Максим Горький
Каин и Артём
Думал – жалею, ан выходит – так это, один обман. Совсем я не могу жалеть.
– Потому что я – жид? – тихо спросил Каин.
Артём сбоку посмотрел на него и сказал:
– Что – жид? Мы все – жиды пред господом…
– Так почему? – тихо спросил Каин.
– Да не могу! Понимаешь, нет у меня жалости к тебе… Ни к кому нет… Ты это пойми… Другому бы я и не сказал этого, а просто бы р-раз ему по башке! А тебе говорю…
– «Кто восстанет за меня против злобствующих? Кто постоит за меня против лиходеев?» – тихо спросил еврей словами псалма.
– Я – не могу! – отрицательно мотнул головой Артём. – Не жаль мне тебя… А за то – я лучше заплачу деньги…
– «О, мстящий боже! Предвечный бог возмездий, воссияй, вознесись, судия земли…» – молился Каин, съёжившись в маленький комок.
Летний вечер был тих и тёпел. Грустно и ласково отражала вода реки лучи заката. С обрыва на Каина и Артёма упала тень.
– Ты подумай, – убедительно и грустно говорил Артём, – какая моя задача теперь? Ты вот этого не понимаешь… а я – я должен за себя стать… они меня как избили? Помнишь?
Он скрипнул зубами и завозился на песке, а потом лёг на спину, протянув ноги к воде и закинув руки за голову.
– Я теперь всех их знаю…
– Всех? – спросил Каин убито.
– Всех! Теперь я начну с ними расчёт… И ты мне мешаешь…
– Чем я могу мешать? – воскликнул еврей.
– Не то, чтобы мешать, а такое дело – озлобился я против всех людей. Вот оно что…
Ну и, стало быть, ты мне теперь – лишний. Понял?
– Нет! – кротко объявил еврей и тряхнул головой.
– Не понимаешь? Экой ты какой! Тебя жалеть надо – так? Ну, а я теперь не могу жалеть никого… Нет у меня жалости…
И, толкнув в бок еврея, он добавил:
– Совсем нет. Понял?
Наступило долгое молчание. Вокруг собеседников, в тёплом и пахучем воздухе, плавали всплески волн и какие-то глухие, охающие звуки, приносившиеся издалека, с реки, сонной и тёмной.
– Что же мне теперь делать? – спросил, наконец, Каин, но ответа не дождался, потому что Артём задремал или задумался о чём-то. – Как я буду жить без вас? – громко сказал еврей.
Артём, глядя на небо, ответил ему:
– А уж ты это сам подумай…
– Боже мой, боже мой!..
– Ведь это тоже не скажешь сразу – как жить, – лениво говорил Артём.
Сказав то, что хотел, он сразу стал ясен и спокоен.
– А ведь я знал это!.. Ещё тогда, когда шёл к вам, избитому, то уж знал, что не можете вы заступаться за меня долго…
Еврей умоляющими глазами посмотрел на Артёма, но не встретил его глаз.
– Вы, может быть, потому, что смеются они над вами за меня? – спросил Каин осторожно и чуть не шёпотом.
– Они-то? А что мне – они? – открыв глаза, усмехнулся Артём. – Ежели бы я захотел, то посадил бы тебя на плечи, да и носил по улице. Пускай смеются… А только ни к чему это…
Надо всё делать по правде… Чего в душе нет – так уже нет… И мне, брат, прямо скажу, – противно, что ты такой… Вот как выходит.
– Ах!.. Верно! Ну и что я теперь?! уходить?
– Иди, пока светло… Не тронут ещё пока! Ведь нашего разговора никто не знает…
– И вы не говорите никому, а? – попросил Каин.
– Ну – известно! А ты всё-таки не лезь мне на глаза часто…
– Хорошо, – тихо и грустно согласился еврей и встал на ноги.
– Тебе бы лучше в другом месте где торговать, – равнодушно сказал Артём. – А то тут – строго жизнь держат…
– Куда же я пойду?
– Ну уж… как знаешь…
– Прощайте, Артём.
– Прощай, брат!
И он, лёжа, протянул еврею руку и стиснул своими пальцами его сухие кости.
– Прощай. Не обижайся…
– Я не обижаюсь, – подавленно вздохнул еврей.
– Ну вот… Ведь этак-то лучше, сам посуди… Больно ты – не для меня товарищ…
Разве мне для тебя жить? Не идёт это…
– Прощайте!
– Ну иди…
Каин пошёл берегом реки, опустив голову на грудь и сильно сгорбившись.
Красавец Артём повернул голову вслед ему и через несколько секунд снова улёгся в прежней позе, лицом к небу, уже тёмному от близости ночи…
В воздухе рождались и таяли странные звуки. Река плескалась о берег однообразно, печально и тоскливо.
Каин, пройдя шагов пятьдесят, вернулся снова, подошёл к могучей фигуре Артёма, распростёртой на земле, и, остановясь перед ней, тихо и почтительно спросил:
– А может, вы иначе подумаете?
Артём молчал.
– Артём? – позвал Каин и долго ждал ответа. – Артём? Может, всё это так себе вы? – повторил еврей дрожащим голосом. – Вспомните, как я тогда вас… а? Артём?! Никто не пришёл, а я пришёл…
В ответ ему раздался слабый храп.
…Каин ещё долго стоял над силачом и всё всматривался в его безжизненно красивое лицо, смягчённое сном. Богатырская грудь вздымалась ровно и высоко, чёрные усы, шевелясь от дыхания, открывали блестящие, крепкие зубы красавца. Казалось, он улыбался…
Глубоко вздохнув, еврей ещё ниже склонил голову и снова пошёл по берегу реки. Весь трепещущий от страха пред жизнью, он шёл осторожно, – в открытых пространствах, освещённых луной, он умерял шаг, вступая в тень – крался медленно…
И был похож на мышонка, на маленького трусливого хищника, который пробирается в свою нору среди многих опасностей, отовсюду грозящих ему.
А уж ночь наступила, и на берегу реки было пустынно…
