– Ну, чего же ты стоишь тут, Петрунька? – сказал дьякон, взяв его за руку. – А мы тебя ищем… все уже уехали. Пойдём…
– Куда? – тихо спросил мальчик.
– К отцу Якову… ты у него жить будешь теперь… ты не плачь… это воля божия.
Господь может прогневаться на тебя за слёзы твои… И опять же – ведь она старая была у тебя, бабушка-то, а все люди – смертны. Все умрут в час свой… и я и ты – все умрут!
Он вёл мальчика за руку и следил за тем, чтоб не потерять своих калош в грязи. Он хотел говорить ласково, но говорил озабоченно, потому что боязнь потерять калоши мешала ему быть ласковым с сиротой. Мальчик закусил губу, удерживая рыдания, разбуженные угрюмыми словами, и почти бежал за дьяконом, шагавшим широко и быстро.
– Ничего! – сказал дьякон, мельком взглянув в его лицо. – Отец Яков – хороший человек… ты будешь играть с Мишуткой и Зоей… заживёшь весело… да!
Мальчик представил себе Зою, смуглую и бойкую девочку с чёрными глазами. Она прыгает пред ним, показывая ему нос, и дразнит его, распевая злым голосом:
– «Рыжий от грыжи, рыжий от пропажи, рыжий свечи зажигать, рыжий трубы затыкать…»
– Я не люблю Зою… – печально сказал он.
– Ну, это пустяки!.. Полюбишь, в одной комнате жить-то будете…
– Я не буду…
– А… нельзя этого…
Мальчик тихо заплакал.
– Эх ты… сиротина! – вздохнул дьякон, глядя на него.
Когда дошли до извозчика, дьякон заботливо усадил его в ноги псаломщику и поощрительно сказал: