицо. Пожалуй, впервые так открыто. Его глаза такие черные, что практически сливаются со зрачками. А белки – красные, воспаленные.
От Амира вообще все время веет какой-то безнадежной усталостью. Даже в самый первый раз, когда я встретила его на вечеринке у Рубена, он был такой же.
Богатые мужчины офигеть как много работают – это первый урок, который я усвоила за два дня здесь. Моя детская установка, привитая мамой, что те, у кого есть деньги, живут припеваючи и целыми днями пьют дорогое шампанское в ресторанах, пока мы впахиваем в деревне, – развеялась как дым.
– А-ай, – всхлипываю, когда настойчивые пальцы, затронув живот, ныряют в промежность.
Инстинктивно сжимаю ноги и впиваюсь ногтями в запястье.
– Охренеть, – морщится Хаджаев, стряхивает мою руку со своей и подставляет ладонь на свет. – Это че за хуйня?
Черт.
– Масло, – виновато опускаю глаза.
– Какое, блядь, масло?
– Кокосовое.
– Зачем?
Амир выглядит растерянным и злым. Вздыхаю рвано. Вот уж не думала, что он будет мне туда пальцы совать. Извращенец.
– Чтоб больно не было, – оправдываюсь.
Закусив губу, ожидаю всего чего угодно, кроме того, что происходит.
Амир прикрывает лицо той же ладонью и… отчаянно хохочет. Раскатистый густой смех проникает мне под кожу и хотя бы чуть-чуть, на одну сотую процента, позволяет расслабиться.
Складываю руки на груди и смотрю на хозяина спальни. Он будто моложе становится, хотя по факту Хаджаев вообще не сильно возрастной. «Гугл» пишет, что ему двадцать семь.
– Блядь, иди убери это все, – хрипло выговаривает. – Вытри, вымой, я не знаю.
– Почему? – пугаюсь.
Он не собирается лишать меня девственности? Отправит в Москву?
– Масло разъедает латекс, поэтому в качестве смазки его использовать нежелательно, – отвечает он, снимая рубашку и отворачиваясь.
Его спина тоже вся забита рисунками.
Боже.
– А-а-а… ясно, – краснею. – Я сейчас.
Все еще дрожа, выскакиваю из спальни и несусь в гостевую ванную комнату, где подмываюсь и насухо вытираюсь пушистым полотенцем. Затем долго расчесываю волосы и смотрю на себя в зеркало.
Периодически подглядываю в мобильный, где насохраняла сегодня кучу заметок.
Своим «до Ренаты тебе еще сосать и сосать»Хаджаев завел меня не на шутку. Еще в школе так было. Если я слышала, что кто-то из одноклассников справляется лучше меня, тут же начинала учиться еще усерднее и внимательнее.
Подумаешь, наука…
Успокоившись и выдохнув, возвращаюсь в спальню. Даже немного привыкаю к собственной наготе. Фигура у меня хорошая. И коленки ни капельки не страшные.
Амир за время, пока меня не было, тоже успел принять душ. Я нервно улыбаюсь, как дура, разглядывая небрежно завязанный белоснежный халат. Рядом с кожаным креслом на журнальном столике замечаю бутылку с виски, тарелку со льдом и стакан.
А еще… смазку. Упаковку из рекламы узнаю сразу.
– Я готова, Амир, – облизываю пересохшие губы.
В его черных глазах плавает язвительная ирония.
– К чему?
– Ты шутишь?
– К чему ты готова, Злата?
Смотрю на него зло.
Обязательно надо устраивать все это? Дагестанский психотерапевт в деле.
– К сексу, – выпаливаю.
Амир снова смеется, забрасывает ноги на столик и запрокидывает голову на спинку кресла.
– К какому-то определенному?
Унижает меня, вынуждая разговаривать об этом.
– К любому сексу, – закатываю глаза.
Достал!..
Пугаюсь, когда он резко поднимается. Все-все-все силы внутри собираю.
– Хочешь сказать, ты на все готова?
– Да… – киваю.
В глазах дагестанца снова рождается черная похоть, которой он будто измазывает мое тело с головы до ног. Линию груди, талию, бедра. Становится одновременно страшно, жарко и, пожалуй, стыдно… капельку.
– Прямо так и на все?
– За деньги… – уточняю.
– Очередная русская дура в Эмиратах, – зло усмехается он, а затем скучающе покачивает кубики льда в стакане с виски. – Любишь деньги, девочка?
– Пф-ф… А кто их не любит?
– Те, у кого есть гордость или собственное достоинство.
– Я на все это пока не заработала, – легкомысленно пожимаю плечами.
В нашей деревне все гордые, но бедные. Я так не хочу.
– Ну окей, – кивает Хаджаев, скидывая белоснежный халат. – Тогда я тебя покупаю…
Глава 15. Злата
Горло распирает от застывшего там вскрика. Не могу разобраться, какой именно он природы – то ли от облегчения, то ли от ужаса.
Сердце даже не колотится: оно неистово долбит о ребра. Мечется там, внутри, как птица, которую насильно поместили в клетку. Глупая, глупая птица, залетевшая не в ту оконную створку…
Обнаженный Хаджаев намного опаснее, чем одетый.
Обнаженный Хаджаев мне не нравится. Совершенно точно.
Не нравится хотя бы тем, что он больше меня раза в два. Амир не перекаченный бодибилдер, но и не доходяга. Что-то среднее. Очень высокий и стройный. Его мышцы на руках, груди, животе и бедрах, как и он сам, – строгие и основательные. Ноги, покрытые короткими черными волосками, тоже пугают и смущают.
А член…
Закусываю губу. Кошмар…
Будет больно, Златка. Даже если ты примешь ванну из кокосового масла.
Вытягиваюсь в струну, когда мужская рука уверенно обхватывает мое горло, все-таки выбивая из него невнятные остатки вскрика.
– Еще не поздно отказаться, – зловеще произносит Амир.
– Я не откажусь, – сжимаю челюсть.
Ни за что.
– Решила быть шлюхой? – Пальцы на моей шее будто тяжелее становятся.
– Какое-то время – да.
Мамочки… Хаджаев в силах переломить хрупкие позвонки одним нажатием ладони, но… он ведь не будет этого делать? Вроде бы адекватный, взрослый, уверенный в себе мужик.
– Зубы покажи, – приказывает.
Вспыхиваю всем телом. Каждой живой клеточкой, каждой испуганной частичкой себя.
Унизительно – жуть, но я, как беспородная лошадь, скалюсь и с вызовом смотрю на человека, который только что заявил, что меня покупает.
Откуда мне знать, какие у него привычки? И чем измеряется адекватность?
Амир придвигается ко мне всем телом так, что упругий член касается низа живота. Нависает и давит своей тяжелой энергетикой. Я инстинктивно выставляю ладони перед собой и размещаю их на теплой груди.
Черные глаза пристально исследуют мои зубы. Знала бы, почистила бы их тщательнее, но я, дурында, уделяла внимание другим своим частям тела. Более очевидным.
Воистину, мужчины странные люди.
– У тебя красивые ровные зубы, – склоняет голову Хаджаев. – Не боишься остаться без них?
– Эм…
О чем это он?
Снова и снова страх подкидывает. Мышцы под ладонями напрягаются, чувствую, как подрагивает член и, как результат, костенеет мое тело.
– Боюсь вернуться в деревню, – произношу я охрипшим голосом. – Боюсь всю жизнь прожить, как мать с отцом.
– Работая?
– Выживая…
Он зло улыбается. Зубы, кстати, у него тоже неплохие.
– Избавь меня от бытовухи, – морщится.
Амир, не ослабив хватки, совершает полуоборот. Я, словно легкий воланчик, перебираю ногами и пытаюсь удержать равновесие, оказавшись без опоры.
– Хочу, чтобы ты мне сначала отсосала, – произносит скучающе, размещая руки на поясе.
Опускаюсь на колени и касаюсь мягких волосков на мускулистых бедрах. Тяжелый член приветливо раскачивается перед моим лицом.
Вот и встретились.
Как на экзамене осматриваю мужской половой орган, который до вчерашнего вечера видела только на фотках в телефоне или на картинках.
Облизываю головку, стараясь не дышать. Потом все-таки бросаю эту затею и радуюсь. Сегодня пахнет гораздо приятнее. Ласково посасываю тонкую кожу, осторожно двигая рукой.
Набираюсь сил и поднимаю глаза на Амира.
Он молча наблюдает за движениями моего языка, кладет ладонь мне на затылок и, не обращая внимания на всхлип, забирает волосы в кулак.
– Да-а, – хрипит, трахая мой рот.
Царапаю его ноги, но ему хоть бы что.
Длится это, слава богу, недолго.
Хаджаев заставляет меня подняться. Так же – тянет за волосы. Нежности от него я и не ждала. Ни нежности, ни того, что мой первый раз станет особенным. В этот момент клянусь себе: мой «первый настоящий секс» будет действительно особенным. С любимым, ласковым мужчиной.
И точно не за деньги!
Прикрываю глаза, укладываясь животом на спинку кресла и тараня лбом мягкую кожу. Этот опыт я просто переживу. Заберу заработанное, куплю себе шмотки и снова отправлюсь в Москву.
Я стану знаменитой. Переживу и забуду. У каждого известного человека есть скелеты в шкафу. Мои будут с дубайскими корнями. Подумаешь…
– Ай, – пищу, чувствуя на половых губах холодную смазку.
– Вот тебе и «ай», блядь. Прогнись, расслабься и ноги раздвинь пошире.
Киваю еле заметно.
Локтями упираюсь в сиденье, заслоняю ладонями лицо, но, вдавливаясь в скользкое кресло, послушно раскрываюсь перед дагестанцем.
– Так пойдет, – хвалит Амир, больно шлепая по ягодице.
Неприятный звук шелеста фольги. Тяжеловесное дыхание хищника за спиной. И резкая пронзающая боль, которая останавливает время.
Хватаю воздух ртом.
Носом.
Снова ртом.
Слезы брызгают из глаз вопреки установкам и принятым решениям.
Хаджаев снова и снова лупит меня по жопе – я в ужасе пытаюсь отпрянуть, но он кладет руку на шею сзади, сминает ее вместе с волосами и давит. Как зверь фиксирует жертву, чтобы отодрать ее как следует. Фантомная боль оседает в теле.
Я плачу, он – платит.
Амир врывается в меня, словно раскаленным ножом в размякшее масло. Ускоряет темп. Режет изнутри. Режет. Режет.
Не знаю, сколько это длится…
Наконец-то замирает.
Отсчитываю секунды до момента, пока он не покидает мое напряженное тело, в последний раз награждая позорным, болючим шлепком.
– Свободна на сегодня.
Стук двери слышится мне чем-то прекрасным. Моим освобождением.
Еле сдвигаю ноги и, похрамывая, направляюсь в ванную комнату. По пути нехотя бросаю взгляд на вмонтированное в стену большое зеркало. Лицо красное, но по цвету гораздо тусклее, чем алые пятна на ягодицах и бедрах. Между ног – следы крови вперемешку со смазкой.
Вся растрепанная, грязная… оттраханная. По-другому и не скажешь.
В душевой кабине врубаю воду и сразу сползаю на пол. Холодный кафель охлаждает горящую кожу на заднице. Ноги обнимаю и жалобно скулю в угловатые коленки, пристально разглядывая уносящуюся в канализацию порозовевшую воду. Волосы быстро превращаются в мочалку, которой я отгораживаюсь от внешнего мира.
Как я здесь оказалась? Зачем?
Как вообще…
Черт.
Москву вспоминаю.
Я приехала в столицу наивным, всем верящим котенком. Девочкой, которая с двенадцати лет мечтала стать блогером. Ну нечем в Пьянково больше заняться, кроме как серфить в телефоне с ночи до утра. Все так живут.
Оказавшись среди тех людей, за которыми наблюдала все это время, мне реально снесло башню.
Я и не мечтала о таком.
Мне так хотелось быть «на уровне». Так хотелось соответствовать им. Но с зарплатой в семьдесят тысяч это реально сложно выполнимо. Вернее, просто невозможно.
Девчонки все модные, красивые, как с картиночки. И если наращивать волосы или колоть губы мне не было необходимости, то самые дешманские вещи, купленные на пьянковском рынке, явно выдавали мой уровень.
Тогда спас рынок покрупнее… На «Садоводе» я случайно нашла контейнер, где сумки были более-менее качественные. Строчки на швах ровные, фурнитура как надо. Реально не отличишь!.. Я ведь так близко оригиналы и не рассматривала.
Зато их рассматривали девчонки…
Нет. Они не сказали мне об этом и не высмеяли в лицо, поступив гораздо более изощренно и подло.
Они создали закрытый канал в Телеграм, назвав его «Паленая Злата из Пьянково», куда скидывали мои фотки и делали разборы образов с «Садовода». Канал довольно быстро набрал аудиторию около десяти тысяч подписчиков. Я о нем ничего не знала и продолжала посещать блогерские тусовки и вписки, совершенно не понимая, почему незнакомые люди все чаще встречают меня с улыбкой.
Я тогда была на седьмом небе от счастья. Слепой, глупый котенок.
Вот она жизнь, о которой я мечтала. Работа, любимое дело, друзья, оказавшиеся вовсе не друзьями.
А потом меня жестоко спустили на землю. Одну из тусовок сделали в мою честь. Там-то я все и узнала. Помню, рыдала в туалете гораздо сильнее, чем сейчас. Как вены не вскрыла – не знаю. Пообещала себе, что утру им всем носы. Больше они не будут надо мной смеяться.
Поклялась, что никто не будет!..
Как раз в это время Айка случайно рассказала про Дубай. Выбора у меня особо не было. Да и так правдоподобно все звучало…
Поверила.
Выплакавшись, хватаюсь за поручень и медленно поднимаюсь. Намыливаюсь и тру тело мочалкой, с особой аккуратностью – подмываюсь.
Засыпаю быстро. Ни минуты больше не думая. Еще чуть-чуть – и мозг взорвется. От мыслей, жалости к себе и самоуничижения.
А утром на столе в гостиной обнаруживаю пачку стодолларовых купюр и визитку черного цвета.
Первым делом пересчитываю деньги.
Пятьдесят. Охренеть. Пятьдесят по сто.
Пять. Тысяч. Долларов.
В рублях это почти как стоимость нашего дома в Пьянково. Зажмуриваюсь и снова ласково оглаживаю шершавую бумагу. Кажется, что вчера не так уж все плохо было, хотя между ног до сих пор неприятно саднит.
Прячу деньги в сумку все с тем же прадовским ремнем.
Затем беру телефон и включаю его. Снова игнорируя пропущенные звонки, заношу с визитки контакт, который называю «Амир Хаджаев». Сохранив его, хочу написать в Телеграм, но в подключенных мессенджерах вижу только Вайбер.
Закатываю глаза.
Прошлый век. Будто Амиру сто лет. И аватарка пустая.
«Спасибо за деньги», – пишу, сдабривая благодарность краснеющим смайликом.
Сообщение быстро становится прочитанным. Жду, что придет ответ, но тут же горько усмехаюсь: мой хозяин быстро покидает сеть.
Глава 16. Злата
– Привет, курочка, – слышу в трубке улыбающийся голос Рубена. – Тратишь золотые яички? Перышки чистишь?
– Привет…
Нервно озираюсь. Есть стойкое ощущение, что я под колпаком. Сжимаю ручки от тяжелых пакетов и растерянно опускаюсь на лавку.
– Совсем забыла про меня, Златик. Хорошо, что я все помню.
– Что тебе надо?
– Говорят, у тебя заказ жирный образовался… Индивидуалистка.
Айка – дура. Все ему рассказала.
– Я человек добрый, красавица. Для тебя сделаю скидку. Будешь отдавать мне не тридцать процентов, как все, а только пятнадцать. Заказ оптовый – комиссия ниже, – ржет он в трубку.
– С чего вдруг я буду тебе платить? – злюсь.
– С клиентом тебя познакомил я?
Молчу, пребывая в ступоре. И почему я думала, что он отвяжется?
– Я-я, – отвечает Рубен на свой вопрос. – И привез тебя сюда… Кстати, деньги за дорогу и проживание можешь не отдавать. Я добрый. Анкету тебе сделал, опять же, она у меня сохранилась. И Хаджаеву тебя представил.
– И что дальше? Я не обязана…
– Да ничего-ничего… Может, ты и права? Не обязана, курочка моя. Вспомнил. Про твою анкету… Группу вот тут нашел. «Подслушано в Пьянково» называется. Слышала?
Пакеты с новыми шмотками валятся на мраморный пол с таким грохотом, что мимо проходящие женщины в хиджабах озираются.
Из глаз вырываются слезы, внутри – ступор. Если родители узнают, да еще и так… я просто умру. Лучше сама с собой что-нибудь сделаю, чем…
– Подумай, – заканчивает разговор Рубен. – Номер карточки ты знаешь. И советую меня не обманывать, мой цветочек. Ты хорошая девочка. Я рад, что ты теперь у Хаджаева. С ним тебе будет хорошо…
– Да пошел ты, – всхлипываю, отключаясь под дикий хохот этого говнюка.
Еще недавний положительный настрой тут же рушится. В груди снова дыра.
Амир Хаджаев в собственном номере три дня не появляется.
Три. Дня.
На мои сообщения он не отвечает, а Таня говорит, что не может разглашать информацию и Амир Рашидович сам со мной свяжется. С припиской: «если посчитает нужным».
Естественно, сообщать мне о своих перемещениях он не собирается.
В первый день я так сильно боялась, что он приедет и захочет повторить вчерашнее, что даже рада была.
На второй день начала переживать. Мало ли, может, случилось чего?
Хаджаев летчик… Разбился? Потерпел крушение в своем Бейруте? В первую очередь, конечно, о себе волновалась. Что со мной будет? Куда я пойду?
Нет, нет и нет. Судьба так жестоко со мной не поступит.
Потом сама себя ругала… Разве можно, думая о смерти человека, только себя жалеть, а не его? Успела даже пореветь, но «усопший» воскрес на странице Вадима Елисеева.
Живой и совершенно здоровый. Еще и улыбающийся.
Гад.
На третий день я наконец-то смирилась с тем, что Амир Хаджаев будет делать все, что ему заблагорассудится, и меня предупреждать не разбежится. Созвонилась с Айкой и Ирой, взяла часть накопленных денег и пошла в торговый центр.
Это был кайф! Клянусь!
Господи! Корыстолюбие ты включил в список семи смертных грехов, но какое же это счастье – иметь деньги и тратить их.
Если бы не звонок Рубена, то сегодняшний день стал бы самым лучшим за всю мою жизнь. Так я думаю до тех пор, пока не возвращаюсь в «Хилтон» и не застаю Хаджаева в гостиной.
– Где ты шляешься? – раздраженно произносит Амир.
Испуганно осматриваю татуировки на груди, серые, чуть мятые брюки, и заглядываю в черные глаза.
– В торговый центр ездила.
Опустив пакеты на пол, одергиваю новый сарафан из тонкого льна.
– Зачем? – лениво интересуется.
Прикурив, дагестанец выпускает дым изо рта и прищуривается.
– Мне нужно было купить вещи. Мои остались там… в апартаментах.
Амир морщится и снова затягивается.
– Надеюсь, мне не нужно тебе напоминать, чтобы ты исключила все контакты со своими… хм-м… коллегами?
– Да. Вернее, нет. Не нужно.
– То же самое касается твоего сутенера.
– Хорошо, – вздыхаю тяжело и потираю висок.
Только сейчас замечаю, что журнальный стол заставлен алкоголем, стаканами и ведерками для льда, будто с Амиром здесь была большая компания. Вот только металлическая чаша, наполненная водой, в картину не вписывается.
Амир провожает мой изучающий взгляд и щелкает пряжкой на ремне. Я на секунду прикрываю глаза и прикусываю щеку изнутри.
К такому невозможно привыкнуть.
– Для начала помоешь мне ноги. Голая. Раздевайся.
Это что еще за новости?.. С места сдвинуться не могу.
– Вряд ли такая услуга есть у эскортниц, Амир, – замечаю тихо.
– У тебя – есть.
– Вряд ли, – еще тише шепчу. – Я не буду тебе прислуживать. Ты меня не заставишь.
Скептический взгляд черных глаз говорит мне об обратном.
– Конечно, будешь. Я тебя купил, – лениво произносит Хаджаев, делая еще одну затяжку. – Если я захочу – ты пить эту воду будешь.
Резко очерченные губы выпускают едкий дым, заполняя мои легкие воздухом с табачным привкусом. Горьким и… отвратительным. Этот запах навсегда останется для меня предвестником разочарования.
– Давай, Киса, – кивает он на чашу-тазик с водой.
Желание схватить со столика нож для колки льда такое сильное, что я отчаянно стискиваю пальцы и молюсь всем Богам, чтобы уберегли меня от греха.
В эту самую секунду я так люто ненавижу Амира, что мне хочется выйти на балкон люкса на двадцать пятом этаже и проораться на весь этот гребаный, наверняка привыкший к подобным извращениям Дубай.
Отвернувшись, остервенело дергаю пояс и скидываю сарафан на пол. Затем отправляю туда же крошечные белоснежные стринги.
Охлажденный воздух и, вообще, вся ситуация в целом заставляют тело дрожать. Опускаю чашу на пол и усаживаюсь рядом на колени. На Амира глаз не поднимаю, но чувствую, что он вот-вот прожжет дыру в моей макушке.
Аккуратно подвернув брючины, снимаю носки, радуясь, что они не вонючие, и помещаю ступни Хаджаева в еле теплую воду.
Положение, которое в данный момент занимает мое тело, само по себе унизительно, а то, чем я занимаюсь, – унизительно вдвойне. Кусаю губы, чтобы не разрыдаться, предательски шмыгаю носом и небольшим ковшиком поливаю ноги моего мучителя.
– Ты там ноешь, что ли? – гремит голос сверху.
– Нет, – мотаю головой.
Надо быть сильной. Тщательно намыливаю ступни и снова поливаю их водой. Не скажу, что я брезглива. Скорее смущает сам момент.
Я, стоя на коленях, мою ноги мужчине. Абсолютно голая и беззащитная.
Расстилаю белоснежное полотенце на пол. Приподняв глаза, замечаю внушительный бугор в районе ширинки и расстегнутый кожаный ремень.
– Наведи здесь порядок, – снова приказывает Амир, убирая ноги.
Он наклоняется, чтобы плеснуть виски в стакан, и задумчиво наблюдает, как я, опустив ковшик в таз, осторожно несу все это в ванную комнату. Боковым зрением замечаю, что как только я выхожу из гостиной, Хаджаев поднимается и следует за мной.
Дверь хлопает дважды. Воздуха будто меньше становится. Помыв руки, едва успеваю сбрызнуть лицо прохладной водой.
Амир наваливается сзади, резко толкнув меня к стене. Взвизгиваю от температурного перепада: грудь и живот упираются в ледяной кафель, а сзади прижимается горячее мускулистое тело.
Лучше б он сдох.
Потерпел крушение.
Разбился…
Но Хаджаев, живехонький, шелестит упаковкой презерватива и тяжело дышит мне в спину.
– А-амир, – жалобно пищу, потому что между ягодиц чувствую противную, холодную смазку. – Ты же не будешь…
Тело сковывает приступ ужаса.
Руками глаза прикрываю. Не верю, что это со мной происходит. Слишком быстро все. Неправильно. Жуть как неправильно и несправедливо.
Головка члена упирается в анус. Я внутренне сжимаюсь, не пуская ее в себя. Паника раздувает шум в ушах. Так страшно мне еще никогда не было.
– Пожалуйста… Амир, не надо… – скулю от боли.
Снова плачу, прошу и умоляю. А затем с облегчением прикладываюсь лбом к стене, когда член скользит ниже и проникает внутрь.
– Спасибо, – всхлипываю, выгибаясь. – Спасибо…
– Ты, может, заткнешься? – цедит он, перекидывая мои волосы на грудь и грубо фиксируя шею сзади.
Чтобы уменьшить натяжение между ног, пытаюсь привстать на носочки, но сильные руки крепко удерживают. Звуки в ванной комнате становятся все порочнее.
Мужские бедра впечатываются в мои отрывисто: шлепками и резкими ударами. В какой-то момент Амир подхватывает мою ногу под коленкой и приподнимает ее. Приятнее не становится, но хотя бы не так больно.
Между нами влажно и скользко. И все это ужасно примитивно и по-животному. Просто поверить не могу, что кто-то из женщин занимается этим не за деньги, а по собственному желанию.
Тело горит до такой степени, что кафель подо мной согревается.
Амир совершает финальные толчки и больно щипает шею напоследок. Я в очередной раз ойкаю, всхлипываю и стремительно оседаю на корточки. К стене приваливаюсь устало.
Хаджаев выбрасывает презерватив в мусорное ведро. Включает и тут же вырубает воду, а затем извлекает из кармана брюк бумажник, отсчитывает деньги и небрежно, с пафосом кидает их передо мной.
Гипнотизирую стодолларовые купюры. Поднимать не решаюсь. Стремно…
– Плата за сегодня, – произносит Амир. – Я много на тебя трачу, Злата. Столько ты явно не стоишь. Давай в следующий раз побольше энтузиазма.
