Мара Вересень
Некромантия. Повышение квалификации
4
Тихий, рвущий душу плач и причитания доносились с другой стороны фонтана.
– Эй, – позвала я и удивилась, что могу здесь говорить. Раньше не выходило. Это сон или я все-таки снова упала между миром живых и гранью? Если сон, то хорошо… лучше, чем провалиться. Только видение явно не обещало приятных эмоций.
– Ты где?
– Опять пришла… – прошелестело от бортика.
Над краем только макушка виднелась. Я обошла фонтан. Не-живой ребенок, я не могла воспринимать создание иначе, старательно прятал лицо в тени. И я поняла почему, разглядев сквозь прорехи в рубашке мерцающее, как неисправный кинескоп в старом телевизоре, тело. Голос тоже то затихал до шелеста, то начинал звучать-зудеть у меня в голове, устраивая жуткий диссонанс с мелодией. У меня даже волоски на руках дыбом встали.
– Не ходи, Золотая, теплая, станешь как я. Я пошел… Холодно… Мне холодно… Где ма…?
Впрочем, тут бы у любого волосы дыбом встали и не только на руках. Звездноглазое дитя держало на острых коленях мертвого котенка и гладило по сбившейся блекло-рыжей шерстке.
– Кошка пришла погреть, – оправдывалось дитя, – маленький свет, я не так. Помню белый, другой большой, твой как. Звала, звала, ма… Мама… Звала в… теплое… домой. Вода текла тут, – ребенок провез растопыренной пятерней по лицу вниз от нечеловеческих глаз, оставляя на посеревшей коже темные полосы, – я вернулся и стал такой. А сразу – там, – показал в сторону, куда вытягивалась от фонтана живая кривляющаяся тень, и пожаловался. – Забываю… Кто идет, пугаю – не ходи… Теперь – нет. Холодно…
Ему холодно, а я теплая. И я присела, обняла, как дитя свою мертвую кошку и погладила. У меня много света, могу поделится. Иначе кто будет других ночных путешественников пугать, чтоб не ходили? Но мне надо. Обязательно надо пойти. Я даже знаю, что сказал бы на это Ворнан. А может и не сказал бы. Он все-таки приличный и при дамах не выражается, если сильно не доводить. Но точно подумал бы. И запер бы где-нибудь.
Я бы сама себя где-нибудь заперла, но было поздно. Я отпустила ребенка, встала. Крайние дома таяли, растворялись в тумане. Там, где раньше были аккуратные заборчики, торчали кривые черные ветки и скрюченные стволы. Мостовая сглаживалась и в серую муть ныряли уже не камни, а деревянные доски настила, вдоль которого тянулась вереница вешек. Между ними на невидимой нити покачивались бумажные фонари с тлеющими внутри гнилушками огоньков. Зеленоватые, тускло-синие, желтые… Будто болотные манки внутрь посадили. Едва я шагнула в сторону от фонтана, улица растаяла полностью, остался только настил из влажных сырых досок с неровными краями и зеленоватых на стыках.
Под настилом мерзко хлюпало. Гадко и лениво. Доски прогибались, в щели проступала темная вода пополам с тиной и грязью, по бокам от края, потревожившего зыбкий ковер мха, чахлых цветов и травы, расходились волны.
Болото, топь… Багна… Я где-то слышала такое слово.
Плеснула и растеклась по доскам гнилая вода, а я босиком. Должно бы быть холодно… Мерзкое ощущение между пальцев есть, а холода нет. Зато от фонариков – тепло. Я протянула руку…
– Ма… – и вспыхнуло ярче, подавшись навстречу, и соседние светляки, вспыхивая следом, качаясь и расшатывая вешки, зашептали не то дразнясь, не то откликаясь на это первое «ма», разнося над топью самое главное во всех мирах слово.
– На тропинке ни души.
Поспешите, малыши.
За дорожкой огоньков
Вы найдете новый дом, – пело из тумана, и следом вступала флейта.
Не разобрать, где заканчивается одно и начинается другое, так прекрасны они были. И голос и флейта.
Настил внезапно пропал, я стояла на твердом, чувствуя траву под ногами.
Плоский холм, круг из камней. Туман низом, такой плотный, что кажется, ступаешь по вате. И он, тот что пел флейтой и голосом, стоящий спиной. Опустил флейту, молчал и я откуда-то знала – улыбался и меня начинало колотить от одной мысли о том, что он сейчас повернется.
Нет, он не двигался – танцевал. Сначала я решила, что он эльф. Тело у дивных скроено по другой мерке, чем у прочих рас, будто бы чуть вытянуто вверх. А еще уши характерной формы и изумительные волосы и глаза. У него – красные. А еще клыки. Он мне улыбнулся, поворачиваясь и отнимая флейту от алых губ. И я немела от красоты. Асгер Мартайн – новорожденный щенок против него, а Элайз Драгул, ставший впоследствии одним из четверки Всадников Мора, сгодился бы разве что в подмастерья.
– Кто ты? Что за тв… творение?
Он рассмеялся, и я упала на колени от смеси ужаса и восторга – так звучал его смех.
– Подобных мне называют эльфир, но илфирин мне нравится больше.
Я так и осталась сидеть, прокатывающиеся по телу судороги все равно придавили бы меня к земле. Я упиралась в туман руками и там, где кожи касалось белое марево, мое тело теряло цвет, становилось полупрозрачным.
– Что тебе нужно от меня и этих детей?
– Блудная душа не понимает, почему пришла? – он поднес к губам флейту, белую и тонкую кость в розоватых прожилках, и проиграл несколько тактов. Фонарики, огибающие холм кольцом, качнулись на невидимой нити, словно от ветра, а я поднялась. Не его волей, своей, и сделала шаг вперед.
– Я звал не тебя.
Может он стал говорить иначе или я перестала реагировать на звуки его голоса, но колени больше не подламывались, а дрожь и экстаз можно перетерпеть.
– Мне нужны чистые непорочные души, только они могут заглушить пустоту внутри. Испорченные отправляются указывать путь ко мне. Твой свет иной природы. И он мне ни к чему. Но он так ярок, что за ним ты не видишь искру, которая отозвалась моей флейте.
Снова качнулись фонари, и мне в спину дохнуло жарким. Горячо было ногам и животу. Сдавило уши, как при резком перепаде давления. Флейтист качнул головой, повел плечами и оскалился.
– Та тварь, что зовет тебя, сильна, но не сильнее меня, – прошипел он, нервно сжимая пальцы на своем жутком инструменте, вдохнул, улыбнулся, блеснув сахарно-белыми клыками, и позвал: – Иди… Сюда…
Я закричала, падая и закрывая руками живот, в тщетной попытке защитить.
– Иди…
– Иди, – сказал позади меня родной голос и добавил, куда именно, а поверх моих полупрозрачных рук, легли другие, горячие, и черные пламенные крылья спрятали от всего.
У меня здесь нет голоса, я его сорвала, так мне было больно от того, что я сама убила свое чудо, я потеряла…
5
«Я потеряла ребенка!»
Кричала, но изо рта не вырвалось ни звука. Меня что-то держало за руки и под грудью, и ноги тоже. Я забилась в путах, как внезапно ожившая на разделочной доске рыбина, но до того, как я успела открыть глаза, принимая реальное и неизбежное, мое мокрое лицо обняли две горячие ладони, и первое, что я увидела – две свечи.
– Нарэ, – беззвучно выдохнула я, но знала, сейчас – слышит, – Нарэ, я потеряла нашего…
– Тише, тише, свет мой, – говорил он, касаясь своими губами моих, кривящихся от сотрясающих меня изнутри рыданиях, – тише, я успел. Все хорошо, я успел. С ней все будет хорошо, с нашей девочкой. Слышишь меня?
– Конечно слышит, – прозвучал рядом деловитый и немного раздраженный голос Аманды, мгновенно усмиряя мою истерику, будто внезапно вывернутый ушат холодной воды. – Мужчины… Да развяжите вы ее уже!
Ворнан отпустил мое лицо и убрал удерживающие меня ленты.
– Зачем? – как могла, знаками, спросила я.
– Ты… – он покосился на Аманду. – Вы были беспокойны и целителям пришлось вас обездвижить, чтобы они могли делать свою работу.
– Им бы не пришлось делать столько работы, если бы ваш уважаемый супруг, госпожа Пешта, сразу позвал меня, вместо того, чтобы лезть самому туда, где он мало что понимает, – заявила веда Зу-Леф, отвоевывая себе место у моей кровати.
Могла бы обойти, но ей нужно было обязательно потеснить Ворнана. Даже забавно. Я смотрела, как ведьма с сосредоточенно-загадочным видом возит ладонью над моим, пока еще плоским, животом и не могла поверить, что чудо – произошло, потому что в той моей другой жизни в другом мире сложилось совсем иначе.
– Я сделал то, что было нужно, учитывая обстоятельства, уважаемая веда, – процедил ведьмак, усаживаясь в кресло рядом.
– Учитывая только обстоятельства «здесь и сейчас», без малейшей мысли о «там и потом». Хотя любая мало-мальски грамотная ведьма, женщина, – уточнила она и посмотрела на Ворнана сверху вниз так, будто у нее на носу висели очочки, – подумала бы и не стала бы останавливать кровотечение таким варварским способом и голой силой.
– Считаете, у меня было время искать нужный настой? – мастер разговаривать сквозь стиснутые зубы аккуратно взял мою руку и принялся поглаживать запястье. Я вспомнила ребенка с мертвой кошкой и вздрогнула. Ворнан тут же подобрался.
– Вам больно?
Я качнула головой и показала на свое горло и рот.
– Придется помолчать несколько дней, – успела ответить первой Аманда. – Это из-за отвара, восстанавливающий голос, который вы его сорвали, когда кричали. Ну нельзя же так убиваться, милочка, перепугали всех…
Аманда закончила свои манипуляции, положив руку поверх моего живота, и я почувствовала, как замерли пальцы Ворнана. Зу-Леф снова посмотрела на него, как на нашкодившего ученика, демонстративно попрощалась только со мной и вышла.
Мне показалось, или в коридоре мелькнул надменный профиль Мартайна? Ему-то что здесь нужно? Или там сейчас целая делегация пасется? Отчего-то представлялась вереница посетителей, состоящая из всех тех, что пришел в гости по просьбе Ворнана. И гном-кровельщик тоже. Черепицу поправить, которую у меня очень скоро сорвет к гулям от того, что все обошлось.
Вот уж не думала, что в организме еще есть, чем плакать. На сей раз повод был стоящий, но я снова напугала мужа. Он вскочил, я представила, как на пальцах пытаюсь объяснить понятие «слезы радости» и ничего делать не стала. Просто улыбнулась, глядя на него, и потянулась рукой к животу. У Ворнана сделалось странно сосредоточенное лицо и, кажется, вошедшие целители, две женщины, лишили меня очередной порции сдержанных вороньих нежностей. Его выставили несмотря на возражения.
Ворнан оставил мне блокнот и карандаш и, уходя, по обыкновению, покосился на меня поверх плеча, а взявшись за ручку двери, дернул плечами, будто вместо лопаток у него под пиджаком, прятались крылья, и им там, под плотной тканью, было тесно и неудобно.
Он опять не спал, караулил меня. Сколько я вообще здесь? Пришлось изводить вопросами целительниц, в отместку за то, что они изводили меня осмотром. Я нахально не давала приступить к следующей процедуре до тех пор, пока одной из них не надоело отмахиваться от блокнота.
В ходе насильного опроса выяснилось, что моей дочери всего четыре недели и беспокоится уже не о чем, если не пренебрегать регулярными визитами к целителю и избегать. Список перечисленного избегаемого тянул на свод правил для поднадзорного, и я поняла, что никогда не пойму этот специфический целительский юмор. А главное, не пойму, в каком месте они начали мстить за недостойное примерного пациента поведение.
Когда целительницы меня покинули, в комнату, совершенно ими незамеченный, умудрился просочится вампир. Он старательно и многозначительно делал круглые глаза и прикладывал палец к зубастой улыбке. А мне вот только что советовали потрясений избегать. От такого потрясения попробуй сбеги.
Я приподнялась и села. Сидеть мне не запрещали. Мартайн фамильярно устроился на краю постели. Даже Ворнан себе этого не позволил, а наглая надменная морда – вполне, да еще с таким видом, будто он сейчас на приеме в свою честь. Это меня в «семью» приняли, раз вампир так себя ведет? Или пакость готовит? Рука должным образом обнюхана, значит, церемонии соблюдены, ощущение похрустывающего над макушкой ледника наличествует. Вот он какой, Асгер. Кажется, на сей раз меня заденет.
Пристальный взгляд темных, похожих на переспевшие вишни глаз напомнил дудочника, и я покрылась мурашками, а вампир улыбнулся, опасно, будто гончая, вставшая на след. Он определенно знал и понимал много больше моего. А Ворнан? Что он успел узнать и понять. Или тоже знал и понимал, просто взялся оберегать меня в силу своего разумения и собственнического максимализма? Не обманывая, просто умалчивая о неприятном, тревожном и страшном.
– Вы знаете, что вы счастливица, Малена? Вас как будто сама Тьма бережет, сказал Мартайн и подмигнул. Медленно и со значением прикрыл один глаз.
Все указания в топку, я снова в потрясении.
– От Вечного Музыканта еще никто не уходил, ничего не отдав, – продолжил вампир.
– Откуда вы знаете? – по привычке начала я, но только похлопала губами, нервно потянулась к блокноту, но белые прохладные пальцы Мартайна легли поверх моих, судорожно сжавших карандаш, давая понять, что не нуждается в пояснениях. По губам прочел?
– Есть вещи, которые увидит только вампир с определенным даром. Как ОН вам показался?
– Ужасающе прекрасен, – эту фразу пришлось писать.
– Невероятно точное определение, – растянул губы в улыбке Асгер. – То, что вы испытали на себе – исключительно сильный вампирский зов, умноженный на такой же исключительный дар голоса дивных.
– А его свирель? – шуршала я по бумаге. Удивляюсь, как он разбирал скачущие вверх-вниз руны…
– Склонен к самолюбованию и обожает музыку. Водились когда-то в землях Ирия сказочные крылатые лошади с витым рогом во лбу, живая магия. Сами понимаете, что с ними стало. Флейта Вечного музыканта как раз из такого рога. И да, он почти что ровесник сказок об однорогах.
– Вечный, илфирин, так он себя назвал, а еще…
– Эльфир, – продолжил Асгер, не дав мне дописать. – Только женщина моей расы при стечении многих обстоятельств может родить дитя от эльфа, и никак наоборот. К счастью, это случается очень редко, даже по меркам долгоживущих. И что бы вы сейчас не подумали о нас, обо мне, – таких детей не оставляют в живых. В большинстве подобных исключительных случаев им просто не дают родится. Этот НАШ закон не нарушался никогда. Вы столкнулись с причиной, по которой он был создан. Убить это существо невозможно. Он просто растворится туманом и снова спрячется. Надолго.
– Как надолго?
– Насколько ему хватит запасенного света.
– Откуда вы можете быть уверены, что другие эльфиры станут такими же как он? – застрочила я и с возмущением сунула блокнот Асгеру.
– Вы правда хотите это проверить? После случившегося?
Я малодушно промолчала и убрала блокнот. Даже я, для которой ребенок – самое невероятное чудо. Асгер понимающе коснулся руки.
– Не корите себя. Это нормально.
А мне почему-то стало гадко. Он был прав тысячу раз, и я права, но ощущение… Кто в праве решать, которое из зол меньше?
– Малена, вы ведь понимаете, что он этого так не оставит? Получить подобный щелчок по носу от сметных, пусть не совсем обычных, но все же… Тут у любого темного натура взбрыкнет, а он… он не тьма – бездна.
– Что мне делать? – снова забыв про блокнот, беззвучно выдавила я, подтягивая колени к животу и обнимая себя. И меня снова поняли.
– Я бы… мог кое-что предпринять. Но это вопрос доверия. Насколько вы мне доверяете, Малена?
Насколько доверяю? Странно звучит. Кому-то либо доверяешь, либо нет. Это все равно, что любить в полсилы или частично уважать.
«Ворнан?» – написала я, потом зачёркала знак вопроса и добавила: «Вам доверяет». Без всяких знаков. Доверил же он Мартайну тайну своей и моей крови? А это о многом говорит, пусть даже все выглядело как услуга за услугу. Ведьмак из тех, кто даже ответную услугу не стребует у того, в ком не уверен.
– Я согласна, – сказала я одними губами, и вампир кивнул.
– Это запретная магия на крови, темна. Поэтому пусть Проявленное пламя, перед тем как осудить меня, решит: он отец или судебный дознаватель.
Я промолчала. Мне еще несколько дней молчать. А Мартайн только что полностью подтвердил мои размышления о нем, Ворнане и доверии.
– Вы мысли читаете? – написала я.
– Просто долго живу, – зубасто улыбнулся вампир. – Мне понадобится контакт с вашей кожей, Малена.
Я подняла рубашку и приспустила одеяло, оголяя живот. В моей прошлой жизни в этом не было ничего предосудительного, в этой – неприлично. Но Асгер Мартайн, некоторым образом, мой целитель, в его центре мне коленку лечили, и он даже пару раз лично руку приложил.
– Кровь? – безмолвно поинтересовалась я, уже готовая подать запястье.
– Только моя собственная, – качнул головой вампир, подернул манжет, вытянувшимся когтем рассек кожу, сложил ладонь лодочкой, позволяя густой темно-красной крови, стекать туда, как в жертвенную чашу.
Порез затянулся почти тут же. Глаза Мартайна посветлели, становясь ярко алыми, вокруг его фигуры проявилась колеблющаяся красная дымка, от которой болели глаза. Асгер макнул палец в набежавшую кровь и вывел у меня на животе завивающуюся спиралью цепочку знаков. Аккуратно, едва дотрагиваясь подушечкой, чтобы случайно не задеть когтями вздрагивающую от прикосновений кожу. Затем он сомкнул ладони, размазывая по ним остатки крови. Красное тут же налилась тьмой. Я знала ее, такая пряталась на изнанке крыльев моего Нарэ.
– Отдаю тьму для жизни, – проговорил Асгер, и опустил ладони поверх знаков. Они вспыхнули черным пламенем.
Дверь в комнату открылась как раз в тот самый момент, когда знаки с моего живота исчезли, а ладони Асгера еще были там.
– Это не то, что ты думаешь, Ворнан, – хором сказали мы, только у Мартайна получилось, а у меня – нет. Я – промолчала. Мне еще несколько дней молчать.
Интересно, а такого же зелья, но для ушей, у целителей нет? Мне бы очень пригодилось.
6
Асгер убрал руки с моего живота и спокойно встал, будто у него привилегия такая была, на чужих кроватях сидеть. Они с Ворнаном смотрели друг на дружку, как дуэлянты, скрестившие клинки на площадке высоко в горах, где холодно и ледник. У Мартайна – рапира и дага, у ведьмака – пара самурайских дайсё. Ледник над головами похрустывает. Вот-вот искры полетят. И кровища. Или ничего.
Вышли оба вон. Дверь прикрыли аккуратно. Изверги. А как же я?
Если приличная дама совершает неблаговидный поступок, однозначно, виноваты мужчины. Я сползла с кровати и на цыпочках прокралась к двери в надежде, что они не станут убегать слишком далеко, чтобы обменяться любезностями.
– Я догадывался, что маскарад со службой в зачистке не просто так, – наступал Ворнан, и я представила, как его глаза-клинки блеснули и стремительно сорвались навстречу противнику.
– И много вы услышали, ведан дознаватель? – нарочито безразлично парировал вампир.
– Все, – ответил ведьмак.
Бздынь! Оружие в клинч. Сцепились.
– Отчего было сразу не войти?
– И лишить себя ценной информации? Я могу запереть вас, хладен Мартайн, не только за ваши художества с моей женой, но и за утаивание важной информации.
О! Я очень хорошо знаю этот безапелляционный чуть высокомерный тон. В начале нашего знакомства Ворнан разговаривал со мной исключительно подобным образом, чем бесил неимоверно, подспудно вызывая желание дерзить и подначивать. Называла его калачом. И только про себя. Так и не призналась. Он бы из вредности попросил объяснить, а я и сама с трудом улавливала связь между выпечкой и опытным служащим.
– Это дело клана Атрай, – вяло попытался отпереться Асгер, – я не имею права…
– На вас значок УМН, Мартайн, и вас никто не заставлял, вы сами явились и подписали контракт. И ваше «не имею права» не помешало распускать язык вон за той дверью.
– Она участник инцидента, и не посторонняя.
– По-вашему я – посторонний? – процедил ведьмак.
Ледник на вершине горы дрогнул и ломанулся вниз по склону, захватив с собой колюще-режущие взгляды.
Воцарилось молчание, у меня мерзли ноги, и я изнывала от беспокойства и любопытства. За это время можно было как померяться, чей значок УМН красивее, так и нашпиговать друг дружку проклятиями.
– Если бы я так считал, меня бы здесь не было, – заговорил Мартайн.
Ох, пронесло, только снежной пылью присыпало.
– А ваша жена… Она…
Я почти видела, как Ворнан в этот момент насторожился, но Асгер сказал вовсе не то, что собирался поначалу, и кажется, растянул губы в улыбке, чуть обнажая клыки:
– Она изумительно хороша.
– Я знаю, – с ноткой самодовольства отозвался муж.
– И она сейчас подслушивает, – многозначительно добавил вампир.
– Я бы забеспокоился, поступи она иначе, – хмыкнул Ворнан.
– А ей разве можно вставать?
– Нет, но раз она слышит, то постарается лечь до того, как я войду, и сделает вид, что ничего не было.
Подумаешь, я уже и сама собиралась уходить…
Ворнан вошел, старательно хмурясь, скрывая от меня улыбку и запредельную усталость.
– Нарэ, – позвала я сердцем, другого голоса у меня сейчас не было.
Остановился, из глаз плеснуло светом, словно ласкаясь, завилось вокруг фигуры темное пламя, оттеняя тлеющие изнутри лезвия крыльев, мигнули и пропали плотные черные перья с огненной кромкой, и хищный клюв снова сделался обычным носом.
Нос поморщился, глаза – карие с золотом – смотрели укоризненно.
– Больше так не делайте, когда мы не дома. Я устал, мне сложно контролировать эту часть себя, когда вы так зовете, – сказал он, прошел к креслу и сел, опустив затылок на спинку и прикрыв глаза. И ни слова о том, что я подслушивала.
– Вы отдыхали? – хотела спросить я и руку протянула…
Протянули. Мы. Одновременно.
Слова ни к чему, можно говорить сердцем, руками, на которых знакома каждая царапинка, заусенец, трещинка и скол… осколок, терпеливо и деликатно прилаженный на место, с выступившими по краю подсохшими капельками клея. Но так можно только о нашем, а я хотела о другом, поэтому пришлось отыскать затерявшиеся в складках одеяла блокнот и карандаш.
– Сколько я здесь? – Выходит не слишком ровно.
– Два… Третий день, скоро вам должны принести обед.
Я посмотрела на окно с какой-то темной плотной пленкой на стеклах. Из-за нее было даже примерно не понять, который час. Кресло как раз упиралось спинкой в полоконник, напротив кресла – дверь в коридор, моя кровать рядом, слева, почти в центре комнаты. Здесь еще узкий шкафчик с выдвижными ящиками и перегородка из матового стекла, за которой, надо полагать, удобства. Не очень-то похоже на палату в целительском центре.
– Это госпиталь Управления, закрытый этаж с высшим уровнем магической защиты, сюда можно только по пропускам, здесь нет окон, сюда нельзя дотянуться магией извне, это… Здесь держат обвиняемых, свидетелей или пострадавших, находящихся в опасности, которым нужен целитель.
Я посмотрела. Я тоже могу укоризненно смотреть. И нарисовала в блокноте возмущенный знак вопроса.
– Свидетель, пострадавшая, – ответил Ворнан, дернув щекой. – Здесь безопасно.
Пусть… Но этот педант, наверняка, самолично дело на меня завел толщиной с кирпич, чтобы все было по правилам. Впрочем, ему тоже надо на что-то отвлекаться.
О том, что пропадают дети мне и говорить теперь нужды не было. А он молчал, зная, как болезненно я отреагирую. Пропадал на работе, небось сам все канавы в Нодлуте и окрестностях излазил, и не он один. И понять не мог, почему. А тут еще я со своими истериками и лунатизмом. В итоге все как всегда, балаган и беготня, а я вроде и ни при чем, оно само как-то.
