– Не уступит! – качнула головой девушка, – хоть бы я вся слезами изошла, – не сдаст он…
– Стало быть, тут и точка! Не выгорело наше дело, Палагея!.. Значит, не судьба!
– Так что же будет теперь? – тревожно и тихо спросила она.
– А чему быть? Пойду я на завод и буду там работать… Надоест, – подамся дальше куда-нибудь!.. Да… Вот те и прощай!
Она большими глазами взглянула на него и молча ткнулась лицом своим в его грудь.
Он обнял её одной рукой, взглянул, как её плечи вздрагивают, и задумчиво стал смотреть на спокойную воду реки, отражавшую их, как в зеркале.
– А… бывало, в мыслях-то, сколько раз я изображал себе всё это!.. Вот мы с тобой, стало быть, женаты и работаем вместе…
Он остановился, – может быть, потому, что ещё раз «изображал» себя женатым на этой девушке, прижавшейся к его груди, и работающим вместе с ней; а может быть, потому, что больше уже ничего не мог изобразить.
– Да… я, например, кошу, а ты гребёшь… Или я молочу, а ты веешь… Эхма! чёрт те возьми! Были бы у нас дети… и всё как следует… Корова, а то две… Тоже вот овцы…
Помыслишь вот этак-то, – даже весело станет…
Девушка громко взвыла, как воют деревенские бабы над умершими, близкими им.
– А ты не плачь, – спокойно сказал парень, прижимая её к себе, – что плакать? Это ни к чему…
– Стёпа ты мой… хороший ты мой! – шептала она сквозь рыданья.
А над ними печально кружились жёлтые листья ив, и вся река покрылась мелкой рябью от ветра, скользнувшего по ней.
– Ничего! – ободряюще говорил парень. – Это вот сначала только жалко тебе меня… ну, а потом привыкнешь. Вы, бабы, скоро привыкаете… Забудешь – и больше ничего! Ровно бы и не было меня…
– Стёпа! Не говори ты мне этих слов… Никогда я… никогда-то я не забуду тебя! Что я теперь без тебя? Как без сердца буду я жить!