Литтмегалина
Омут
Я выслушал его в полном молчании, позволяя ему прочувствовать, насколько мне плевать и на его планы, и на его девушку.
– Ладно, – сдался Илия. – Что там у тебя?
Я достал блокнот и посмотрел на старательно перерисованный символ.
– Справа шесть круглых завитушек, слева – семь. А центр… ну, знаешь, вроде как образован из сплетения петель. Ты запоминаешь?
– Я зарисовываю. Центр какой по очертаниям? – спросил Илия. Теперь его голос звучал совершенно трезво. Видимо, то, что я принял за последствие употребления алкогольных напитков, было проявлением приподнятого настроения в связи с выходным. К счастью, радость способна выпариться моментально, в отличие от алкогольного опьянения. – Овальный?
– Нет, ближе к ромбу.
Я так подробно описал ему символ, как только смог.
– Когда мне позвонить тебе?
– Через полчаса буду на месте… еще полтора на поиски… Через два часа.
– Хорошо. Да, еще посмотри про синяки, то есть про один кровоподтек, но по всему телу.
– По всему телу? Что у тебя там происходит?
– Не знаю. Символ – моя единственная подсказка. Есть еще какая-то девица, что приходила, да сгинула, но с ней вообще все неясно. Надеюсь, ты найдешь что-нибудь.
– Постараюсь.
После разговора с Илией я прогулялся до местного отделения «зеленых», показал им мои документы и потребовал предоставить все сведения о пропажах девушек за последние полгода. Девушка пропадала всего одна, шестнадцати лет, и та нашлась через две недели. Притащилась, заявила родителям, что их ненавидит и все равно уйдет, затем попросила денег. Денег ей не дали, поэтому она осталась дома.
Зевая от скуки и поглядывая на часы, я просмотрел все случаи пропажи людей в городке за полгода, за год, за два года. Небогато и с моим делом очевидно не связано. С другой стороны, я и не надеялся. Кто ее знает, откуда она взялась, эта девушка, и где пропала, и пропала ли вообще. Может, это была местная, которую папаша выдрал за аморальное поведение, вот она с расстройства и решила удрать в леса. Набрела случайно на деревню, взбаламутила людей, а в итоге наревелась и пошла домой. Если она в принципе существовала. В конце концов, я опираюсь на свидетельские показания пятилетнего ребенка. Хотя Лаош в ответ на расспросы о девице начал напускать туману, что подозрительно. Попрошу Илию сделать запрос об исчезнувших по стране, но, чувствую, результатов это не даст. Но вот что деревенские так упорно скрывают? И как это связано с убийствами?
За пятнадцать минут до истечения двухчасового срока ожидания я вышел из участка. «Зеленые» проводили меня заинтригованными взглядами. Впервые видите господина Управомоченного?
На улице стемнело. Окна сияли мягким электрическим светом, просачивающимся сквозь занавески. Фонари походили на маленькие маяки, но светили они не для меня, а сквозь меня. Я должен был вернуться в деревушку, отделенную от города лесом и, по ощущениям, сотней лет. Там я ощущал себя совершенно чуждым, как, впрочем, и где угодно еще. «Я как призрак среди людей», – подумал я. Застрявший между временем и пространством, лишенный большинства чувств, но с избытком заполненный тоской. У меня нет ничего, потому что я бесплотен и не могу ни взять, ни дотронуться. В моей памяти зияют пустоты. Все, чего я хочу, – это покой, но я не знаю, как мне его достигнуть. Мои воспоминания – как разрозненные строки, и в них подсказка, но я забыл, как прочесть их, и забыл родной язык.
Мне нельзя думать об этом, моему отчаянью достаточно повода. Я не хочу погружаться в него снова. Я человек, а не призрак. Нужно хвататься за то, что еще могу ухватить.
Я остановился под фонарем. У меня есть мое место, у меня есть дом, напомнил я себе. Перетерпеть несколько дней, и я разберусь со всей этой ерундой и уеду к Силене. При мысли о сестре в моей мутной душе посветлело.
Тем временем незаметно для себя самого я подошел к телефонной будке.
– Вынужден тебя разочаровать, – сразу объявил Илия. – Пока мне не удалось обнаружить дела с аналогичными повреждениями у жертв. Похоже, тебе достался уникальный случай. Свезло так свезло.
Я тяжело вздохнул.
– А символ? – напомнил я с угасающей надеждой. – Ничего?
– Совпадений нет, – сочувственно подтвердил Илия. – От себя выскажу предположение, что он, судя по очертаниям, кшаанский. Я видел подобные, когда мы изучали кшаанскую храмовую архитектуру в университете.
– И что он может означать?
– Если он действительно один из тех, что выбивают на стенах храмов, то самое логичное, что можно предположить – это имя.
– Чье имя?
– Бога какого-нибудь. Всяких подпольных культов в Кшаане полторы тысячи, и у всех свои боги. Я попробую покопаться в книгах и опознать его. Но успеха не обещаю.
За дверью в глухой стене обнаружилась та же стена.
– Ясно, – протянул я.
Вероятно, Илия расслышал глубокое разочарование в моем голосе, потому что спросил:
– Делеф, почему тебе так важен этот символ?
Натянув телефонный провод, я развернулся к стеклянной двери будки и посмотрел в темноту.
– Илия, как долго ты работаешь в СЛ?
– Почти два года.
– Какой у тебя уровень доступа к информации?
– Третий.
Уровень ожидаемо низкий. Пусть даже на меня вдруг накатило желание обсудить текущую ситуацию, я не имел права трепаться с Илией на закрытые для него темы. Я смотрел в темноту. У меня было странное ощущение. Как будто тьма присосалась к моему сознанию, вытягивает его, словно сок через трубочку.
– Я знаю, что происходит в стране, – тихо произнес Илия после паузы. – Я все разузнал.
– Каким образом?
– Не спрашивай. Не думаю, что тебе удастся меня шокировать, Делеф. Так с чем ты столкнулся?
Я прикрыл глаза, перекрывая темноте доступ к своему разуму. Потом раскрепил замки внутри и позволил себе высказаться.
– Призраки существуют, Илия. Конечно, они не совсем такие, как их описывают в художественной литературе. По одной из версий, интенсивные негативные переживания способны оставлять оттиски, которые не угасают долгое время, существуя отдельно от человека-источника. По другой версии, некоторые чувства достигают такой силы, что не утихают и после смерти их носителя, и тогда его дух становится призраком. В любом случае призраки представляют собой тень тени человека. Почти лишенные разума, сохранившие лишь клочья воспоминаний, они не являются полноценными личностями и не способны внятно рассказать о своих потребностях. Мы называем такие сущности «саморазрушающиеся», потому что основное их стремление – это выплеснуть страдание, составляющее их существование, и исчезнуть. Все их примитивное, ограниченное поведение определяется как раз теми чувствами, от которых они навязчиво стремятся избавиться.
– Какими именно чувствами?
– Обычно это ненависть, боль. Сущности жаждут успокоения и не знают, как его достигнуть. Со временем они озлобляются и могут стать агрессивными. Фрагменты воспоминаний, соединить которые они не способны, заставляют их оставлять знаки. Знаки могут подсказать нам, с кем мы имеем дело.
– Тогда эти знаки… что-то вроде просьбы о помощи?
– Может быть, – с легким удивлением ответил я. – Никогда не задумывался об этом. Мне просто не было до них дела. Теперь ты понял, почему мне так важно разгадать значение символа?
– Я постараюсь помочь тебе. Сделаю все, что могу, – пообещал Илия.
– Спасибо. Я рассчитываю на тебя, – устало сказал я. – Выполни еще кое-что, раз уж ты все равно на работе, и будешь свободен.
Я попросил его оформить запрос касательно случаев исчезновения людей за последний год, обращая особое внимание на пропажу девушек в приближенных к деревне местностях, и он обещал, что все будет «сдл» («сделано»). Затем мы распрощались. Илия получил возможность вернуться к его кобылке, а я поплелся к заскучавшей своей.
Лошадь хорошо знала дорогу, и мне оставалось только не мешать ей и удивляться, как мы до сих пор в потемках не врезались в какое-нибудь дерево. Черные деревья, сквозь раскинутые ветви которых просачивался бледный свет истончившегося месяца, наводили прямо-таки мистический ужас.
Было уже жутко поздно. О холодном ужине я даже не вспомнил и, бесконечно усталый, упал на кровать, коротко охарактеризовав день как «безрезультатный». Но к усталости у меня не было претензий, она много лучше моих депрессивных приступов и позволяет, скользнув мимо них, сразу забыться глухим сном. Что я и сделал.
16 сентября
Я вдруг обнаружил, что стою возле кровати, моя кровь горит, и я готов бежать куда-то, хотя секунду назад крепко спал. Я остро ощущал присутствие призрака, уже не сомневаясь, что девушка была здесь, в этой маленькой деревушке, и с ней сделали что–то такое, после чего она стала безжалостной и бестелесной.
Мне припомнилось ощущение, разбудившее меня, – как будто холодное дыхание коснулось лица. В вязком сером сумраке передо мной никого не было, и я медленно оглянулся. Первое паническое чувство прошло, и теперь я быстро успокаивался, остывал.
Я напомнил себе, что амулет всегда со мной, кроме того, моя работа давно должна была приучить меня к подобным ситуациям. Основываясь на предыдущем опыте взаимодействия с призрачными сущностями, я сомневался, что их можно считать живыми – даже только в альтернативном смысле. Возможно, они представляли собой лишь визуальные образы, действующие по определенной, весьма примитивной программе. Но в этот раз все ощущалось по-другому. Девушку я все еще не видел, но ясно осознавал, что она смотрит на меня в упор и может прикоснуться ко мне в любое мгновенье. У меня слегка звенело в ушах – мертвое всегда так или иначе воздействует на живое.
– Это же ты? Что они с тобой сделали? – громко спросил я, не понимая сам, зачем пытаюсь заговорить с существом, едва ли воспринимающим речь. Звон в ушах нарастал, и я едва слышал собственный голос.
Она метнулась от меня и снова ко мне, что я уловил по движениям холодного воздуха, затем замерла и пропала. Звон сразу стих.
«Символ на спине – не знак», – размышлял я, спешно набрасывая на себя одежду, и, запутавшись в брюках, едва не упал. Поддавшись импульсу, я схватил кобуру с вложенным в нее пистолетом и нацепил на себя. Я должен был сразу понять, что, будучи слишком нечетким, символ не является знаком. Сомнение возникало, но я не стал на нем фиксироваться. Нужно найти знак, быстрее, иначе в этой деревушке начнется что-то совсем дикое!
Я схватил трость, прогрохотал по ступенькам крыльца с поспешностью, весьма опасной в моем состоянии, и выскочил на улицу. Если бы не нога, я бы побежал. Я готов был закричать от ярости. Если я не успею, все закончится провалом! Дело пустяковое, я уверен, особенно если закрыть глаза на несколько неясностей. Но они, эти мерзкие люди из деревни, дурят меня, издеваются надо мной и мешают мне. Я должен опередить их. «Я доберусь до их грязных секретов, и они ответят за то, что сделали. Клянусь», – мысленно обратился я к призраку, вопреки собственным установкам признавая в ней личность.
В тот момент я не сомневался, что она понимает меня, слышит и видит, отслеживая мои перемещения на расстоянии.
Небо было еще фиолетовым, но быстро светлело. Значит, кто-то из местных уже проснулся – здесь встают невероятно рано. Широкая улица (вся деревня и состояла из единственной длинной улицы) текла прямо, как река, и затем, словно в море, впадала в лес. Мальчишка лет девяти, промчавшись меж бревенчатых стенок соседних домов, вылетел на дорогу и, увидев меня, попытался тут же впрыгнуть обратно в проем, но я успел схватить его за плечо и затряс так, что он заклацал зубами.
– Где? – прорычал я, сжав челюсти.
– За домами, – и по его гаденькому взгляду я понял, что меня все-таки опередили. Я отшвырнул паршивца. Он упал на землю и тут же вскочил на ноги.
– Не успеешь!
Его вопль трижды повторился в моей голове, пока я, спотыкаясь и хромая, полулетел-полубежал меж домов.
Раскинув руки, вытянув одну ногу, согнув другую, мужчина лежал возле колодца, а рядом с ним, на боку, опрокинувшееся ведро. Выплеснувшаяся из ведра вода смочила землю, забрызгала убитого, осталась на траве сверкающими чистыми каплями. Возле тела стоял Лаош и с ним еще двое.
– Лаош, отдайте это мне, – потребовал я с тихой угрожающей интонацией.
Он выпрямился и посмотрел на меня одновременно отчужденно, досадливо и встревоженно.
– Отдать вам что, господин Управомоченный?
– То, что вы держите в руке.
Лаош переглянулся с остальными. У меня в голове взорвалась горячая кровь, и я выхватил из кобуры пистолет.
– Как должностное лицо, наделенное властью, я требую, чтобы вы передали мне то, что подняли с тела и пытались утаить! – можно было выразиться и повнушительнее, но на репетиции и черновики у меня не было времени.
Лаош посмотрел прямо в направленное на него дуло. Несмотря на его смуглый цвет кожи, я заметил, как он побледнел.
– Прятать улики – это подсудное дело, Лаош. К тому же это косвенное подтверждение вашей вины, – объяснил я своим обычным тоном, тем не менее продолжая держать Лаоша на прицеле. – Обещаю, я устрою вам такие неприятности, что мало не покажется. Я переворошу весь ваш проклятый муравейник.
– Это просто растение, – медленно произнес Лаош. – Самое обычное растение, случайно оказавшееся здесь.
Подчеркнуто неспешно опустив пистолет, я взял с его ладони плотное, нисколько не увядшее растение и бережно спрятал его в карман. Прежде чем развернуться и уйти, я бросил последний внимательный взгляд на присутствующих. Физиономии двоих незнакомцев выражали откровенный страх, и только на лице Лаоша я увидел обреченное спокойствие.
Идя к конюшням, я спросил ее: «Этого ты от меня добивалась? Знак у меня».
Но ее уже не было поблизости. Исчезла.
Поехал я на той же пегой, взяв ее без разрешения, можно сказать, украв, если бы не собирался вернуть ее обратно. Пока я добирался до города, на небе собрались тучи, и в пробивающемся сквозь них слабом, безжизненном свете, голубое здание вокзала выглядело заброшенным и печальным.
Оставив лошадь, я прошел мимо вокзала, миновал гостиницу («Остров», – прочитал я снова; это слово из золотистых букв меня просто гипнотизировало) и направился по аллее к телефонной будке, сильно прихрамывая. Нога болела немыслимо, боль, начавшись ниже колена, уже добралась до бедра. Самое противное, что нельзя ее взять и выключить, надоела она мне смертельно или дважды смертельно.
Илия взял трубку на второй звонок.
– Это опять ты, Делеф?
Я слышал по голосу, что он улыбается. Илия вообще был скор на улыбку. С его щенячьими карими глазами и чрезмерным, на мой взгляд, дружелюбием, он должен бы был меня раздражать, но не раздражал.
– Нашел что-то еще?
– Я ошибался насчет символа. Он не являлся знаком. Сейчас знак у меня. Это какое-то растение, и если его нет в нашей базе данных, я пойду и утоплюсь в реке, потому что устал от этого дела, – заявил я.
– Не надо самоубийства. Это печально и необратимо, – произнес Илия, как мне показалось, на полном серьезе. – Опиши свое растение.
Достав из кармана растение, я повращал его в руке.
– Темно-зеленое, на листьях фиолетовые мелкие пятна.
– Пятна, говоришь? А листья длинные?
– Длинные.
– Они еще должны быть слегка зубчатые по краям.
– Да, – взволнованно подтвердил я. – Что это, Илия?
– А ты не знаешь?
– Нет.
– Правда не знаешь? – удивился Илия.
– Нет, – обозлился я, – я знаю, но как последний недоумок три часа тащился сюда на дурацкой кобыле, чтобы спросить тебя про то, что знаю.
– Извини, – смутился Илия. – Это дальминис. Сегодня с утра я решил почитать о местечке, куда тебя занесло. Дальминис произрастает только там.
– Впервые слышу.
– Тебе же выдали сведения о местности?
– Не упоминался там никакой дальминис.
– Это должно быть на последней странице, в графе «Специфические природные характеристики местности».
– До последней страницы я никогда не дочитываю, – последние пять лет информацию о местности я вообще не читал. Какое мне дело, что почва у них черноземная и что среди деревьев преобладают тополя?
– В следующий раз будешь дочитывать, – оптимистично предположил Илия. – Дай мне минуту. Где-то среди завалов на столе у меня должен быть справочник «Травы Ровенны». Твой звонок как раз застал меня в процессе поисков.
«Не будет следующего раза, Илия», – угрюмо думал я, пока он копался в поисках справочника. Все, ухожу, ни месяца больше на этой работе. Я стал ветхим, как прогнившая бумага.
– Нашел, – раздался в трубке голос Илии. – Итак, дальминис является чудом природы с уникальными лечебными свойствами. Входит в состав многих лекарств. Полноценных синтетических аналогов до сих пор не создано. Более того, когда проанализировали его химический состав, получилось, что магический дальминис – трава травой, и ничего необычного в нем нет. Хотя эффект доказан лабораторными исследованиями. Ареал обитания ограничен небольшим лесным участком. Расти где-либо еще отказывается.
Я вспомнил добротные деревенские дома. Теперь источник процветания деревни стал мне понятен. Как и привязанность ее жителей к затерянному в глуши месту.
В трубке запищало, извещая, что пора кинуть очередную монету. Мелочь у меня была на исходе.
– Спасибо за сведения. Надеюсь, я соображу, что с ними делать.
Я уже вешал трубку, когда Илия спросил:
– С тобой… все в порядке? У тебя больной и грустный голос.
Искреннее участие Илии задело струну внутри меня, и секунду я балансировал на грани решения выплеснуть все свои тревоги. С усилием я заставил себя проигнорировать его явный призыв поговорить.
– Все в полном порядке, – отрезал я и бросил трубку на рычаг.
Только я дошел до станции, как ударил чудовищный ливень. Сплошной стеной. Всё против меня. Я беспокоился за лошадь и поковылял через рельсы проведать ее. Увидел ее не сразу – она отступила глубже в листву, насколько ей позволяла привязь. Ливень доставал ее и там, и по гладкой шерсти бежали ручейки воды. К моему удивлению, раскаты грома и вспышки молний лошадь воспринимала неожиданно спокойно. Наверное, у нее просто другие фобии. Мне не хотелось дрожать с ней рядом в мокрой зелени, и я вернулся к зданию вокзала.
Толкнув синюю дверь, я вошел и сразу оказался в зале ожидания, где было совершенно безлюдно. Должно быть, поезда здесь ходят с большими интервалами, город-то совсем маленький. Кажется, я слышал шум уходящего поезда во время разговора с Илией. Я встряхнулся, как собака, и провел ладонью по всклоченным волосам, снимая капли воды и заглаживая пряди назад в их обычное положение. Обведя взглядом ровные ряды зеленых жестких кресел, придирчиво выбрал себе одно, хотя все они были совершенно одинаковые, и сел.
Если бы я заговорил, мой голос отдался бы эхом. В больших окнах напротив я видел телеграфные столбы, но не только железнодорожной линии, но даже и леса за ней не сумел бы рассмотреть сквозь обрушивающиеся с неба потоки. Нечего было и думать о том, чтобы возвращаться в деревню при такой погоде. Желто полыхнула молния. «Бедная лошадь, как она там одна», – подумал я и почувствовал себя пленником этого большого холодного зала. Вытянув ноги, я попытался расслабиться, но тело оставалось напряженным и твердым, как доска.
Смотреть на ливень не было сил. Я любил дожди раньше, но теперь устал от них до боли. Уверен, в день моей смерти будет идти дождь – он начнется с утра и закончится только поздней ночью. Я закрыл глаза и теперь видел тьму. Стоило мне отвлечься от внешнего мира, как распахнулись люки памяти, и голоса Илии, Лаоша, маленького замотанного в полотенце мальчика зазвучали в моей голове, перебивая, заглушая и споря друг с другом.
– Это просто растение.
– Чудо природы с уникальными свойствами.
– Она пришла из леса.
– Изгоните ее.
– Может быть, ее никогда не существовало. Она просто однажды была здесь и здесь же сгинула.
– То есть вы позволите этой опасной твари бродить по деревне?
– Она ничего не говорила. Только плакала.
– Чье имя?
– Бога какого-нибудь.
Голоса звучали быстрее и быстрее, все выше, превращаясь в визг. Я зажал уши, хотя не мог закрыться от происходящего в моем собственном разуме. Мне надо подумать, но так я думать не способен. Усталость обрушилась на меня, словно каменная стена, и придавила собой. Я больше не могу все это терпеть.
Мне нужно успокоиться.
Мне вдруг представилась Силена, и голоса в моей голове утихли на минуту. Я должен разобраться со всем этим как можно быстрее. Мне надоели трупы, призраки, чудовища, прочие мерзости. Когда я уеду к Силене, в наш родной дом, все это перестанет мучить меня.
Я достал флакон с таблетками. Все это время он был здесь, в кармане. Нельзя сказать, что это лекарство досталось мне законно. Как нелепо. Моя главная тайна, которой я так стыжусь: «Господин Делеф, кажется, больше не может контролировать свое психическое состояние, и это ужасно его пугает». Рано или поздно практически каждый из сотрудников «Серебряной Лисицы» начинает испытывать приступы уныния, дезориентации и страха. Я мог бы сообщить об этом, и мне предоставили бы помощь. Система отработана.
Но я не могу решиться признать, что у меня есть проблемы, и уже очень давно. Нет, не могу позволить кому-то увидеть, кто я в действительности. Сравнение с нормальностью отравляет мою жизнь, но я не могу не сравнивать. Как будто только пластиковая маска нормального человека, за которую я так отчаянно цепляюсь, и удерживает меня на поверхности. Отказавшись от нее, я безвозвратно рухну в пучину. Плавать я не умею и сомневаюсь, что когда-нибудь научусь. Ненавижу воду. В любой глубине скрывается ужас. Душа человека – это тоже глубина.
В любом случае они не смогут мне помочь. Дело не в пагубных последствиях влияния моей работы на психику. Во мне был маленький дефект с самого начала.
Я отвинтил крышечку флакона, высыпал на ладонь сразу три таблетки и проглотил их. Когда они начнут действовать, мои причиняющие боль мысли отяжелеют, замедлятся, опустятся к самому дну. Иногда я думал о наркотиках. Были бы они более эффективны? Но в Ровенне достать их почти невозможно, да и лезть в эту грязь я не намерен. И все сопутствующее: зависимость, проблемы… слишком сложно для меня.
Когда меня принимали на работу в СЛ, я прошел батарею тестов. Я выглядел холодным и спокойным, самым здравомыслящим человеком на свете. Я был совершенно невозмутим, рассказывая о смерти родителей – что я делал в ту ночь, когда они не вернулись, как я себя чувствовал и что думал потом, когда их нашли. Мои собеседники пытались понять, какой след это оставило в моей душе, и не видели в ней никаких шрамов. Но они не знали, что разговаривают с одним мною, тогда как другой, которого я всегда прячу, наблюдает за ними из моих бесстрастных глаз.
Таблетки действовали. Мой разум стал как пустая книжная полка, и я неспешно расставлял на ней мысли, словно книги, и каждый раз придирчиво выбирал следующую, прежде чем поставить ее рядом с предыдущей. Лес. Девушка. Ее исчезновение. Призрак. Символ на спине убитой (убитых). Дальминис. Имя бога. Лаош. Молчание. Утаивание знака.
Спустя полчаса мне все было ясно. Я наслаждался этим пониманием. Спокойствие – это просто отсутствие тревог. И теперь я так близок к нему. Почти достиг.
Дождь утихал. Скоро можно будет отправляться в путь. Если я буду действовать быстро, завтра днем, а то и утром я отбываю. Финал этой проклятой истории.
Одно продолжало скрести и царапать меня: я ни на шаг не продвинулся к выяснению личности девушки. Финализация… первое правило… Я позвоню Матиушу. Возможно, он все-таки выдаст разрешение. Хотя бы завтра вечером убраться отсюда… Я глубоко, устало вздохнул. Пожалуй, следует сразу отправиться к Силене.
Я согрелся. Прошлой ночью я спал всего несколько часов, и это ощущалось по полной. Кроме того, я недооценил действие таблеток. Прежде я никогда не принимал больше одной одновременно. Дремота укутала меня, как одеяло.
Меня разбудила темноволосая женщина, коснувшись моей руки.
– Послушайте, вы не пропустите поезд? Он прибывает через семь минут.
Я сонно вылупился на нее.
– Я не жду поезда, – мой голос прозвучал резко и грубо, но какая мне разница. Мне не нравится, когда ко мне прикасаются. А дотронуться до спящего человека – это низость, как напасть со спины.
Женщина отстранилась и пожала плечами, явно удивленная моей грубой реакцией. Я встал и увидел, что в зале собралось человек десять. За большими окнами было светло, но серовато, приглушенно. Неужели сумерки? Я посмотрел на часы и поразился тому, как долго я позволил себе спать.
Прохладный воздух снаружи показался очень свежим. Лошадь спокойно ждала меня. Потрясающее терпение. Я хлопнул ее по круглому боку. Когда исчезает страх упасть и мышцы адаптируются к нагрузке, лошадь начинает казаться не таким уж плохим способом передвижения.
Спустя пару часов я все еще оставался сонным и вялым и думал, что три таблетки – это все же слишком много. Все то, что мне предстояло сделать, чтобы завершить это мерзкое дело и с чистой (ладно, почти чистой) совестью уведомить начальство об уходе, тяготило меня, поэтому мыслей этой направленности я стремился избегать, сосредоточившись на мечтаниях о том, насколько легче мне станет после увольнения. Необходимость поиска новой работы пугала меня меньше, чем вероятность остаться. Некоторое время ничего вообще не буду делать. Только слоняться по дому и надоедать сестре. Разве что помогу ей немного с оранжереей, если буду в настроении. Я уже не сомневался, что решения не изменю и уйду, что бы ни говорил Матиуш.
