Максим Юрьевич Шелехов
Письма к тетушке
«Трудности происходят из твоей головы, – успокаивает меня мой супервайзер (что значит мой непосредственный руководитель, он почти такой же, как Женя, умный). – Ты должна утвердиться на мысли, что занимаешься делом нужным, полезным. Ты несешь свет! Ведь, что есть наука и что является к ней проводником? Книга!.. А «десять процентов»? Это есть человеческий фактор. Мы живем в таком мире, понимаешь, люди сейчас даже несомненными благами способны гнушаться без дополнительных и мгновенных бонусов. «Десять процентов» – это для мотивации, для подстраховки. В конечном итоге, деятельность передовой нашей компании, направленна на развитие и только, на развитие ребенка современного, нового. Любой ребенок, даже самый любознательный, не возьмет в руки книгу лишь затем, чтобы ее прочесть. Ему до самого, как такового, чтения нет ни дела, ни охоты. Всегда так было, что его к книге завлекали картинками. Но ребенку «новому» мало одних картинок, его современный ум требует большего. Для того необходимы мы, и наши книги, и картинки, но в любой момент способные ожить и захватить внимание ребенка. А там, гляди, между делом, он еще и прочтет пару строк. А в чтении, как известно, развитие».
Вы должны согласиться, душенька, что слова моего супервайзера имеют резон. Я из его кабинета всегда выхожу мотивированной, окрыленной. Но… почему я такая тяжелая! Даже если мне удается с Зоей Тимофеевной к пониманию прийти, даже если стогривневую получается ей под журнал положить без лишней и ненужной нервозности, то уже при непосредственном контакте с ребенком… Почему в самый ответственный момент мне всегда в голову войдут Крылов или Чуковский и наведут там шороху! Сомнений не терпит моя профессия, ведь товар, в который сам не веришь, не продается! Почему вы меня воспитали такой тугой! Как я ненавижу Чуковского!..
В общем, работаю пока я, тетушка, чуть не в минус. Что препорядочно меня беспокоит. Ведь в то время, когда мне нужна независимость, полная, продолжаю я нуждаться в финансовой вашей помощи. А между тем, я меняюсь, следственно, и жизнь моя меняется, потребности растут, словом, не могли бы вы мне, милая, в этот раз перевести немножечко больше. Надеюсь, вы не потребуете четкого и развернутого пояснения моей нужды. Не за горами тот день, когда вам все вернется сторицей. Я собираюсь стать успешной!
Ну а пока, мои дорогие, не имея малейшего сомнения в том, что вы откликнитесь на мою просьбу, и, выражая наперед мою глубокую вам признательность, целую сто и один раз вас обоих.
Ва́рвара
27 декабря
Суббота
Не получилось написать так скоро; тысячу извинений, моя драгоценная! Мое предыдущее письмо вы, конечно, уже получили и десять раз успели перечесть, по своему обыкновению, а я вот только сейчас берусь за следующее. Надеюсь, успеет найти своего адресата еще в году этом. Кстати, с Наступающим!
Впрочем, поздравлениям и всевозможным пожеланиям пока не место. Прежде всего: большое вам человеческое спасибо! Вашей доброте, как и щедрости, нет предела. Деньги ваши не пошли в пустоту, и не на развлечения, как должен был подумать недоверчивый Николай Антонович. Сейчас я уже могу вам сказать: я поставила себе брекеты. Это такие специальные скобы на зубы, которые я должна носить некоторое время, чтобы сделать зубы ровными. Мне такое Женя посоветовал, сказав, что каждое мое действие и любая мысль должны проецировать успех в будущем; а всем известно, какая сила в улыбке. Вы, конечно, сейчас опять о Жене нехорошо подумали, и напрасно. Он бы не заботился обо мне, если бы я была ему безразлична, рассудите сами, ему бы все равно было, как и что во мне не так, если бы не имел он на меня виды. В общем, я Жене благодарна очень и искренне, пусть бы там кто и что себе не думал и не говорил. Я имею в виду Костю сейчас.
Это просто какой-то вурдалак, он как будто задался целью с меня всю кровь выпить! Я ему прямой вопрос задаю, что ему от меня надо? Он, видите ли, чувствует свою вину. За что? Молчит. Я у него переспрашиваю. «За то, что ты теперь такая», – отвечает. Нет, он хочет меня в могилу завести! Значит, безликой простушкой, дикаркой я ему нравилась. Теперь, когда я преобразилась, во всех смыслах этого слова, я в его глазах «много потеряла», «лишилась своей изюминки». Это за косой моей крестьянской он тужит-печалится, в чем прелесть находил, в кривизне зубов? «Да!» – его ответ. Он или смеется надо мной, или у него и впрямь мозги набекрень. «Может, со мной что-то не так, – начинает он свое объяснение, – но «нездоровые улыбки», как их принято называть, меня всегда привлекали. Они всегда искренние, в них нет и доли искусственности и натянутости, им веришь. Варя, мне снилась твоя улыбка. Снилось, как ты стыдливо опускаешь глазки, как всеми силами пытаешься сдержать в себе порыв веселости, или довольства, но как светится при этом все твое лицо. И что же?.. Как я должен теперь смотреть на твое предприятие? Я видел, Варя, эти новые, исправленные улыбки, более похожие на гримасы, чем на улыбки, будто из-под станка, из-под конвейера вышедшие, все на вид одинаковые, назойливые, навязчивые, выпячиваемые по всякому и без какого-то повода. Может, со мною что-то не так, повторю, но мне такие улыбки, Варя, не нравятся».
– Не про твою честь затея, брось сокрушаться, – ответила я ему на его тираду. Костя был задет за живое.
– Сколько будет издеваться над тобой это чудовище! Варя, как хочешь, но это не любовь. За него я вообще молчу, а с твоей стороны, Варя, это болезненная реакция… – И пошло поехало! Одна и та же песнь, пересказывать не хочу всю эту галиматью. Тоже еще нашелся, психолог! Вдумайтесь, тетушка, что пытается он мне внушить: будто чувства мои из унижения происходят, будто я Женю только потому люблю, что он меня мучит. Бред какой-то! Я Женю просто люблю, потому, что он красивый, потому, что он умный. И он не мучит меня, а помогает преобразиться! Да разве объяснить такому…
Опять же, если посмотреть со стороны, кто еще покажется садистом. Этот Костя так и ждет так и ищет возможность задеть, уколоть меня, что-то при этом выдумывает. Прицепился сегодня в университете, заметив на мне татуировку. (Да, кстати, я же вам не говорила, – у меня теперь на шее, душенька, маленький, прелестный самолетик).
– Все преображаешься? – спросил он язвительно.
– В отличие от некоторых, – ответила я. – Символизирует свободу и жизнь без границ. Как тебе?
– Превосходно, – произнес он с явным и подчеркнутым неудовольствием.
– Не нравится, не смотри, – сказала я, обидевшись, и собиралась уйти.
– Погоди, я просто хотел узнать, зачем это тебе?
– Чтобы отличаться.
– От кого?
– От всех людей.
– А Земфира кто, не человек?
(Земфира, тетушка, это такая певица знаменитая.)
– Причем здесь Земфира? – спросила я с недоумением.
– Так ведь это с ее шеи твой самолетик срисован, точь в точь.
Я посмотрела на Костю с насмешкой. Дело в том, что эскиз моего самолетика Женя готовил, и делал он это при мне, экспромтом. Ни о какой срисовки, следовательно, не могло быть речи. Костя только с сожалением покачал головой, выслушав мое возражение. Ему, видно, досадно стало, что у него нет таких способностей. Я думаю, он начинает понимать, наконец, что не может быть Жене конкурентом. Он выглядел крайне расстроенным.
Но не время для жалости, душенька, мы движемся вперед. У меня теперь новая прическа! Меня Виола водила к своему парикмахеру, и тот сделал меня современной. У меня теперь короткие волосы на голове, хаотически уложенные. Всем нравится, все находят мою прическу смелой и дерзкой. Мнение Кости, разумеется, не в счет. Что еще?
Я переехала. Живу теперь у Виолы. Мы с ней, как вы поняли, большие приятельницы. Она нереально крутая и вдохновляет меня на перемены. Она придумала называть меня Ва́рвара, с ударением на первый слог. Вы должны были заметить, что я теперь так подписываюсь, также и представляюсь. Все быстро подхватили и обращаются теперь ко мне по-новому. Все, кроме Кости, тот до сих пор «Варькает», на крестьянский манер, надоел. Ну да бог с ним, с «безнадежным». Теперь к главному:
Я упомянула, что была сегодня в университете: я забирала документы. С меня, душенька, хватит. Ничему истинно важному и нужному меня там все равно не научат. Женя, к примеру, три с половиной года проучился без толку, и очень жалеет, что в свое время у него не было таких советчиков. Так что мне, тетушка, повезло, я имею возможность учиться на чужих ошибках, и нахожу в себе достаточно воли и ума, чтобы таковой возможностью пользоваться. Меня Женя похвалил сегодня таким образом. В общем, я собою чрезвычайно довольна.
На что я буду тратить теперь свое свободное время, спросите вы – я буду, душенька, самообразовываться. Женя меня снабдил уймой по-настоящему полезных и важных книг, и я уже приступила к их штурмовке. Основную и общую мысль я, кажется, уже сумела уловить и для себя выделить. Это то, что корысть успеху противна. Не должно искать во всем одну только выгоду, нужно как бы топить мысль о деньгах в какой-то высокой нематериальной цели. И нужно быть добрым предобрым. Будет в тебе искреннее стремление помочь всем людям на земле, сами по себе придут и средства. И я чувствую, тетушка, что уже начинаю добреть и хочу изменить мир к лучшему.
Предчувствуя способность вашу к горячим и необдуманным поступкам, нарочно не даю вам своего нового адреса. Настанет время (а я приложу все усилия, чтобы уже скоро, чтобы вот-вот) и вы сами убедитесь в верности моих теперешних шагов и предприятий. Телефон для экстренных вызовов: (050) ХХ-ХХ-ХХХ. Это номер Кости, он знает, если что, как со мной связаться. Только, прошу вас, милочка, не тревожьте вы соседей понапрасну, лишь затем, чтобы что-то обо мне выведать, Костя все исказит и только расстроит вас. Местонахождение же мое он вам все равно не выдаст, он поклялся.
Ну и наконец, с Наступающим! Крепкого вам с Николаем Антоновичем здоровья, мои родные. Любите друг друга и всех вокруг и радуйтесь жизни! Дарите всем и каждому свои улыбки, будьте всегда на позитиве (что значит веселы). Думайте только о хорошем и хорошо, и обо мне в частности. Пусть моим устремлениям сила вашей мысли всегда будет только сподвижником, чтобы к моему успеху в будущем со всем правом вы могли считать себя причастными.
Домой на праздник, как вы поняли, меня ждать не нужно.
Ва́рвара.
P.S. Забыла сказать, как сильно я вас люблю, и чтобы вы продолжали писать мне! На этот адрес: ***, – тоже Костин. Все равно день через день ко мне бегает, произведем его в корреспонденты, хоть будет толк от него.
05 января
Понедельник
С Новым Годом, тетушка, с новым счастьем! Как вы отпраздновали, мои дорогие? Как всегда, тихо, ровно? Николай Антонович, как обычно, переел, вздыхал и охал, причитал и укорял вас за то, что наготовили вы ему столько вкусностей? Из года в год у вас одно и то же, но я за вас рада. А со мною что? Врагу не пожелаю столько терзаний, сколько я пережила в эту новогоднюю ночь, и после. Были минуты воистину ужасные. Если бы только существовала такая возможность, вот так, по щелчку, перенестись в родной Покровск, за скромный праздничный стол, к вам, таким простым и понятным мне людям, я бы воспользовалась ею много раз и без раздумий. Можете понимать теперь мое тогдашнее расположение духа. Нельзя, кажется, быть больше не в своей тарелке, чем я себя чувствовала. Это была сплошная душевная мука. Но, кто виноват мне!..
Мы встречали Новый Год в «Подвале», Женя, Виола, с пять десятков самой интересной молодежи города и я. Непосредственно наша компания насчитывала двенадцать человек, но в дальнейшем все перемешалось, как обычно это происходит в «Подвале», нельзя было разобрать кто и с кем. Я вот думала, что я с Женей…
Поступило предложение провожать старый год поцелуями. Я сначала не поняла, как это. Сидела за столом, наблюдала, как все вокруг меня начало суетиться, меняться местами, рассаживаться. Виола подвинулась, между нами сел какой-то бородач, которого я имя не успела выучить, девочка, что была от меня справа, тоже уступила свое место, абсолютно незнакомому мне парню с соседнего столика. Налили бокалы, подняли символически, по жребию выпало начинать с другого края. Там Леночка, очень хорошая девочка, такая скромная, милая, обвила руку Бизона (я вам представляла его, как «детину», в одном из предыдущих моих писем) и выпила с ним на брудершафт, скрепив все это столь откровенным поцелуем, что мне неловко стало. Весь наш стол зааплодировал. Я так подумала, что Леночка с недавних пор вступила в отношения с «детиной», о чем я не знала, и что они теперь встречаются. Но не успела я за них двоих порадоваться мысленно, как Леночке опять наполнили бокал, и как она уже целовалась с Аксом, с барменом «Подвала», сидящим от нее по другую руку, целовалась с тем же откровением. Одобрительные возгласы сыпались отовсюду. Леночка закраснелась, застеснялась, заулыбалась скромно и невинно; в это время Акс уже пил на брудершафт с Миланой. Затем Милана целовалась с Вектором, Вектор с Крис, Крис с незнакомым мне (а может быть и ей) парнем с соседнего столика. Не успела я опомниться, как этот уже лез ко мне за поцелуем. Не будь я в такой растерянности, я бы, конечно, не позволила ему к себе и на расстояние пушечного выстрела приблизиться. А так… Он прилип ко мне, как какой-то слизень. Я насилу его отпихнула. Мне стало так тошно и гадко, до головокружения. Я почувствовала себя бесполезной вещью, ветошью, которую использовали только так, ради забавы. Я слышала смех и рукоплескания. Ужасающая мысль промелькнула у меня в голове, ведь Женя сидел со мной за одним столом, и он видел, как меня целовал этот, другой! Я пожелала отыскать Женю глазами, чтобы как-то оправдаться, но передо мной вдруг выросла бородатая морда. Эта морда, заведя свою руку за мою и, отхлебнув шампанского, предлагала сделать мне тоже самое. Из опыта я уже знала, к чему приводит такая процедура. Меня охватила паника. Я буквально, заверещала: «Отстань, уйди, не хочу!» И мой и чужой бокал попадали на пол. Тишина образовалась за нашим столом. Все лица выражали недоумение. Скромная Леночка таращила на меня свои глазки как будто даже с ужасом, как будто на мне была проказа. Наконец я застала и Женин взгляд, он смотрел на меня с укором. Я подумала, что это мне от него за тот поцелуй, и сердце в моей груди сжалось. Молчание было нарушено бородатой мордой, которая что-то забухтела, что-то затараторила, толи в свое оправдание, кажется, и на мой счет что-то. Сидящая за мордой следом Виола подала ему другой бокал с шампанским. Она просила его не обижаться «на нашу дикарку»; придвинулась к морде близко, запрокинула голову и… «проводы старого года» продолжились. За Виолой сидел Женя. Ком, подступивший к моему горлу, уже давно душил меня, и слезы наворачивались мне на глаза. Я не хотела ожидать, чтобы моя подруга и тот, кого я… кого я так мечтала назвать своим молодым человеком, чтобы они на моих глазах могли поцеловаться. Я не хотела ожидать, но я того ожидала. Так оно и сталось. Мне даже показалось, что их поцелуй был чрезмерно сладким. Невольный стон вырвался из моей груди, слезы хлынули и, закрыв лицо руками, я выбежала из-за стола.
«Подвал» настолько мал и тесен, настолько популярен среди определенного круга лиц, что в нем просто не бывает свободного угла. Негде было мне уединиться, я рыдала прямо посреди танцплощадки, мимо меня носились с бокалами, кто-то уже даже танцевал. Замечательно, что на меня так никто и не обратил внимания. За полчаса я выплакалась, успокоилась и успела своих слез устыдиться. Главное, я чувствовала себя чрезвычайно неловко. На часах было без десяти минут полночь, не могла же я встретить Новый Год истуканом? Но как было вернуться назад, за стол? Я смотрела туда и видела, что им там весело, они смеются, они и забыли о моем существовании. И меня более всего угнетало это, что все забыли обо мне, и Женя. Наконец, Леночка обратила на меня внимание, милая, будто вняв моей мысленной мольбе. Она подошла ко мне с вопросом, куда я пропала и почему? Вопрос ее был так натурально невинен, что я сама усомнилась, а была ли на самом деле причина моему расстройству. Я вернулась на свое место, подле меня сидела опять Виола, она мне рассказала что-то смешное, случившееся пока меня не было. Ударили куранты, мы все выпили. Я ждала, что меня поздравит Женя. Ждала где-то до половины второго. Уже вовсю были танцы. Заиграл медленный танец. Но Женя пригласил Крис. Ко мне же подошел Бодя, тот мальчик с козьей бородкой, заплетенной в косичку, которого я вам не раз уже представляла, тетушка, ранее. Мне все равно теперь было, я согласилась составить ему пару. Он, было, принялся меня кружить, но я попросила его убедительно, бросить эту затею, и мы с ним затопали на одном месте как два медведя-шатуна. Между тем он дважды пошутил и оба раза крайне неудачно. Затем он спросил меня, как давно я фанатею по Земфире? Я удивилась его вопросу. – Моя татуировка. Он сказал, что и у сестры его двоюродной такая же, тоже на шее, что и она от Земфиры без ума…
Мое новое место жительства недалеко находится от «Подвала». Я собралась и прошла незамеченною, чрез танцевальную площадку, сквозь толпу курильщиков, заслонявших выход, среди прочих был Женя. Он просил отчаянно у кого-то сигарету, хотелось ему курить, аж уши у него пухли, ему было не до меня. Ночь была без мороза, сырая, дождь накрапывал, кажется. Впрочем, я ничего впереди себя не видела и не чувствовала. И дороги я почти не заметила. А потом я три часа просидела на кровати, смотря в стену, почти без мыслей, с одним неясным и как будто бы застывшим в голове недоумением: как я так преобразившись, столько потеряла? Потом пришла Виола и рассказала мне что-то смешное, случившееся, когда меня уже не было. Она заметила, кстати, куда это я пропала? Там, в «Подвале», по ее словам, началось все самое-самое. Пришел диджей «Буравчик», могла ли я себе представить! Пришел и учинил там такое! Словом, было круто, нереально круто, трэш, вынос мозга и еще как-то, я не запомнила. Затем Виола, не раздеваясь, завалилась спать. Но покой ее длился недолго, ей вдруг стало плохо, ее рвало, я за ней ухаживала. Она меня благодарила и называла милой, а затем дурой. Потом пожелала меня поцеловать и сделала то, но совсем как-то не по-дружески. Я так подумала, что у нее галлюцинация и что она меня путает с кем-то из многочисленных своих парней. Я принялась ее успокаивать, намочила водой полотенце, приложила к ее голове. Но холод подействовал на нее неожиданно, она разорвала на себе блузку, схватила мою руку и приложила к оголенной своей груди. Я отскочила от нее в ужасе. Но она, подобно дикому зверю, на четвереньках и извергая нечеловеческие звуки, стала меня преследовать. Мне было по-настоящему страшно, что за шутки, я заперлась от нее на кухне, подперев дверь стулом. Она пыталась взять мои баррикады приступом. В конце концов, она успокоилась и уснула, на полу, с той стороны. Я боялась ее будить, и просидела на кухне до полудня.
Проснувшись, Виола жаловалась, что у нее все болит, что ей было неудобно спать на полу; и вообще, недоумевала она, как она там очутилась? Она ничего не помнила. Я ей рассказала все подробно и в деталях, потому как была на нее сердита. К удивлению моему, Виолу мой рассказ только развеселил. «Значит, таки не поддалась соблазну наша дикарка?» – спрашивала она без всякого раскаяния, смеясь, и как будто речь шла о ком-то постороннем, не обо мне и не о ней. Впрочем, заключила она выводом, что вчера перебрала и просила на нее не обижаться.
С наступлением вечера Виола стала подбирать наряд и очень удивилась, не обнаружив во мне решимости куда-то идти. «Первое число требует продолжения веселья», – сказала она. Я ей ответила, что вчера достаточно повеселилась. Виола пожала плечами.
– Как хочешь, – сказала она. – Что ответить Жене, если он будет спрашивать о тебе?
– Жене нет до меня дела.
– По твоему? Я бы так не сказала.
Я хотела казаться безразличной, но последняя фраза Виолы крепко меня зацепила. После нескольких минут колебаний мне стало нестерпимо важно знать, что она думает о чувствах Жени по отношению ко мне. Виола ответила, что о чувствах она ничего не может сказать (она, видимо перепутав, сказала «о бреднях»), но что Женя выделяет меня среди прочих, для нее это было очевидным. «Но почему он тогда танцевал вчера не со мной, а с Крис?» ― «Он вчера еще много с кем танцевал», – произнесла апатично Виола, но в конце празднества, по ее словам, он искал меня, и если и ушел, в результате, с Клепой, то только оттого, что не увенчались успехом его поиски. Услышав это, я пришла в отчаяние.
– Кто такая Клепа? – спросила я.
– А там… одна.
– Женя теперь с ней?
– Ты что, смеешься?
Мне было не до смеха. Я в одну минуту уже была собрана, и подгоняла Виолу, чтобы мы с ней, не дай бог, не опоздали.
«Продолжение веселья» происходило в небольшой двухкомнатной квартире, бородатой морды, по многим признакам. Он отшатнулся даже, открыв дверь и на пороге меня увидев. Виола рассмеялась, заметив его реакцию, «Прячь бокалы, Чек», – сказала она ему.
Женя был уже там, когда мы пришли. Он едва кивнул мне. Сухость его приветствия меня поразила и как будто парализовала во мне мою сущность. Я вновь ощутила себя абсолютно чужой и ненужной, каким-то неодушевленным предметом, пустым и бесполезным глиняным кувшином. Не знаю, откуда родилось у меня тогда это сравнение, но я именно представила себя какой-то жалкой посудиной. Удивительно было мне и даже не верилось, как эти же люди восхищались мной и называли меня «интересная», вот-вот, еще совсем недавно, когда впервые я показалась в «Подвале». А теперь, когда у меня была татуировка, прическа и проч., я ведь куда должна была быть для них интересней, но нет. С каким восхищением на меня тогда смотрел Женя, теперь, он, казалось, меня стеснялся. Я так хотела им всем опять приглянуться, проявить особенность, неповторимость! Но все у меня было невпопад и не как следует, я это чувствовала, и мне давали это понять. Я опять пожалела, что по какому-нибудь волшебству, я не могу оказаться рядом с вами, тетушка, чтобы прижавшись к материнской вашей груди, чтобы выплакаться. Мне так хотелось, мне так требовалось, душенька, рассказать вам, как мне тяжело, как я запуталась! Уже назавтра я собиралась ехать в Покровск, если бы не пришлось мне в эту ночь утопиться, о чем я совершенно всерьез начинала задумываться. Речка оттаяла в одном месте, я видела. Нарочно я решила обратно идти через мост, чтобы испытать себя и судьбу.
