Ляна Зелинская
Чёрная жемчужина Аира
Глава 6. День неправильных поступков
Эдгар вышел из дома семейства Лаваль в Альбервилле и сел в коляску. Устало окинул взглядом улицу: разноцветное кружево ажурных балконных решёток и яркие краски фасадов. Весна в городе медленно уступала лету, и магнолии вдоль рю Гюар уже опали бело-розовым дождём. Даже не дождём – снегом, казалось, улица усыпана им, совсем как на севере, на его родине… Впрочем, нет, родина-то у него здесь.
Он родился в Альбервилле и лет до одиннадцати, пока был жив дед Гаспар, проводил на плантации много времени. Отец с матерью сильно не ладили, и дед частенько забирал внука к себе. Потом он умер, Эветт увезла сына на север, а отец вернулся в поместье.
Возница с наслаждением курил сигару, терпеливо ожидая, пока Эдгар выйдет из задумчивости и скажет, куда ехать дальше.
– К Фрессонам. В банк. Трогай, – произнёс он, наконец, доставая из внутреннего кармана рекомендательные письма к банкиру.
Эдгар только что сделал предложение Флёр, и теперь она официально стала его невестой. Хотя нет – положено ещё провести торжество в честь помолвки, но это уже просто формальность. Жак Лаваль – её отец – так растрогался, что даже позволил им остаться ненадолго наедине и подмигнул Эдгару – не теряйся, поцелуй невесту! И невеста была не против, даже наоборот – она так призывно смотрела ему в глаза, так тихо отвечала, вынуждая его склоняться, чтобы расслышать и быть к ней как можно ближе, желая удостовериться, что вот это кольцо на её пальце – реальность.
Он и поцеловал…
А сейчас ощущение у него было такое, будто он сам посадил себя в клетку, а ключи выбросил в море. Может, это ошибка – жениться на ней? Почему где-то в глубине души он был уверен, что отсутствие чувств между ними – гарантия от новой боли? И что безразличие к этой женщине и её безразличие к нему позволят им мирно сосуществовать вместе, занимаясь каждому своими делами?
Но тогда почему от поцелуя осталось такое тягостное ощущение, словно целовал он гуттаперчевую куклу? Куклу, наряженную в васильковый шёлк, с белоснежными локонами и румянами на щеках. Может, потому, что он помнил когда-то совсем иные ощущения от поцелуя? И скучал по ним.
Оказывается, сильно скучал…
А губы Флёр казались безжизненными и холодными, а тело под его пальцами, стянутое специально надетым для помолвки атласным корсажем, – чужим и жёстким, словно высохшая воловья кожа. Невеста призывно подставила губы для поцелуя… именно – подставила: не отозвалась, не дрогнула, даже не вздохнула, ледышка – ледышкой, словно он был святым отцом или она – мученицей.
И то, что ему сейчас захотелось вернуть те ощущения от поцелуя, что он помнил с тех пор, когда ещё мог чувствовать – сейчас это желание отозвалось болью в сердце и горечью во рту, и, порывисто вытерев рукой губы, он криво усмехнулся собственной глупости. Не думал он, что вот это и будет самым сложным – жить рядом с безразличной ему женщиной, замечая в ней только то, что не нравится: как она ходит, как смеётся, как зовёт его по имени…
Флёр красива и холодна, как кусок мраморного надгробия, и нет в ней ни капли нежности или страсти, и пылает жаром она только тогда, когда кричит в гневе на служанок или лупит их кнутом. Но не эту страсть Эдгару хотелось бы видеть в жене. Не говоря уже о нежности.
Он посмотрел на письма, адресованные банкиру Клоду Фрессону, потёр лоб и усилием воли заставил себя перестать думать о Флёр. У него сейчас другие заботы: надо решить с банкиром вопрос снижения процентной ставки и добиться большей отсрочки первого взноса, чтобы платить пришлось, когда урожай будет распродан. А ещё надо предоставить гарантии выплат: сколько туасов земли засажено в этом году, сколько рабов на плантации, и не забыть купить детали для пресса и сахароварни.
Его дяди и кузены, похоже, позволяли ходить по поместью всем подряд, и не мудрено, что всё сломалось, а что-то украли. Хотя его мать утверждала, что это дело рук проклятых Бернаров. В их семье считалось, что источником любых неприятностей всегда являются соседи.
Может, и так. Семейная вражда между Дюранами и Бернарами продолжалась не одно десятилетие, даром, что плантации находились поблизости. Из-за чего всё началось – Эдгар не знал, да и никто не знал – эту тайну его дед Гаспар унёс с собой в могилу. Но случаев порчи имущества друг друга, убийства ньоров и перестрелок между членами враждующих семей было не счесть.
Помнится, дед Гаспар таскал внука с собой, чтобы посидеть в засаде на болотах, в надежде, что сосед явится на их участок. Однажды Анри и впрямь явился, уж неизвестно зачем, и Гаспар в тот раз стрелял по нему дробью, но не попал. В отместку старый Бернар поджёг сухой тростник, что лежал между их участками на границе с поместьем Лаваль, а чем закончилось противостояние, Эдгар так и не узнал – началась эпидемия лихорадки, и его спешно отправили на север.
Возница осадил лошадь, коляска дёрнулась и остановилась у банка, выдернув Эдгара из паутины воспоминаний.
Его встретил сам Клод Фрессон – невысокий пожилой мужчина в серой паре и белой рубашке, рукава которой до локтя закрывали нарукавники. Он был сдержанно-радушен, снял пенсне и крепко пожал руку, а затем внимательно прочёл письмо от мсье Лаваля и те бумаги по кредиту, что подписала Эветт.
– Значит, это вы – будущий зять моего друга? – спросил банкир с вежливой улыбкой и тут же велел принести кофе и бурбон. – Это… неожиданно… весьма. Вы ведь здесь совсем недавно? И уже помолвка…
– Что поделать, мсье Фрессон, любовь всегда приходит неожиданно, – развёл руками Эдгар.
В словах банкира ему почудилось какое-то разочарование, словно его помолвка стала для него неприятной новостью.
– Что же, я рад за Флёр. Очень рад! – он натянуто улыбнулся. – И, пользуясь случаем, хочу пригласить вас с вашей невестой в «Белый пеликан» – в этом году заключительный бал сезона организуют моя жена и её благотворительное общество. Мы рады будем видеть вас там. К тому моменту как раз, я полагаю, правление рассмотрит ваш вопрос, и я приложу максимум усилий, чтобы он решился положительно. Учитывая объединение ваших капиталов, думаю, всё пройдёт гладко. С таким поручителем, как мсье Лаваль, я уверен, члены правления поддержат моё предложение о снижении процентной ставки и отсрочке выплаты по договору. Чудес обещать не буду, но в разумных пределах…
– Благодарю вас, мсье Фрессон, – Эдгар чуть кивнул.
– Как идут дела на плантации? Я слышал, бедняга Венсан совсем плох, – осторожно поинтересовался банкир.
Эдгар пожал плечами. Что сказать, его дядя Венсан сошёл с ума – это уже факт. И дошло до того, что он застрелил одну из рабынь, приняв её за болотного ягуара. А потом стал нападать на всех подряд. Так что дядя Шарль вынужден был запереть его во флигеле и поить всё время сонным отваром, иначе Венсан начинал метаться по комнате и царапать стены.
– Дядя… он… болен и, боюсь, уже не поправится, – уклончиво ответил Эдгар.
– А как поживает мадам Дюран? – прищурился мсье Фрессон. – Надеюсь, она в добром здравии?
– Да, спасибо. С ней всё хорошо.
Эдгар взял чашку кофе. Стоило бы сказать мсье Фрессону, что интересоваться здоровьем его матери после того, как он сам поставил подпись на грабительском договоре займа, как минимум лицемерно. Хотя, может, так мсье Фрессон просто переживает о своих процентах?
– Но теперь, как я понимаю… вы управляете плантацией? – поинтересовался Клод Фрессон.
– Выходит, что так, – ответил Эдгар, чувствуя какой-то скрытый интерес в словах банкира.
– И… что вы планируете делать дальше?
– Планирую развести индеек – мясо у них необыкновенно вкусное, – произнёс Эдгар, делая вид, что не понял истинной сути вопроса.
Они поговорили ещё некоторое время о делах, о предстоящей жаре, о ценах на сахар и ром и настроениях в столичных биржевых кругах. Но на повторный вопрос о его дальнейших планах или планах мадам Дюран относительно судьбы поместья Эдгар также ответил уклончиво.
– Ну, что же, я буду рад видеть вас на балу, – прощаясь, улыбнулся мсье Фрессон. – Вас и вашу невесту. Скажите, куда прислать приглашения?
Эдгар назвал адрес Рене Обьера, у которого остановился, допил кофе и откланялся. Идти на бал с Флёр ему хотелось меньше всего, но сейчас от его хороших отношений с банкиром зависело будущее плантации, так что стоило оказать ему уважение.
На мгновенье он представил, как Флёр будет выставлять его напоказ, словно особо ценный трофей, и всем своим видом вещать – «посмотрите, какую птицу я поймала», а местные кумушки примутся обсуждать их будущее, и на душе у него сделалось тошно. Но один бал, пожалуй, он выдержит.
Он снова сел в коляску, глянул на солнце, что уже пряталось за верхушки пальм на рю Либерти, и подумал, что это довольно странное название для улицы в краю рабов и хозяев.
Ехали не торопясь. У него было на сегодня ещё одно дело, и он не знал, как к нему подступиться, поэтому и не погонял возницу, выигрывая время на раздумья.
Он пытался мыслить логически. И как человек рациональный, искал какое-нибудь естественное объяснение тому, что с ним произошло совсем недавно.
Но ни одной естественной причиной он не мог объяснить то, что …
…она снова приходила к нему. Даппи. Злой дух болот.
В ночь перед его поездкой в Альбервилль. Теперь он точно знал, что это она. И что это не сон. И не воспоминания тех страшных историй, рассказанных дедом Гаспаром, мерещатся ему. Нет. Всё реально. Он только не мог понять, что же она такое на самом деле, потому что в злых духов болот он по-прежнему не верил.
А значит, либо он сходит с ума, как дядя Венсан или его отец, либо ему нужно выяснить, что это или кто приходит в их дом с этих самых болот.
В ту ночь ему приснился старый кошмар – снег, окрашенный багровыми всполохами пламени, горящая лесопилка и склад, крики рабочих, треск падающих балок, удушливый дым, клубящийся огромной змеёй под сводами торговой конторы, и искры… На каланче тревожно звонит колокол, и в пожарной бочке слишком мало воды, чтобы победить ненасытного огненного змея, хоть пожарные и подпрыгивают, как ошалелые, качая её изо всех сил…
Но в этот раз к привычному кошмару из прошлого примешивалось что-то совсем иное. В этот раз Эдгар отчётливо слышал барабаны. Гулкие удары доносились откуда-то издалека, но постепенно ритм нарастал, заглушая треск пламени, а огонь растворялся, хотя прохладнее не становилось. Пожар угас, перетекая в духоту южной ночи, искры превратились в пятна светляков, роившихся среди нитей ведьминых волос, и чёрная полоса дыма, густея, обрела странные очертания. Дышать становилось всё труднее, словно что-то сдавило ему грудь, и Эдгар внезапно проснулся, совершенно чётко понимая, что в спальне он не один. Кто-то смотрел на него из угла… Кто-то более чёрный, чем сама ночь, которая его окружала, чем тот дым из его кошмара.
Она – сама тьма…
Эдгар сморгнул, прогоняя остатки сна, и резко сел на кровати, отдёргивая свисающий с балки полог из кисеи. Схватил свечу, нащупывая спички, не сводя глаз с того места, где тьма была гуще всего. Ему казалось, что оттуда на него смотрят два чёрных глаза. Чёрное на чёрном? Как можно такое разглядеть? Но они блестели во тьме – две ониксовые бусины. Он снова сморгнул и на какой-то миг почти поверил, что глаза и вправду есть: чёрный оникс стал каре-золотым. Эдгар ругнулся, роняя спички, а когда снова их нашёл и зажёг свечу, то в углу уже никого не было. Услышал лишь тихий вздох, а потом где-то на лестнице, показалось, скрипнула половица.
Он бросился на звук, прочь из комнаты. Пламя свечи заметалось, и, прикрыв его рукой, Эдгар глянул вниз – но в холле никого не было. Как и в прошлый раз, дом мирно спал. Хотя сегодня всё случилось под утро, на улице уже серело, ещё немного – и рожок разбудит ньоров для работ на плантации. Эдгар наспех натянул штаны и сапоги и, схватив ружье, выскочил наружу. Ему показалось, или что-то белое мелькнуло в зарослях, ведущих к протоке? Он свистнул собак. Те поднялись, лениво обмахиваясь хвостами и зевая – не понимая, зачем хозяину понадобилось охотиться в столь ранний час. В час, когда сон наиболее крепок и сладок.
Эдгар обошёл всю кромку болот и прибрежные заросли осоки. Он искал следы на скользкой полосе тёмного ила и, глядя на стволы болотных кипарисов, похожих на толстые пальцы, застрявшие в зелёной жиже, на спины аллигаторов, что лежали брёвнами, разбросанными по берегу, никак не мог успокоиться.
Собаки ничего не почуяли, и никаких следов он не нашёл, кроме тех, что оставили выдры на маленьком пятачке у пирса для лодок. Болото – мутное зеркало в патине изумрудной ряски и лиловых звёздах водных гиацинтов – стояло недвижимо и секретов своих выдавать не собиралось. Но Эдгар бродил всё утро, долго и упорно вглядываясь в торчавшие на той стороне протоки замшелые кочки, и ему казалось, что он видит что-то: то ли тень, то ли спину зверя….
Остановился он лишь когда понял, что промок уже почти до пояса, и, тихо ругнувшись, направился домой. Не могло же это всё ему привидеться? Он ведь не дядя Венсан – не пьёт ром беспробудно, не курит с утра до вечера сигар, не нюхает «чёрную пыль». И он не верит в болотных духов, в призраки и прочую потустороннюю чушь…
Навстречу ему попались ньоры, идущие с мотыгами на работу в поле. И хотя они поздоровались с ним, как обычно, хором «Доброго утра, массэ Дюран!», но по их взглядам он понял, что перемазанный болотной тиной, вооружённый и голый по пояс, в мокрых штанах и с блуждающим взглядом он выглядел точь-в-точь, как его дядя Венсан, который, обезумев, гонялся по болотам с ружьём за кем-то, кого видел только он один. Неужели он тоже начал сходить с ума? Не может же быть правдой эта дурацкая сказка о том, что их семья проклята?
Эдгар бросил ружьё, переоделся, даже не тронув завтрак, прихватил бутылку рома, сигару, два стакана и свёрнутый в трубочку табачный лист, внутри которого лежали споры папоротника – «чёрная пыль», и направился во флигель.
Дядя Венсан сидел за столом, уронив голову на скрещенные руки. Его отросшие седые волосы спутались, борода скаталась в сосульки, а ногти были сточены в кровь – во время припадков он царапал ими стены. А затуманенный взгляд, казалось, смотрел на какой-то далёкий горизонт. Эдгар подвинул плетёный стул и сел наискосок. Дядя хоть и повернул голову, но уставился на племянника невидящим взглядом, а потом пробормотал:
– Ты кто?
Эдгар наполнил стаканы и поставил один перед Венсаном, а затем раскурил сигару и тоже протянул дяде. При виде выпивки глаза у того блеснули, он вцепился в стакан дрожащими пальцами и жадно отхлебнул, а затем, выхватив сигару из рук племянника, судорожно затянулся.
– Ты видел её? – спросил Эдгар негромко. – Ту-что-приходит-по-ночам? Кто она такая?
Некоторое время Венсан сидел молча, лишь выпуская клубы дыма и раскачиваясь на стуле. То ли от рома, то ли от сигарного дыма, но его взгляд стал понемногу проясняться. Эдгар достал табачный лист с «чёрной пылью» и, развернув, положил перед собой на стол. Глаза дяди тут же цепко ухватились за него.
– Я дам тебе это, если ты расскажешь, кто она. Ты ведь это знаешь?
– Она и к тебе приходила? – внезапно спросил Венсан, криво усмехнувшись, и его лицо всё перекосилось, словно от судороги. – Значит, и ты скоро окажешься здесь. На моём месте.
– Кто она? – снова спросил Эдгар. – Зверь? Или человек? Её можно убить?
– Она – сама тьма, – хрипло произнёс дядя, – а разве можно убить тьму? Она будет приходить снова и снова, пока не высосет всю твою душу…
– Так кто она на самом деле? Это зверь? Или человек? – снова переспросил Эдгар, чуть пододвинув табачный лист.
Глаза дяди не отпускали маленькую горку чёрной пыли, следя за медленным движением пальцев племянника.
– Она – даппи, злой дух, – наконец, произнёс Венсан, облизнув пересохшие губы, – и однажды я почти держал её в руках!
– Что ей нужно? Зачем она приходит? – лист проехал по столу ещё чуть-чуть.
– Ей нужны наши души…
– Зачем?
– Потому что мы прокляты! – закричал Венсан и молниеносным броском попытался выхватить табачный лист, но Эдгар накрыл его глиняной миской.
– Не раньше, чем ты всё мне расскажешь, – покачал он головой.
Но ничего больше ему узнать не удалось. Дядя по кругу твердил одно и то же, что Эдгар и так уже знал. Та-что-приходит-по-ночам – это злой дух. Даппи. Она приходит с болот, чтобы забрать их души, потому что семейство Дюран проклято.
– Она хочет забрать то, что принадлежит ей! – хрипел Венсан, когда Эдгар пытался отцепить его руки от глиняной миски. – Она хочет забрать наши души, потому что мы принадлежим ей! Мы прокляты! Прокляты! Дай мне! Дай мне забыться! Дай мне не видеть её глаза!
Эдгар разжал пальцы. Едва ли он услышит что-то внятное от Венсана. Он запер дверь во флигель, оставив дядю наедине с ромом и «чёрной пылью» – пожалуй, это единственное, что по-настоящему облегчает его страдания.
Он пересёк двор и направился в кухню, где застал Лунэт, пекущую ямсовые лепёшки.
– Расскажи мне про даппи, – Эдгар сел за стол и внимательно посмотрел на старую ньору. – Ты ведь знаешь кто это?
Лунэт покосилась на дверь, и Эдгар понял, что она боится. Впрочем, и неудивительно – мадам Эветт враз всыплет плетей, если кто будет говорить о таком вслух. Ньорам не полагалось молиться своим богам, потому что их боги – зло. И болтать о всяких суевериях тоже. Мадам Эветт не верила в призраки и всякое зло видела только в непослушании, а это лечилось просто – поркой, постом и молитвами.
– Мадам Эветт уехала на пристань, – ответил Эдгар, – рассказывай.
– Негоже это, болтать всякие глупости, за такое только плеть и полагается, – осторожно ответила Лунэт.
– Я тебя хоть раз ударил? – спросил Эдгар, отодвигая чашку с мукой и кладя руки на стол. – Обещаю: что бы ты мне ни сказала, я не стану тебя наказывать. И никто не станет. Говори.
– В каждом человеке, массэ, есть две души: белая и чёрная, – произнесла Лунэт, раскатывая тесто большими ладонями, – белая принадлежит великому Эве – Духу Неба, и уходит к нему на суд сразу после смерти. А чёрная душа, покуда она здесь, принадлежит Духу Земли – Великому Нбоа, и не может уйти к Эве, пока не закончит на земле все свои дела. И ежели человек не сделал чего важного, не сдержал клятвы, к примеру, или был внезапно убит, или сам стал убийцей, его чёрная душа может ещё долго возвращаться к тем, кому он задолжал, или к убийцам… или к родным убитых. Он будет пытаться всё исправить. Может причинять им зло, мстить, может мучить, а может и просить прощения – по-всякому бывает. И так будет до тех пор, пока не свершится задуманное, пока он не достигнет цели: кто-то не умрёт или кто-то не простит, и только тогда Великий Нбоа его отпустит, а Великий Эве возьмёт его вторую душу к себе и соединит их, потому что всё в мире должно быть в равновесии.
Религия ньоров, которую вместе с клеймом выжигали из рабов их хозяева, Эдгару всегда казалась наивной. Даппи, люди с головами крокодилов и духи, которым нужно делать подношения мукой, кровью и ромом – всё это было очень похоже на страшные сказки, которыми пугают детей. И, как человек рациональный и взрослый, он в них конечно же не верил, но что-то было в словах старой Лунэт, разминающей тесто, что-то такое, заставившее его спросить:
– А как узнать, чего хочет даппи?
Ньора оперлась на руки, полностью утопив их в муке, и покачала головой:
– Для этого вам надо найти того, кто может говорить с духами: унгана или ман-бо, нашего жреца или жрицу. Они могут общаться с нашими лоа[15]… они могут узнать, чего хочет этот даппи.
– И где его найти? Этого унгана или ман-бо? – негромко спросил Эдгар, сам не веря, что такое спрашивает.
Лунэт снова оглянулась на дверь и произнесла совсем тихо:
– В Альбервилле есть одна ман-бо, самая сильная из всех, о ком я слышала. Её зовут «королева Мария». Я говорила массэ Венсану, чтобы он съездил к ней, да он меня только высек.
И теперь вот Эдгар стоял прямо перед лавкой той самой Марии, глядя на тёмную вывеску и дверь с выгоревшим от времени синим глазом. Дыхание океана медленно качало длинные языки папоротника, свисающего с крыши, и закатное солнце плясало бликами на бутылках разноцветного стекла, будто подмигивая. Он взялся за ручку, но всё ещё колебался, правильно ли поступает. А, впрочем, это был день неправильных поступков: одним больше, одним меньше – какая разница? Он толкнул дверь и вошёл внутрь.
Общаться с колдуньями и жрицами ему ещё не приходилось. И сама мысль о том, чтобы идти сюда, Эдгару претила, ведь он был человеком рациональным, но то, что произошло с ним недавно, никакой логике не поддавалось. Так что пусть даже колдунья и окажется шарлатанкой, ему нужно попробовать все варианты. Не выгорит здесь – он будет искать дальше. Перспектива сойти с ума и занять место Венсана во флигеле в обнимку с бутылкой рома его никак не прельщала.
Но, как ни странно, Мария ему понравилась. Он вообще не так представлял себе жрицу ман-бо. Думал, что она будет скрюченной и чёрной, с немытыми космами волос, старой и непременно горбатой. Во всяком случае, на севере, где он жил и учился, ведьм изображали именно так. Ещё им полагалась метла, чёрная кошка, летучая мышь или сова, связка куриных лап над очагом и ведро из-под золы. Но эта жрица оказалась даже красива, хоть и немолода, и держалась величественно – в точности королева, как и сказала Лунэт. А может, это массивный оранжевый тийон, что был у неё на голове, придавал ей такое сходство с царственной особой.
Эдгар не стал ходить вокруг да около и коротко изложил, что видит по ночам кошмар, и ему нужно знать, кто приходит к нему и чего от него хочет. Мария слушала молча и смотрела очень внимательно. И лишь когда он взял с прилавка свою шляпу, собираясь очевидно уйти, спросила:
– Как тебя зовут?
– Эдгар.
Она переплела пальцы и произнесла негромко, глядя как-то странно, будто сквозь него:
– Тебе кажется, что внутри ты умер. Но это не так. На самом деле ты хочешь жить, но просто боишься…
– Обойдемся без балаганных советов. Я не за этим пришёл. Если я захочу исповедаться, мадам Лафайетт, я найду, где это сделать, – усмехнулся криво Эдгар.
Он не любил, когда ему пытались лезть в душу, и знал, что так обычно делают гадалки-шарлатанки, пытаясь откровенным разговором выведать из доверчивых клиентов какие-нибудь личные подробности.
Мария прищурилась, глядя ему прямо в глаза, и, поведя ладонью по прилавку, ответила, будто отрезала:
– Завтра я буду общаться с ду́хами. Приходи на закате на кладбище Святого Луи. Принеси с собой чёрного петуха, бутылку рома, один ливр кукурузной муки, пять сигар и медных монет. И ты получишь ответы.
– Всё так просто? – саркастично спросил Эдгар.
– Твои ответы будут стоить пятнадцать экю, – невозмутимо парировала Мария, прожигая его взглядом…
Эдгар покрутил в руках шляпу. Всё это как-то сильно попахивало шарлатанством. Он на мгновенье представил себя, идущим по кладбищу с петухом в руках, мукой и бутылкой рома, и решил, что, пожалуй, толку с этого будет чуть, как с того деревянного глаза, что дала ему Лунэт. И уже собрался распрощаться, как Мария добавила:
– …Я вижу, ты не веришь, но мне не нужна твоя вера. Духи скажут всё и без неё. Ты хотел ответов – ты их получишь. Даже на те вопросы, которые боишься задать, – она снова переплела пальцы и, прищурившись, произнесла спокойно: – Виновен ли ты в их смерти. Твоей жены и дочери.
