Максим Волжский
Бойся желаний
В течение года в Иркутске находили убитых молодых женщин. Все девушки погибали от множественных ударов ножом; все пятеро перед смертью были изнасилованы.
Сыщики не сомневались, что почерк убийств был одинаков. Совершал нападение один и тот же человек. Полиция разыскивала серийного убийцу, прозванного Ангарским маньяком, но попался Андрей, в общем-то, случайно.
На первом же допросе Смирнов признался и в других преступлениях. Он оказался тем самым маньяком, насиловавшим перед смертью своих жертв. Оказался тем недочеловеком, который убивал девушек.
До суда Андрей не дожил. Его нашли в камере висящим на трубе отопления у потолка. Горожане шептались, что полицейские сами расправились с убийцей (и правильно сделали) – немногие верили в раскаяние преступника, выбравшего смертельный грех, а не открытый процесс, чтобы держать ответ перед всем городом.
Маленький Глеб, сын Андрея Смирнова – был помещён в дом малютки. От него отказались все родственники со стороны матери и по линии отца. Почему бабушки и тётки поступили так? Вероятно, боялись замараться и утонуть в грязных воспоминаниях о маньяке-родственнике, глядя на его дитя.
Узнав о трагедии школьного друга, Роман твёрдо решил забрать к себе его несчастного сына, которому в то время ещё не исполнилось и двух лет. Непомнящий считал своим долгом спасти мальчика. Он не думал о генах, передающихся по наследству, не слушал жену Ольгу, которая лишь однажды и очень робко – высказалась против усыновления.
Ему говорила мать. Предупреждала тёща. Был сигнал от психолога из лётного отряда. Но Роман никого не слушал; он решил забрать малыша к себе, значит, так тому и быть.
Глеб был замкнут, молчалив и не по-детски спокоен. Глаза у него были задумчивые, внимательные, выжидающие, словно знал он страшную историю своего настоящей отца. Но правда о прошлом была надёжно скрыта от мальчика. Семья Романа даже переехала в другой район, чтобы Глеб случайно не узнал о себе нечто мерзкое, потому что всегда найдётся человек с длинным языком, который будто хлёсткой плетью из шкуры змеи, своими словами испортит соседу жизнь – так ради шутки.
Мальчик рос в полной уверенности, что Ольга и Роман его кровные родители. А как иначе? Глеба любили, баловали. Всевозможные игрушки, дорогая одежда, пожелания спокойной ночи и сладкий пирог – были привычными в его детстве. Новая мама оберегала мальчика как родного сына. Роман не отставал, но всё-таки чувствовал чужое семя в доме.
Глеб был жесток, скрытен, малообщителен. В детсаду он частенько поколачивал малышей. От него плакала вся группа. Бил он и мальчиков, и девочек.
Однажды на Глеба пожаловалась воспитательница. Женщина сорока двух лет была шокирована увиденным в раздевалке и боялась, что ей попросту не поверят, если она расскажет родителям о диких наклонностях ребёнка.
Во время тихого часа пятилетний Глеб незаметно покинул спальню, проскочив в раздевалку, где хранилась верхняя одежда детей, чтобы провести страшный эксперимент над собственным здоровьем. Глеб засовывал тоненькие пальцы в щель и дверью кабинки давил на собственные ногти.
Он не плакал, не кричал, терпел, не издав ни звука, хотя лишился трёх ногтей, сорвав их полностью. Пальцы кровоточили. Маленькие ноготки, вырванные с кусочками мяса, валялись на полу, а малыш упрямо давил следующий палец, потом следующий. Если бы дверь была ещё массивнее и сил в юном теле больше, то, вероятно, Глеб лишился бы нескольких фаланг вместе с ногтями. Никто не знает, чего добивался мальчик, но когда его обнаружила воспитательница, то потеряла сознание…
Были и другие пугающие странности. Например, после окончания первого класса Роман отправил Глеба в летний лагерь.
За пределами лагеря протекала тихая речка. Была речка не глубока, не широка. Её можно назвать, скорее, лесным ручьём. В ней водилась мелкая рыбка, у берега летали стрекозы, квакали лягушки, по поверхности носились водомерки. Глеб не ловил рыбу, не пускал кораблики, он лишь собирал головастиков, складывая их в нагрудный карман рубашки. А к вечеру детёныши превращались в засушенных земноводных, размером с кузнечика. Вытаскивая из кармана затвердевшее блюдо – а именно как пищу использовал головастиков Глеб, – он без соли и хлеба поедал их вместе ножками, ручками и всем остальным. Каждое утро садист-натуралист убегал из лагеря к реке, пока его не поймал один из вожатых, заметив, как ребёнок хрустит сухими головастиками, будто сухариками.
Сразу позвонили Роману. Рассказали об утренних и вечерних причудах сынишки; но, честно признаться, новость не стала скандальной и ужасающей. Потому что дети вытворяли с лягушками и не такое. Ну, поймали… ну, засушили или надули, что в том плохого?
***
Год назад. Середина мая. Трёхкомнатная квартира в Иркутске.
Семья Непомнящих была показательной. Муж – лётчик; человек непьющий, представительный. Жена – красивая женщина, в прекрасной форме, отличная хозяйка, бухгалтер в известной компании. Сын – сильный парень, спортсмен. Дочка – красотка-студентка; поклонников у дочери предостаточно, но Анюта была неприступна; ничего плохого о ней сказать нельзя.
Соседи уважали Романа. Побаивались Глеба. Роман был приветлив, здоровался с бабушками у подъезда, руку дворнику пожимал, а сын всегда смотрел исподлобья недобрым взглядом и лишь кивал соседям при встрече. Мальчишка был похож на молодого медведя и телосложением, и лицом – потому что волнения в нём нет. Непонятно, что на уме. Хотя никого во дворе пальцем не тронул, – и коты в подъезде не пропадали.
В то утро Роман проснулся рано. Жене Ольге сообщил, что сегодня у него будет тяжёлый день. Но на работу он так и не поехал, а отправился к любовнице.
Пожелав хорошего дня, Роман вышел из квартиры, в последний раз увидев своих родных живыми. Прошло полчаса, и он уже обнимался с миловидной девушкой, которая была младше его на тринадцать лет. Её звали Рита.
И всё было бы замечательно в то утро: он проводил время с любовницей, жена ничего не подозревая, сводила дебет с кредитом, дочь убежала в институт, сын, как обычно, пошёл в школу, а тёща осталась дома; Татьяна Николаевна жарила сырники, пекла пироги с грибами, варила борщ. Жизнь продолжалась. И утро было как утро, только в семье не заметили главного: как сын Глеб тоже обманул мать, сказав, что отправился в школу.
Последний год семья его раздражала. Глеб к лету хотел мотоцикл – отец наотрез отказал. Мать следила за ним, будто он сам не знал, что водку пить вредно, а курить, только травиться. Мать не доверяла Глебу, а ещё Анюта бесила. Она просто ведьма! Бывало, ходила перед ним в нижнем белье, наклонялась, как шлюха… и ноги задирала на диване, будто он не мужик, а деревянный Буратино, – и трогала грудь, аж кровь в жилах закипала!
К Анюте были двоякие чувства. Запираясь в ванной, Глеб трогал себя ниже живота, представляя именно её. В мечтах он подкрадывался к ней сзади, а сестра испуганно оборачивалась, но видя лицо брата, гладила его по щеке; а он дёргал в воде рукой, пока не выгнется тело, и семя не выскочит на свободу.
Неделю назад Глеб получил на электронную почту поразительное письмо – подписанное «От сестры». Но он сразу сообразил, что Анюта к сообщению вовсе не причастна. В письме было много удивительных смыслов и слов: о том, что его настоящая фамилия Смирнов, о том, как погиб его родной отец, за несколько дней до смерти, убив свою жену и мать полуторагодовалого мальчика, которого звали Глеб.
Он не поверил. Письмо казалось бредом. Но подсказки в тексте и вездесущий интернет, помогли докопаться до истины.
Тот, кто отправил послание, отлично знал о случившемся в прошлом. Этот кто-то попал точно в цель, зародив в юноше необузданную бурю эмоций, пробудив в нём сына маниакального отца.
Тринадцатого мая в 9:05 он вернулся в квартиру на шестом этаже, застав бабушку на кухне за готовкой пирога. Глеб подошёл к ней тихо сзади и хладнокровно воткнул нож в печень.
