Мари Милас
Финишная черта
Глава 6
Аврора
– Сфокусируйся, Андерсон.
Мой тренер, Зак, швыряет в меня теннисным мячом, который я уронила во время упражнения на зрительно-моторную координацию. Оно помогает развить и отточить реакцию и синхронизировать движение рук и глаз. Суть в том, что мне необходимо предугадывать сторону, силу и скорость, с которой Зак решит бросить мяч.
– Я стараюсь. – Потираю плечо, куда прилетел мяч. – Будь нежнее.
– Если хочешь нежности, тебе стоит заняться другим видом спорта. Как насчет шахмат?
– Любой спорт не нежен. Не принижай шахматы. – Я собираю в корзину теннисные мячи. – Знаешь, у шахматистов очень сексуальный ум… в отличие от тебя, – добавляю шепотом.
Зак складывает свои мощные руки на груди и приподнимает темную бровь. Его черные волнистые волосы торчат в разные стороны, потому что он хватался за них каждый раз, когда я не могла правильно выполнить элементарные упражнения.
– Я все слышал. Иди-ка в парилку, дорогая.
– Не-е-ет, – стону я, падая на мат и притворяясь мертвой. Даже язык свешиваю набок. Надеюсь, Зак поверит.
– Да-а-а. – В его тоне столько злорадства, что он мог бы озвучивать какого-нибудь злодея в мультике. Джафара, например.
– Тебе не хватает попугая, который потом поймет, что ты говнюк и переметнется на мою сторону.
– Что?
Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги.
– Неважно. Тебе не быть диснееведом.
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты до неприличия странная? – Зак идет за мной в парилку. Так мы называем зал, где температура, вероятно, почти такая же, как в ядре земли. В нем располагаются беговые дорожки и другие тренажеры, на которых пилоты должны заниматься, обливаясь потом.
Обычно в машине очень жарко, это дает огромную нагрузку на сердце и другие органы, а если учесть, что некоторые гонки проходят в таких странах, как Испания, то ты ощущаешь себя в духовой печи.
Организм пилота должен быть готов к такой нагрузке, поэтому я смиренно встаю на беговую дорожку, пока Зак прикрепляет к моей груди и рукам датчики, которые будут отслеживать мое сердцебиение и другие показатели.
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты до неприличия заноза в заднице? – Отвлекаюсь разговором от неприятных ощущений на коже.
– Каждый день. – Зак подмигивает и выходит из парилки, чтобы начать наблюдать за мной орлиным взглядом через стеклянную стену.
Несмотря на то что мы с ним раньше никогда не работали и познакомились всего пару недель назад, нам достаточно комфортно. Мы определенно бесим друг друга, но наши тренировки всегда очень эффективные, а общение непринужденное. И Зак еще ни разу не ткнул меня носом в слово «женщина» и не вел себя как мудак, лапая мой зад. Что делали почти все тренера до него.
Я включаю дорожку и начинаю легкий бег, постепенно ускоряясь. Тело мгновенно покрывается тонким слоем пота, а горячий воздух обжигает легкие. У меня никогда не было головокружения в парилке, но сегодня я чувствую себя просто отвратительно. Возможно, все дело в том, что у меня была бессонница, ведь проклятый Уильям Аарон Рассел III восседал, как на кресле в определенных отделах моего головного мозга, отчего мне хотелось выйти в окно.
И да, у этого придурка есть свое собственное кресло в моей черепной коробке. Которое я давно должна вынести на помойку, а еще лучше – сжечь.
Любая встреча с этим человеком сулит мозговой штурм с долей отвращения к себе. Я закрываю глаза и продолжаю бежать, пытаясь выкинуть из головы образы прошлого вечера.
И нет, не те образы, когда он вырубил идиота с большими ушами. Это действительно было горячо, но я лучше проведу сутки в парилке, чем признаю это вслух. И не те, когда его тело слишком приятно ощущалось рядом со мной. Хотя стоит признать: эти ощущения были похожи на прикосновение к мягкому пледу, который ты то и дело поглаживаешь рукой, чтобы снять стресс. Спустя годы я все еще не понимаю, почему именно этот человек, именно этот мужчина может прикоснуться ко мне, не спровоцировав желание разодрать кожу до крови.
Возможно, потому что я ни с кем и не сближалась на таком уровне, как с ним? Нет, это бред. Я пыталась. Правда пыталась завести отношения, быть нормальной и все такое, но что-то все равно было не так. Как и всегда я выпускала иглы, выкалывая кому-нибудь глаз.
Я хотела всего этого: отношений, любви, объятий, нежных поцелуев за ухом, секса, черт возьми. Мое тело истосковалось по прикосновениям, хоть и напрочь отвергает их. Иногда у меня такое чувство, что я оголена и мне до смерти хочется надеть какую-нибудь мягкую плюшевую пижаму.
Проблема в том, что я надеваю ее, а это чувство не проходит.
И только человек, который вчера перецеловал руки всему женскому населению Англии, всегда мог сделать что-то такое своими ладонями, взглядом и своим отвратительным существованием, что утоляло какую-то странную агонию внутри меня. Даже если мое сердце каждый раз завывало от боли…
Я давно уже переболела, пережила и выбросила Лиама из своей головы. По крайней мере, мне нравится себя в этом уверять. Сила самовнушения – лучшее и одновременно худшее, что случалось с этим миром.
Вчера у нас с ним был самый длинный диалог за последние годы. Обычно мы просто игнорировали (или усердно пытались это делать) друг друга на каких-то семейных праздниках, на которых обязаны были присутствовать, чтобы Аннабель не расплакалась, а Леви не поотрывал нам руки и ноги за это.
Возможно, все дело в том, что мы не виделись больше года и нам было просто необходимо поплеваться ядом. Ошибочка: не нам, а мне. Ведь Лиам, как всегда, был окутан своими идеальными манерами и благозвучной красивой речью, от которой предательские мурашки прокатывались по моему телу снова и снова. До тех пор, пока я не прекратила разговор с его семьей и не начала наблюдать за ним со стороны, как какая-то маньячка.
Лиам улыбался так, что все женщины падали к его ногам, а он – к их рукам, оставляя на них нежные, галантные поцелуи от самого лорда. Они вели разговоры о высоком и благозвучно смеялись над какой-нибудь брошенной шуткой.
Я же всегда хохочу так, словно голодная чайка ищет себе пропитание. Я же не умею вытягивать шею, чтобы выглядеть статно, а не походить на человека с неврологией. Я же не могу изящно делать глоток шампанского, удерживая взгляд собеседника. Вероятность того, что содержимое бокала окажется в моем декольте равняется ста процентам.
Я же… не та, кто ему нужен. И никогда не была. Не была той, кто сможет быть его достоинством, а не недостатком.
Поэтому все время, что Рассел выхаживал по залу, в моем животе скручивались змеи ревности.
Я ненавижу это чувство. Презираю его. Но не могу избавиться от него.
Раньше я была простой девушкой из Бристоля. Грубиянкой в обычной одежде, на которую его мать смотрела, как на вонючую кухонную тряпку. Не имела трастового фонда, но владела в избытке плохими манерами. Сейчас я могу присутствовать на одном мероприятии с этой семьей, будучи успешной в своем деле и выглядя на миллион евро, но все равно быть недостойной. Возможно, все дело в том, что у меня все еще плохие манеры. Черт его знает. Но факт остается фактом: я могла бы стать президентом какой-нибудь страны, но все равно не была бы достойна Уильяма Аарона Рассела III.
И нет, у меня нет желания раздирать себе руки в кровь, чтобы наконец-то покорить эту гору, над которой парит фамилия «Рассел», окутанная божественным свечением и звуками церковного хора на заднем плане. Но каждый раз. Каждый долбаный раз, когда мое сердце замирает рядом с Лиамом, я вспоминаю, как почти четыре года назад мне кристально ясно дали понять, где мое место. И оно никогда не было рядом с ним.
Мне нельзя снова быть ослепленной Расселом, потому что в итоге это солнце сжигает насмерть обычных смертных, даже если иногда я до ломки костей жажду греться в его лучах.
– Пульс зашкаливает. – Зак врывается в парилку, обеспокоенно глядя на меня. – Что с тобой сегодня?
– Плохой день в аду. – Я выключаю дорожку, срываю датчики и ухожу, задыхаясь от нехватки воздуха и срывая промокшую от пота футболку.
Мне нужно что-то сделать со своей головой. Иначе я рискую провалить сезон. А Уильям Аарон Рассел III не стоит этого.
А что насчет Лиама? – шепчет бестолковое сердце.
***
Идет четвертый час съемки для бренда Натали. Я успела сменить четыре комплекта нижнего белья и четыре раза взмолиться всевышнему.
Утренняя тренировка с Заком теперь кажется раем.
– Не прикрывай рукой шрамы, ты выглядишь скованной, мы сможем это потом убрать при ретуши, – шепчет Натали, поправляя лямки лифа у меня на плечах.
Я вздрагиваю от ее холодных рук и делаю глубокий вдох, представляя, что нахожусь где-нибудь на Багамах, потягивая коктейль из кокоса.
– Прости, прости, еще чуть-чуть, – причитает она, подтягивая лямку.
Я могла бы отказаться от всего этого, но для Натали важно ее детище. А она важна для меня. Поэтому я стискиваю зубы и терплю.
Радует то, что меня касается только Натали. Я почти привыкла к ее рукам. Объятия и вовсе зачастую ощущаются приятными. Но у меня есть участки тела, которые особенно чувствительны. Шея, плечи, внутренняя поверхность бедра. И губы. Я не фанат поцелуев. Иногда кажется, я вообще не фанат всего, что приносит удовольствие и радость. Мило.
– Последние двадцать кадров. – Нат ободряюще кивает. – Ты сможешь. Помни про руки, убери их от бедер.
– Хорошо, – выдыхаю я и в миллионный раз прислушиваюсь к ее просьбе по поводу шрамов.
Это просто рефлекс. Я не контролирую свои движения. Мне просто хочется прикрыть уродство, которым я сама же себя и наградила. Нат в курсе откуда они, но не в курсе того, что за ними стоит.
Вспышки камеры мелькают и мелькают, ослепляя меня. Я стараюсь расслабиться и быть секс-бомбой, а не человеком с рекламы таблеток от боли в животе. Натали говорит, что идеальная формула расслабленного лица – расслабить мозг и напрячь ягодицы. Это я и делаю.
Если с ягодицами все в порядке, то с мозгом явные проблемы…
– Ура! – Хлопает в ладоши Нат. – Ты была прекрасна, как и всегда.
– Ты мне врешь, чтобы я не расстраивалась, – усмехаюсь я, поднимаясь с пола.
– Когда я тебе врала? – Она откидывает светлые волосы, уложенные в голливудскую волну, и упирает руки в бедра, на которых отлично сидят брюки палаццо. Натали знает толк в моде.
– Как насчет… Вчера?
Я направляюсь в раздевалку, потому что меня уже трясет от холода. Четыре часа на ледяном полу явно скажутся на моих почках. Мне нельзя заболеть. Мне вообще нельзя подвергать свою жизнь опасности. Гас даже запрещает ездить за рулем вне трассы во время сезона. Логику я не особо понимаю, ведь моя деятельность идет рука об руку с риском для жизни. Но он говорит, что в рамках гонки мне угрожает двадцать-тридцать водителей, а не половина придурков города, которые не умеют водить.
– Это не считается. – Отмахивается Нат, протягивая мне джинсы. – Ты отлично справилась и без меня.
– Неправда. Это было ужасно.
Я надеваю светло-синие прямые джинсы, а затем обуваю бордовые конверсы. И жизнь сразу кажется немного лучше.
– Правда, правда. Гас рассказал мне, что ты знакома с РАССЕЛАМИ! Большими буквами! – она выкрикивает эту фамилию как человек, который думает, что чем громче говорить в динамик телефона во время плохого сотового сигнала, тем лучше тебя услышат.
– Ради бога, не оповещай весь Лондон об этом, – шикаю я, выхватывая у нее из рук свой белый пушистый свитер.
Он спадает на одно плечо, и меня пробирают мурашки, потому что мне нужна чертова печь, чтобы согреться.
– Гас сказал, что у вас с младшим Расселом какие-то слишком томные взгляды. – Нат деловито постукивает носком туфли. – ПОЧЕМУ Я НЕ ЗНАЛА, ЧТО У ТЕБЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ЭНЕРГЕТИКА С ЛОРДОМ?
– Натали!
Жар обжигает мои скулы, и вот теперь уже не так холодно.
– Все-все, молчу, – шепчет она. Проходит секунда. – Ты давно его знаешь? А как вы познакомились? Он джентльмен в постели? У него аристократический нос? Ну нос не в плане нос, а н-о-ос.
Боже, помоги мне.
– Какой нос? – Гас вальяжно вплывает в раздевалку.
Наверняка он приехал за Натали, чтобы она не добиралась до дома одна. Он всегда так делает, даже если она находится в другой стране. Романтика еще жива.
– А если бы я была голая? – Возмущенно вскидываю руки. – У вашей семьи вообще есть хоть какие-то манеры?
– Оу, смотри, она сказала слово «манеры». Общение с аристократией имеет свои плоды, – шепчет Натали Гасу.
– Да нет, она все такое же дитя индиго, – говорит он ей на ухо. – Процесс эволюции не быстр, милая.
Я стою, сложив руки на груди, и прикидываю возможные варианты новых друзей, потому что старые больны на голову.
– Так что там с носом? – вспоминает Гас. – Натали, я же просил не рассказывать о том, что плакал, когда мне выдирали воском волосы.
Я фыркаю от смеха, а Нат прикрывает глаза рукой.
– Ты такой дурак.
– Спасибо за информацию, Гас. Мне она пригодится. – Я хватаю шопер и направляюсь к двери.
– Так это было не про мой нос…
– Нет, – смеемся мы с Натали.
– Натали, – Гас сердито смотрит на жену, – чьим носом ты тут восхищалась?
– Только твоим. А вот Аврора…
Они переводят взгляд на меня, и я быстро ретируюсь за дверь, оставляя их гадать о носе Лиама.
Как можно скорее добираюсь до метро и жалею, что не могу ускорить поезд. Оливия и Марк, мои племянники, уже заждались меня. Мне нужно быстрее телепортироваться в квартиру сестры. Вот сейчас бы не помешала машина, потому что от фотостудии до дома Аннабель всего минут десять-пятнадцать езды. Я бы смогла преодолеть это расстояние в два раза быстрее.
Однако вспомним про Гаса… Несмотря на то что мы друзья, он все еще мой босс, и у меня все еще заключен с ним контракт, где черным по белому прописаны правила. Я бы могла вызвать такси, но метро было всего в паре шагов.
Экономика должна быть экономной. Сборник наставлений моей мамы, пункт 59304.
Телефон вибрирует. Вспомни эту женщину, и она появится.
Мамасита: Приветик, ты жива? Мама волнуется, детка.
Я: Приветик, жива.
Мамасита: ?
Это ее призыв рассказать больше.
Я: Все хорошо, только что была на съемке. Помнишь Натали? Я теперь лицо ее бренда. Сейчас еду к Анне.
Мамасита: Нижнее белье? Съемка была в помещении? Ты не замерзла? Папе стоит видеть эти фото?
Я вздыхаю. Папе не стоит вообще открывать утром глаза, чтобы не раздражаться… Хоть за последние годы и с возрастом он стал намного мягче, чем был раньше, он все равно остается очень сложным. Пик его непонятного состояния повышенной агрессии пришелся на подростковые годы Аннабель. Да и на детство тоже. Меня это касалось намного меньше и почему-то заставляло испытывать странный стыд перед Анной. Когда сестра уехала из дома, папа постепенно начал понимать, что его отцовство явно не удостоится медали. Поэтому со мной он был чуть мягче… если это можно так назвать. У него все еще было уйма требований и правил, однако он так или иначе старался стать лучше. Папа, естественно, не одобряет мой выбор профессии, но и не доказывает с пеной у рта, что я не стою и гроша, как это было с Анной. Я не думаю, что он любит меня больше. Я предполагаю, что он в целом не знает, как нужно правильно любить.
Единственное, что очищает карму папы за все его поступки, это то, что он стал отличным дедушкой для детей Аннабель. Возможно, он уже никогда не исправит ошибок в отцовстве, но может постараться найти путь в сердце старшей дочери через маленьких людей, которых она любит до смерти.
Что касается меня… то я, наверное, просто остыла к отцу в тот момент, когда он меня подвел. Я не виню его, ведь то, что со мной случилось, никак от него не зависело. Да, можно было подумать о моей безопасности лучше. Но… не знаю. В тот момент внутри меня что-то умерло. И я не знаю, как теперь оживить эту часть.
Я очень люблю Аннабель.
Люблю маму.
И принимаю папу.
Мамасита: Ты тут?
Я: Да. Я просто в метро, пропадает связь. Решай сама, показывать фото папе или нет. Но имей в виду, там видно мой сосок.
Мамасита: Аврора!
Я хихикаю и вспоминаю тон, которым мама всегда выкрикивает мое имя.
Мамасита: Ну, если всего один сосок, то мы справимся.
Я: Люблю тебя! Завтра позвоню. Скажи папе, что первая гонка будет в Бельгии. Он спрашивал у меня недавно.
Я не знаю, смотрит папа мои гонки или нет, но он каждый раз узнает страну, а потом присылает мне эмодзи флага и большого пальца. Полагаю, это его версия проявления любви.
Мамасита: Хорошо, береги себя. И попарь вечером ноги, у тебя слабый иммунитет.
У меня слабое все. Я разваливаюсь на части.
К тому моменту, когда я выхожу из метро и дохожу до дома Аннабель, мой нос и руки превращаются в ледышки. Тонкий свитер в конце февраля – не самая лучшая идея. Но в свое оправдание скажу, что у меня нет нормальной куртки. Когда я собирала чемодан из Америки в Англию последнее, что мне хотелось делать – везти с собой одежду на все сезоны. Поэтому я взяла только свою любимую гоночную куртку БМВ, которая зачастую сильно привлекает к себе внимание.
Эта девушка была гениальной. И до жути тупой…
У меня еще не было времени сходить в магазин, и, скорее всего, его и не будет. До первой гонки остаются считаные дни, мне нужно тренироваться. Куртка подождет. До окончания сезона, желательно.
Я прохожу сквозь вращающиеся двери, и меня обдает теплым воздухом, от которого кожа сладко покалывает. Вестибюль встречает роскошью и уютом, светлый мраморный пол с блестящими вкраплениями отражает теплый свет, струящийся с хрустальных люстр. Консьерж спрашивает, к кому я направляюсь, а затем звонит в пентхаус семьи Кеннет, предупреждая их о моем визите.
В мою квартиру при большом желании можно попасть, наверное, через окно. И это ни у кого не вызовет вопросов. Хоть Леви и заменил в этой квартире все, что можно и нельзя, она все еще находится не в самом благоприятном районе Лондона. Не говоря уже о соседке, которая постоянно рыщет у моего порога. Но меня все устраивает.
Раньше в этой квартире в свои студенческие годы жила Аннабель, но потом Леви в рыцарской манере отвоевал ее. Квартиру, не Аннабель. Хотя и Аннабель тоже, чего уж скрывать. В общем, спустя годы это жилье досталось мне… по наследству, полагаю. Они не хотели продавать квартиру, потому что там живут воспоминания, как говорит Анна, а я не хотела заморачиваться с поиском места, где могу оставаться в Лондоне.
Я прохожу в лифт, нажимаю кнопку этажа и поворачиваюсь лицом к дверям.
Ко мне навстречу несется мой ночной кошмар в туфлях Prada.
Наступит ли когда-нибудь день, когда Вселенная сжалиться надо мной?
Глава 7
Аврора
Реакция срабатывает безотказно, и я молниеносно нажимаю на кнопку закрытия дверей. Однако не так быстро, как хотелось бы. Ведь идеально-глупое тело Лиама остается зажатым в дверях лифта, которые плавно разъезжаются обратно.
– Не мило, Аврора, – цокает он, вплывая в кабину своей вальяжной походкой в лучшем образе представителя «old money».
Его темные волосы аккуратно уложены, а на лице лишь легкий намек на щетину, на запястье сверкают не слишком броские часы из белого золота. И правда, совсем неброско. Брюки из тончайшей мягкой шерсти благородного оттенка шоколада идеально сидят на мускулистых бедрах, а кремовый кашемировый джемпер с откидным воротником, подчеркивает крепкие плечи и шею. Через его предплечье перекинуто темно-коричневое пальто, в которое мне хочется зарыться и согреться, вдыхая его аромат, как лаванду перед сном, чтобы расслабиться.
Иисус, помоги. Сигнал SOS.
Другой рукой Лиам обхватывает и прижимает к боку огромную коробку, упакованную в нежно-розовую бумагу с маленькими единорогами.
– Я ошиблась кнопкой, – выдавливаю я, пытаясь не вдыхать его аромат, который затуманивает рассудок. Клянусь, в этом небольшом пространстве теперь пахнет только им. Я в беде.
– Неправда. – Он приваливается к стене лифта, нагревая взглядом мой профиль.
Я поворачиваюсь к нему, не желая избегать его глаз. Все в порядке. Я взрослая девушка, которая умеет держать свои чувства в узде. Которая слишком давно уже ничего не испытывает к этому мужчине. Но этот аромат, глаза и… будь он проклят за то, что так хорош. Я в полной заднице, не так ли?
– Раскусил, – якобы обиженно вздыхаю я. – Что ты тут делаешь?
– То же самое, что и ты. Еду в лифте и практикуюсь в низшей форме юмора.
Я усмехаюсь и поджимаю губы.
– Очень остроумно, Рассел.
– Я старался, Андерсон. – Он посылает мне однобокую ухмылку. – У Оливии день рождения.
– Спасибо, я в курсе. Я ее тетя.
– Я ее крестный.
Я прислоняюсь к противоположной от Лиама стене и тяжело вздыхаю.
– Разве Бог не должен проверять в какой-то своей базе, подходит человек на эту роль или нет?
– Разве Бог не должен ударить в тебя молнией, чтобы у тебя онемел язык?
– Разве Бог…
– Христос, замолчи, – стискивает зубы Лиам.
– Он ничего не говорил, – бормочу я и опускаю взгляд в пол, потому что мне надо успокоиться. Просто нужна минута, чтобы сделать передышку. Когда мы, черт возьми, приедем? – Это праздник Оливии. Нам нужно вести себя прилично.
Я снова смотрю в его глаза и тяжело сглатываю. Лиам приподнимает подбородок, мышцы на его шее напрягаются, а взгляд раздевает меня догола. Не в каком-то сексуальном смысле, а так, словно он трогает каждую колючку на плюще, обвивающем мое тело.
– Справишься? Иногда ты можешь быть цивилизованной, я знаю. Когда-то ты лучше справлялась с этой задачей.
Когда-то я жила ради встреч с тобой. Когда-то ты был лучшим, что случалось со мной. Когда-то ты был как горячая ванна после изнурительного дня. Или как кусочек шоколада после долгого воздержания от сладкого. А может быть… ты просто был единственным человеком в мире, от кого я не пряталась в свою раковину.
– Справлюсь. А ты?
– Я имею докторскую степень по идеальному поведению в обществе.
Лифт останавливается и звуковой сигнал звучит так громко, что я чуть не подпрыгиваю. Расслабься.
Реально ли это вообще? Я всегда нервная и дерганая, словно сижу на жерле вулкана, ожидая, что он рванет с минуты на минуту.
Двери открываются, и мы одновременно бросаемся к ним, застревая в проеме.
– Будь джентльменом, – кряхчу я, подавляя дрожь от того, как тело Лиама прижимается к моему боку. От его близости у меня, кажется, кружится голова. Тепло, исходящее от него, согревает и словно наносит какой-то целебный бальзам, не позволяя мне впадать в панику, закрываться или скукоживаться от мимолетных прикосновений.
Лиам не отступает, все еще пытаясь протиснуться. Я тоже не собираюсь сдаваться.
– Ты как танк, – ворчит он. – Уступи.
– Не в этой жизни. – Я кусаю его за плечо, которое мешает мне протиснуться. Двери начинают закрываться, еще крепче прижимая нас друг к другу.
– Ты, черт возьми, укусила меня?
Я гневно сдуваю прядь волос с лица.
– Двигайся, иначе не успеешь отсосать яд.
– Уверен, ты сможешь мне в этом помочь. – В его глазах вспыхивает огонек.
Засранец.
Мы наконец-то вываливаемся из дверей лифта, как груда вещей, которые были в спешке заброшены в шкаф. Я спотыкаюсь об дурацкую лодыжку Лиама, и он раздраженно пыхтит.
– Уверена, ты сможешь найти кого-то другого на эту роль. – Я прерывисто дышу, потому что запыхалась так, словно сделала кардио в парилке, и изнемогаю от желания снова пнуть Лиама. Только теперь намеренно.
– А что если я хочу только тебя?! – рычит он, чуть не роняя подарок. Это должно было выглядеть как очередной укол. Но все получается иначе. Мы замираем, когда оба осознаем, как двусмысленно звучит эта фраза.
– Иногда то, что мы хотим, слишком дорого нам обходится.
– Могу поспорить, что я бы смог себе это позволить.
– Тогда купи себе чертову отдельную планету и улети на нее для всеобщего блага!
Или ради сохранения моего рассудка, который я каждый раз теряю рядом с тобой.
Мне действительно нужно как можно скорее заткнуть свой рот. Желательно в эту секунду.
– Как думаешь, их примут в местный зоопарк? Мы могли бы продать их или типа того.
– Не думаю. Они недостаточно выдрессированные. Тем более придется сажать их в разные вольеры, это напряжно.
Мы с Лиамом поворачиваем головы на голоса и видим Леви и его друга Нейта. Они стоят по обе стороны дверного проема квартиры, сложив руки на груди.
– Согласен, может, тогда есть смысл их усыпить.
– Может, вам есть смысл заткнуться?! – рявкает Лиам с раскрасневшимися от гнева щеками. – Идиоты.
– Не ори в моем доме, – Леви произносит это смертельным тоном. – Здесь дети. Придите в себя и проходите.
Я запрокидываю голову, делаю глубокий вдох и пытаюсь избавиться от липкого ощущения стыда. Меня и так не назвать хорошей сестрой, так что испортить праздник, который важен для Анны – совсем не входит в мои планы. Я разобьюсь окончательно, если разочарую ее еще больше, чем уже сделала это.
Не глядя на Лиама, прохожу в квартиру и слышу, как он следует за мной.
Молча. Слава богу.
Леви улыбается мне и ждет, когда я обниму его первой. Как и всегда. Я прижимаюсь к его груди, обвивая руками талию.
– Мы скучали без тебя.
– Даже ты? – хмыкаю я, слегка отстранять от него.
– К сожалению, – хихикает он, и я показываю ему язык.
Проходя глубже в квартиру, осматриваюсь по сторонам. Каждый элемент пространства окутан гармонией и легкостью. Здесь ощущается легкость Анны и чувство стиля ее мужа в каждой детали интерьера. Леви архитектор, и он приложил руку к перепланировке этого пентхауса. Хоть я нахожусь здесь не в первый раз, меня все еще завораживает элегантность и одновременно с этим непринужденность этого места. Тут пахнет домом. Этот аромат исходит от пастельной цветовой гаммы, с чуть более яркими акцентами на мебели. От игры света на плитке и сверкающем паркете. Из огромных панорамных окон льется свет. За окном серость, ледяной ветер, но это никак не отражается на обстановке в доме. Тут все пронизано теплом. И дело не в отоплении.
Огромная гостиная плавно перетекает в столовую и кухню. Пологая лестница ведет к спальням, балетной комнате, где до сих пор тренируется Аннабель, и огромной игровой, похожей на Диснейленд.
– Дядя Лиам! – кричит Оливия и несется по лестнице так быстро, что я уже двигаюсь в ее сторону, чтобы если что не дать ей с нее свалиться.
Мне приходится подавить укол боли оттого, что моя племянница признает Лиама первым. Оливия не видела меня больше года. Это нормально. Я сама виновата.
Как и всегда.
– Ну привет, мой маленький монстрик.
Лиам бросает свое пальто на пол и подхватывает Оливию одной рукой. Она перебирает его волосы, как если бы пыталась достать из них жвачку или залипшую конфету, портя его идеальную укладку.
– Ты так вкусно пахнешь.
Согласна, милая.
– Правда? Я старался для тебя.
– Правда, правда. Очень вкусно. Ты будешь моим мужем.
С губ срывается тихий смешок, потому что Оливия буквально излагает мои мысли в возрасте шести лет, когда я была до безумия влюблена в друга старшей сестры.
– Оливия, он не будет твоим мужем, – ворчит Леви. – Никто не будет твоим мужем.
– Папа преувеличивает, Оливка. – Я закатываю глаза. И подхожу к Лиаму с Оливией. – У тебя будет самый лучший и красивый муж во всем мире. – Я поглаживаю мягкую кожу ее руки.
– С конем? – Она широко распахивает глаза. А затем, осознав мое присутствие, верещит на весь дом, оглушая Лиама на одно ухо: – РОРА! Мама, РОРА! Папа, ты видишь РОРУ! Марк! Марк! Марк! – Она зовет своего брата, ерзая на руках у Лиама и пытаясь спуститься на ноги. – Приехала Рора, она научит нас плохим словам, наконец-то!
Я смеюсь во весь голос, даже если за слова Оливии мне потом прилетит от ее родителей. Через секунду мои колени ударяются об пол, а маленькие руки обхватывают мою шею. Я вдыхаю аромат каких-то сладостей, которых наверняка объелась Оливия, и шум внутри меня немного затихает. Меня не волнует, что маленькие пальчики поглаживаю уязвимые места на моем теле. Я просто растворяюсь и дышу этим ребенком. Спустя мгновение мы поднимаемся на ноги, и меня снова сбивают с ног.
Только на этот раз Анна.
Мы обнимаемся так крепко, что у меня сковывает грудную клетку. Так крепко, что болят ребра. Так крепко, что у меня покалывает в носу от подступающих слез.
– Щечка к щечке, Анна.
– Щечка к щечке, Рора.
Мы потираемся щеками, как делали с моих пяти лет. Это прикосновение не просто приветствие и замена поцелуям. Это наш уголок спокойствия. Наш непотопляемый остров.
Я чувствую, как по щеке Анны скатывается слеза, и отстраняюсь, чтобы смахнуть ее большим пальцем.
– Ну же, не плачь. Все хорошо.
– Я просто… – Она шмыгает носом. – Уф! Я так скучала.
– Я тоже скучала. – Я продолжаю вытирать мокрые дорожки на ее щеках. – Но теперь я здесь.
Хоть и ненадолго. Меня снова омывает волна стыда и вины.
Мы оглядываемся и понимаем, что нам дали уединиться. Все люди сидят в столовой и болтают, не обращая на нас внимания.
– Пойдем, Марк тоже очень ждал тебя.
Мне кажется, младший ребенок сестры меня и вовсе уже забыл. В последний раз, когда он меня видел, ему было почти четыре года. Вдруг он испугается меня?
Аннабель тянет меня за руку в столовую, где сидят все друзья их семьи. Нейт и его дочь Хоуп. Прекрасная девочка с белоснежными кудрями, как у ее отца. Ей вроде бы чуть больше трех лет, а может быть уже четыре. Боже, я слишком много пропускаю, скитаясь по миру, в попытке каким-то образом залатать множество дыр в своей груди. Рядом с Нейтом сидит Валери, лучшая подруга Анны, и ее муж Макс. Я обожаю эту пару всем сердцем. Они могут цапаться друг с другом, как кошка с собакой, а через секунду Макс скажет, что его жена лучшая женщина на земле и ее волосы цвета осени – самое прекрасное, что ему доводилось видеть.
Марк подходит ко мне нерешительно, но с яркой улыбкой на лице.
– Эй, красавчик, я так по тебе скучала. – Я приседаю и протягиваю к нему руки, которые предательски дрожат от волнения.
Марк смотрит на меня пару долгих секунд, а затем падает в мои объятия. Его светло-русые волосы щекочут мою щеку, а грязные от какой-то сладости руки прилипают к пушистому свитеру.
– Что ты ел?
– Печенье, конфеты и т-о-о-орт. Только никому не говори.
Я смеюсь с его наивности. Навряд ли Аннабель и Леви не заметили, как их ребенок съел тонну сладкого.
– Конечно не скажу. У меня для тебя и Оливки есть целый пакет сладостей. Тети созданы для того, чтобы позволять вам то, что запрещают родители.
Он хихикает и идет к сестре, чтобы доложить последние сладкие новости.
Я сажусь на свободный стул между Аннабель и Максом, Лиам – напротив меня. Он сверлит меня взглядом. Я делаю то же самое в ответ. Дети бегают вокруг стола, и я вспоминаю о подарке. Совсем забыла про него, пока пыталась не разрыдаться из-за встречи с семьей.
– Оливия! Почему ты не потребовала свой подарок? – Я прищуриваюсь и улыбаюсь ей.
Голубые глаза Оливии загораются, но она не успевает ничего ответить, потому что засранец на другом конце стола вставляет свое никому не нужное мнение.
