Мара Вересень
Некромантия. Повышение квалификации
7
Меня отпустили домой при условии, что я буду соблюдать постельный режим и никак не стану себя нагружать.
Было так странно почувствовать настоящий свет, что я с минуту просто стояла на ступеньках госпиталя и, зажмурившись, впитывала солнце кожей. Ворнан хмыкнул и подхватил на руки.
– Постельный режим не означает, что я не могу пройти пешком несколько метров до… Что это? Это чье?
– Мое, – подал голос Мартайн, увязавшийся с нами с таким видом, будто это мы за ним тащимся, а не наоборот.
Рядом с крыльцом, вдребезги разбив все мое представление о вампирах, красовался ослепительно белый магмобиль-кабриолет. Совершенно белый совершенно везде, включая сиденья и приборную панель с рычагом управления. Представляю, как мы сейчас смотримся со стороны на его фоне: я в своем обожаемом красном плаще и упакованные в черные мундиры надзора Ворнан с Асгером.
Еще одним вопиюще черным пятном была коробка с алой лентой на заднем сиденьи.
– Подарок, – пояснил Мартайн. – На новоселье. Я подвезу?
Ведьмак скривился, но галантно открыл мне дверцу, а потом устроился рядом со мной. А я – рядом с коробкой, конечно же.
– Только без фокусов, – предупредил вампира Ворнан, явно намекая на стиль вождения.
Тот сделал «под козырек», хотя был без шляпы, развесил клыки по губе и позерствуя, махнул на водительское место, не открывая дверцу. Ему тоже нравилось дразнить ворона.
Я не утерпела и открыла коробку прямо в магмобиле. Внутри оказался сервиз. И вот он как раз полностью отвечал всем моим представлениям о вампирах: черненое серебро, ажурная ковка. Я в восторге просто разинула рот. Все равно слов не нашлось, а и нашлись бы – не сказала.
(рис. сервиза) 
А о новосельи я не совсем поняла. Мы переезжаем в дом Ворнана? Как же тогда его заявки, что там нельзя жить, а можно только работать?
Все разрешилось само собой, когда мы оказались у дома.
Это был одновременно он и не он. Начнем с того, что крылец стало два. Над одним по-прежнему поскрипывала и помигивала вывеска с названием лавки, а с правой стороны раздавшегося в боках дома выглядывало другое, с ажурными фонариками на крючках под навесом. Домашнее, что-ли. По-другому оно у меня в голове не называлось. И калитка с дорожкой к нему были отдельные.
– А… – просипела я вопросительно, когда Ворнан повел меня именно туда.
– Это сюрприз. Мой и дома. Нам ведь нужно теперь больше места, – таинственно мерцая глазами проговорил ведьмак, едва мы оказались в маленькой полутемной прихожей.
– И вот здесь, – он тут же облапил меня и полез с поцелуями, нещадно цапаясь щетиной, – такое специальное место для встречи мужа с работы.
Отбилась с трудом. Знаете ли, очень трудно отбиваться, когда вас с таким азартом в прихожей целовать бросаются. Можно нечаянно что-нибудь повредить в незнакомом тесном помещении: лоб, локти или стойку для зонтов и тростей, опрокинутую на пол в горячке боя.
Потом я привидением бродила по дому, знакомясь с ним заново, сравнивая и удивляясь.
Лавка теперь была отдельно. В нее можно было войти либо снаружи, с крыльца, либо со стороны дома, и там все осталось, как было, только лестница, ведущая на второй этаж, пропала. Вместо нее был еще один стеллаж и ведущая в жилую часть дома дверь.
В домашней части лестница была. Внизу появилась гостиная с креслами и диванчиком, а наверху стало на одну спальню больше. И ванная тоже стала больше. Мне было немного жаль, что мы уже не будем пинаться там по утрам, решая, кому скорее нужно. И на кухне мне теперь о ноги Ворнана не спотыкаться, разве что он специально их подставит, усевшись в центре.
– Как? – вопросительно таращилась я, а птиц топорщил перья и был несказанно горд тем, что сумел меня удивить.
Дом обиженно поскрипел дверцами кухонного шкафчика, я благодарно погладила столешницу. Для меня подобные превращения были сродни ожившей сказке. Собственно, если дом почти что живой, почему бы ему не расти?
А вот трепетно любимое мною круглое окно, на подоконнике которого можно лежать, как в гамаке, осталось абсолютно прежним. И задний двор с полотнищами простыней. И мансарда с опускающейся лестницей. И моя-наша спальня. В ней новой была только кровать. Я смотрела на нее с опаской, как на нового гостя в давно сложившейся компании.
– Пришлось заменить, – сказал Ворнан, верно расценив мое замешательство. – Когда все случилось, вы спали, а потом будто провалились глубже, говорили, затем закричали… Крови было много. И почему-то, воды. Вас рвало болотной водой…
Я взяла его за руку и сжала. Ворнан притянул к себе, обнял рукой-крылом, вздохнул, а спустя минуту я почувствовала, как он улыбается.
– Эта кровать здесь чужая совсем ненадолго, дорогая госпожа Пешта. Вы успеете основательно ее обжить до того, как вам будет позволено надолго вставать. А еще я отведу вас в подвал, и покажу кое-что интересное.
Я выпуталась из объятий и попыталась руками изобразить свое удивление тем, что в доме есть подвал. Ворнан приподнял бровь, наблюдая за моей беспорядочной имитацией полета мысли, хмыкнул и вручил очередной блокнот. Кажется, от того, что я не говорю, будет скучно не только мне.
– Приглашаете меня в подвал? Странное место для свидания, – строчила я, пристроив блокнот прямо на его груди, а муж, склонив голову, пытался тут же сходу читать. – Почему не чердак или жердочка за окном? Вы же птица.
Ворнан просиял в ответ огненным взором и потащил меня вниз. Надо думать, в подвал. Но нас прервали. В гостинной нагло расположился вампир, которого никто не приглашал.
– Ну и? – поинтересовался Ворнан, опуская меня на пол.
– Вы как парочка юных молодоженов, даже слегка завидно. Тоже влюбиться? – почти нараспев протянул Асгер и потрогал клык кончиком языка.
Вампир смотрелся на кремовом диванчике настолько странно, что это было даже мило. Он принес с собой коробку с сервизом, которую я, ошеломленная метаморфозами с домом, оставила в магмобиле. И еще какие-то склянки.
– Мартайн…
– Я не закончил с оберегом, Пешта, а я всегда довожу дело до конца, тем более, что вам нужна информация.
Разглядывая нас и говоря, он смешал в одной из емкостей содержимое склянок, в очередной раз распорол себе запястье и налил крови в получившийся состав.
– А для начала… Кто владелец дома?
– Я, – беззвучно сказала я и для надежности дернула рукой.
– А хозяин? – тут же спросил Асгер. – Кто укладывал в землю у корней зерно родового камня?
Ворнан быстро глянул на меня сквозь ресницы и кивнул вампиру.
Так-так… Не потому ли этот пернатый прохиндей меня в подвал зазывал? Оттяпал, ведьмин сын, мою собственность и клювом не ведет.
Горячие пальцы прошлись по ладони, мол, спокойно, вот спровадим гостя, потом побузишь в свое удовольствие, дорогая. Молча.
– Оба руки сюда давайте, – скомандовал вампир и уже приготовил инструменты. Этот наборчик для кровопусканий мне хорошо знаком. У Ворнана такой же есть.
– Мне импонирует ваше стремление собрать обвинений на пожизненное лишение дара, хладен Мартайн, – оскалился ведьмак не хуже вампира. – Поясните.
– Я спрятал ребенка, но не ее, Вечный уже зацепил ее зовом, а значит поймает снова, и дом, хоть стал сильнее, не сможет укрыть. Хочешь снова искать свою жену на изнанке мира, темное пламя? А если тебя не будет рядом, кто сделает это вместо тебя? Давайте ваши руки сюда, я помогу, а потом мы поговорим, и я расскажу все, что ты захочешь узнать об этой твари.
Меня здесь и нет будто. Ну да, конечно, поднадзорный объект права голоса не имеет, да и голоса не имеет тоже. Ладно. Зато я могу выразительно смотреть. А выскажусь потом. Или письмо напишу сразу на семи листах и заставлю вслух прочесть.
8
– А сколько ему лет? – почему-то шепотом спросила я, тайком следя из окна спальни за медленно идущим вокруг дома вампиром с готичной соусницей из нового сервиза в руках.
Из посудинки на землю нереально тонкой, но заметной, ярко-алой непрерывной струйкой тянулась жертвенная кровь, смешанная с чем-то, что придало ей эту неестественную окраску и вязкость. Там, где упало, начинало расти и распускаться: темные колючие стебли, острые листья, алые бутоны. Губы Мартайна шевелились, он был будто в трансе.
Несколько любопытных соседей наблюдали поодаль, кто-то присел на бортике фонтана, болтая рукой в воде. Стекло бликовало, и я разглядела только лежащий черным крылом плащ и длинные ноги в узких брюках.
Ворнан стоял позади и тоже заглядывал в щель между откосом и отодвинутой занавеской.
– Точно не знаю, – наконец сказал он. – Около пятисот. Темное целительство не самый распространенный дар, может, потому инквизиция, по большей части, сквозь пальцы смотрит на шалости Мартайна. Вообще любое темное искусство у вампиров редкость, их способность – магия крови и внушение. Зов вампиров и голос дивных – две стороны одного дара. На самом деле, в мире нет ничего случайного, и эти способности разделены не просто так.
Я кивнула. С последствиями я имела несчастье познакомится лично.
– Много детей… пропало? – спросила я, чувствуя, как сдавливает грудь от ужаса и боли, и зажмурилась, но слезы все равно просочились. Вода – она такая, везде путь найдет.
Ворнан изловил едва не сорвавшуюся каплю, стер горячим пальцем, не дав завершить путь. Меня он вот так же поймал. И будет делать это снова. Как и я. У нас с ним работа такая – держать друг друга на краю. Но этот мой путь мне придется завершить, и мы оба знаем, что так будет. Асгер сейчас просто дает нам немного времени и немного тишины.
– Думаю, на самом деле больше, чем известно, – голос звучит безразлично, но это не так, – заметили поздно. Все задерганные, уставшие, никому и в голову не приходило связать исчезновения в разных частях города. Почти в каждом районе. Здесь, на Звонца, что странно, только один случай, и почти месяц назад, так что может и не связан с другими. Подозревали жертвоприношение, но никаких следов, нигде. Время исчезновений разнится до бесконечности, потому что никто точно не может сказать – когда. Не сразу хватились, думали, что спит, забегался с друзьями, пошел к родственникам, но всегда рядом была вода. Канава, канал, озеро, пруд…
– Фонтан, – попыталась сказать я, в очередной раз забывшись. У меня вдруг все наоборот, здесь голоса нет, а там я теперь могу говорить. Только я хотела бы еще и не слышать.
…Солнце сядет, сгинет день,
У порога встретит тень.
Чей-то шорох, чей-то взгляд
Позовет в туманный сад.
Огоньками по тропе
Приведет тебя ко мне
И-и-иди… Сю-у-у…
Звук внутри оборвался резко, будто гильотиной отрезало. Значит, Мартайн завершил плетение, и круг из колючих черных стеблей с алыми бутонами замкнулся.
Любопытствующие почти все уже разошлись. Что интересного в медленно бредущем вокруг дома вампире с соусником? Может, просто дом от крыс заговаривает, а то куда ни пойди, все жалуются на внезапно расплодившихся грызунов и мелкую нежить, с которой сладу нет, и кроме темных плетений ничего не спасает. Ярко вспыхнула алым подкладка длинного плаща – последний наблюдатель, высокий и стройный, поднялся с бортика. Окно бликовало и лица не разобрать. Да еще головной убор странный, не то шляпа, не то треуголка… Постоял, глядя на дом, потом поднял руку и помахал. Развернулся на пятках. По плечам, текучие, как вода, плеснули длинные светлые пряди. Шаг в сторону, на тень от фонтанных дев и нет никого.
Я не отшатнулась от окна и не бросилась искать защиты в кольце черных крыльев, я все так же аккуратно придерживала рукой занавеску. Ворнана рядом не было. Минутой назад, как только Асгер замкнул круг, он ушел вниз. Вампир обещал секретов. Но он обещал их ведану старшему дознавателю, а станет Ворнан со мной делиться или нет, это как раз ведану дознавателю решать.
Чудовище дало понять, что подождет. Настоящие чудовища всегда терпеливы.
У меня вот с терпением совсем плохо, ждать не люблю, и раздражаюсь, если приходится, потому придумываю себе миллион и два занятия. К примеру, у меня еще полдома не обследовано, там, где лавка, и подвал. В подвал меня уже пригласили. Моему птицу ведьмачьему отчего-то важно, чтобы мы туда вдвоем шли, как на свидание, вот и пусть. Я давно на свиданиях не была. А что место странное, так еще ни одно мое свидание по канону не прошло.
Мужчины расположились внизу и использовали новый чайный сервиз не по назначению. Вместо чая у них был густой вишневый ликер, который в темно серебряных чашках смотрелся весьма интригующе. А еще пах так, что мне тут же вишни захотелось, но чтоб непременно прямо с дерева, сладкой, терпкой и теплой от солнца.
Они посмотрели на меня одновременно. Улыбнулись. Ворнан – глазами, Асгер – во все зубы. Вампир как-то быстро раскланялся и ушел, а Ворнан поднялся ко мне. Встал напротив и смотрел, а мне плакать хотелось от нежности. Только это все, видимо, гормоны. Да?
– В подвал? – неслышно спросила я, протянула руки и, коснувшись его горячих ладоней, пожала и посмотрела вниз, на лестницу. Нужно же нам как-то говорить?
– В постель, – категорично заявил ведан дознаватель, сокращая дистанцию. Теперь мои руки, заведенные за спину, были в его руках. Обнял, будто в плен взял.
– А как же свидание? – меня почти не слышно, зато ресницами трепещу и кокетничаю напропалую, стараюсь. – Полагается сразу на свидание, а потом уже в постель.
– Разве? – удивился он. – Вы меня, помнится, сразу в постель пригласили.
– Вообще-то на чай и на диван, – возмущенно просипела я, прекращая гонять сквозняк. Не выходит у меня с кокетством. Воспитание не то.
– Это частности.
– Но свидания даже потом не было!
– Было, – блестел глазами наглый птиц, разбирая мой вопль по губам и дернувшимся из захвата пальцам. Не вырвалась, только скогтил надежнее и прижал сильнее. – Я водил вас на бал в магистрате. На вас было неприлично красное платье.
– Не считается, вы отказались со мной танцевать.
– И все равно все закончилось постелью.
– Диваном, – снова уточнила я и покосилась на тот, что внизу стоял. Кремовый. Новый. Совсем-совсем новый диван.
– Это частности, – смех прятался в уголках губ и плясал исками в золотисто-карих глазах. От губ Ворнана невозможно пахло вишней, и я не удержалась, попробовала. Теплая, даже горячая. Точно как и хотелось, особенно, если зажмуриться. Если зажмуриться – вкуснее. А там, в спальне, постель. Тоже совсем новая и ее обживать нужно. В конце концов у меня режим.
Вот меня и уложили. И вручили блокнот. Видимо, у меня в меню сегодня только вишня и разговоры. Подвал мне обещали, как только придумают, как туда диван притащить, раз уж мне непременно хочется свидание. И с лавкой все неожиданно утряслось. Я думала, придется закрыть, но Ворнан сказал, что у меня теперь будет помощница. Все равно понадобится, когда родится малышка, а он еще раньше присматривал. Рекомендации хорошие, вдобавок эта дама орочьих кровей моей Бальце племянница и живет недалеко. И готовит.
Ужин нам из ресторации доставили. Ворнан заказывал. По магфону. Технический прогресс не остановить. Пусть смирится и привыкает. И я ничего не имею против обеда в постели. Почти что пикник.
Подал, почти что с рук накормил и даже убрал все сам. Мне было неловко и странно – столько заботы. А с виду брюзга и сухарь. Или ребенок не только меня меняет? Может, под шумок выпросить вернуть из плена мой феррато маард? Мне же ходить далеко нельзя, буду ездить. Медленно и осторожно.
– О чем таком приятном вы сейчас думаете? – спросил Ворнан и поправил у меня на ногах плед. Не холодно, просто вот так, с пледом, в гнезде из подушек, лежать было уютнее. И ворона в наседках.
– Думаю о друзьях и подарках, – написала я.
Муж расположился рядом, трогательно строгий и серьезный.
– Подарок Мартайна самый занятный.
Полагаю, он вовсе не о сервизе, скорее, о магических рисунках у меня по животу и вокруг дома, а еще о разговоре, который без меня случился.
– У вас много друзей, Ворнан.
– Это у вас много друзей, Малена. – Ворнан подвинулся ближе, устроил меня у себя на груди, а голову я ему на плечо сама положила. – Их приманивает ваш свет. Как мотыльков. Особенно темных. Вы так ярко сияете, что все слепнут и видят только тьму. Но продолжают тянуться. А я мрачный нелюдимый тип. Я до последнего думал, что вы показательно бросите меня у алтаря.
– До чертиков боялась, что это вы передумаете, – пишу и боюсь. Мы ведь так и не говорили друг другу те самые, всем известные слова. Потому что то, что нас связывает, в них не вмещается? Потому что это… больше?
– Кто такие чертики? – заинтересовался он.
– Помесь гулей с демонами, – ответила я, набрасывая рядом с ответом карикатурного человечка с рогами, носом-пяточком, хвостом, копытцами и почувствовала улыбку.
– Выходит, выйти за меня – очень храбрый поступок, – его рука, переместилась мне на живот, погладила и замерла, охраняя, – вы обе очень храбрые. Пожалуй, придется научиться серьезнее относится к словам ребенка, особенно если этот ребенок – эльф. Получилось, как он и сказал.
– Вы утром уйдете? На работу? – спросила я. Ворнан качнул головой, и я тут же пририсовала чуть подальше еще один знак вопроса, вместо того, чтобы выводить «почему».
– У меня… отпуск.
– Опять нахамили начальству? Кому на этот раз повезло?
– Эфарелю.
– И большой отпуск?
– На неделю. На самом деле он собирался меня за линию карантина отправить, но Питиво ему на хвост наступил.
– Вы невозможный хам, ведан старший дознаватель!
Ворнан смеялся и от этого мне было не совсем удобно писать, но я справилась. Нужно блокнот побольше, слишком длинные должности на таких маленьких страничках не помещаются.
– Поздно, помочь вам раздеться? – горячие руки, не дожидаясь, тянутся к пуговкам.
Я молча спрашиваю, а как же он, и в ответ мне со вздохом, что ему еще подумать нужно, а я отвлекаю, особенно если платья не будет, и что он позже придет. Тогда я стребовала еще немного вишни. Вышло не так ароматно, как там, на лестнице, сразу после ликеропития, но тоже вкусно.
Сегодня можно уснуть и не бояться. И завтра, наверное, тоже. Как долго способно ждать чудовище?
9
Он дал нам больше времени, чем я рассчитывала. Три тихих, спокойных дня, совершенно обычных. И этим они были прекрасны. Вместе. Рядом. На расстоянии прикосновения, в одном вдохе друг от друга. Потому что это – больше. Потому что слова – игра и только, можно без них. Потому что. И еще у нас было утро и день четвертого дня. Мы пинались локтями в ванной, хотя места там было достаточно, и спорили, кому пить из чашки с надколотой и подклеенной ручкой, и я спотыкалась о ноги, потому что Ворнан специально уселся так, чтобы я о них спотыкалась, и старательно и почти идеально делал вид, что его это раздражает. И у нас было свидание в подвале.
Диван туда не влез, зато влезла старая узкая тахта, и если застелить пледом, то совсем ничуть не хуже. Но это было не главное, это было потом, после. А до было… Не знаю, как назвать, почти как венчание. Я отдала дому свою кровь и, кажется, часть себя тоже. Зерно нашего дома было еще… зерном, ростком. В плотной земляной чаше – продолговатая, похожая на сложенные вместе ладони почка из хаулита, белого камня с тонкими черными прожилками-венками. Из похожего камня, только чисто белого, кахолонга, алтарь в храме Света. Но мой дом – храм только для меня и моего Нарэ, а в нас не только свет, но и тьма, и темное пламя и изнанка крыльев из мрака и звездных искр, и серая дорога междумирья.
– Поклонись корням, Элена, – шептал мне Нар.
Я послушно стала на колени, вытянула руки, рассекла кожу на ладонях об острые края каменного зерна, раскрывшегося, как весенняя почка от растущего внутри и настырно лезущего наружу молодого листа, красного, будто пламя, и положила обе руки на поверхность камня.
– Твой дом, твоя сила, твои корни, – продолжал шептать Нар.
– Мой дом, моя сила, мои корни, – повторила я за ним.
Натекшее с ладоней подношение впиталось в поверхность, прожилки хаулита на миг сделались красными, будто настоящие вены, раздался щелчок и почка раскрылась вдоль. Внутри белый камень был покрыт другим, темно-серым, цвета пепла, на котором бутоном горела рубиновая друза. Земляная чаша качнулась, приподнимаясь, из пола потянулись темные, колючие ветви, и оплели ее поверх, заключая драгоценное зерно в колыбель. С моих рук все еще сочилось. Несколько капель крови упали и теперь горели на одной из ветвей алой гроздью, будто продолговатые ягоды барбариса.
Нар взял мои рассаженные ладони, подул и пошептал на ранки, и они тут же стали затягиваться, а потом поочередно поцеловал. Дальше была тахта вместо дивана и плед, и мы. И здесь уж тем более не нужны были никакие слова. Мы молчали, слушая тишину друг друга, собирая ее с губ, дыша ею, а еще мы умеем ею петь, это только наш секрет.
Я уже могла говорить, но мы продолжали молчать, когда поднимались наверх, молча обедали, молча занимаясь каждый своим делом. Вместе. Рядом. На расстоянии прикосновения, в одном вдохе друг от друга. Потому что у нас было три обычных дня и утро и обед четвертого.
А вечером пришло чудовище.
Вечный музыкант встал за кольцом из темно-красных роз с черными колючими стеблями. На нем не было его странной шляпы и волосы водой стекали на плечи и спину. Он улыбнулся, красивый и ужасающий, почти до края полный украденного детского света, поднес к алым губам белую, светящуюся в наступивших серых сумерках костяную флейту и проиграл несколько тактов. Музыки было не слышно. Все дело в том, что чудовище тоже знало, что тишина умеет петь.
Дом вздрогнул. Судорога прошла по стенам, жалобно звякнула подвесками люстра и испуганно хлопнуло маленькое круглое окно в мансарде, раскалываясь вдоль тонкими острыми трещинами. Покосился и рухнул вниз старый металлический штырь, на котором любил сидеть огненноглазый ворон. Погасла, повиснув на одной цепи, вывеска лавки, треснули новые светлые доски на крыльце. Я все это видела, хоть и не могла. И чувствовала. Ведь это был мой дом, моя сила и мои корни.
Хрупнул грифель на кончике карандаша. Я с сожалением посмотрела на почти законченный рисунок и закрыла альбом. Ворнан отставил чашку и аккуратно положил на стол газету, которую читал. Встал с кресла, подал мне руку, и мы вышли через тесную прихожую, где положено встречать мужа с работы, на новое крыльцо с двумя коваными фонариками, обошли дом и встали напротив чудовища.
Только тогда Нар заговорил.
– Помни, кто ты, – сказал он, – а теперь идем.
Я хотела обернуться. Вспомнила, как шла, когда несколько лет назад за мной явились, чтобы судить и приговорить к смерти, и что не попрощалась с домом, хотя тогда почти не слышала его и не понимала.
– Нет, – Нар обнял руками мое лицо, удерживая в капкане горячих ладоней, и смотрел огнем из глаз, – не оборачивайся, не оставляй слез на пороге, не обрывай прощальным взглядом дороги назад. Оборачивается тот, кто может не вернуться.
– Но ведь ты сам всегда…
– Не всегда, – улыбнулся он и снова взял меня за руку.
И мы шагнули за кольцо из роз на улицу, где ждал илфирин.
Плоский холм, круг из камней. Туман низом, такой плотный, что кажется, ступаешь по вате. За спиной деревянные доски настила, вдоль которого на растянутой между вешками невидимой нити покачиваются бумажные фонари с тлеющими внутри потерянными душами, что пришли на зов флейты, но оказались не годны и остались указывать путь. Зеленоватые, тускло-синие, желтые…
– Блудная душа спрятала искру заемной кровью и привела с собой пламенную тварь, – пропел Вечный Музыкант, и его голос ударил по мне набатом, оглушая, выжимая из глаз слезу ужаса и благоговения, желая чтобы я упала на колени, как в прошлый раз, но теперь за моей спиной были крылья, что держат меня на краю.
– Я позвал, и ты пришла, золотая. И принесла свой колючий звездный свет.
– Я хочу… Мы хотим, чтобы ты ушел.
Он рассмеялся. По крыльям тишины, что стояла за мной прошла судорога, и илфирин удовлетворенно кивнул.
– Твоя тварь сильна, но не сильнее меня… Элена
Зазвенели, натягиваясь до предела, струны, связывающие меня с миром… с мирами, я задыхалась от счастья и омерзения, но яростное пламя пело во мне тишиной, заглушая музыку его голоса.
– Вы не в праве меня просить, – продолжил он. – Ты – чужая душа, он – клетка из огня для сути великого, а я – кость от плоти этого мира, его дитя. Как то, что ты носишь за щитом тьмы и крови. Ваш ребенок смог бы меня просить, но не вы. А теперь, раз ты пришла на зов, но не годишься стать частью меня, ты станешь самым ярким светочем на пути ко мне.
– Не много ли ты хочешь? – процедил сквозь зубы Нар, до боли сжимающий мои пальцы.
– Нет, – улыбнулся илфирин. – Только то, что мое. То, что пришло на мой зов, темное пламя.
И Нар опустил меня, выходя вперед, распугивая зыбь под ногами алыми искрами и раскрывающимися за спиной обсидиановыми лезвиями. А шагнув, посмотрел через плечо, как смотрел всегда: глаз-свеча, острый нос клювом и бегущие по коже, закрывая ее в плотный панцирь, черные перья с огненной кромкой.
– Я не отдам, – гневным клекотом и гулом вырвалось из измененной груди, и одна воля и сила столкнулась с другой.
Вспыхнуло. И погасло.
Мир пошел трещинами, распадаясь на осколки, и сложился заново.
Иначе.
Темно…
Холодно…
Мне холодно…
Где ты?…
Нарэ…
Тишина умеет не только петь. Тишина умеет немо кричать от боли.
Человек лежал на сырой траве, неестественно вывернув шею, будто смотрел через плечо. Круглый темный глаз, острый нос клювом. Туман осторожно касался лица и плеч, и сначала одергивал щупальца, будто обжигаясь, а потом осмелел, обволакивая.
…Та тварь, что зовет тебя, сильна, но не сильнее меня…
…Помни, кто ты…
Я помню, кто я. Помню, кто МЫ – Нарэ… Элена… Бесконечное продолжение друг друга.
Я зажмурилась, но слезы все равно просочились. Вода – она такая, даже если она – свет.
Чудовище смотрело спокойно. Оно знало, что победит, и победило. Оно ждало, что я подойду сама, и я подошла.
Чудовище хотело мой свет. Оно было голодно и хотело жить. Как тот не-мертвый ребенок у фонтана.
Чудовище протянуло руку, погладило меня по лицу, приподняло мой подбородок и потянулось к моим губам, чтобы взять.
А потом кто-то далекий сказал:
– Сияй!
И я вспыхнула. У меня много света. А еще у меня звездная бархатная тьма с изнанки крыльев. И маленькая теплая искра.
Сколько нужно света, чтобы избавиться от тьмы? Весь свет… Могу и отдать. Ведь ему так холодно. А у меня есть, где согреться. У меня есть яростный огонь, темное пламя, вечно возрождающееся из пепла, которое тоже я. Которое – мы.
И тому далекому я сказала:
– Гори!
Светящийся, слепящий золотой туман оседал, отползая за валуны, мало напоминающие прежний спиральный круг с камнем-алтарем в центре. Таяли вешки с фонарями, расползлись мороком гнилые доски настила. Рассвет лил розовую глазурь на холм, чуть возвышающийся над сыроватым пустырем в лужах и кустах, качались, стелясь у самой земли, редкие метелки травы, путаясь с лиловыми вересковыми соцветиями. Пахло утром.
Человек на траве шевельнулся. Хрустнули, как коленка у старика, вставая на место, позвонки. Человек… Ведьмак, старший дознаватель Управления магического надзора Ворнан Пешта, неловко качнувшись, поднялся на ноги и принялся растирать шею, морщась, кривясь и пытаясь откашляться.
– А я… кх… и забыл, как это мерзко.
– Что? – отозвалась я
– Умирать. Жутко болит шея, будто меня из петли достали, а в горле как ежи катались.
– Теперь вы будете понимать меня куда лучше, – сказала я, присаживаясь на камень. А что, я устала, всю ночь на ногах, а мне нельзя, мне врач запретил столько ходить. – Вам не показалось, что эльфир, пока не распался туманом, что-то сказал? Что-то вроде «я вернусь»?
– Они всегда так говорят. Все. И всегда. Останетесь здесь или домой пойдем?
– «Здесь» это где? – уточнила я.
– Кажется, Навья гора, к западу от Нодлута. Часа два-три пешком. – ответил муж и примостился рядом, все еще потирая шею.
– А ваши крылья?
– Не рискну. Пешком надежнее. К тому же, если обогнуть вон ту рощицу, – Ворнан махнул кистью в сторону, – можем поймать торговую подводу. Да, кстати, вы уже решили, как назовете дочь?
– Почему я?
– У дивных имя ребенку всегда дает мать, отец – только в исключительных случаях, – наставительно заявил ведьмак, пристраивая свои горячие руки у меня на талии.
– Когда-то давно вы ясно дали понять, что мне далеко до эльфа, да и при чем здесь эльфы?
– Будьте последовательны, госпожа Пешта, нас венчали по эльфийскому обычаю и рождение ребенка вам предсказал мальчишка эльф, значит, вам имя давать.
– А нельзя просто признаться, что никак не можете выбрать? – спросила я поворачиваясь к супругу и наткнулась на блеснувшие смехом темные глаза.
Ворнан улыбнулся, отчего шрам на щеке стал заметнее, нарушая гармонию черт. Но именно таким он мне и нравился, со всеми своими шероховатостями, мой нелюдимый черный птиц, похожий на странную кружку с неровно легшей глазурью. Похожий на меня и подаривший мне чудо, в которое я не верила. Наше с ним продолжение, нашу Эленар.
…Спи-усни, приснится сон,
Позовет за флейтой он.
Серой тенью в этом сне
Ты опять придешь ко мне.
Примечание.
Википедия. В 1553 годубургомистрБамберга, оказавшийся в Гамельне в качестве заложника, записал в своём дневнике легенду о флейтисте, который увёл детей и запер их навсегда в горе Коппенбург. Уходя, он якобы пообещал вернуться через триста лет и вновь забрать детей, так что его ждали к 1853 году.
