Ляна Зелинская
Вересковый мед
Глава 2. Дядя Тревор
– …Что? Да я ушам своим не верю! – донёсся до Эрики удивлённый голос тёти Бригитты.
– Тем не менее это так. И для нас всех это надежда на то, что война, наконец, закончится.
Начало разговора Эрика пропустила, пока добиралась до нужного окна, но, услышав искреннее удивление в голосе тёти, даже выдохнула. Похоже, незваные гости явились всё-таки не по её душу, хотя чутьё всё равно советовало ей бежать, не оглядываясь.
– Но… ты им веришь? – спросила Бригитта чуть тише.
– Верю ли… Знаешь, – голос дяди тоже стал тише и глуше, – я видел пустоши, будто язвы в земле. Нет леса… Деревьев, травы, зверей… Один только серый туман. И они расползаются, эти язвы, и с каждым убитым они всё больше. И король, наконец, это понял. Зачем ему нужен этот край, если от него останутся одни голые камни?
Голоса удалились – дядя и тётя отошли куда-то вглубь комнаты, а Эрика поджала ноги и обхватила колени руками.
О чём они толкуют? Война закончится? Неужели дядя говорил про мирный договор? Это было бы хорошо…
Голоса вернулись.
– …Ну не знаю, с чего вообще ты взял, что она здесь? – фыркнула тётя.
– Не лги мне, Бригитта! Наши с тобой головы держатся на плечах только потому, что я обещал найти её здесь. Я знаю, что ты её прячешь.
– Моя-то голова здесь при чём? Я знать не знаю, где дочь твоего брата. У меня своих ртов полно, с чего мне тут прятать ещё и Эрику? Да и как, по-твоему, она бы сюда добралась?
Эрика напряглась, встала на одно колено, чуть сползла к краю, упёрлась на полуобвалившуюся горгулью и наклонилась, прислушиваясь. Дядя и тётя говорили в покоях Бригитты, а четверо тавиррцев стояли внизу под окнами. Один пинал балюстраду, другой – тот, кого она хотела снять стрелой – жевал травину, и все они переговаривались, лениво рассматривая двор.
– Её видели. Узнали и донесли. Хорошо, что я слышал этот донос и… – сказал дядя, но Бригитта его перебила.
– Ты теперь служишь тавиррским собакам и слушаешь их доносы? – в тихом голосе тёти прозвучало неприкрытое презрение. – Они отрубили голову твоему брату, сожгли мою сестру, а ты теперь лижешь им сапоги?!
У Эрики сердце ушло в пятки.
Узнали?! Донесли?! Триединая мать!
– Такова цена, Бригитта. И наша племянница – часть этой цены. Ты либо сама её позовёшь, либо её найду я. И лучше бы она, и правда, нашлась, – голос дяди стал глухим и раздражённым. – А не то…
– А не то что? Ты и нас сожжёшь, проклятый предатель? – воскликнула Бригитта. – Ищи, если хочешь, но её здесь нет!
Дальше Эрика слушать не стала. Смысл разговора и так был ужасающе понятен.
«Эрика – часть этой цены»! Проклятый дядя продал её за мешок золота королю Тавирры! И теперь её голову наденут на пику рядом с головой отца на главной площади Кальвиля и будут глумиться! Нет уж! Лучше смерть в бою!
Она в ярости оттолкнулась ногой от каменной горгульи, но та, не выдержав такого натиска, внезапно треснула пополам, раскрошилась и посыпалась вниз каменным дождём прямо на головы незваным гостям. Послышалась брань, и Эрика, не дожидаясь, пока ей в спину полетят стрелы, быстро взобралась наверх и побежала по коньку крыши.
– Эй! Стоять! Держи девчонку! – крикнул кто-то снизу. – Держи её!
Краем уха она услышала гортанную брань, звон стали, собачий лай и увидела, как тавиррцы бросились по двору врассыпную. Эрика остановилась на краю балки, вскинула лук и выпустила три стрелы, одна из которых попала в цель, и побежала дальше. Её гнали злость и страх, и она прыгала, как серна: на крышу конюшни, на старую осыпавшуюся кладку стены, а уже с неё – на солому, почти не глядя. Бежала по выкошенному лугу вниз, в заросли таволги в розовых метёлках цветов, и уже оттуда – в густой ольховник над ручьём. Но ей не хватило всего три шага, чтобы нырнуть в его спасительную зелень.
Сзади раздался знакомый свист, и ноги из-под неё будто вылетели. Эрика упала навзничь, лицом прямо в густую шапку клевера. Её лодыжки плотно обвил ярг – длинный тонкий кнут с жилами живого серебра, из которого нельзя выпутаться. Айяаррское оружие, которое люди не так давно обратили себе на службу.
И подумалось только – как же глупо она попалась.
От обиды и злости слёзы едва не брызнули из глаз, и она изо всех сил цеплялась пальцами за клевер, выдирая его вместе с цветами, пока её тащили кнутом назад, прочь от спасительных зарослей. Она хотела вывернуться и умудрилась даже достать из-за пояса кинжал, но ей заломили за спину руки, связали верёвкой и отобрали и кинжал, и колчан, и лук. Она лежала, уткнувшись лицом в траву, чувствуя ноздрями запах свежескошенного сена, и вдруг увидела перед собой листочек с четырьмя лепестками.
Встретить четырёхлистный клевер доводится не каждому, и считается, что это к очень большой удаче. Но воистину говорят: удача – жестокая Богиня. А ещё, что у Богини Танаис два лица: одно из них с улыбкой, а другое – с оскалом. Поэтому, когда она протягивает руку – не зевай, успей за неё ухватиться, пока Двуликая Танаис не повернулась к тебе другой половиной.
А Эрика не успела. Надо было бежать сразу, когда внутренний голос шептал… когда увидела этих всадников…
Да уж, и впрямь большая удача! Выбирай, Эрика: лишиться головы или отправиться на костёр!
Эрику перевернули и посадили, и над ней нависло лицо Тревора Нье'Лири – огромная рыжая борода, орлиный нос и льдисто-голубые глаза из-под кустистых бровей.
Дядя совсем не похож на её отца, словно и не брат ему вовсе. Громогласный, ширококостный, но при этом ловкий и быстрый, словно ящерица. Он всегда был хорошим бойцом, и Эрика не могла поверить в то, что он стал предателем. Но глаза ей не лгали – Тревор Нье'Лири стоял рядом с её врагами и, ухмыляясь, похлопывал по плечу одного из них.
– А она шустрая, моя племянница, а? Как отделала Гаштона! До следующей луны, поди, дыра в его боку не зарастёт, – он подмигнул ей, а Эрика в сердцах плюнула ему под ноги. – Ну-ну, не кипятись, я тебя порадовать приехал. Тащите её в дом, да аккуратно, смотрите, чтобы ни царапины, – бросил он коротко своим спутникам и, погладив пышную бороду, зашагал впереди.
Эрику притащили и усадили на стул прямо в большом зале, в котором, видимо, в те времена, когда замок ещё не был разрушен, проходили приёмы гостей. Но сейчас большой камин никто не топил – слишком уж много дров пожирала его чёрная пасть, часть окон заколотили, а на полу повсюду валялась солома. По-настоящему жилым в этом доме оставался только второй этаж.
– Ну, и что это ты удумала, племянница? – Тревор Нье'Лири присел на край деревянного стола и скрестил руки на груди. – Куда бежать собиралась?
Эрика смотрела на него исподлобья и молчала, подбирая слова для дяди-предателя.
– Что, дядя, мешок золота, что посулили за мою голову, не давал тебе спокойно спать? – наконец, выдохнула она со злостью. – Сейчас я даже рада, что отца уже нет в живых. Он не увидит твоего позора!
Тревор Нье'Лири сделал знак рукой, и трое тавиррцев молча вышли из комнаты.
– Ты думаешь, что я предал наш род, девочка? – он снова погладил бороду. – Нет. Я спас нашу землю и наших людей от истребления.
– И как же ты их спас? Обменяв на мою жизнь? – зло усмехнулась Эрика.
– В некотором смысле да, – дядя как-то странно ухмыльнулся, – но не так как ты думаешь. Как старший мужчина в роду и от имени Янтарного совета я заключил соглашение с королём Тавирры о летнем перемирии – ты слышала, наверное. Уже третий месяц как закончились сражения. И дальше так и будет, если ты – дочь моего брата – будешь благоразумна.
– И в чём же я должна быть благоразумна?
– Ты должна сделать то, что я скажу.
– Добровольно пойти на смерть? Взойти на костер, восхваляя короля Раймунда? – спросила она, едва сдерживая клокочущую в груди ярость.
– Не совсем, – дядя опять погладил бороду. – Чтобы спасти свой народ, умирать вовсе не обязательно. Тебе всего лишь нужно выйти замуж.
– Замуж? Я и так собиралась замуж, пока ты не появился здесь! – яростно воскликнула Эрика.
– За купеческого сына? Хе-хе-хе! Я слышал эти байки. Но уж точно не за такое ничтожество следует выходить наследнице Янтарного трона, – хмыкнул дядя в рыжие усы.
– А за кого же?!
– За короля Раймунда.
Эрика фыркнула, понимая, что дядя ляпнул какую-то глупость, но он смотрел сосредоточенно и серьёзно, впившись в неё тяжёлым взглядом прозрачных голубых глаз.
– Что?! – Эрика едва не подавилась воздухом, понимая, что… нет, кажется, это не шутка. – Ты же не…
Но по выражению лица Тревора было понятно, что он говорит серьёзно. И что-то взорвалось в ней, выплеснулось фонтаном ярости, и если бы сейчас ей дали кинжал, чтобы всадить в грудь дяди, она бы так и сделала.
– Ни за что! Выйти замуж за убийцу моей семьи?! Да что, безумная Кхира осенила тебя своим чёрным крылом, и ты спятил?! – Эрика вскочила со стула, но связанные руки мешали влепить дяде пощёчину, и она лишь топнула ногой и добавила, вложив в слова всю силу своей ненависти: – Никогда! Ни за что! Он казнил отца! Он сжёг мою мать! Да я лучше сама взойду на эшафот, чем лягу в его постель! Сколько золота тебе посулили за это? Мерзавец! Предатель! Болотный уж!..
Она кричала что-то ещё, совсем не помня себя от ярости, осыпая его всеми мыслимыми ругательствами, а дядя стоял, как каменное изваяние, и молчал. Лишь когда силы её иссякли, он крякнул в кулак и произнёс как ни в чём не бывало:
– Прооралась? А теперь сядь и послушай, – он подошёл и, положив ей на плечи свои большие руки, толкнул обратно на стул. – Сдохнуть-то проще всего. И кабы ты была какой-нибудь прачкой или торговкой, то, как говорится, сама дура – хоть в омут, хоть в болото. Но ты не прачка, и не торговка. Ты – наследница Янтарного трона. И ты в ответе за свой народ. Ты когда добиралась сюда, видела, наверное, что осталось от нашей страны? Лохмотья! Балейра почти пала. И если мы и дальше будем сопротивляться, если тавиррцы и дальше будут истреблять дочерей янтаря и вереска, от нашей земли совсем ничего не останется. Я был в тех местах, где нет уже ни одной фрэйи, знаешь, что я там видел? Сумрачный лес. Язвы в земле. Ушла трава, и деревья… звери, птицы. Остались только камни… пепел и туман. И лучше в тот туман не заходить никому живому. – Он отошёл к окну и отвернулся. Постоял, скрестив руки на груди, а потом произнёс тише: – Твой отец принял бы в итоге такое же решение.
– Но зачем я нужна королю Раймунду, если ты и так решил сдать Балейру! – воскликнула Эрика, не совсем понимая, к чему ведёт дядя.
– Король не хочет получить просто голую землю. Он хочет сохранить нашу магию…
– Он для этого отправляет на костёр одну фрэйю за другой? – криво усмехнулась Эрика. – Чтобы сохранить нашу магию?
– Все совершают ошибки.
– Ты словно защищаешь его! О, Триединая мать! – Эрика вскинула голову и спросила, глядя на дядю с прищуром: – А зачем вообще королю нужна именно я? Я же теперь никто. Сирота. Ни дома, ни земель… Балейру ты и так хочешь сдать. Зачем ему на мне жениться?
– Не кипятись. Условия мирного договора таковы, что это именно ты, как наследница Янтарного трона, сдашь ему Балейру и присоединишь наши земли к Тавирре. Ты поставишь подпись на мирном договоре. А ещё поделишься с королём своим Даром, передав его вашим детям – потомкам короля Раймунда, – с этими словами Тревор Нье'Лири обернулся. – Король Раймунд хочет обладать магией Лесного народа, только так он согласен оставить фрэйям жизнь.
– Ни за что! – горько, но твёрдо выдохнула Эрика.
– Тогда вся Балейра погибнет. Сожгут каждую фрэйю, какую найдут. Мужчин убьют, чтобы некому было продолжить имена наших кланов, а девушек… Думаю, ты догадываешься, что с ними станет. Или ты можешь их всех спасти. И прежде, чем ты скажешь ещё раз своё «Ни за что!», подумай, а что должен делать настоящий правитель?
Он оттолкнулся от окна, подошел к Эрике сзади и развязал ей руки.
– Ты думаешь, я не скорблю? Думаешь, каждый шаг по этой земле не отдаётся болью в моём сердце? Но время пришло: пора развеять прах мёртвых, подумать о живых и начать жить дальше. К тому же твой брак одобрил Янтарный совет, – Тревор Нье'Лири залез во внутренний карман и достал оттуда бархатный мешочек. – И я привёз кольцо будущей Янтарной королеве.
Эрика чувствовала, что ей не хватает воздуха. Как её душит ярость и ужас от того решения, которое ей предстоит принять, и понимание, что в словах дяди есть мудрость правителя.
Он говорил Эрике ещё много жестоких слов, и во всех этих словах была только одна правда – она не может думать и решать просто как Эрика – девятнадцатилетняя девушка, живущая в Кинвайле. Она должна принимать решения, как будущая королева. И, к сожалению, эту ношу нельзя переложить на кого-то другого.
– Ты должна понимать, Эрика: ты можешь спасти свой народ ценой этой жертвы. А именно личные жертвы и страдания всегда прославляют правителей.
– Но… как же я смогу передать свой Дар тому, кого ненавижу так сильно? А как же зов леса? – спросила она уже тише, ощущая с каждым мгновеньем, что эта ноша всё сильнее давит её к земле. – Я же фрэйя, моё сердце само выбирает, кого полюбить и с кем поделиться Даром. Я не смогу отдать его тому, кого ненавижу всем сердцем так сильно. Ничего же не получится…
– Ну… Есть одно средство, – дядя Тревор прищурился. – Зов леса можно обмануть. И я знаю, как это сделать.
Глава 3. Стальной поцелуй
Дядя уехал на следующий день.
– Ты же не станешь делать глупостей? – спросил он Эрику перед тем, как попрощаться.
Она устало покачала головой. После прошлого разговора что-то внутри неё как будто надломилось и пришло понимание, что она больше не может распоряжаться своей судьбой. Любой её неосторожный шаг будет стоить тёте Бригитте и её детям жизни. И тем, кто живёт в замке. И Ивару Йорайту. И всем фрэйям этих земель… Какие уж тут глупости?!
Король Раймунд пообещал согнать всех жителей Балейры к скалистым утёсам Аррена и топтать лошадьми до тех пор, пока они сами не бросятся в море. Дядя не скупился на описания того, что тавиррцы сделают с каждым, если Эрика сбежит, умрёт или вздумает разделить ложе с каким-нибудь ретивым юношей. На последнем дядя Тревор сделал особенный акцент – король желает, чтобы его невеста осталась нетронутой. Чтобы ни на кого не растратила даже капли своего Дара. И от этих слов Эрика закипела в одно мгновенье, вспыхнула вся, едва сдерживая бранные слова, хотя и понимала, что не дядя в этом виноват. Но мысль о том, что она не вольна в своём выборе, была унизительной настолько, что от бессилия хотелось плакать.
Ведь фрэйи сами выбирают себе мужей. В другие времена никто во всей Балейре не смог бы принудить её к браку, которого она не хочет, не опасаясь гнева Ясноликой Эйне – Триединой Матери. Только зов леса и пробуждение истинной сущности могло указать фрэйе кого ей выбирать себе в пару. Но зова леса Эрика ещё не слышала, потому что мать не успела провести обряд, не успела открыть её Ясноликой. А потом старая Фло дала ей браслет, чтобы этого и не случилось. И Эрика не слышала не только зов, но и даже шёпот леса. Так легче прятаться среди людей и стать на них похожей.
Дядя оставил деньги. Много денег. Целый кошель золотых. Такого богатства в старом замке найрэ Нье'Келин не видели уже очень давно. Часть денег предназначалась на то, чтобы подготовить невесту к помолвке – сшить платья и туфли, купить гребни, украшения, ленты. А часть, чтобы скрасить «горькую пилюлю этой жертвы», как выразился дядя Тревор. Эти деньги он отдал Бригитте и велел купить на них масла, зерна или гусей, или чего они сами захотят.
Про их уговор рассказывать было не велено. И все приготовления к свадьбе должны вестись и дальше так, будто эта свадьба будет с Иваром Йорайтом, потому что вокруг так много тех, кто ненавидит короля Раймунда, и кто станет ненавидеть Эрику, если узнает о том, что она сделала. Не хватало ещё, чтобы невесту самого короля убил какой-нибудь фанатик.
– Не все оценят твою жертву, – произнёс дядя тихо, – но такова участь всех правителей. Не все понимают, что нас ждёт полное истребление. Упрямые северяне всё ещё надеются победить. Верят, что их защитит Великое озеро, Перешеек и туманы, но Рябой король очень упорный, рано или поздно север тоже падёт, и их всех утопят в море как щенят. Но пока… Пока в Кинвайле тебе безопаснее всего, а вот на юг тебя повезут уже совсем другие люди. И лучше, чтобы никто, кроме них, не знал, кто ты такая.
Дядя рассказал, что отправит гонца, и через месяц за ней приедет вооружённый отряд из Кальвиля. Привезёт королевского эмиссара и барристера – заверить бумаги. И, чтобы никто потом не признал брак недействительным, здесь обряд проведут по законам Балейры с агатом – представителем от имени короля, а дядя Тревор будет свидетелем со стороны Янтарного совета. После этого Эрика отправится в Тавирру. Ещё не законной женой, но уже и не просто невестой. А в Кальвиле проведут обряд по тавиррским законам с королём Раймундом. Там будет пышная свадьба и почести, и всё остальное. Там она уже станет королевой и его женой.
– И перестань пить отвар, которым пичкает тебя Бригитта, – буркнул Тревор Нье'Лири, завязывая плащ, – а то глаза у тебя как болотная жижа. А королевский барристер должен удостовериться в чистоте твоей крови, и лекарь подтвердить, что ты… хм… ещё девушка.
Эрика снова вспыхнула, и рука непроизвольно сжалась, будто пытаясь ухватиться за плечо невидимого лука. Ей хотелось придушить дядю, особенно после того, как он без обиняков рассказал, что ей предстоит в первую брачную ночь. И хотя она уже давно не была ребёнком на попечении нянек, скрывавших лишнее от детских глаз и ушей, да и жизнь в замке Кинвайл не оставляла никаких тайн в отношении того откуда берутся дети, но дядина прямолинейность её просто обескуражила. Когда он говорил о том, что произойдёт и что ей нужно будет сделать, чтобы передать Дар, её обуревала злость, отвращение и страх. Почему мама не рассказала ей всего этого? Ей следовало сделать это сразу после шестнадцатилетия: пройти обряд, услышать зов леса, почувствовать всё, полюбить того, кого предназначила ей судьба…
Но в ночь на её шестнадцатилетие тавиррцы подожгли Ирвин, захватили Восточную Балейру, и стало как-то не до обрядов и бесед по душам. Да и кто тогда мог подумать, что вскоре ей придётся ложиться в постель с врагом и отдавать ему себя не по любви, а от безысходности.
Всем сказали, что дядя Тревор приезжал известить о мирном договоре, и что денег дал в долг, чтобы подготовиться к зиме. Бригитта золото спрятала и решила, что купит всего понемногу позже, когда Эрика уже уедет. Не стоит привлекать лишнее внимание щедрыми тратами. Но с того дня в замке на всякий случай поселили сына кузнеца – Уилмора, здоровенного детину, который умом был слабоват, зато руками легко мог гнуть подковы. И хотя о договоре знали только Бригитта, Эрика и дядя Тревор, всё равно так было спокойнее. Белошвейкам и портнихам сказали, что приданое оплачивает Ивар, и все вздыхали и перешептывались о том, как, должно быть сильно, сын купца любит Эрику, раз не поскупился на такие богатые наряды.
Все эти приготовления и хлопоты были Эрике ненавистны. Поэтому с того дня, как дядя Тревор покинул замок, она каждое утро брала колчан и лук и уходила спозаранку в лес, хотя тётя и просила её быть осторожнее.
– Не бойся, зайцы с лисицами меня не обесчестят, – Эрика лишь криво усмехнулась на очередные просьбы тёти.
– Зайцы-то зайцами, да полно в лесах беженцев и всякого лихого люда, – ответила Бригитта, но видя, что племянница сама не своя, настаивать не стала.
И Эрика всё это время пропадала в окрестных лесах, и никогда ещё она не приносила в замок так много дичи, как в этот последний месяц лета, словно каждая выпущенная стрела на самом деле предназначалась её врагам.
Постепенно ярость улеглась, перегорела и остыла, превратившись в холодную сталь ненависти. Слова дяди о том, что она как будущая королева должна думать о своём народе, если не примиряли её с существующим положением дел, то хотя бы заставляли воспринимать всё как неизбежную жертву и долг. И, сидя где-нибудь на опушке на нагретых солнцем камнях, когда вокруг сквозь узорную зелень листьев лилось тёплое золото лучей, она почти готова была к тому, чтобы безропотно принять свою участь. Но, видимо, снова вмешалась Богиня Танаис, и неизвестно каким из своих лиц она повернулась к Эрике на этот раз.
– …а я бы не рискнул целовать невесту короля, хоть и с разрешения. Даже будучи королевским агатом. Да ну его! А ну как потом Раймунд оттяпает тебе башку за то, что прикасался к его красавице?
– А кто сказал-то, что она красавица? Может, она страшная как болотная жаба?
Эрика встрепенулась, услышав мужские голоса. Соскользнула с камня, прокралась тихо, как ящерица, между замшелых валунов и осторожно выглянула из-за ствола поваленного дерева. По ложбине вдоль русла ручья, в котором на исходе лета совсем уже спа́ла вода, ехал тавиррский отряд. Человек пятнадцать. Тропа изгибалась, петляя меж валунов и скрывая часть всадников за густыми кустами, так что сосчитать всех Эрика не успела. Она жадно вглядывалась в их лошадей, варёную кожу курток, усеянную шипами, хорошие сёдла и мечи, и чувствовала, как ярость, которую она упорно загоняла в силки рассудка целый месяц, снова разворачивает крылья, рвёт путы благоразумия, заставляя трепетать ноздри и сильнее стучать сердце. И хотя отряд не вёз с собой никаких штандартов, и при них не было никаких знаков отличия, Эрика без труда узнала плавный южный говор.
– А ну коли она страшная, то тогда тебе, Вик, вообще повезло! – всадники расхохотались. – Есть шанс, что она из жабы превратится в красавицу от твоего поцелуя! И тогда король отсыплет тебе от своих щедрот!
– А я бы не стал целовать жабу даже за золото. Слышал я, что все они тут как одна – ведьмы, и ну как сам ты обернёшься жабой? – раздался чей-то голос, и снова послышался смех.
– Не-не, Бирн, ты что! Командор не станет целовать эту девицу, если она страшная! После леди Мелисандры целовать какую-то балеритскую замухрышку? От неё же, поди, навозом воняет за полкварда! Вик такого не потерпит. Это выше его достоинства, его же потом в Кальвиле за такое засмеют, а Вик? – подначивал командора кто-то из отряда.
– Да заткнулись бы вы, – лениво отмахнулся тот, над кем все подтрунивали, – всю дорогу не уймётесь я вижу. Завидуете, что не вам принцессу целовать?
– Эй, командор, а ежели принцесса эта страшная, как жаба, спорим, ты её не поцелуешь?
– Чего же не поцеловать, раз она невеста самого короля! Уж с такой белой костью как у командора, только и пристало целовать принцесс…
– Неа, не поцелует!
– На что спорим, Корин? – тот, кого звали командором, попридержал лошадь, оборачиваясь к особо рьяному спорщику. – Пятьдесят золотых?
– Ну, кто же так спорит! – вмешался кто-то ещё. – С Виком спорить – себя не уважать, он же тебя обдерёт как липку! Тут надо сразу обговорить условия, это смотря какой поцелуй, а так-то он тюкнет её в губы – и прощай твои золотые!
– Не-не, что ещё за «тюкнет в губы»? Да ещё за пятьдесят золотых? Надо по-настоящему, долго и с языком, да так, чтобы она сомлела вся, ну и за грудь её потискать, раз уж такой случай представился – когда ты ещё полапаешь за грудь будущую королеву? А мы поглядим. Это тебе не мечом махать, тут настоящая отвага нужна.
По отряду прокатилась волна смеха, и всадники начали делать ставки на то, что этот самый командор на такое не отважится.
Но командор отважился.
– Думаешь, смелости не наберусь? – пренебрежительно усмехнулся он, придерживая коня.
– Потискать будущую королеву? За такое можно и головы лишиться.
– Головы лишиться можно в любой момент, Корин. А тут хоть будет весело!
Эрика лежала, сминая пальцами мох, и понимая – они говорят о ней. И что это тот самый отряд, который должен забрать её в Кальвиль. Они были совсем близко, и ветви рядом с ней качались от прикосновения к их плечам. Она впилась взглядом в того, кого все называли командором, и ярость вперемешку с ненавистью прокатилась в её душе, как верховой пожар по сосновому лесу.
По командору сразу было видно, что он главный, и что все они его уважают, и хоть и подшучивают над ним, но лишь потому, что он сам им это позволяет. А он восседал на коне как на троне. Ехал хозяином земли, глядя прямо перед собой и высоко держа голову. Из своего укрытия Эрика видела его профиль – гордый, совершенный – такой только на монетах чеканить. Их предводитель был небрит, видно, что в дороге уже не первый день, тёмные волосы лежали спутанными кольцами. Эрика рассмотрела и брови, такие же тёмные, почти чёрные. И глаза…
Он потянул повод, чуть обернулся, чтобы ответить кому-то, и Эрика увидела, что глаза у него тоже чёрные как угли на фоне светлой кожи – даром, что он южанин. И её взгляд невольно соскользнул на его губы, потому что они только что говорили о поцелуях. Красивый изгиб, снисходительная усмешка – и впрямь «белая кость»! Видно, что принадлежит он к тавиррской знати…
А потом она увидела герб на его плече – белый волк и серебристый круг луны на фоне гор. Герб Дома Адемаров. И все её попытки совладать со своей яростью в одно мгновенье разлетелись на куски.
Перед глазами мелькнули картины прошлого: горящие дома, люди, бегущие по улицам, и они – тавиррские всадники, у одного из которых был такой же волк на штандарте. И факелы в их руках.
Всадники ехали и перебрасывались шуточками о том, как этот Вик будет целовать и тискать её на обряде на потеху своим друзьям. А потом они всё-таки поставили на то, что он не сможет этого сделать, а командор поклялся, что девчонка не забудет этот поцелуй до конца своих дней. Они ударили по рукам, а некто по имени Хилет Тейн, в шапке с кисточкой, похожей на судейскую, скрепил их спор и сложил в кошелёк золотые.
Пальцы утонули в подушке мха, сгребая его в горсти, и от той ненависти, что накрыла Эрику с головой, казалось, зазвенел даже воздух в лесу. В этот момент время будто замедлилось, тело налилось холодной сталью, и Эрика решилась.
Он получит своё, этот заносчивый тавиррский пёс! Хочет поцелуев? Он получит от неё поцелуй! Стальной поцелуй! И он не забудет его до конца своих дней, который наступит прямо сейчас!
Она пробралась на другую сторону каменного гребня, чуть опередив всадников, неторопливо огибающих этот выступ скалы. Выбрала удобную позицию, спрятавшись среди папоротников, сняла колчан и положила рядом.
Жизнь за жизнь! Пусть Дом Адемаров поплатится за то, что они сделали с её матерью и отцом. Не будет этот заносчивый подонок её целовать! И пусть ей потом хоть голову отрубят.
Эрика вытащила стрелу с красным оперением. Одну такую она всегда носила с собой. Чёрное древко, сапфировая сталь, испещрённая тонкой вязью балеритских рун. Пять таких стрел в их замке в Гранарде оставил отец, уезжая в свой последний поход. Стрел, способных убивать тех, в ком есть Дар.
В тот вечер он рассказал ей о том, что успехи тавиррцев в завоеваниях не были бы такими оглушительными, если бы им не помогали падшие Дома – айяаррские прайды, перешедшие на службу к королю Раймунду. И Дом Адемаров был одним из них.
– За тебя, папа, – прошептала Эрика, натягивая тетиву.
…семь… шесть… пять… четыре…
