Нищие, в грязных и мокрых лохмотьях, окружали этих людей и, разбрызгивая грязь своей тяжёлой обувью, болезненно и назойливо ныли:
– Подайте Христа-а ра-ади…
– Копеечку за упокой её душеньки – пода-айте!
– Поминаючи усопшую…
– Фу, какие ненасытные! – кричала матушка, высовывая голову из-под зонта. – Да ведь вам уже подали… ведь получили вы по баранке… Ай-я-яй! Как вам не стыдно!
Понуро опустив головы, четыре лошади вздрагивали, стряхивая с себя воду, и покорными глазами косились на своих хозяев, ожидая привычного окрика или удара кнутом.
– Батюшка! – решительно воскликнул один извозчик, – желаете поехать за двугривенный?
– Пятиалтынный… – отрицательно качнул головой батюшка.
– Боже мой, какие…
Но прежде чем попадья кончила начатый упрёк, извозчик озлоблённо хлестнул лошадь кнутом и поехал прочь. Другие извозчики тоже задёргали вожжами…
– Ну, ладно! Ну – давай! – махнул рукой священник. – За двугривенный – давай! Садись, мать, на этого… полезай, отец дьякон! Садитесь все… Пошёл с богом!.. Стой, стой! А где… внук?
– Ай матушки! Где он? – пугливо воскликнула попадья.
– Извозчик, стой! Отец дьякон, а? Бабы, вы как же это? чего вы смотрите? – строго спрашивал священник.
Женщины, уже сидевшие на пролётках, стали слезать в грязь, растерянно бормоча что-то.
– Экий какой… шельмец! – угрюмо ворчал дьякон, тоже спрыгивая с пролётки. – У могилы остался, видно… Вы, отец Яков, поезжайте, не беспокойтесь, а я с Кириллом останусь… мы привезём мальчонку…