Лина Эдриан
Дорога вопреки
Глава 5. Потерянный принц
– Я разговаривала с Тимуром…
Неожиданно даже для самой себя признаюсь мужу.
Денис позвонил несколько минут назад. Мы перебрасывались ничего не значащими фразами. Я говорила о том, что мы с Милой уже безумно скучаем, хотя и прошло всего несколько дней. Эмме не лучше и не хуже. Наша дочь теперь ходит в частный садик и ей очень нравится.
Он рассказывал о том, что все-таки успел застать Фердюко Палини, художника с мировой известностью, который был проездом в Каракасе. Это одна из главных причин, почему Денис улетел, хотя у Милы вот-вот должно быть день рождения. Заполучить его картины для нашей галереи – невероятное везение.
Помирились ли мы с Денисом? Сложно сказать. Мы так и не расставили все точки на “и”. Каждый остался при своем мнении. Но новые обстоятельства в виде расстояния между нами, заставляют нас обоих обходить щекотливую тему по кругу.
Я должна была рассказать про разговор с Тимуром сразу же, как он произошел. В ту же секунду, как уехал Старцев, позвонить мужу. Но я тянула… И сейчас вот – как ушат холодной воды вдруг сказала про Тимура.
В трубке висит тяжелое молчание.
Я вздыхаю и все-таки, пересилив себя, говорю:
– Он знает… знает про Милу… знает… – и умолкаю, так и не сказав вслух “что она его дочь”.
Такое выговорить просто невозможно, неправильно. Я всегда считала именно Дениса отцом Милы.
– Ты издеваешься? – раздается сдавленный голос. – Ты… ты сказала ему? Зачем?
– Я ничего ему не говорила!
– Тогда откуда… откуда он знает? – голос Дениса такой глухой, раздавленный, и я уже почти жалею о том, что рассказала.
Но я не могла иначе. Я не хотела лжи и недомолвок между нами. Никогда больше.
Тот факт, что он скрывал болезнь Эммы, больно меня ранил, но не поменял моего к нему отношения. Слишком долго мы были вместе. Я знала своего мужа достаточно, чтобы четко осознавать – он хороший, достойный человек. Поэтому и не заслуживает с моей стороны лжи или притворства.
– Я не знаю, – честно говорю в ответ.
Я действительно понятия не имею, как Старцев узнал о том, что Мила его дочь. Почему вообще у него появилась подобная идея? И почему, в конце концов, о своем отцовстве он заявлял с такой непоколебимой уверенностью? Сделал тест ДНК? Но когда? Как?
– Я говорил… говорил тебе… нам нельзя было оставаться в России… вообще прилетать сюда… Господи, столько лет прошло! Как такое возможно?
Я тоже задаюсь подобным вопросом.
Почему Тимур меня не забыл? Почему следил за тем, когда я появлюсь в России? Сразу же приехал, чтобы увидеть?
И почему… если он меня ждал все эти года… почему не искал? Не нашел?
Встряхиваю головой, пытаюсь выкинуть Старцева из головы. Я старалась не думать о нем слишком много, не повторять ошибки прошлого. Думать о нем постоянно, значит, вновь начать падать в бездну под названием “Тимур Старцев”. Этого я не планировала. Никогда больше. Но он ведь опять делал это – врывался в мою жизнь, и все в ней переворачивал вверх ногами.
– Ты вылетаешь с Милой домой завтра же! Нет, лучше сегодня, – голос Дениса становится резким, непреклонным.
Я молчу. Слишком долго и оглушающе громко. Он знает мой ответ до того, как я произношу его вслух.
– Саш…
– Я не брошу Эмму.
Теперь молчит он. Я думаю, что мои слова его злят, причиняют боль. Ему хочется моего послушания в этом вопросе. Безоговорочного.
– Он ведь не оставит тебя в покое, ты это понимаешь?
– Я уверена, ему совершенно не нужна дочь. Абсолютно.
– Саш… тогда бы он даже не узнал о ее существовании.
Замираю. Почему-то слова Дениса меня пронзают тысячью острых иголок. А ведь и правда…
– Я не брошу Эмму, – все также упрямо повторяю.
В трубке опять повисает напряженная тишина.
– Я приеду через несколько дней, – голос теперь холодный, недовольный. – И мы полетим домой. Вместе. Втроем.
– Я не… – слышу вдруг резкую тишину в трубке, смотрю на экран и понимаю, что мой муж сбросил вызов. – Полечу домой, – договариваю в никуда, нахмурившись.
Денис зол, недоволен. Справедливо. Впервые за долгие года я иду ему наперекор. Обычно я оставляла за ним право последнего слова. Так было удобно. Всем.
Его решения всегда были более логичные, взвешенные, правильные. И мне было так комфортно – отдавать ответственность ему. Он брал это право уверенно, гордо. А я… мне хотелось с ним соглашаться, позволять ему управлять, контролировать, быть сильным. Это ведь такая малость, которая делает мужчину счастливым. Делает обоих счастливыми. Все же природой мы как-то по-особенному задуманы: женщина для того, чтобы быть слабой, а мужчина наоборот. И когда каждый живет своей ролью, все встает на свои места.
В отличие от мужа я не боюсь появления в моей жизни Тимура Старцева. Нас уже давно ничего не связывает. И я не собираюсь наступать на одни и те же грабли в сотый раз. Ни в коем случае. И я действительно уверена, что наличие дочери не то, чтобы испугает его, но заставит исчезнуть из моей, нашей жизни. Этот мужчина слишком уж не любит привязанности и навряд ли спит и видит – каково это стать отцом. А если человек не хочет детей то, что он сделает, узнав, что у него есть один, о котором он не знал столько лет? Правильно, сбежит подальше.
С другой стороны – если ему было все равно, то почему он решил со мной поговорить? Зачем вообще выяснил, что Мила его дочь? Почему приехал сразу же, как только я оказалась в России?
Нет. Такие мысли неправильные, недопустимые.
Ему все равно. Ему все это ненужно. Больше пяти лет – это слишком долго, чересчур много. Мы с ним чужие, время стерло между нами все и навсегда. Тимур наверняка меня ненавидит… Ведь это из-за меня он сел в тюрьму.
Я криво усмехаюсь и встаю с дивана.
Все. Будет. Нормально.
Зачем Старцеву я? Дочь? У него вместо сердца – ледяной камень. Ему наверняка абсолютно все равно… Тем более после стольких лет и обстоятельств.
– Мамочка, я готова, – раздается звонкий голос дочери, как только она появляется в дверях гостиной.
– Убрала игрушки?
Она активно закивала головой.
– Хорошо, а теперь марш в ванную, а потом я почитаю тебе сказку.
– Сказку о потерянном принце?
Я усмехаюсь и соглашаюсь.
Эта сказка – ее любимая. О принце, который был ужасным наглецом и задирой, пока принцесса не прокляла его. И он стал обычным, простым крепостным за тридевять земель от царства, где должен был стать королем. И о нем никто не помнил, никто его не искал. А он помнил все.
Он долгие месяцы искал путь обратно, дорогу домой, чтобы, вернувшись, столкнуться с полным равнодушием и неузнаванием. И он кричал, выл, прося ведьму все вернуть обратно, простить его. Но она была глуха к его мольбам. И он смотрел, как все вокруг радостно живут без него. А вместо него – самозванец. Тот самый крепостной… место, которого он занял.
А все вокруг любят этого притворщика – такой добрый, благородный, честный, вот что о нем говорят. И это самозванец женится на принцессе соседнего государства, которая была обещана ему в жены.
Не знаю, почему Миле так нравится именно эта сказка. Может быть, потому что в конце потерянный принц все-таки понимает, что был не прав. Его холодное, равнодушное сердце, познав горести жизни, вдруг наполняется теплом и светом. Он становится совсем другим…
Влюбляется в обычную девушку и принимает, что до конца жизни он останется вот таким – простым рабочим. И тогда, как и следует ожидать от сказки, он вновь становится принцем. И столько всего потом делает для страны, для людей, что народ его искренне любит и почитает…
Когда Мила наконец засыпает, я с любовью касаюсь золотистых, мягких волос своей красавицы. Она ужасная егоза и непоседа – столько в ней энергии и неуемного любопытства. А я лишь восхищаюсь своего дочерью – для меня не может быть лучшего ребенка, чем она.
На следующий день я отвожу Милу в садик и еду с Крисом и Эммой в больницу. Это первый раз, когда я вижу, чтобы сестра вышла не то, что из дома, а из своей комнаты. Правда, ходить ей тяжело – слишком у нее мало сил, поэтому Крис аккуратно сажает ее в инвалидное кресло. Лицо Эммы в этот момент равнодушное, пустое, и я впервые понимаю, что она уже сдалась, смирилась. Не хочет бороться.
Мы приехали в одну из лучших больниц – это я поняла по сияющей чистоте пространства, новизне оборудования, мебели и очень вежливому обращению медперсонала. Я посмотрела с гордостью на Криса, понимая, что он делает все, чтобы обеспечить Эмме самые лучшие условия.
Мы пробыли в больнице несколько часов – Эмма сдала какие-то анализы, сходила на прием к лечащему врачу. Когда выходим на улицу, у Криса и Эммы мрачное настроение. Видимо, посещение врачей стало для обоих своеобразной тягостью.
– Давайте пообедаем, – предлагаю я, оглядывая родных.
Эмма посмотрела с интересом. И я поняла, что они так часто и заканчивали подобный день – мрачные и опустошенные ехали домой. За все время моего нахождения в России Эмма не жила обычной жизнью. Она была больна и вела себя соответственно. А Крис, несмотря на все те прекрасные вещи, которые делал для сестры, не в силах был подарить ей одного – частичку обыденности, нормальности. Он относился к Эмме как к больной, а к происходящему с ответственностью настоящего брата, задача которого заботиться о болеющей. Но это ли нужно сейчас моей сестре…
И я потащила их в парк. Заставила прокатиться на лодке по озеру и с удовольствием смотрела, как Эмма визжала, когда холодные капли фонтана, стоящего посередине попадали прямо на нее. Крис греб, специально подплывая все ближе к фонтану. Улыбался – ему нравился возбужденный и возмущенный визг Эммы. Обратно мы поехали на электрокаре, аккуратно сложив инвалидное кресло. Парк был огромный, до машины было идти и идти, а ноги отваливались после длительной прогулки. По дороге попросили остановиться и накупили сладкой ваты. И довольные поехали домой. Мы дружно улыбались от уха до уха.
– Спасибо, – тихо сказала Эмма, сжав мою руку.
Мы вместе сидели рядом в машине, Крис за рулем. Я улыбнулась сестре, поймала в зеркале заднего вида взгляд брата и наконец поняла, зачем я здесь. Чтобы стать его опорой и поддержкой. Потому Крис так долго был один и нес эту неподъемную ношу. Рози не смогла… не нашла в себе сил быть рядом. Я не могла ее за это осуждать, ведь сама столько лет бежала от всего, что мне казалось сложным и болезненным.
По дороге мы заехали в садик, чтобы забрать Милу. И мой счастливый мир, так бережно созданный сегодня, рухнул. Впервые я ощутила такой леденящий страх, даже ужас, который не чувствовала никогда.
Милы не оказалось в садике.
Глава 6. Уходи
– Милу забрал отец.
Воспитательница бледная и встревоженная, глаза на мокром месте. Она молодая. И кажется, нечто подобное с ней происходит впервые.
– Как он выглядел? – я пытаюсь не провалиться в панику, но истеричные нотки отчетливо слышны в голосе.
Это точно не Денис. Он в Венесуэле и к тому же даже не знает, в какой именно садик ходит Мила.
– Такой… темные волосы, костюм, представительная машина такая, черная… Я даже не могла подумать… Мила его узнала.
– Прямо так и сказала – папа? – ехидно спрашиваю, не сдержавшись.
– Нет…
Я вздыхаю, чувствуя, что я на грани того, чтобы разрыдаться. С одной стороны – понимаю, что воспитательница невиновата. С другой – разве не должна она более внимательно проверять того, кому отдает ребенка впервые? Могла ведь она спросить у моей дочери хотя бы – а кто это? Ведь воспитательница имеет право отдавать ребенка строго ограниченному кругу лиц, а не всем подряд.
Когда я возвращаюсь в машину с побелевшим лицом и без Милы, Крис поворачивается и внимательно смотрит на меня.
– Где Мила? – настороженно спрашивает.
– Пропала, – шепчу в ответ и разражаюсь наконец громкими, мощными слезами.
Заикаясь, через плач, пытаюсь объяснить хоть что-то. Но я и сама толком ничего не понимаю.
– Надо идти в полицию, – уверенно заявляет Крис.
Он один сохраняет как минимум видимое спокойствие и трезвость духа. И когда Крис говорит о полиции, я вдруг думаю о том, а почему воспитательница подобного не предположила? Хотя все произошло так сумбурно и спешно. Наверное, и я, и она просто растерялись. Смотрю на Эмму, по ее щекам тоже текут слезы, как и у меня, а взгляд испуганный.
– Почему она его знала? – неожиданно говорю я.
Ведь в России Мила была знакома буквально с несколькими людьми, которых можно было пересчитать по пальцам одной руки – Эмма, Крис… и Тимур.
Я вдруг вскидываю голову, слезы резко высыхают в моих глазах.
– Я знаю, с кем она.
– С кем? – раздается нестройный дуэт голосов.
– С родным отцом…
В машине повисает изумленное молчание. Но мне все равно. Объясняться я буду потом. Сейчас я лишь лихорадочно думаю о том, что у меня нет номера Тимура. Я не имею ни малейшего представления, где он может быть. Живет ли он еще в Сити? Или в своем загородном доме? И разве повез бы он туда Милу? Зачем? Чтобы напугать меня? Для чего он вообще забрал мою дочь?
Вопросов слишком много.
Я достаю телефон и захожу в приложение для вызова такси. Вбиваю адрес Тимура в Сити. Удивительно, что я до сих пор очень четко и точно помню даже номер дома.
– Я поеду туда… где они могут быть. А вы, – я обвожу Криса и Эмму взглядом, – домой, вдруг они там появятся.
– Может, я с тобой… – начинает было Крис, но я резко прерываю.
– Нет! Кто-то должен быть дома на случай, если они появятся.
Оставить Эмму одну – небезопасно. К тому же я не хочу тратить время на то, чтобы завозить ее домой. Поеду на такси, сидеть на месте все равно невозможно.
Внутри словно включился таймер обратного отсчета. Каждая секунда теперь приравнивается к вечности. Я еле выношу ожидание длинной в десять минут, пока приезжает такси.
Мне так страшно, как, наверное, не было никогда в жизни. А что если… это не он? А что если… он? Оба варианта кажутся ужасными, но в первом все же больше неизвестности и опасности. Если ее забрал Тимур, навряд ли он причинил малышке какую-то боль. Но остается открытым вопрос – зачем вообще он это сделал?
Когда проходит минут пятнадцать, мой телефон начинает звонить.
Крис.
– Сэм, они здесь… возвращайся, – голос брата злой.
Все внутри обрывается и радостно трепещет.
– Хорошо…
Я не спрашиваю, как Мила. Тимур не мог что-то сделать своей собственной дочери. А в то, что все действительно нормально, я поверю только, когда сожму свою драгоценность в крепких объятиях.
Я буквально влетаю в дом. Так резко дергаю входную дверь, что она ударяется с грохотом об стену.
– Мила… Мила! – шепчу, кричу, вбегая в гостиную.
Я не вижу никого и ничего вокруг. Мой взгляд сразу же выцепляет худенькую фигурку дочки, она сидит с краю на диване. Я больше не обращаю внимания ни на что. Ничего сейчас не имеет значение – только моя дочь.
Мила вскакивает и со звонким “мамочка” бежит мне на встречу. Я падаю на колени, распахиваю руки, ловлю свое счастье и крепко обнимаю. Целую ее личико, оно соленое и испуганное.
– Все хорошо, дорогая. Все хорошо, – не знаю, кого успокаиваю – ее, себя или нас обеих одновременно.
Я прижимаю голову дочери к своему плечу и, наконец, вижу его.
Тимур Старцев стоит около камина, скрестив руки на груди. Его взгляд темный, мрачный, кровоточит разбитая губа. Кажется, Крис уже объяснил Старцеву, что он не прав. Медленно встаю, Мила прижимается к моим ногам, крепко сжимая маленькими ручками.
– Дам вам поговорить наедине, – бормочет Крис.
Подходит ко мне, видимо, намереваясь забрать Милу, но я лишь отрицательно машу головой. Я не готова отпустить дочь даже на долю секунды.
Мы с Тимуром молча сверлим друг друга глазами, а я все жду… жду… хоть каких-то объяснений, оправданий, извинений. Но это же, черт возьми, Старцев.
“Нашла, что от него ждать”, – мысленно горько смеюсь сама над собой.
– Ты не можешь так поступать, – и все-таки тишину первой прерываю я.
– Я уже понял, – кривая усмешка искажает его лицо, и это приводит меня в бешенство.
Он хоть понимает, что я пережила? Что чувствовала? Мне хочется подскочить к нему и влепить оплеуху, расцарапать надменное, холодное лицо. Но Мила все еще крепко обнимает меня за ноги, и я стараюсь проглотить свой гнев, чтобы ее не испугать.
– Где вы были? Что ты сделал? Зачем?
– Я просто забрал ее из сада и привез сюда. Все. Я был уверен, что ты будешь дома.
Я сверлю взглядом Старцева.
– Ты не можешь так поступать. Не имеешь права.
Он молчит, не отводит глаз, выдерживая мой гневный взгляд. Мне хочется, чтобы он был испуган, растерян, раздавлен – как я сейчас. А он выглядит как обычно – холодным, напряженным, мрачным. Мне это не нравится. Кажется, что он не понимает весь масштаб пережитого мной ужаса.
– Я бы так не поступил, если бы не был уверен, что ты меня и на милю не подпустишь к ребенку. Я не собирался тебя пугать и уж тем более как-то вредить… твоей дочери.
– Ты ей сказал? – меня вдруг озаряет пугающая догадка.
Иррациональная, глупая. Он ведь сделал акцент, сказав “твоей дочери”. Так почему я решила, что он рассказал Миле об их родстве?
– Нет.
Я выдыхаю, чувствуя облегчение.
Смотрю в темные глаза и вдруг отчаянно понимаю, что я не хочу больше никаких объяснений. Голос его слышать больше не могу. Видеть его не могу.
– Уходи, Старцев, – звучит мой напряженный, колкий голос.
– Да! – Мила перестает утыкаться носом в меня и разворачивается к Тимуру. – Уходи! Я думала, ты хороший. Как потерянный принц. Но ты – плохой. Уходи!
Звонкий, гневный голос Милы оглушает. И впервые я вижу на лице Старцева растерянность. К такому повороту событий он явно был не готов.
Воцаряется тяжелое молчание. Мила стоит, сжав маленькие кулачки, и грозно смотрит на своего потерянного принца, который оказался совсем не таким, как она думала. А я… получаю какое-то невероятное внутреннее удовлетворение, понимая, что он не властен над ситуацией. Впервые, кажется, за все время нашего знакомства. Сейчас, здесь, правит не его “хочу”, а скорее, даже наоборот.
– А это, оказывается, неприятно… – раздается его спокойный голос, разрезая тишину, – слышать это проклятое “уходи”.
Он смотрит прямиком мне в глаза, прожигая. Зачем он вспоминает наше далекое прошлое? Зачем напоминает?
Я помню тот день слишком ярко, в деталях. Вот я жду Старцева под дверью, хочу поговорить. Он злой, недовольный. Ведь я предала, обманула. Яркий, жесткий секс между нами и его отрывистое “уходи” после.
– Только тебя до этого хотя бы не отымели, – не могу сдержать подколку.
Старцев усмехается, делает несколько уверенных шагов и оказывается рядом.
– Да… и еще одно отличие… Меня сложно испугать этим пустым “уходи”.
Я хмурюсь. На что он намекает?
Больше Старцев ничего не объясняет и покидает дом. Но я четко понимаю, что на этом наш с ним разговор явно незакончен.
– Мам, этот дядя плохой, да?
Опускаю взгляд. Мила вскинула голову, огромными, внимательными глазами разглядывая меня.
– Не знаю, Милка… не знаю…
Если бы все в жизни было так однозначно и просто. Если бы все можно было разделить на “хорошо” и “плохо”, “правильно” и “неправильно”, насколько легче было бы жить эту жизнь.
Наверное, я не считаю Старцева действительно плохим человеком. Он своенравный, упрямый, закрытый, сложный, но точно неплохой. Просто его решения, действия – слишком эгоистичные. Он не привык думать о ком-то, делать что-то не из собственного “хочу”, а из мысли “а как мое решение повлияет на другого”. Да и я… уж точно не была примером добродетели. Я ведь тоже была эгоисткой… И, наверное, мы в некотором роде друг друга стоили.
Весь вечер я не отхожу от Милы, постоянно касаюсь, целую. Она достаточно тактильная девочка, но в какой-то момент уже не выдерживает моего повышенного внимания.
Аккуратно расспрашиваю, что происходило, когда Старцев ее забрал. Ничего особенного, как я и думала – они поели мороженого, он задавал Миле разные вопросы. И больше всего, как я поняла, его интересовало, а как мы жили в Венесуэле. Была ли Мила счастлива, ругались ли мы с Денисом.
Видимо, Старцев забрал Милу в обед. Судя по всему он каким-то образом оказался в курсе, когда обычно я прихожу за дочерью в сад, и просто забрал ее на несколько часов раньше, чтобы успеть с ней провести время.
– И ты отвечала на все его вопросы? – удивленно смотрю на сидящую на кровати и беззаботно болтающую ногами дочь.
– Он сказал, что твой друг, – она пожала плечами.
Я вздохнула. Кажется, нужно позже провести глубокую разъяснительную беседу. На сегодня и так достаточно впечатлений.
Мы вновь читаем историю о потерянном принце по просьбе дочки. В которой раз? В сотый. До сих пор не понимаю, почему именно эта сказка ей так нравится.
– Мил?
– М? – она уже практически уснула, лежит, укутавшись в одеяло так, что видно лишь нос.
– А почему ты решила, что дядя Тимур… потерянный принц?
Мила смотрит на меня таким внимательным, проникновенным взглядом – сложно в этот момент поверить, что ей всего лишь четыре года.
– Потому что… он красивый и явно потерялся.
– Потерялся?
– Да… он сказал, что искал тебя очень долго… и ждал… Как потерянный принц, который день за днем искал дорогу домой…
Сердце сжимается. Как ее детское сознание провело именно такую параллель, совершенно не понимаю. Целую дочь в лоб и покидаю ее комнату.
До глубокой ночи не могу уснуть, раз за разом прокручивая в голове сцену в гостиной. Вспоминаю напряженную фигуру Старцева, растерянный взгляд, когда Мила вдруг кричит “уходи”. Я знаю, что он вернется. Кажется, я сильно просчиталась, решив, что ему не захочется быть частью жизни собственного ребенка. Наверное, совсем скоро я вновь его увижу… сердце замирает в ожидании…
На следующий день я начинаю активно готовится к дню рождения Милы, которое будет послезавтра, девятого июня. Я всегда устраивала красивые праздники для дочери – с шарами, огромным тортом, аниматорами и друзьями. Здесь у Милы нет пока друзей, новых знакомых из садика я посчитала неправильным звать, поэтому я планирую небольшой семейный праздник.
Денис звонит каждый вечер. Его голос уже не сочится злостью, но он все еще холоден и резок.
– Я прилечу утром девятого числа.
– Хорошо…
Я рада, что Денис не пропустит день рождения дочери. Все-таки за столько лет мы ни разу не праздновали значимые события отдельно. Все уже стало каким-то другим, как только мы прилетели в Россию, и я очень хочу, чтобы какие-то привычные традиции прошлого таковыми и оставались.
Девятого июня самолет Дениса задерживают. Он звонит злой и раздраженный.
– Перенесли на вечер. Других рейсов раньше нет.
– Ничего страшного. Приедешь прямо к празднику.
– Надеюсь… Как там Мила?
– Мила, – зову дочь, – поговори с папой.
И она начинает вдохновленно щебетать обо всем на свете. Как перед домом зацвел куст роз, а Эмма говорит, что еще слишком рано, поэтому это настоящее чудо, специально случившееся перед ее днем рождением. Как мальчик в садике постоянно дергает за косички.
– Так может ты ему нравишься? – слышу хриплый смех Дениса. Я сижу рядом с дочкой на диване, с любовью разглядывая ее живую мимику.
Сейчас голос моего мужа привычный и знакомый – мягкий и теплый. Со мной последнее время он говорит совсем другим тоном.
– Ты чтоооо… – шумно возмущается Мила.
Я ухожу на кухню, чтобы заняться украшением торта. Это еще одна маленькая традиция. Я не люблю готовить, но торт на день рождения дочери делаю всегда сама.
– Мам, – раздается звонкий голос Милы.
– Тебе сюда нельзя, – быстро выкрикиваю, вставая так, чтобы загородить спиной торт.
Мила уже влетела в кухню и с интересом пытается разглядеть, что там я от нее прячу.
– Милка, не порти себе сюрприз, – грозно говорю.
– Мам, а дядя Тимур придет на мое день рождения?
Я хмурюсь.
– Ты же сама сказала, что он плохой и прогнала его, не помнишь?
Она вдруг растерянно переминается с ноги на ногу.
– Не сердись, ладно? Он мне понравился, но обидел тебя… Я бы хотела, чтобы он пришел… Если можно.
Я шокировано смотрю на дочь. Возможно ли такое? Какие-то короткие несколько часов наедине, и Старцев завоевал сердце моей дочери?
– Ты просто хочешь получить как можно больше подарков, – щурюсь и выдаю догадку.
– Мааам… у меня в этой стране совсем нет друзей.
– Навряд ли стоит рассматривать дядю Тимура на роль своего друга.
– Почему? – обиженно насупила свой маленький носик Мила.
– Хотя бы потому что он взрослый…
Мы дискутируем еще несколько минут, после которых я, наконец, говорю, что позвоню дяде Тимуру. Но сама, конечно, ничего подобного не планирую. Во-первых, нечего ему делать на семейном празднике, во-вторых, у меня даже нет его номера телефона.
Но Тимуру Старцеву и не нужно приглашение… Он и сам отлично знает, в какой момент и где появится. Поэтому когда вечером я распахиваю дверь и вижу Старцеве на пороге, даже не удивляюсь.
