Люсинда Берри
Я не сойду с ума
Lucinda Berry
A perfect child
© Люсинда Берри, 2019
© Федорова А. В., перевод, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Моим читателям, которые были со мной с самого начала
Дело № 5243
Допрос Пайпер Гольдштейн
– Это ваше первое дело об убийстве, – проговорил он сухим деловым тоном. Под голубой рубашкой на груди играли мышцы.
Я много раз бывала в полиции на допросах, легче от этого не становилось. Нервы взвинчивались сами собой. Вечно такое ощущение, будто я вру, даже когда говорю правду.
Я прочистила горло.
– Не первое.
Хотела бы я жить в мире, далеком от жестокости, но со своей работой я повидала разное. Просто я не ожидала, что Бауэры окажутся замешаны в чем-то ужасном.
– Как вы узнали, что в деле наметились сдвиги?
Я взглянула на двустороннее зеркало за нами. Хотя в комнате мы были вдвоем, я знала, что мы не одни.
– Клэр рассказала.
– Клэр? – он приподнял брови.
– Коллега, – быстро ответила я.
Трудно поверить, но Клэр вошла в мой кабинет меньше часа назад. Мы всегда первыми приходили по утрам, и я предположила, что она всего лишь хочет узнать, как прошло мое свидание накануне вечером: ее оно волновало гораздо сильнее, чем меня. Она замужем уже двадцать лет и теперь рьяно интересовалась моей жизнью. Должно быть, ей очень скучно в браке, раз моя личная жизнь так ее увлекает. Мои свидания совершенно того не стоили.
Офицер сверлил меня глазами. Он хотел узнать больше, но я не собиралась говорить. Он оперся локтями о стол и склонился вперед.
– Что именно она рассказала?
Должно быть, он новенький, я его раньше не видела. В таком маленьком городке, как Кларксвилль, даже полицейских знаешь в лицо. Он представился, когда зашел в комнату ожидания, но я тогда ничего не осознавала от потрясения.
Я пожала плечами, нервно перебирая пальцами под столом.
– Она почти ничего не сказала, но я сразу поняла, что что-то стряслось, когда она вошла в мой кабинет.
Я только что вошла в свою учетную запись на компьютере и разбирала дела на текущий день, когда Клэр просунула голову в дверь; я даже первую чашку кофе еще не допила.
– Господи, дорогая, почему бы тебе просто не ходить на свидания вместо меня? – пошутила я, но шутка осталась без ответа, и я заметила выражение ее лица.
Обычная игривость исчезла, ей на смену пришла серьезность. У каждого из нас такое есть. Лицо, с которым мы ходим, когда дело настолько ужасно, что не дает уснуть ночью, проникает в наши сны, если удастся задремать; эти дела заставляют социальных работников, у которых есть дети, крепче прижимать их к себе.
– То есть вы сами догадались? – судя по тону, он не совсем мне верил.
Я ненавидела работать не сообща. Нельзя быть по другую сторону закона и не чувствовать себя преступником. Невозможно.
– Я догадалась, что случилось что-то ужасное, но понятия не имела, что именно и кто в этом замешан. – Я уже в третий раз посмотрела на телефон, мечтая, чтобы он завибрировал. Я же не под арестом. Я могла уйти, когда захочу, но тогда бы выглядело так, будто я что-то скрываю.
– Что вы подумали, когда узнали, что это семья Бауэр?
Я сглотнула, сдерживая рвущиеся из горла эмоции.
– Я надеялась, они наконец получат ответы. Они мне как семья.
Он заглянул в папку с документами перед собой.
– Здесь написано: вы первый соцработник, занимавшийся этим делом.
Я кивнула, потом вспомнила, что разговор записывается, и сказала:
– Да.
– И каково это было?
Как описать, на что были похожи последние два года? Это было самое сложное дело в моей карьере, и закончилось оно наихудшим образом. Я так много сомневалась, все время гадала, правильные ли решения я принимала по отношению ко всем участникам; что, если я ошибусь? Что, если я частично несу ответственность за произошедшее? Я сделала глубокий вдох, пытаясь прояснить мысли.
– Нельзя было и мечтать о лучшем доме для Джейни. Я уже двадцать лет работаю в Службе по защите прав детей и знаю, как много плохих приемных семей. Многие берут детей ради денег, для них семья – это бизнес, но Бауэры были хорошими. Они просто хотели помочь. – Мои глаза наполнились слезами, я не смогла их сдержать, как ни пыталась. Я быстро вытерла глаза, смущаясь, что показала себя такой сентиментальной. – Извините. Все происходит так быстро.
– Я понимаю, – ответил он, но я знала, что это не так. За много лет я ни разу не видела плачущего копа. Он подождал пару мгновений и продолжил: – Вам не будет проще, если мы начнем сначала?
Какая разница, с чего начинать? Легко все равно не будет.
1
Ханна Бауэр
– Я это так не оставлю. Не буду с ним говорить, пока не извинится, – заявила Обри бескомпромиссным самоуверенным тоном, присущим всем незамужним женщинам, не поднимая глаз от телефона. Я уже почти забыла о ее присутствии, потому что она не отрывала глаз от телефона с того момента, как мы вошли в комнату отдыха больницы, ее пальцы с сумасшедшей скоростью летали по экрану.
Мы со Стефани синхронно закатили глаза. Последние десять минут Стефани костерила своего мужа: как он разбрасывает грязные носки по всему дому, не выносит мусор и не смывает курчавые черные волосы в раковину после бритья. Она указала ему на это, тем самым возобновив давнишний спор о том, что она кобыла, а он не желает нести свою долю домашних обязанностей, которые за десяток лет в браке другой бы твердо усвоил. Спор перерос в жуткий скандал.
– От злости он становится таким авторитарным. Заговаривает мне зубы, сваливает все на меня, сама не замечаю, как уже я начинаю извиняться. Меня это с ума сводит, – продолжала Стефани, запихивая разогретые в микроволновке макароны в рот.
– Слушай, я вчера вечером уже говорила, нам нужны выходные без мужчин. Мы давно не собирались, – сказала я. В прошлый раз мы заселились в отеле «4 Сезона» и бездельничали, попивали вино на краю бассейна и балдели в спа. Мне тогда понравилась маска для лица с папайей, давно хотела ее повторить.
– Конечно. Говори когда, – ответила Стефани.
Один из наших коллег, Карл, засунул голову в дверь:
– Эй, вы нам нужны.
Мы мгновенно пришли в движение, убрали за собой беспорядок и вышли, втирая в руки антибактериальную пену. Сестринский пост гудел от движения и нетерпения, все были наготове. Стефани сразу преобразилась в старшую медсестру и прямиком направилась к доктору Холлу. Под управлением этой парочки отделение неотложной помощи работало как часы.
Я склонилась к Карлу:
– Что случилось?
– Точно не знаю, – пожал он плечами. – Кажется, потерявшийся ребенок, в тяжелом состоянии. «Скорая» приедет в сопровождении полиции.
У меня в животе все перевернулось. Одно дело лечить больных детей. Другое дело – травмированных, а присутствие полиции всегда предвещало особо тяжелые случаи. К этой части своей работы я никогда не привыкну. Я посмотрела на пульт, проверяя, сколько моих палат открыты, и выдохнула с облегчением, увидев, что все закрепленные за мной кровати заняты. Кнопка вызова у восьмой кровати мигала, и я отправилась проверить, чего хочет Элоиз.
Она была у нас частым гостем. Вдова, она часто приходила в неотложную помощь, чтобы справиться с одиночеством. С ней никогда не происходило ничего серьезного. Одна из самых здоровых восьмидесятилетних людей, с кем я работала, но пару недель назад она приехала в уверенности, что умирает. Жаловалась на острую боль в бедре и боялась, что у нее тромб.
Она улыбнулась с постели, морщинки под глазами пришли в движение. Жестом попросила подойти. Я наклонилась, привычно приобняв ее. Мое обоняние уловило знакомый запах ванили и талька. Она крепко сжала меня в объятьях, а потом оттолкнула на расстояние вытянутой руку, все еще удерживая за предплечье.
– Здравствуй, милая. Не хотела беспокоить, но вы еще не получили моих результатов?
Я покачала головой и подошла к изголовью поправить капельницу.
– Мы все еще ждем результатов от лаборатории УЗИ. Извините. Это может занять некоторое время, сегодня вечером много работы.
Как по заказу, наш разговор прервал звук полицейских раций. Элоиз выглянула из-за ширмы, пытаясь разглядеть полицию.
– Что тут происходит?
Она наклонилась, пытаясь заполучить лучший обзор.
– Там так много полицейских. Почему? Я в опасности?
– С вами все будет хорошо. Я не допущу, чтобы с вами что-либо случилось, – я похлопала ее по руке. Рыхловатая кожа говорила о том, что у нее снова обезвоживание.
– А вам, мисс Штучка, – я игриво погрозила пальцем, – надо больше пить. Сколько раз я это уже говорила?
Она опустила голову, но не смогла скрыть улыбку в уголках губ. Я проверила ее жизненные показатели, отметила их в табличке.
– Я буду следить за вашими анализами и сообщу, как только что-то узнаю. Договорились?
– Договорились, – она скрестила руки на груди, устраиваясь поудобнее. Закрыла глаза, часть морщин на лице разгладилась. Она мне как-то сказала, что не может спать одна, боится, что кто-нибудь вломится к ней в дом, пока она спит. Неудивительно, что в больницу она всегда попадала ночью. Она сказала, даже не открывая глаза: – Попробуйте разузнать, что здесь делает полиция.
– Попробую, – пообещала я, уже направляясь проверить других моих пациентов. Я бы не смогла ей рассказать, даже если бы что-то узнала.
Ночь становилась все насыщеннее, и до четырех я ни разу не присела. Я налила себе кофе и включила компьютер, собираясь заняться записями, пока у меня короткая передышка. Стефани пододвинула ко мне стул.
– Слышала, что случилось? – спросила она.
Я уже и забыла про полицию. Я покачала головой.
– У меня ни секунды свободной не было. Мы еще и люмбальную пункцию пациенту с шестой кровати делали. – Я открыла файл первого пациента и принялась просматривать его анализы крови в поисках нужного для отчета. – Что я пропустила?
– Полиция привезла брошенную маленькую девочку. Ее избили. Бродила по парковке в одном подгузнике и каком-то странном ошейнике на шее. Ужас, да? – Она говорила быстро, чтобы успеть рассказать прежде, чем ее позовут к следующему пациенту. – Она не подпускала к себе полицию. Полицейским только втроем удалось запихнуть ее в машину. Грязная, руки в крови, а нам не разрешают ее помыть, пока они не соберут все улики. Никто понятия не имеет, кто она и откуда.
Во мне поднялся гнев на несправедливость. Почему в этом мире детей дают тем, кто их бьет? Почему не тем, кто мечтает о ребенке, как я?
Мы с мужем, Кристофером, годами пытались завести ребенка, но нас подстерегало одно разочарование за другим. Когда наш врач поставил мне бесплодие, мы обратились к другому, но тот лишь подтвердил диагноз: я никогда не смогу сама зачать ребенка. Я сглотнула с горечью. Бывают дни легче, но сегодня не один из них.
– О родителях что-нибудь известно? – спросила я.
– Нет. Ничего. Подозревают, что она либо пришла из трейлерного парка по другую сторону дороги, либо ее там кто-то высадил.
Она поморщилась от отвращения.
– Она тощая, словно много дней ничего не ела.
– Бедняжка. Надеюсь, ее родителей найдут, и это окажется случайностью, каким-нибудь недоразумением.
Стефани подняла брови.
– Случайность? Что за недоразумение может привести к тому, что твой младенец потеряется на парковке в одном подгузнике? И еще кровь. Об этом ты забыла?
– Кто-то же должен быть оптимистом.
Хотела бы я и вправду быть столь оптимистична, как делала вид. Раньше я была такой. Больше не могу.
Стефани рассмеялась и сжала мою руку.
– Вот это мне в тебе и нравится, – сказала она перед уходом.
Дома Кристофер ждал меня с чашкой ромашкового чая. В одной руке у него была собственная чашка утреннего кофе, а в другой – моя любимая кружка с надписью «Мопсов много не бывает», хотя собак у меня никогда не было. В последние два года я работала в ночные смены, а он – днем, если ничего не случалось, так что мы редко бывали дома одновременно, но нам такой график подходил. Он давал нам возможность соскучиться, а это иногда важно для отношений, даже если любить друг друга так сильно, как мы.
Я сбросила туфли, взяла кружку и прошла за ним в гостиную. Плюхнулась на диван, утонув в нем, перьевые подушки приняли форму моего тела. Когда мы только купили дом и обставляли его, этот предмет мебели вызвал больше всего споров. Гостиная – первая комната, которую видишь, войдя в дом, и ему казалось, там уместен строгий диван, чтобы все выглядело мило и безупречно. Но дом не очень большой, и другой гостиной в нем не предполагалось, так что я понимала, что здесь мы будем проводить все время, а значит, диван должен быть удобным. В итоге я победила, а он потом неоднократно говорил, как рад, что его не ждет дома жесткий диван.
Он сел на другом конце, я вытянула ноги ему на колени. Он снял с меня носки и начал массировать ступни. Когда я первый раз рассказала сестре, как он массирует мне ноги после работы, она заявила, что это только пока мы молодожены, но он все еще так делал спустя много лет брака. Если я заставала его дома после смены, он массировал мне ступни. Точка. И неважно, если сам оперировал двенадцать часов подряд.
– Ну? – спросил он, поднимая брови.
Невозможно работать в медицине и не попасть под ее влияние. С течением лет мы стали личными психотерапевтами друг для друга. Мы, как никто другой, понимали, что значило нести ответственность за жизни других людей. Не работающему в медицине этого не понять.
– Элоиз опять у нас.
– Что на этот раз?
– Тромб.
– И?
– Отрицательно.
Он улыбнулся. Он зачесывал темные волосы назад, прикрывая прядями начинающую лысеть макушку. Его очень беспокоила потеря волос, а мне было все равно. Я любила его усталый вид, как по мне, он с годами становился только привлекательнее. Мужчинам в этом плане вообще везет. Даже морщины ему к лицу.
– Как у тебя прошел день? – спросила я.
– Две операции. Три консультации.
Кристофер работал хирургом-ортопедом в больнице «Нортфилд Мемориал», там же, где и я. Это самый крупный региональный госпиталь в Огайо, мы и познакомились там в кафетерии, когда он еще был первокурсником, работал целый день и учился ночами. Он был таким сосредоточенным и целеустремленным, что едва не упустил меня из виду, но рабочая этика принесла свои плоды. В итоге он оказался в ординатуре, потом остался работать по специальности.
– Интересные случаи были? – спросила я.
Он покачал головой.
– Кстати, пока не забыл, обязательно прочитай письмо от Бианеллы. Она хочет, чтобы мы поехали на следующих выходных на семинар по международному усыновлению. Там будет круглый стол для родителей о скрытых сложностях при усыновлении детей из-за границы, – сказал он.
Бианелла – наш специалист из органов опеки. Мы связались с ней после того, как репродуктолог в последний раз усадил нас перед собой и рассказал мрачную статистику. Мне уже было под сорок, и нас не прельщала судьба престарелых родителей. Я тогда думала, что усыновить ребенка очень легко, но в свое время я так же думала, что очень легко забеременеть. У нас уже была одна неудачная попытка, и она принесла столько же боли, как и выкидыши.
– Я не уверена, что готова взять ребенка-иностранца, – сказала я.
– Знаю. Я тоже. Просто почитай письмо и скажи потом, что ты думаешь. – Кристофер убрал мои ноги с коленей. – Мне пора собираться.
Он пошел на кухню поставить кружку в посудомойку, я двинулась прямиком в спальню, но вдруг кое-что вспомнила.
– Кристофер! – окликнула я.
– Что?
– Я забыла кое-что рассказать. – Я сделала паузу, чтобы убедиться, что он слушает. – Полиция сегодня привезла брошенного маленького ребенка.
2
Кристофер Бауэр
Я только что вернулся в кабинет после изнурительной шестичасовой операции по восстановлению кисти, которая оказалась гораздо сложнее, чем мы ожидали. Я как раз наливал себе чашку кофе, когда вошел Дэн, заведующий хирургией. Выглядел он расстроенным.
– Можно с тобой поговорить? – спросил он, закрывая за собой дверь.
– Садись, – предложил я, показывая на стул перед моим столом. У нас не принято закрывать двери, так что, видимо, дело серьезное.
Он покачал головой, взъерошивая темные волосы. На лбу отпечаталась тревога.
– Что творится с людьми? Как можно быть такими монстрами? – говорил он, меряя шагами кабинет.
Мы уже много лет работали вместе, и я впервые видел, чтобы он так нервничал.
– Может, все-таки присядешь?
– Нет-нет, спасибо. Я бы лучше выпил, – он с горечью усмехнулся. – Та девочка, которую привезли вчера ночью в отделение неотложной помощи, – жуткий случай. Ничего подобного не видел. Никогда, – он боролся с эмоциями, видимо, думая о собственных трех дочерях, чьи фотографии в ряд стояли на его рабочем столе. – Представить не могу, что кто-то может сделать такое с ребенком. Просто не могу.
– О чем ты говоришь? – спросил я, подавляя любопытство.
– Наверное, теперь тебе стоит присесть, – сказал он, почти не шутя. – Ее привезла полиция вместе со специалистами по защите прав детей. Судя по всему, ее обнаружили на парковке с западной стороны от Парк Стейшн. Знаешь ее?
Я кивнул. Все знали Парк Стейшн и трейлерный парк на улицах за ней. Там цвело городское сообщество наркоманов. В эту часть города ходили только с одной целью.
– Все тело девочки покрыто старыми шрамами и синяками. Ее, видимо, долго избивали, – ему пришлось прикладывать усилия, чтобы сохранять самообладание. – Она истощена и обезвожена и выглядит как голодающие сироты в телевизоре. Понимаешь, о ком я? – Он продолжил, не дожидаясь моего ответа: – У нее на ногах сыпь, как от септической инфекции. Рентген показывает множественные переломы. Некоторые старые, другие совсем свежие. Вероятно, у врача она никогда не была, так что кто знает, что еще мы можем обнаружить. – Он прочистил горло, потом переключился на роль руководителя. – Ею будут заниматься много врачей, нам нужны лучшие, поэтому я хочу, чтобы ты взял ее дело. Первый консилиум состоится завтра утром, так что отмени все дела.
– Хорошо, конечно. Уверен, Алексис сможет все устроить, – сказал я, доставая телефон и быстро набирая письмо своему секретарю.
– Что ж, пойдем, – Дэн пошел к двери, я следом. – Как только в СМИ узнают, поднимется шумиха. Пока еще ничего не утекло. Мы попытаемся как можно дольше сохранить дело в тайне, но ты же понимаешь, что это только вопрос времени, пока они пронюхают. Уровень секретности понятен?
– Конечно, – кивнул я, хотя мне еще не приходилось работать с засекреченными случаями. У нас в городке редко случалось что-то настолько серьезное, мне обычно доставались дети после аварий или спортивных травм. Я не мог в этом признаться, но меня очень будоражила возможность быть причастным к такому необычному делу.
Мы вошли в лифт на другом конце коридора. В нем было много народу, так что по пути на третий этаж мы молчали. Там Дэн открыл дверь и жестом показал мне выходить.
– Что она здесь делает? – спросил я. На третьем этаже отделение неврологии, здесь лежат пациенты после инфарктов и инсультов.
– Здесь ее никому не придет в голову искать, – сказал он.
– Ты о репортерах?
– Репортеров мы не боимся, их легко не пускать. Мы пытаемся уберечь ее на случай, если тот, кто сделал с ней все это, вернется и будет ее искать. Мы не знаем, кто нанес ей травмы и в безопасности ли она теперь. Мы даже не знаем, кто она такая.
Она говорит, что ее зовут Джейни, но кто знает. Она могла и придумать имя. Ее могли похитить. Постепенно мы узнаем больше.
Дэн на ходу кивал медсестрам, бегающим по отделению. Двое полицейских в форме стояли у двери в середине коридора. Дэн подошел к ним и показал удостоверение сотрудника. Я сделал то же самое. Он обернулся, посмотрел на меня и открыл дверь.
– Соберись, – сказал он.
Он зашел, и меня охватила волна печали, когда я увидел крошечного ребенка на кровати. К этому зрелищу я не был готов. Дэн сказал, что речь о маленькой девочке, но ребенок на кровати выглядел на год с небольшим. Ручки и ножки у нее были очень тонкие, казалось, они не выдержат ее, если она попытается встать. Живот вздувшийся, а голова слишком огромная по сравнению с крошечным тельцем, казалось, она не сможет ее удержать. Она была почти лысая. Только короткие клочки блондинистых волос там, где и волос быть не должно. Она посмотрела на нас глазами самого чистого голубого цвета, какие я только видел.
– Привет. – Ее губы изобразили подобие улыбки, открывая гнилой передний зуб.
– Привет, Джейни, – Дэн подошел к кровати и склонился над девочкой.
Она протянула руки.
– Обнимемся?
Он наклонился и аккуратно обнял ее, словно боялся повредить. Она вцепилась в его халат. Дэну было явно не по себе.
– Мне нравится, как ты пахнешь, – тихо, почти шепотом сказала она.
Девочка не отпускала его, так что Дэн обернулся ко мне и жестом подозвал поближе. Я обошел одну из медсестер и вошел в поле зрения девочки.
– Привет, Джейни. Меня зовут Кристофер. Я буду тебя лечить, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Я помогу тебе.
Она отпустила Дэна и протянула руку ко мне. Ногти у нее были длинные и очень грязные. Пальцы скрючены так, что она не могла взять меня за руку.
– Привет, – задумчиво сказала она. – Вы меня вылечите?
Я кивнул:
– Да, солнышко. Обещаю.