Мария Згурская
50 знаменитых загадок Средневековья
Но вскоре де Саси отверг предположение, что низариты использовали гашиш, чтобы ввести фидаев в состояние, необходимое для совершения публичных убийств. Долгое терпеливое выслеживание жертвы и использование любой удобной возможности для совершения убийства исключает применение любого наркотика в качестве одномоментного стимулятора. Сегодня считается, что враги намеренно уподобляли низаритов наркоманам, подчеркивая низменность и иррациональность их действий.
Но все же гашиш имел место в подготовке фидаев на этапе «предварительной обработки» – для создания осязаемых райских видений фидаи должны были проникнуться мыслью, что рай есть и он доступен после выполнения воли Горного Старца. Мусульманские авторы были уверены, что фидаи должны были проходить какую-то особую подготовку. Ибн-ал-Джаузи писал, что Хасан ас-Саб-бах приглашает к себе простака и кормит его орехами, кориандром и медом, чтобы стимулировать его умственные способности. Затем Хасан рассказывает ему о страданиях семьи пророка, напоминает, как харииты (одна из ранних исламских экстремистских сект) приносили свои жизни в жертву, сражаясь с врагами, и говорит собеседнику, что тот должен по крайней мере столь же охотно пожертвовать жизнью за истинного имама.
Историк Абдель Рахман из Дамаска в своем труде «Искусство лжи» описывал еще один способ обмана последователей и запугивания врагов. В одном из залов Аламутской крепости над скрытой в каменном полу ямой было установлено большое медное блюдо с аккуратно вырезанной по центру окружностью. По приказу ас-Саббаха один из хашишинов прятался в яме, просовывая голову через вырезанное в блюде отверстие, так что со стороны, благодаря искусному гриму, казалось, будто она отсечена. В зал приглашали молодых адептов и демонстрировали им «отсеченную голову». Неожиданно из темноты появлялся сам ас-Саббах и начинал совершать над «отсеченной головой» магические жесты и произносить на непонятном языке таинственные заклинания. После этого «мертвая голова» открывала глаза и начинала говорить. Ас-Саббах и остальные присутствующие задавали вопросы относительно рая, на которые «отсеченная голова» давала более чем оптимистические ответы. После того как приглашенные покидали зал, помощнику ас-Саббаха отрубали голову и на следующий день выставляли ее напоказ перед воротами Аламута.
Или другой эпизод: доподлинно известно, что у ас-Саббаха было несколько двойников. На глазах у сотен рядовых хашишинов двойник, одурманенный наркотическим зельем, совершал показательное самосожжение. Таким способом Старец горы якобы возносился на небеса. Каково же было удивление хашишинов, когда на следующий день ас-Саббах представал перед восхищенной толпой целым и невредимым.
Неизвестно, так ли все было или это пропаганда врагов, но желающих вступить в братство исмаилитов было немало. Из них отбирались только самые убежденные. Ас-Саббах сделал процесс вступления в орден очень сложным. Примерно из двухсот кандидатов к завершающей стадии отбора допускали максимум пять-десять человек. Перед тем как попасть во внутреннюю часть замка, кандидату сообщалось о том, что, если он приобщится к тайному знанию, обратного пути из ордена у него не будет.
Одна из легенд гласит о том, что ас-Саббах, будучи человеком разносторонним, имевшим доступ к разного рода знаниям, не отвергал чужого опыта, считая его желанным приобретением. Так, при отборе будущих террористов он воспользовался методикой древних китайских школ боевых искусств, в которых отсеивание кандидатов начиналось задолго до первых испытаний. Молодых юношей, желавших вступить в орден, держали перед закрытыми воротами от нескольких суток до нескольких недель. Только самые настойчивые оставались у ворот, и их приглашали во внутренний двор. Там их заставляли несколько дней впроголодь сидеть на холодном каменном полу, довольствуясь скудными остатками пищи, и ждать, порой под ледяным проливным дождем или снегопадом, когда их пригласят войти внутрь дома. Время от времени на внутреннем дворе перед домом ас-Саббаха появлялись его адепты из числа прошедших первую степень посвящения. Они всячески оскорбляли, даже избивали молодых людей, желая проверить, насколько сильно и непоколебимо их желание вступить в ряды хашишинов. В любой момент молодому человеку позволялось подняться и уйти восвояси. Лишь прошедшие первый круг испытаний допускались в дом Великого Владыки. Их кормили, отмывали, переодевали в добротную, теплую одежду… Для них начинали приоткрываться «врата иной жизни».
Ряды также пополнялись за счет детей, которых покупали у нищих родителей и воспитывали в духе абсолютной преданности и беспрекословного повиновения. Ученик давал клятву, что никогда не предаст «братьев», не изменит тайным заповедям, открытым ему. Его тщательно проверяли и лишь после этого решали, станет ли он проповедником, тайным агентом или пополнит ряды смертников. Для того чтобы успешно выполнить задание, требовалось долго готовиться. Фидаи изучали иностранные языки, актерское мастерство, искусство изменения внешности. В зависимости от поставленной задачи они меняли вероисповедание, становились дервишами, солдатами, торговцами, лекарями и даже монахами, проникая в самые охраняемые дворцы и замки.
Среди историков и сегодня основным предметом дискуссий остаются два вопроса: справедливо ли обвинять в том или ином убийстве исмаилитов и в чьих интересах совершались эти злодеяния? «За исключением редких случаев, мы никоим образом не можем быть уверены, что каждое отдельное убийство было в действительности делом рук исмаилитов, так как те же методы борьбы пользовались успехом и среди их противников. И даже в тех случаях, когда низариты открыто брали на себя ответственность за злодеяние, они могли поступать так исключительно из политических соображений», – писал выдающийся исследователь истории низаритов Маршалл Ходжсон. Случай с убийством маркграфа Конрада Монферратского, описанный выше, – яркий пример подобных сомнений. Историки могут спорить, осуществили ли ассасины это убийство в силу тех причин, о которых написал в письме герцогу Австрийскому Старец горы, или они действовали по наущению короля Англии, с которым ас-Саббах заключил соглашение.
Однако в любом случае «цивилизационной» подоплеки в практике убийств не было. Убийства представлялись низаритам эффективным способом ведения политики, не более того. Со многими христианскими правителями они поддерживали вполне дружеские отношения. Историки полагают, что в один момент сирийские низариты по договоренности с орденом тамплиеров готовы были даже перейти в христианство. Король Иерусалима Анри граф Шампанский (1166–1197), которого по распространенной, но ошибочной версии сделали очередной жертвой ассасинов, не только не погиб от их руки, но и удостоился в 1194 году торжественного приема в свою честь в горной крепости Масйаф, центре сирийских низаритов. Там преемник Хасана ас-Саббаха, очевидно, демонстрируя дружеское участие в делах молодого христианского короля, предложил ему свои услуги, смысл которых сводился к устранению его врагов в порядке личного одолжения. В разное время низариты заключали тактические союзы и с суннитами, и с ортодоксальными шиитами, и с христианами, а на последнем этапе своего существования – и с монголами.
Хасан ас-Саббах умер в 1124 году в возрасте около 90 лет. Смерть основателя братства практически не повлияла на его дальнейшую судьбу, настолько продуманной и четкой была его структура. Последователи и преемники «горного старца» расширяли территорию влияния, захватывали и строили новые крепости. Между 1090 и 1256 годами в Аламуте сменилось восемь повелителей. Трое первых, возглавлявшие низаритов с 1090 по 1162 год, утвердили низаритскую общину в роли независимой силы: была предпринята неудачная попытка свержения суннитской власти в Иране.
Во второй период, с 1162 по 1210 год, низаризм подвергся радикальной перестройке со стороны имамов, которые отвергли мусульманское общество в целом и замкнулись в рамках собственного духа и учения, стремясь обрести внутренний мир и спокойствие с опорой на оригинальное эзотерическое толкование исламских ценностей.
В завершающий период, с 1210 по 1256 год, эта попытка потерпела полный провал, и низариты устремили все свои усилия на достижение другой цели: они пожелали влиться в суннитское общество как одно государство среди множества прочих держав. Это была последняя попытка выжить политически и организационно. К 1256 году иранские крепости низаритов были разрушены монгольскими войсками под предводительством Хулагу-хана. Монголы расправились с ассасинами. «От них не осталось более и следа», – радостно отметил историк Джувейни, пребывавший на службе у монгольских ханов. А в 1273 году укрепления в Сирии были уничтожены мамлюкским правителем Бейбарсом I. После того как были разрушены горные цитадели, сдавшиеся гарнизоны были поделены между монгольскими военачальниками. Однако вскоре пришел приказ уничтожать всех исмаилитов без разбора. Началось их поголовное истребление. В Кухистане монголы окружили 80 тыс. человек и перебили всех. Суннитские вожди и привезенные монголами ученые с любопытством обследовали уникальную библиотеку Аламута, прежде чем предать ее огню. Не следует думать, что ожесточенность монголов была обусловлена какой-то особой ненавистью к низаритам. Два года спустя участь Аламута разделил Багдад, который был восстановлен только в XX веке, а в начале XXI чуть было вновь не был разрушен.
Но секта исмаилитов уцелела, хотя с XIII по XIX век исмаилитская община находилась в рассеянии. Когда в 1841 году имам Ага Хан I вместе со своими единомышленниками навсегда покинул Иран, его последователи остались без руководства. Это привело к распаду многих исмаилитских общин. Центр имамата был перенесен из Ирана в Британскую Индию, где имам пользовался поддержкой государства.
Сейчас потомки исмаилитов-ассасинов мирно живут в Восточной Африке, Индии, Пакистане, Иране, а также составляют большинство населения Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана. Но методы, использовавшиеся древними ассасинами, живы и поныне. и сегодня мусульмане-фундаменталисты убивают ради того, чтобы побыстрее оказаться в раю, обещанном тем, кто примет смерть мученика за веру.
Ересь альбигойцев
В истории человечества есть немало страниц, которые со временем обросли тайнами и легендами, до сих пор будоражащими воображение. Плодотворнейшей почвой для всякого рода легендарности и таинственности, бесспорно, является существование различных течений, противостоящих официальным церковным догматам. Различные тайные общества, еретические течения и мистические доктрины порождают желание разгадать их загадки.
Со школьной скамьи мы помним, что самым, пожалуй, мрачным институтом в системе средневековой католической церкви была так называемая святая инквизиция. В ее истории немало мрачных тайн. Но каковы обстоятельства зарождения этой зловещей организации?
В действительности история инквизиции неразрывно связана с трагедией, разразившейся на юге Франции в начале XIII века. В огне крестового похода против катаров (больше известных под названием альбигойцев) – последователей ереси, охватившей на рубеже XII–XIII веков восток Пиренейского полуострова, юг Франции, Северную и Центральную Италию, – выковался механизм уничтожения идейных противников средневековой духовной монополии.
Сложно не согласиться с тем, что феномен ереси катаров-альбигойцев все еще плохо известен широкой публике. Однако он представляет собой во многих отношениях уникальное явление в западной истории. Катары… Кто же они? Маги – колдуны? Хранители сокровенных тайн человечества? А может быть, это люди, осмелившиеся по-иному, не так, как того требовала официальная церковь, взглянуть на сущность мироздания?
Есть мнение, что «альбигойская ересь» была одним из первых политических движений в средневековой Европе – из разряда тех, которые в XX веке назовут сепаратистскими.
Сочинений на тему ереси альбигойцев много, однако дело сильно затрудняет то, что большинство из них включает значительную долю бездоказательных измышлений, либо принадлежащих непосредственно авторам, либо почерпнутых последними из народного фольклора. Между тем, подлинная история катаров достойна не только интереса, но, возможно, и восхищения. Она вряд ли нуждается в приукрашивании.
Сам термин «катары» – греческого происхождения, в переводе его можно истолковать как «чистые», или «просветленные». По мнению ряда исследователей, катаризм в форме учения попал в Западную Европу либо с Балкан, либо из Святой земли – Палестины, причем носителями этих идей выступали купцы, путешественники, паломники, ученые, возможно, даже рыцари-крестоносцы, возвращавшиеся из поездок и походов на Ближний Восток.
По всей вероятности, катаризм сформировался на базе еще более древнего учения – манихейства. Оно возникло в Персии, на территории современного Ирана. Само название происходит от имени создателя религиозной доктрины – мистика-проповедника Мани (216–276). Последний утверждал, что основу мироздания составляет борьба двух начал: доброго и злого. Человечество издавна является одним из важнейших объектов вечного космического поединка. В самом человеке удивительным образом сопряжены и Добро – человеческая душа, и Зло – материальная телесная оболочка. Задача праведного человека, по мнению Мани, – во что бы то ни стало порвать с материальным миром. Проповедник увлек за собой множество последователей. Его учение распространилось далеко за пределы Ирана. Однако пророк не смог порадоваться успеху своего дела: он был казнен. Но зерна учения и после смерти основателя продолжали давать обильные всходы, сторонники дуализма появились и в Европе.
На юге Франции, в Провансе и Лангедоке, последователи Мани – катары предприняли попытку создать организацию, влияние и мощь которой грозили уничтожить могущество католической церкви сразу в трех ипостасях:
во-первых, как монополиста в области вероисповедания; во-вторых, как величайшего коллективного феодала; в-третьих, в качестве самой могущественной в средневековой Европе политической организации, способной действовать без каких-либо ограничений во всех странах католического мира. На первый взгляд, ситуация в Лангедоке в конце XII века представляется уникальной. Земли между реками Рона и Гаронна издавна славились светскими традициями, образованностью, жизнелюбием местного населения. Еще с римских времен здесь процветали литература и искусство. Жители приморских городов снискали славу удачливых и смелых купцов; провансальское рыцарство отличалось утонченностью манер и доблестью. Тем не менее, это пышущее оптимизмом общество стало почвой для крайне аскетического учения.
Что же произошло? Неужели игра судьбы? Случайность или происки неких тайных сил?
Случайность – вряд ли, в этом случае катары не смогли бы снискать широкой поддержки во всех слоях общества. Что касается второго предположения, то здесь следует признать существование определенных сил, которые обеспечили катаризму последующее триумфальное шествие. Как ни странно, подобной силой стала… сама католическая церковь. Ее представители – как высшего, так и низшего звена – зачастую потворствовали своим далеко не духовным чаяниям. До нашего времени дошли песни провансальских трубадуров, в которых бичуются пороки католических монахов и епископов: в них нашли отражение алчность, разврат, лицемерие, пренебрежение пастырскими обязанностями. Местные буржуа и гордые феодалы не желали терпеть подобного соседства, тем более они не желали безропотно сносить разнообразные церковные поборы.
Не последнюю роль в процессе распространения ереси сыграла давняя традиция веротерпимости, утвердившаяся здесь еще с римских времен. Крупные местные феодалы, такие как графы Тулузские, Фуа, Комменж, рассматривали покровительство инакомыслию как проявление собственной независимости от французской короны.
Ко всему прочему, катарская церковь имела в глазах прижимистых лангедокцев значительный плюс: она была чрезвычайно дешевой. Ее адепты не требовали внушительных пожертвований, не строили пышных храмов.
Наконец, искреннюю симпатию у современников вызывала сама подвижническая жизнь проповедников нового религиозного движения.
Что же представляла собой эта великая «неистребимая ересь катаров» (другое ее название – «альбигойская» – происходит от одного из ее центров на французском юге – города Альби)? Наши скудные знания о религиозных представлениях катаров-альбигойцев основываются на материалах инквизиционных допросов и на редких, часто неполных, произведениях самих «еретиков». Ядро веры составляли положения, близкие взглядам азиатских манихеев-дуалистов.
На рубеже новой и старой эры на Востоке с завидной регулярностью появлялись оригинальные философские системы и рождались новые религиозные воззрения (в том числе и христианство). При стабильной ситуации и отсутствии контактов на межэтническом и межконфессиональном уровне новые учения, вероятно, привели бы всего лишь к возникновению изолированных сект типа иудейской общины ессеев. Однако завоевательные походы Александра Македонского, последовательная и неумолимая экспансия Рима, бурное развитие международной торговли привели в движение огромные массы людей, и это имело далеко идущие последствия. Римляне попадали на чужбину в составе армий завоевателей, обитатели Восточного Средиземноморья и Малой Азии – в качестве рабов, многих свободных людей увлекала вперед погоня за выгодой, но были и те, кто совершал далекие путешествия в поисках тайных знаний и Истины.
Все это приводило европейцев к знакомству с эзотерическими воззрениями чуждых народов, а мистическая окраска восточных мифологических систем не только не отталкивала неофитов, но способствовала повышению их привлекательности и популярности среди завоевателей. Римляне были исключительно веротерпимы: богов завоеванных ими народов они немедленно включали в свой пантеон, и часто те имели в самом Риме не меньше поклонников, чем традиционные боги Олимпа (например, египетская богиня Исида или персидский бог Митра).
Христиане стали печальным исключением из правил: отказ признать богом правящего императора обрекал их на преследование римских властей. Бурные контакты победителей и покоренных народов имели своим неизбежным следствием появление новых синтетических философских систем, в которых тезисы иудейской Библии подвергались переосмыслению с позиций античной философии, а ученые раввины, оперируя понятиями и положениями своих оппонентов, пытались соединить ветхозаветную мифологию с учениями греческих стоиков, платоников и пифагорейцев. Так возникали многочисленные гностические течения христианства.
В Ктесифоне в семье последователей одной из таких сект («крестильников») и родился Мани (около 210 года н. э.). Будущий пророк был воспитан в атмосфере мистики и религиозного фанатизма, в молодости принимал участие в таинствах, посвященных персидскому богу Митре, а позже стал христианским пресвитером. Изучив современные ему философские системы, Мани сделал первую попытку создания собственной доктрины и под именем Параклеита начал проповедовать при дворе персидского царя Спора (Шапура I). Затем он совершил путешествие в Индию и Китай, где познакомился с даосскими и буддийскими представлениями о мире. На обратном пути Мани попал в плен, но был выкуплен богатой вдовой. Отсюда происхождение прозвища, которое получили последователи нового пророка, – Дети вдовы. Результатом этого путешествия стала новая философская система, представлявшая собой синтез христианства с буддизмом и зароастризмом.
Дьявол в учении Мани признается силой, по могуществу равной Богу, его диалектической противоположностью, необходимой для существования Вселенной. Бог и дьявол сражаются за господство над миром, душа и тело человека являются полем этой великой битвы. Состоящая из света душа устремлена к Богу, но тело его тянется к дьяволу. Целью человеческого существования Мани объявил постепенное освобождение божественной сущности (души) от пут материи посредством самоотречения и воздержания. Христос же не является ни Богом, ни человеком, Он – ангел, явившийся, чтобы указать единственный путь к спасению через полное отрешение от материального мира. Прекрасный, сотканный из света облик Христа окружает и терзает беспросветный мрак. Эта скорбь божественного начала и является символом крестной муки, которую, конечно, не мог испытывать принявший человеческий образ бесплотный Ангел. Поэтому крест был для Мани не символом искупления, а орудием позорной казни, подвергнуться которой состоящий из света Христос не мог по определению. Крещение Мани объявил не имеющим смысла и бесполезным: ведь производится оно над несмышлеными детьми и потому не предохраняет от будущих грехов.
В конце IV века манихеи появились в Испании, столетием позже – в Византии, где их называли павликианами. Однако жестокие гонения заставили манихеев уйти в подполье. Несколько веков спустя они вновь вышли на свет в Болгарии и Чехии. Там они приняли имя богомилов. В XI веке проповедники с Востока принесли манихейскую ересь в Ломбардию, Аквитанию, Прованс и Лангедок, оттуда идеи катаров («чистых») проникли в Орлеан и Фландрию.
Подобно своим историческим предшественникам-манихеям, катары утверждали, что весь материальный мир есть порождение
Демиурга (Сатаны) – Бога Зла. Бог добр, он не мог быть создателем столь несовершенного и порочного мира. Лишь невидимая человеческая душа – творение Доброго Бога, но она томится в оковах телесной оболочки, заключенная в нее опять же Дьяволом. Путь из неволи, по мнению еретиков, указал Христос. Не случайно сами катары называли себя «добрыми христианами», особо почитали Евангелие от Иоанна, послания апостола Павла, главной своей молитвой считали «Отче наш».
Еретики осмеливались утверждать, что Христос не является ни Сыном Божьим, ни настоящим человеком. Он – ангел, пришедший указать людям путь к спасению через полное отвержение всех связей с материальным миром. Поэтому, по их мнению, люди не могли причинить ему физического вреда, а значит, и распятия никакого не было, а Евангелие – вымысел чистой воды. Разумеется, альбигойцы отрицали и непорочное зачатие Девы Марии, которую вообще считали существом бесполым, как и всех святых.
Катары призывали: во имя жизни вечной следует пренебречь потребностями бренного тела. Они осуждали культ креста, который был в их глазах лишь орудием позорной пытки, не признавали Воплощения и Воскресения Христова во плоти, отвергали крещение водой, признавая крещение светом, не верили, что во время причастия хлеб превращается в тело Господне.
Таким образом, катаризм отвергал основные постулаты католической доктрины, содержащиеся в «Символе веры».
Что же касается самого института католической церкви, то он, как и всякое другое творение этого мира, признавался еретиками порождением Сатаны. По той же причине катары отвергали многие общепринятые нормы. Всякий труд объявлялся напрасным, поиск материальных благ – никчемным и даже опасным. В стремлении к материальным благам человек обрекает свою душу на очередное воплощение, но уже в другом теле; это значит, что душа лишается вечного блаженства и вновь претерпевает мучения этого мира.
Еретики были чрезвычайно воздержанны. Согласно наставлениям по их розыску, которые давались инквизиторам, катаров можно было определить по бедной темной одежде и истощенной фигуре. Альбигойцы отвергали брак, поскольку следствием его является умножение телесных оболочек – тюрем для бессмертных душ. Это положение еретического вероучения стало пищей для воспаленной фантазии монахов-инквизиторов. Те инкриминировали катарам «свальный грех», содомию (гомосексуализм), принуждение женщин к совершению абортов. Впрочем, такие же обвинения звучали в адрес почти всех сект. Более того, документы процессов свидетельствуют, что еретики, в массе своей, отличались чистотой нравов и оправдывали название своего братства.
О ритуалах альбигойцев известно немного. По всей видимости, сведения о них погибли в огне костров инквизиции вместе с их хранителями. Мы знаем, что главный обряд назывался Consolamentum (Утешение). Получивший Сonsolamentum объявлялся либо «утешенным», либо «облаченным». Инквизиторы особо охотились за такими, называя их «совершенными еретиками». По ходу обряда уже получивший «утешение» налагал руку на голову вновь посвящаемого и произносил соответствующую молитву. Тем самым дух новообращенного получал возможность впредь не воплощаться в телесной оболочке.
«Совершенным» запрещалось есть все продукты животного происхождения, кроме рыбы. Причиной такого отношения к животным была уверенность альбигойцев в том, что души людей после смерти переселяются в животных.
Обряд Consolamentum проводился днем в ясную погоду или в ярко освещенном помещении. Подобно манихеям Персии, катары рассматривали свет как проявление Бога Добра. Перед смертью все альбигойцы получали от «совершенных» обряд Consolamentum, перед которым они должны были непременно разорвать узы брака, если дьявол попутал вступить в него. А уж если предсмертное утешение получал «совершенный», то он должен был дать клятву, что никогда не касался женщины. «Облаченный» был обязан вести крайне аскетичный образ жизни. Поэтому многие принимали утешение на смертном одре. Известны случаи, когда принявшие Consolamentum в состоянии тяжелой болезни, в предвидении скорой смерти, неожиданно поправившись, сознательно умерщвляли себя: одни доводили себя до голодной смерти, другие добивались смертельного переохлаждения, растягиваясь на холодных каменных плитах после долгого сидения в горячей ванне.
На рубеже XII–XIII веков на юге Франции катары несмотря на то, что сами осуждали существование католической церкви, создали собственную «антицерковь». Катарское духовенство состояло из «совершенных» мужчин и женщин. Часто на дорогах Прованса можно было встретить двух бредущих бедно одетых путников. Они были истощены долгими постами и тяготами путешествия; лишь глаза лучились какой-то неземной радостью.
Дар убеждения был присущ проповедникам катаров, ибо они сами были доказательством правоты своего учения. Им удавалось донести сложные богословские положения до сердца и неграмотного виллана (крестьянина), и умудренного знаниями образованного горожанина. Силы внушения альбигойцев опасались даже самые стойкие и неподатливые католики. Один монах-инквизитор сказал, что он согласился бы лучше пробыть целый год между пятью сотнями чертей, нежели четырнадцать дней в доме, где есть хотя бы один катар. Суровая жизнь миссионеров редко перемежалась короткими периодами отдыха в мужских или женских молельных домах. Но и там «добрые христиане» оставались подлинными аскетами, проводя дни в постах и молитвах.
В XII веке в Европе сформировалась иерархия катаров. Их церковь имела свою структуру. В южной Франции к началу XIII века было, по крайней мере, три диоцеза (епархии): Тулузский, Каркассонский и Альбигойский. Уже в 1167 году в городе Сен-Феликс-де-Караман состоялся катарский собор, упорядочивший деятельность «антицеркви». Во главе каждого диоцеза стоял епископ из числа старцев – уважаемых пожилых «совершенных». Епископу в управлении помогали два священника, именуемые «старшим» и «младшим» сыновьями. Когда умирал епископ, его место занимал «старший» из сыновей, а «младший», соответственно, становился «старшим». Собрание старцев избирало нового «младшего сына» из своей среды. Следователи святой инквизиции верили в тайное существование катарского папы, резиденция которого, по смутным слухам, находилась где-то в Боснии. Однако бесспорных доказательств этого так и не было найдено. Никакие пытки не могли заставить еретиков дать по этому вопросу сколь-нибудь точную информацию. Вряд ли этот «папа» вообще существовал. Скорее всего, центральным органом «антицеркви» являлся собор епископов.
К концу XII века катаризм стал влиятельным религиозным движением. Раймонд V граф Тулузский писал: «Она (ересь) проникла повсюду, она посеяла раздоры во всех семьях, разделив мужа и жену, сына и отца, невестку и свекровь. Сами священники поддались заразе, церкви опустели и разрушаются. Что до меня, то я делаю все возможное, дабы остановить сей бич, но чувствую, что моих сил недостаточно для выполнения этой задачи. Самые знатные люди моей земли поддались пороку. Толпа последовала их примеру, и ныне я не осмеливаюсь и не могу подавить зло».
Действительно ли альбигойская ересь была столь ужасна и представляла серьезную опасность для всей западноевропейской цивилизации? В этом случае у папы и крестоносцев на самом деле не было выбора и жестокие преследования еретиков были жизненно необходимы. Стоит рассмотреть влияние, которое оказала ересь катаров на жителей Лангедока, Прованса, Аквитании и Тулузы.
Аквитания, Лангедок, Прованс – в то время это были очаги просвещения и изысканной культуры, самые цветущие области Европы, резко выделявшиеся на фоне всеобщего фанатизма и невежества. Здесь появились первые певцы любви – трубадуры и менестрели. Герцоги Аквитании и графы Пуату вставали с трона, чтобы встретить «короля поэтов» – трубадура Бертрана де Вентадорн, простолюдина, сына то ли пекаря, то ли истопника. Здесь родился воспетый в рыцарских романах культ Прекрасной Дамы, лицезрея которую (опасный для официальной религии прецедент!), герой испытывал райское блаженство и рядом с которой не оставалось места даже для Бога.
Лишь позовите – и помощь подам
Из состраданья к вашим слезам!
Платы не надо – ни ласк, ни речей,
Даже обещанных вами ночей, —
обращался к Прекрасной Даме Пейре де Барджак. «Я не думаю, что Любовь может быть разделенной, ибо, если она будет разделена, должно быть изменено ее имя», – сказал Арнаут де Марейль. А в старофранцузском «Романе о розе» описан сказочный замок, стены которого увешаны эмблемами, разгадать смысл которых мог только истинный поэт – певец любви. Перед ним и открывались ворота замка. Наиболее полное отражение рыцарские идеалы получили в романах Кретьена де Труа (жил в Провансе во второй половине XII века) – «Рыцарь телеги, или Ланселот», «Персиваль, или Повесть о Граале» и другие. Это был пример, страшный своей привлекательностью, и возможность принципиально иного развития западноевропейской цивилизации – без торговли индульгенциями, без инквизиции, без охоты на ведьм и без костров, на которых сожгли Яна Гуса и Джордано Бруно.
