В улицу въезжает коляска, запряжённая парой лошадей; в коляске – юнкер, дама, они встали, смотрят на удавленника, на толпу; юнкер смотрит так, как будто ищет и ждёт: когда и кому надо аплодировать? Бабы ведут под руки жену самоубийцы, она бьётся в их руках, боясь взглянуть на труп. Один из мужиков рассказывает юнкеру о происшествии; юнкер говорит даме своей:
– Оказывается, это – драма.
Внимательно и брезгливо наблюдая за женою самоубийцы, дама говорит:
– Но на сцене, в театре движения и жесты этой женщины были бы неестественны и даже неприличны.
– Разумеется. Вообще, это – люди для неприличных трагикомедий. Кучер, пошёл!
Едут дальше.
Отвлечённые появлением коляски, люди несколько успокоились. Какая-то женщина предлагает старосте воду в ковше, он, отстраняя её руку, сурово смотрит на жену самоубийцы, она – в стороне, среди женщин, издевающихся над нею. Староста шагнул вперёд, говорит мужикам:
– Отказываюсь от лугов в вашу пользу. Вижу – смутил меня дьявол.
Медленно уходит в дом; среди мужиков радостное удивление, один из них, указывая на самоубийцу, говорит:
– Не напрасно, значит, жизни решился.
Вечер. У ворот старосты – труп, покрытый рогожами или рядном [2]. Перед крыльцом – мужики, бабы, мальчишки. На ступенях крыльца – полицейский чиновник – становой пристав [3], сзади его – стол, за столом писарь пишет протокол допроса. Староста стоит пред полицейским, говорит, указывая на жену самоубийцы:
– Я её насильно заставил жить со мной, она не виновата…
Полицейский отдаёт приказ арестовать его; мужики берут старосту под руки, уводят. Полицейский грозит пальцем женщине, кричит на неё, она стоит, искоса глядя вслед арестованному; лицо её – тупо, но из глаз катятся слёзы.
Ночь. Изба для арестованных, полускрытая деревьями; в стене – маленькое квадратное окно, его снаружи перекрещивают две нетолстые железные полосы. У двери сидит и спит мужик-сторож, на коленях у него – палка. В окне показывается рука, пробуя крепость прутьев железа, разгибает, отрывает их, – появляется лицо старосты. Среди деревьев – женщина, с камнем в руке, она показывает старосте камень, указывая другою рукой на сторожа. Староста делает запрещающие жесты, лицо его скрывается, он выламывает косяк окна, расширяя его.