Макс Тенебр
Длань Ордена
Летний день клонился к закату, на лесной прогалине вокруг костра сидели трое солдат. Над костром на перекинутой через рогатины жерди кипел походный котелок. Форма всех троих была грязна, стеганые доспехи продраны во многих местах, впрочем, нигде не было видно бурых пятен, свидетельствующих о серьёзных ранениях.
– Надо идти в деревню, – устало сказал Рой, молодой русоволосый парень в стеганом доспехе лучника. Он сидел на земле слева от костра.
Гвэл – такой же молодой лучник, сидевший напротив него – без всякой нужды ворошил жердью угли в костре, никак не реагируя на сказанное.
Бран – третий солдат, лет на десять постарше их обоих, облаченный в кольчугу легкой пехоты, со снятым шлемом и кольчужными сапогами, сидел между ними и тихонько играл на простой деревянной дудке. Инструмент выглядел неказисто, будучи явно вырезанным самостоятельно, либо смененным у крестьян, что не мешало Брану вполне достойно выводить аккорды спокойной, слегка печальной мелодии. Услышав слова Роя, он прекратил играть, устало, но довольно твёрдо сказал:
– Мы это уже обсуждали. Если мы туда сунемся – нас объявят дезертирами.
Рой покривил лицо в негодовании, но промолчал. Гвэл всё так же безучастно ворошил угли в костре. Все трое были уставшие и голодные: сил на долгие споры не было. В котелке булькала жидкая похлебка из грибов и кореньев, собранных в лесу недавними деревенскими крестьянами – Роем и Гвэлом.
После паузы Бран всё же добавил:
– Битва…то, что лагеря нет, это ещё не значит, что всё герцогство разбито. Мы тут, все, относимся к его войску, вот и надо идти туда, где точно есть другие отряды. В Беренштадт.
После этих слов, с той стороны прогалины, куда падал взгляд Барана, раздался неожиданный шелест листвы и хруст веток – незнакомец в полном тяжелом доспехе с закрытым забралом, ведущий доспешного коня в поводу, вышел из-за деревьев. Воинских знаков различия на нём не было, но по всему своему облику и доспеху это был рыцарь или состоятельный простолюдин, способный позволить себе подобное облачение. Рой, испугавшись, попытался дотянуться до лука и стрел, лежащих рядом на земле, но получил чувствительный пинок от незнакомца. Согнувшись, он всё же увидел, что тот успел отбросить колчан на несколько ярдов. Гвэл встрепенулся, бросил жердь и повернулся в сторону своего лука, но тут раздался голос незнакомца:
– А ну тихо, деревенщины!
Неуловимым движением он вытянул длинный меч из ножен. Рой моментально осознал, что незнакомец мог единым взмахом полоснуть их с Гвэлом по горлу, и стёганный доспех не остановил бы его. Всё это время Бран не шевелился, молча изучая фигуру в доспехах.
– Вот так-то, не трепыхаться! – прорычал он. – Было бы мне надо, давно вас всех перебил бы!
Всё так же, с мечом в руках, не поднимая забрала, он обвел всех троих взглядом затем, убедившись, что троица не делает резких движений, быстро попятился к коню, убрал меч и залез в седло.
– Негоже мне стоять, когда деревенщины сидят, – насмешливо бросил он, откинув забрало. – Ваши споры слышны на всю округу, и мне есть что добавить. Этот вот, с дудочкой, несомненно прав. Если вы прыснете по деревням, то вас тут же запишут дезертирами. Даже в родной деревеньке вам уже рады не будут. И спрятаться не удастся: в Беренштадте есть Шар, и есть Мастер, ловкий с этим Шаром. Ради вас, троих олухов, никто б не стал этим заниматься – дело это чреватое, смотреть в Шар…Но они захотят узнать, как прошла битва, и где сейчас войско; и Шар послушно покажет всех: сдохших, раненых, сбежавших. И не просто покажет, но поставит на вас клеймо, что будет для Поисковой Дружины горящим факелом в безлунную ночь. Когда Дружина вас найдёт, потащат вас обратно, закованных в колодки, а будете драться – перебьют насмерть.
На вид ему было лет тридцать, вытянутое правильное лицо, тонкий нос и опрятная недлинная борода, модная среди знати в последние года составляли разительный контраст с видом солдат. Говорил он теперь не очень громко, с отчётливо выраженными презрением и насмешкой.
– Простите, милорд, не знаю вашего имени, – вежливо заговорил Бран, – но не похоже, что вы из нашего начальства. Почему судьба деревенщин волнует вас?
– Обращайся ко мне милорд Морфольк, – тем же тоном ответил рыцарь. – Да, сейчас я не воинский начальник, но для вас, висельники, слово дворянина – закон. К тому же когда это слово полностью соответствует вашему уставу.
Надменно оглядев их, он добавил:
– Как вы видите, я сейчас один, без свиты. Еду я также в Беренштадт – вот и поедем вместе. Послужите мне немного, не бесплатно, а там глядишь и в городе пригодитесь.
Он снял притороченный к седлу бурдюк, отпил глоток, и, завязав его обратно, кинул троице под ноги.
– Это задаток, вино. Пейте, завтра по рассвету идем к Тракту. Ночевать я буду отдельно, за мной не ходить.
Он скрылся в лесной чащобе.
Первый раз Рой пил вино два дня назад – в погожий июньский день перед своим первым сражением. В деревне, где он жил, вина не было отродясь: виноград не рос на их почвах, на ярмарках его продавали за серебро или даже золото – приходилось довольствоваться брагой, которую можно сделать самим.
Вино не было похоже на брагу, а главное – оно притушило страх и волнение. Рой отлично стрелял из лука, с малых лет бил мелкого зверя по лесам – по закону крестьяне не могли охотиться, но рыцарь, которому принадлежали деревни в их округе, закрывал глаза, на мелкие прегрешения, понимая, что иначе крестьяне просто издохнут с голода – однако он никогда не стрелял в людей. Два месяца муштры в отряде научили его стрелять в шеренге и прочей войсковой премудрости, но определённые вещи требовали опыта.
“Ваше дело быстро стрелять! Время на прицеливание не тратить! Положил на тетиву, дождался очереди, выпустил стрелу в сторону врага – свалил назад, там наложил новую стрелу! – он вспомнил слова сержанта, – А если дело будет к рукопашке – будем отступать, но не драпать, отстреливая самых ретивых!”
Он не видел всех войск, перемещающихся на огромном безымянном поле, но понимал: их отряд расположен удачно – холм, хоть и невысокий, но ни пешему ни конному быстро не забраться – опасаться нужно только таких же лучников противника. Вдобавок солнце ещё несколько часов будет бить врагам в глаза.
Когда отряд легкой пехоты противника оказался достаточно близко, разрываемый с другой стороны герцогской конницей, сержант скомандовал атаку. Не было уже ни паники ни волнения; казалось, он стал частью одного большого механизма, утратил на время свободу воли: выпускал стрелы одновременно с соседями слева и справа по шеренге, отбегал с ними назад, брал новую стрелу, вставал в строй и так опять и опять…Стрелять было не страшно: он не видел лиц врагов, закрытых шлемами, в какой-то момент просто перестал думать о них как о людях, выпуская стрелы в их сторону, но все же замечая, что время от времени те падали – от его стрел или нет он не знал.