Ляна Зелинская
Вересковый мед
Глава 4. Недоумки Его Величества
Рука болела нестерпимо.
И хотя получать вражескую стрелу Викфорду приходилось не впервые, но вот испытывать такую боль от простой раны в плечо было в новинку. Ему казалось, что под кожей медленно растекаются огненные змеи боли, расползаются по руке вверх и вниз странным рисунком, будто повторяя китавр – витиеватый балеритский орнамент, которым фрэйи обычно украшают свою одежду.
Викфорд знал, что ему не страшна балеритская сталь, и об этом красноречиво свидетельствовали два шрама от кинжала пониже рёбер, но сейчас ему внезапно стало страшно. А что если это и правда, то самое колдовство, о котором всю дорогу болтают его псы? Вернее, какое-то другое, а не то, что убивает Дар? Если он и в самом деле умрёт от этой раны?
Проклятье!
Он держался изо всех сил, стискивал зубы, чувствуя, как по спине стекают струйки пота, но виду, насколько ему больно, не показывал. Потому что отряду не полагается видеть его слабости. Кондотьер Стальное сердце не имеет права на слабости.
Они проехали развилку на Адерин, но не стали заезжать в городок, хотя до этого и собирались. Викфорд решил, что если ему станет совсем худо, то лучше им всем побыстрее оказаться на месте. И надо хотя бы Корину Блайту передать полномочия королевского агата и вручить балеритскую принцессу. Ведь он поклялся, что выполнит это поручение во что бы то ни стало. Он дал слово. А слово Викфорда Адемара в Кальвиле равно звону золота, и уж точно он не станет его нарушать из-за балеритской стрелы, выпущенной мальчишкой. А мальчишку он обязательно поймает… если, конечно, останется жив.
Он вытер пот со лба и вгляделся в очертания за́мка на холме. Вот и Кинвайл. Там ему и обещали вручить треклятую невесту.
Вечереет, надо спешить…что-то ему совсем худо…
Огненные змеи пробирались уже по шее, спускались вниз по спине, будто прорастая в его теле невидимыми корнями, и ноздри стали остро чувствовать все запахи: прелой листвы, мха, собственной крови…
Замок Кинвайл представлял собой жалкое зрелище. Мост через ров и главная башня были ещё в хорошем состоянии, но за башней виднелось разрушенное правое крыло, на развалинах которого уже прорастали молодые берёзки и тополя. Двор заставлен телегами и бочками, бегают куры, и навоз небольшой кучей лежит тут же. Полуразрушенные стены замка покрывал слой копоти, повсюду виднелись следы давнего пожара, а часть окон оказалась забита досками. И охраны в замке почти никакой, один только здоровый детина, которого Корин Блайт оттолкнул ногой на солому, когда тот попытался перехватить его лошадь под уздцы.
– Нда, смотрю, роскошно живёт королевская невеста, – произнёс Нурберт – один из наёмников, и все остальные расхохотались.
– С чего ты взял, что она живёт здесь? Балериты те ещё хитрые лисы, здесь наверняка просто назначили место, – ответил королевский барристер, и все с ним согласились.
Не может королевская невеста – наследница Янтарного трона, жить в такой дыре.
Викфорд спешился и, отдав поводья Бирну, не стал задерживаться во дворе и разглядывать местных, высыпавших навстречу отряду. На их лицах читались испуг, любопытство и злость, и последнего, пожалуй, оказалось больше всего. Оно и понятно, что Викфорду с его отрядом тут были рады так же, как чуме или пожару.
Он пересёк двор, по пути отшвырнув носком сапога ярко-рыжего петуха, который бросился ему под ноги, и тихо выругался. Петух не отстал, гнался за ним до самых дверей и напал ещё трижды, под конец вскочив ему на спину. Викфорд развернулся и изо всех сил приложил сапогом дурную птицу.
– Похлёбка по тебе плачет! – буркнул он и вошёл в большой холл, глядя на который становилось понятно, что внутри замок ещё более убог, чем снаружи.
Викфорда встретила высокая худая женщина со связкой ключей на поясе, и в иные времена он бы принял её за экономку, но услышав, как кто-то обратился к ней «найрэ», понял, что это и есть сама хозяйка замка. Что же, неудивительно… Она и похожа на своё жилище…
– Найрэ Нье'Келин, я полагаю? – он стянул с головы шляпу, поклонился и церемонно представился. – Викфорд Адемар из Кальвиля, агат Его Величества. Вы должны были ожидать моего приезда.
Хорошие манеры никто отменял даже в таком заунывном месте. Даже с врагами. Даже в таком состоянии, как у него сейчас. Но хозяйка его галантности не оценила, окатила холодным взглядом и ответила на приветствие сухо. А потом добавила, указывая руками на ободранный пустой холл:
– Располагайтесь и ни в чём себе не отказывайте. Соломы наш конюх ещё принесёт. Могла бы принять вас получше, но ваши… те, кто были здесь до вас, не слишком хорошо обошлись с этим домом, поэтому уж как есть.
Викфорд прищурился и медленно положил шляпу на стол.
Значит, не хочет по-хорошему…
Его уже почти лихорадило, боль стягивала половину тела, и сарказм этой ободранной хозяйки ободранного дома был нужен ему сейчас меньше всего. Он давно не чувствовал себя таким больным и разбитым. Да, если честно, он вообще никогда не чувствовал себя так паршиво. Обычно раны на нём заживали как на собаке, и на здоровье он никогда не жаловался. А вот сейчас эта слабость оказалась так некстати. Они в чужом доме – в доме заклятых врагов, и всё это может закончиться чем угодно, а он едва может передвигать ногами. Вместе со слабостью волнами накатывала и злость на этого треклятого стрелка и свою невнимательность. Каким ядом была смазана эта стрела? Теперь он понимал, что это яд, не иначе, а вовсе даже не колдовство. И может, именно поэтому стрелок был один, а настоящая засада поджидает их здесь, в этой дыре.
Он глянул через плечо на Корина Блайта, который только что вошёл внутрь, и бросил коротко:
– Обыщите здесь всё, перетряхните дом от чердака до подвала – не хватало ещё нарваться на какую-нибудь засаду, и выставь караулы. – Он перевёл взгляд на хозяйку и спросил холодно: – Здесь есть какой-нибудь лекарь? Кто-нибудь, кто умеет держать в руках иголку и штопать раны? И ещё… в этом доме найдётся что-то покрепче того пойла, что тут повсюду зовётся элем?
Викфорд открыл сумку в поисках собственной фляги с бьяхой – крепким напитком, который не чета местному элю. Но фляга оказалась почти пуста.
Найрэ Нье'Келин неопределённо пожала плечами.
– Лекаря нет, всех перебили ваши… те, кто были здесь до вас, а из пойла у нас только вода из ручья.
Викфорд вытащил из сумки стрелу с наконечником из балеритской стали и хотел уже бросить её на стол, но увидел, как изменилось лицо хозяйки дома, хоть она и попыталась это скрыть.
– Хм, вижу, что вам, найрэ, знакома эта вещица?
Он повертел стрелу, и в тусклом свете, пробивавшемся из двух не заколоченных окон, её наконечник казался молочно-сизым, как ягода терновника.
– А чего же в ней незнакомого? Стрела это, – снова пожала плечами хозяйка дома, придав своему лицу безразличное выражение. – Война, вот и стрелы повсюду.
– Взять её, – бросил Викфорд своим людям.
Два наёмника с готовностью выкрутили женщине руки и, связав верёвкой, усадили на грубый деревянный стул. Викфорд прислонился плечом к большой стене камина, прижимая к телу раненую руку. В холле было сыро, гуляли сквозняки, и хотя на улице стояли последние дни лета, ему стало холодно.
Сейчас бы погреться у огня…
Озноб колотил его всё сильнее.
– Послушайте, найрэ, – произнёс он, не сводя глаз с хозяйки дома, – мне нужно немного: лекарь, бутылка бьяхи и узнать, кто хозяин этой стрелы. Вижу, что он вам знаком. И если всё это у меня будет, даю слово, я вас не трону, и мои люди здесь тоже никого не тронут. Но всё это мне нужно быстро. Вы меня понимаете?
Но хозяйка дома молчала и упёрто смотрела в тёмный угол. Викфорд подошёл, достал из ножен кинжал и поднёс его к подбородку найрэ Нье'Келин.
– Я вижу, что вы умная женщина. И вы знаете, что я добьюсь того, что мне нужно, так или иначе. Давайте не будем всё усложнять.
Найрэ Нье'Келин скосила глаза на кинжал и произнесла тихо:
– Лекарь есть. И бьяха найдётся, а чья это стрела, я не знаю. Правда не знаю.
– Неправильный ответ, найрэ Нье'Келин. Если уж на то пошло, то я обойдусь и без лекаря, и без бьяхи, но вот хозяина стрелы вам выдать все-таки придётся.
Он не собирался её пытать или бить – такое было не в его правилах. Он сражается с мужчинами, а её достаточно припугнуть, и это самый короткий путь, чтобы получить желаемое. Викфорд по глазам видел – она и так всё расскажет. В этом замке её дети, слуги, хозяйство, а глупое упрямство найрэ Нье'Келин просто дань бессмысленной балеритской гордости. И как бывает в итоге – гордость всегда тащит за собой горы трупов. Но сейчас Викфорд был слишком зол и слишком напуган собственной слабостью и перспективой умереть прямо здесь, на грязной соломе, чтобы вести долгие переговоры. Поэтому он лишь поднёс лезвие кинжала к глазу хозяйки дома и спросил:
– Вы хорошо подумали над ответом, найрэ? Покушение на королевского агата – серьёзное преступление. За пособничество – костёр. Вы хотите, чтобы мы всё тут сожгли? Бирн! Тащи факел.
– Не надо факел! – раздался звонкий голос откуда-то со стороны тёмного провала лестницы. – Это моя стрела.
Викфорд обернулся и опустил кинжал. В сумерках на другой стороне зала стоял юноша – штаны, куртка, в руках шапка с пером. Лица было не разглядеть.
– А ты смелый, – криво усмехнулся Викфорд, – за это, пожалуй, смерть твоя будет быстрой. Иди сюда, если хочешь, чтобы найрэ Нье'Келин осталась жива.
Юноша вышел из темноты, и сначала Викфорд услышал, как кто-то из его псов тихо присвистнул. А следом шепоток:
– Так это девчонка! Командора ранила какая-то балеритская замухрышка!
Вошёл Бирн с факелом, и Викфорд, буквально выдернув его из рук, поднял вверх, чтобы разглядеть смелого стрелка.
«Балеритская замухрышка» шагнула в неровный круг света и, вскинув голову, посмотрела прямо в в лицо Викфорду.
«В глазах фрэйи отражается зелень всех лесов Балейры». Почему-то слова этой песни пришли ему на ум, когда он взглянул в её глаза. Не глаза – изумруды. Сомнений не было, перед ним стояла самая настоящая фрэйя. Очень, очень красивая фрэйя. И даже в мужской одежде, испачканной землёй и травой, даже с волосами, собранными сзади в простой хвост, и грязными руками, она была чудо как хороша. Светлая кожа, тёмные брови изогнуты дугами, а губы… Викфорд почему-то подумал, что целовать такие губы должно быть безумно приятно. И на вкус они как дикая малина. Должны быть такими. Розовые и, кажется, что чуть припухшие, словно от поцелуев, но не капризные, нет, скорее, своенравные, только кривятся в презрительной усмешке.
– Добро пожаловать в замок Кинвайл, отважные тавиррские воины – гроза женщин, детей и дворовых кур, – произнесла девушка, отвесив шутовской поклон шапкой. – Надеюсь, наш петух проявил к гостям должное уважение и сдался сразу, как только увидел ваши шпоры? А если он сильно докучал вам, милорд Адемар, то уж простите его невоспитанность. Он такой же дремучий, как и все балериты, да к тому же ещё и замухрышка. Но вы всегда можете сжечь его на костре за… пособничество.
Сзади раздались смешки его людей, довольно тихие, но Викфорд их услышал.
А вот её глаза не смеялись. Эти глаза, холодные, как изумруды, и такие же острые, как грани этого камня, а в них столько ненависти и злости, что эту ненависть Викфорд ощутил на коже ледяным ужом, совсем как в том лесу, когда она выстрелила в него. Сомнений не осталось – это она. Отравленная стрела принадлежала ей.
И Викфорду показалось, что этот взгляд, полный изумрудного льда ненависти, вошёл второй стрелой ему в самое сердце.
Ведьма! Настоящая ведьма!
А её слова, сказанные с такой издёвкой, прозвучали как пощёчина. Хлёсткая и громкая, и Викфорд никогда не чувствовал себя таким униженным, как в этот момент. И это был момент его слабости, а слабости в себе он не терпел. На него нахлынула злость, такая сильная, что даже лихорадка под её натиском будто отступила.
Он положил стрелу на стол и бросил коротко своим:
– Развяжите хозяйку. А вы, найрэ, тащите всё, что обещали: лекаря, бьяху и свечей побольше, а не то я найду, чем посветить в этом амбаре. Ну? Чего застыли, найрэ? Живо! Или хотите, чтобы мои ребята перевернули всё здесь в поисках выпивки? А мы пока побеседуем с вашей дерзкой лучницей. Садись!
Он повелительно указал девушке на стул, но она лишь пожала плечами и ответила насмешливо, без должного уважения:
– А если не буду, то что? Свяжешь меня и будешь угрожать кинжалом?
– Умереть захотела, пигалица? – спросил Викфорд, обходя её по кругу.
– Ты и так обещал вздёрнуть меня на воротах именем короля, – снова пожала она плечами.
– А тебе, как я вижу, жить совсем не хочется?
– А у меня выбор небогатый. Раз сам милорд Адемар обещал повесить меня на воротах, значит, так и так повесит, ведь я слышала, что его слово твёрже алмаза, – презрительно фыркнула девушка.
Викфорд снова услышал смешки и, не выдержав, рявкнул псам:
– Вон пошли! Я велел обыскать замок от чердака до подвала и выставить караулы, так какого гнуса вы всё ещё торчите здесь?!
Псы, бряцая оружием, удалились. Вернулась найрэ Нье'Келин со служанкой. Они взгромоздили на стол два канделябра и долго возились, разжигая свечи, пока Викфорд не рыкнул на женщин, чтобы они исчезли.
Когда все ушли, он подошёл к девушке, так близко, что между ними осталось расстояние не больше локтя, и, глядя ей в глаза, спросил:
– Чем ты намазала эту стрелу? Что это за яд? Если хочешь, чтобы я сохранил тебе жизнь – отвечай! – и он демонстративно воткнул кинжал в деревянную поверхность стола.
– Ты и сам знаешь, проклятый тавиррский пёс! – воскликнула девушка, и глаза её блеснули. – Это не яд, это вся ненависть и слёзы нашего народа застыли в тех рунах, которые ты видел на наконечнике стрелы. Они убьют твой Дар, и ты умрёшь. Ты уже умираешь, я вижу, – прошептала она и торжествующе улыбнулась. – И, может быть, я тоже потом умру, но тебя я точно заберу с собой!
– Так это не яд? – спросил Викфорд, прищурившись. – Значит, ты не мазала эту стрелу ядом?
– Нет, пёс. Не мазала. Для тебя не нужен яд. Предателей-айяарров убивают магией янтаря, – произнесла она, вздёрнув голову.
Викфорд вытер со лба капли пота тыльной стороной ладони и криво усмехнулся.
– Рано торжествуешь, пигалица. Если ты не мазала её никаким ядом, то она меня не убьёт, потому что во мне нет Дара, – он развёл руками, взял со стола стрелу и внезапно одним резким движением сломал её о колено и бросил в пустой камин. – Вот так бывает, когда твоё семейное проклятье внезапно становится твоим спасением. Жаль только, что ты испортила мой фамильный герб.
Он небрежным жестом поправил рукав с надорванной головой белого волка.
Викфорд видел, как раздуваются ноздри девушки, и глаза становятся ещё более зелёными и совсем уж ледяными, и подумал, что ему придётся запереть её до утра, чтобы не сбежала, а утром отправить с сопровождающими в Эоган. Последний королевский указ велел любую найденную фрэйю отправлять к наместнику для дальнейших действий. Что это за действия, Викфорд не знал, да и ему было всё равно.
Единственное, что его беспокоило – рана на плече. А что если эта пигалица соврала, и яд всё-таки был? Иначе почему всё тело у него горит, жжёт так, будто под кожей ползёт огненная лиана, прорастая в мышцы и сплетаясь с ними? Но спрашивать у неё было бесполезно.
– Если я не умру от твоей раны, если ты не соврала насчёт яда, завтра утром тебя проводят в Эоган. Скажи спасибо Его Величеству, что по новому указу тебя не отправят на костёр, – ответил Викфорд, снова вытирая лоб.
– Ах, спасибо! Спасибо Его Величеству! – девушка шутовским жестом отвесила поклон шапкой и добавила со вздохом: – Жаль только что Его Величеству служат такие недоумки! Нет, милорд Адемар, я не поеду завтра в Эоган. Уж простите, но меня ждёт будущий муж, и я должна ехать к нему в Кальвиль, а это совсем не по дороге в Эоган.
Она смотрела на него с какой-то презрительной издевательской усмешкой, и в этот момент он понял.
– Значит, ты…
– Ах, как долго милорд Адемар складывал два и два! – торжествующе рассмеялась она, но это был горький смех. – Его Величество могли бы прислать кого-то более сообразительного за своей невестой, хотя теперь понятно, почему ты был такой лёгкой мишенью в лесу. Одна тавиррская спесь и никакой сноровки! Что даже какая-то балеритская замухрышка смогла достать тебя с первого выстрела. И да, я забыла представиться – Эрика Нье'Лири, ну, если это о чём-то тебе говорит. Или и здесь мне придётся сложить для тебя два и два, милорд Адемар?
Глава 5. Обещание
Эрика не находила себе места с того момента, как выпустила ту стрелу. Чуть позже, когда бежала по лесу, всё думала о том, что зря она это сделала, что в гневе тавиррцы могут сжечь замок, убить тётю или её детей, они могут всё…
Но в тот момент ненависти в ней было столько, что, натягивая тетиву лука, Эрика совсем не владела собой. А вот потом брела домой с тяжёлым сердцем, не зная, что в итоге увидит там. И поклялась себе, что больше не будет такой безрассудной. Но в замок Эрика попала уже почти на закате, одновременно с тавиррским отрядом, и все её клятвы пошли прахом, едва она увидела, как эти захватчики себя ведут. Когда услышала, что они говорят. Как насмехаются над замком и людьми. А когда в окно увидела, как их командор пнул несчастного петуха, ненависть вспыхнула в ней с новой силой, как сухая листва.
– Жаль, что я не попала тебе в горло, проклятый пёс! – прошептала она, бессильно вжимаясь пальцами в каменную стену и глядя на незваных гостей с высоты второго этажа.
Она ненавидела короля, но для неё он был далёкой неизвестной фигурой, да и все тавиррские захватчики тоже были на одно лицо. До сегодняшнего дня. Сегодня всё изменилось. Если раньше её ненависть к врагам была похожа на грозовое облако, которое охватывало всю Тавирру и всех её жителей в равной мере, то сейчас она сосредоточилась на одном человеке, превратившись в острую стрелу. Её враг обрёл вполне конкретные очертания, и имя ему – Викфорд Адемар. Этот заносчивый самоуверенный тавиррский пёс, который смотрел на всё с презрением, который даже несчастного петуха пнул ногой так, словно ему противно было прикасаться ко всему здесь. И когда Эрика увидела, как он велел привязать тётю к стулу, в ней словно лопнула натянутая струна.
Она убьёт его. И пусть её отвезут в Кальвиль, пусть она станет женой короля, или пусть даже казнят… Но одну жертву на алтарь этой войны она всё-таки сможет положить. И этой жертвой будет род Адемаров, тех, кто виновен в гибели её семьи. А этот заносчивый пёс умрёт первым. Она видела, как он бледен, как вытирает со лба пот, а значит то, что сказал отец об этих стрелах – правда. Они убивают тех, в ком есть Дар. Вот и отлично!
Но пёс не умер. Эрика слышала, как к нему приводили лекаря. Тот шил его рану и всё удивлялся вслух, что можно было и не шить – края будто сами сошлись. Ночью командора лихорадило, он бредил и ругался на южном наречии. Эрика прокралась в темноте вниз и, спрятавшись в оконной нише на лестнице, прислушивалась к его брани и разговорам псов. И ничего хорошего их слова ей не сулили. Если их командор умрёт – они и её убьют. И не только её…
Весь следующий день Адемар тоже провалялся в полубреду, а его наёмники бродили по замку злые, вооружённые и мрачные, но пока никого не трогали. А на Эрику смотрели так, что она предпочла на глаза им не попадаться и молиться, чтобы раненый выжил.
Она бродила по замку как тень, строя планы мести и вслушиваясь в разговоры псов. А они шептались о том, что она ведьма и стрела была отравленной, и что её следует сжечь на костре. И что, если их командор умрёт, они так и сделают, потому что они люди вольные, воюют за золото, и королю на верность не присягали. А ещё они сожгут весь замок, всё это колдовское гнездо.
И последнее Эрику пугало больше всего. Так что, с одной стороны, она даже немного обрадовалась, когда на третий день проклятый тавиррский пёс пришёл в себя. И хотя он выглядел бледным, как Богиня Мара, что бродит по болотам в лунные туманные ночи, но при этом, в отличие от Мары, он был живым. Эрика наблюдала из окна, как он, пошатываясь, вышел во двор, стянул с себя рубаху здоровой рукой и окунул голову в колоду с водой. Вода в этой колоде была такой ледяной, что аж зубы сводило, ведь текла она прямо из-под холма, к которому одним боком прижимался замок. Но Викфорду Адемару на холод, похоже, было совсем наплевать. Обливаясь водой, он фыркал, как лошадь, и мылся по пояс, будто ни в чём не бывало, а Эрика, сидя на подоконнике верхнего этажа, с любопытством разглядывала его фигуру.
Он, казалось, был отлит из металла, весь перевит стальными жгутами мышц, обтянутых светлой кожей. На его теле виднелись несколько отчётливых шрамов, один из которых начинался от самого плеча и уходил вниз под рёбра. В тавирррском отряде были наёмники и покрупнее, и повыше, но, глядя на голое тело командора, похожее на искусный балеритский клинок для жертвоприношений, Эрика понимала, что из всех его псов Викфорд Адемар, пожалуй, самый смертоносный противник. Вот почему он увернулся от её стрелы. Он как хищник, и все его движения – движения зверя. Мягкие, плавные, но очень чёткие. А ещё красивые…
Но почему он не умер от её стрелы?
«Если ты не мазала эту стрелу никаким ядом, то она меня не убьёт, потому что во мне нет Дара. Вот так бывает, когда твоё семейное проклятье внезапно становится твоим спасением».
Она вспомнила эти слова.
У него нет Дара? Как же так? Он же Адемар, а они – айяаррский прайд, берущий силу из живого источника. У них у всех есть Дар. И они служат королю. Но… с другой стороны, если у него нет Дара, это даже лучше. Убить его будет несложно и обычной стрелой. Или кинжалом… Или ядом…
Он обернулся и посмотрел прямо на Эрику, вырвав её из созерцания рельефов его красивого тела и мыслей о способах убийства этого самого тела. Будто спиной почувствовал её взгляд, будто мысли её прочитал и, зачесав мокрые волосы здоровой рукой, самодовольно усмехнулся. По его груди стекали струи воды, и Эрика невольно залюбовалась. Она ведь охотница и не могла не оценить красоту этого хищника, пусть даже и смертельного врага. Но это было лишь мгновенье, а потом, увидев его ухмылку, она отпрянула от окна.
Вот же пёс!
Ей казалось, что ненависть её растёт с каждым мгновеньем, но, как ни странно, и желание не спускать глаз со своего врага тоже.
После этого в замке всё сразу завертелось. Адемар как-то убедил тётю Бригитту выделить ему свою комнату, наверное, снова с помощью кинжала и угроз, и расположился там с барристером. А ещё потребовал, чтобы ему принесли лохань и горячую воду. И Эрика фыркала, слушая, как служанки на кухне греют воду, таскают её наверх и смеются:
– Тоже мне, принц нашёлся!
– Бережёт нежную кожу!
– Ах, его милость желают горячей воды…
– …и розового мыла…
– …и пуховых простыней…
– …и спинку потереть…
– …а я бы потёрла такую спинку!
– …да ты бы и не только спинку потёрла!
– …ну и дура!
Эрика даже разозлилась.
Вот же глупые курицы!
А когда Викфорд закончил с купанием, за Эрикой тут же прислали служанку, которой велено было передать, что милорд Адемар ожидает её на аудиенцию.
– Ах, на аудиенцию! Он, может, и королём себя уже вообразил? – фыркнула она, но, тем не менее, пошла.
* * *
В комнате пахло мылом и хвойной водой. Милорд Адемар уже переоделся и выглядел лучше, чем в прошлый раз, когда они разговаривали в холле о её стреле. Он натянул свежую рубашку и камзол, а раненая рука покоилась на широкой перевязи. И сейчас он был больше похож не на кондотьера, а, скорее, на вельможу, сопровождающего самого короля. Но мокрые волосы всё ещё напоминали Эрике о той картине, что она наблюдала утром у колоды с водой. Взгляд невольно скользнул по обнажённой шее и задержался на распахнутом вороте его рубахи, но тут же упёрся в фамильный брактет – серебряного волка в лунном круге. И Эрику снова накрыло волной ненависти.
– Милорд желал аудиенции? – произнесла она насмешливо и спрятала руки за спиной, остановившись посреди комнаты.
Викфорд окинул её каким-то странным взглядом, словно до сих пор ещё не верил, что она и есть та самая наследница Янтарного трона и невеста короля. А Эрика и не старалась произвести впечатление, потому так и пришла – в тех самых штанах, рубашке и куртке, в которых ходила на охоту, и даже специально не стала оттирать следы мха и грязи. Замухрышка так замухрышка. Он же вроде целовать её собирался, ну так и пусть. Надо было и щёки сажей намазать.
И мысль о том, чтобы взять на помолвку с собой горсть навоза, ненароком пришла ей в голову, но потом она отбросила это ребячество и решила, что спесивого милорда должен ожидать более болезненный сюрприз.
Но его взгляд, в котором проскользнуло что-то похожее на презрительную жалость, задел её так сильно, что захотелось снова ощутить в руках лук и стрелу и услышать тихий звон тетивы.
– Найрэ Нье'Лири, – Викфорд сдержанно поклонился, – я хотел бы принести извинения за наше… не совсем удачное знакомство. Это было неожиданно – встретить вас… при таких обстоятельствах, и я был не вполне здоров…
Она не дала ему договорить.
– Вы так боитесь теперь лишиться головы за то, что назвали «балеритской замухрышкой» невесту самого короля? Да вы трус, милорд Адемар, вот уж не подумала бы! – прервала его Эрика и криво усмехнулась. – А ваша отвага и бесстрашие оказались сильно преувеличены. Равно как и везение в бою. Как плечо? Больше не болит? Жаль!
– Я не знал кто вы, – вежливо ответил Викфорд, пропустив мимо ушей её сарказм, но Эрика видела, как напряглись у него скулы и глаза потемнели, – и я мало знаком с этой местностью и людьми, чтобы сразу понять, кто передо мной.
– А если бы я оказалась обычной «балеритской замухрышкой», вы и правда вздёрнули бы меня на воротах, как кричали на весь лес? – спросила Эрика, проигнорировав его извинения. – Или отправили бы на костёр? Впрочем, можете не отвечать. От того, кто метил кинжалом в глаз беззащитной женщины, ожидать чего-то иного, думаю, не стоит.
– Кхм, – Викфорд кашлянул в кулак и опёрся пальцами о поверхность стола. – Вы же понимаете, что ваш наряд и… вообще… всё остальное… ввели меня в заблуждение? Может быть, нам стоит забыть это досадное недоразумение…
– Недоразумение? Вы так выкручиваетесь теперь, как жалкий подлый трус! Как болотный уж! Жаль, вы не сдохли в том лесу, милорд Адемар, но надеюсь, что не всё ещё потеряно…
Его глаза превратились в чёрные угли, он обогнул стол, выйдя ей навстречу, и остановился в двух шагах. Заложил здоровую руку за спину, повторив её позу, и произнёс уже без всякой почтительности в голосе:
– По-хорошему, значит, у нас не получится? – он прищурился. – Не думал, что у наследницы Янтарного трона спеси окажется больше, чем благоразумия. А судя по наряду, ещё и беда с манерами и вкусом. Может быть, мои люди были не слишком далеки от правды, назвав тебя «замухрышкой»? И мне жаль Его Величество, у которого наряду с «недоумками» в моём лице появится ещё и спесивая жена-замухрышка из какой-то дыры на краю мира!
Она влепила ему пощёчину с такой силой, что мокрые волосы милорда Адемара упали ему на лицо, а голова мотнулась так, что казалось, сейчас оторвётся. И на нижней губе выступила капелька крови.
Эрика не собиралась этого делать, но ярость снова победила доводы рассудка. А следом накатила волна паники, потому что милорд Адемар медленно зачесал волосы пятернёй и, прищурившись, взглянул на Эрику. В его глазах была настоящая бездна, чёрная и жгучая, не обещающая никакой пощады. И пятно от её пощёчины отпечаталось на лице тавиррца алым клеймом.
Он медленно стёр ладонью кровь, посмотрел на неё и произнёс негромко:
– Лекарь уже прибыл. Если он подтвердит то, что вы невинны, а ваш дядя соизволит явиться в назначенный срок и предоставит необходимые гарантии, то сегодня вечером состоится обряд, – Викфорд говорил холодно, с презрительной усмешкой, – так что приведите себя в порядок, найрэ Нье'Лири, и будьте готовы. Надеюсь, у вас найдётся пара вёдер горячей воды, какое-нибудь приличное платье и служанка, умеющая держать в руках гребень? Не хотелось бы целовать перед всеми это чумазое лицо. А завтра утром мы отправимся в путь. У нас длинная и опасная дорога, так что медлить не станем. Собственно, за этим я вас и звал. Всё ли вам понятно в моих словах, найрэ Нье'Лири?
Последнюю фразу он произнёс с явной издёвкой.
Большего унижения Эрике в своей жизни испытывать не приходилось.
Страх – да. Когда горели дома, когда тавиррцы под штандартом с головой белого волка поджигали их и гнали жителей по улицам. Голод – да. Когда шла с обозом беженцев через всю Балейру. Холод – когда ноги вязли в болоте. Ненависть… Ярость… Сожаление… Печаль… А вот унижение – нет.
Ей – наследнице Янтарного трона, той, что когда-то спала на лебяжьем пуху, носила тончайшие батистовые сорочки и шёлковые платья с серебряным кружевом. Той, что знала три языка и сотни эпосов Балейры… Перед которой склонялись все главы кланов… С которой должны говорить деревья… Ей предстоит всё это…
Её осмотрит лекарь как какую-то овцу, а этот спесивый тавиррский пёс поцелует при всех так, чтобы «она вся сомлела», а потом потискает прилюдно за грудь и после повезёт в чужую страну, чтобы толстый король, убивший её семью, сделал с ней то, о чём говорил дядя Тревор.
И осознание предстоящего унижения прокатилось в её душе огненной волной, заставив задохнуться от ярости.
– Только попробуй меня поцеловать, трусливый тавиррский пёс, – произнесла она хрипло, – будешь помнить мой поцелуй до конца своих дней! А он уже не за горами!
Какое-то мгновенье они смотрели друг на друга, прожигая взглядами, и Эрике показалось, что даже кожа у неё пылает, будто прямо под ней, лепесток за лепестком, распускаются огненные цветы, и такого она ещё никогда не испытывала.
– Конечно, я тебя поцелую, пигалица, – усмехнулся Викфорд, явно довольный тем, что её так задели его слова, – это часть обряда и твоих обязанностей. И если ты от них откажешься, то не станешь невестой короля, а поедешь в Эоган, как я тебе и обещал.
И она бы ударила его снова, если бы во дворе не раздались топот копыт и крики.
