Мариана Запата
Тренер Култи
Посвящается папе.
Моему другу, соратнику, сообщнику и защитнику, на которого всегда можно положиться.
Никакой отец из моих книг с тобой не сравнится.
Люблю тебя.
(Так что хватит лихачить, не хочу потерять тебя раньше времени.)
Mariana Zapata
KULTI
Copyright © Mariana Zapata, 2015
Во внутреннем оформлении использована иллюстрация:
© goodmanlll ⁄ Shutterstock.com ⁄ FOTODOM Используется по лицензии от Shutterstock.com ⁄ FOTODOM
Иллюстрация на обложке AceDia
Художественное оформление Екатерины Петровой
Перевод с английского Татьяны Чамата
© Чамата Т., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Глава 1
Я моргнула. Потом еще раз.
– Что ты сейчас сказал?
Мужчина, сидящий за столом напротив меня, повторил просьбу.
Я продолжала смотреть на него в ступоре. Сами слова я расслышала с первого раза: говорил он четко и ясно. Разборчиво. Просто они никак не укладывались в голове. Я понимала их по отдельности, но воедино связать не могла – с таким же успехом можно было предложить слепому человеку глянуть на что-нибудь одним глазом.
Короче, бессмысленно даже пытаться.
– Ты мне нужна, Сэл, – продолжил настаивать тренер Гарднер, вот только требовал он невозможного.
Я откинулась на спинку стула и оглядела серебристую седину в его волосах, гладкое лицо без морщин и рубашку поло с логотипом «Хьюстон Пайпере». Несмотря на возраст, давно переваливший за сорок, он оставался красивым мужчиной. Выжившим из ума, правда, но все равно красивым.
Впрочем, Джеффри Дамер[1] тоже был вполне себе привлекательным, так что приятная внешность – не лучший показатель психического здоровья.
«Спокойно, сделай глубокий вдох и возьми себя в руки, Сэл. Соберись».
Для этого мне нужно переключить внимание на что-то другое. Я выбрала стены его кабинета.
Справа ровным рядком висели дипломы. Помимо них стены украшали фотографии Гарднера с сыном и с командой «Пайпере», снятые за последние несколько лет. Больше всего мне нравилась прошлогодняя – мы тогда выиграли чемпионат Женской профессиональной лиги. Гарднер стоял по центру с кубком Лиги, этой метровой громадиной, и держал его высоко над головой. Я стояла рядом, зажав под мышкой футбольный мяч, и свободной рукой обнимала Дженни, нашего вратаря. У меня дома висела точно такая же фотография: постоянное напоминание, что двадцать лет упорного труда не прошли даром. Еще она мотивировала меня вставать по утрам, когда я сидела на краю кровати в полумертвом состоянии, и отправляться на ежедневную восьмикилометровую пробежку.
– Сэл, – снова обратился ко мне главный тренер команды. – Раньше ты меня ни разу не подводила. Ну что ты, – пожурил он шутливо и мягко, будто давал мне выбор.
Если бы.
От одной только мысли о его просьбе сердце бешено заколотилось. Нервы сдали еще минуту назад, когда он произнес слова «ты» и «пресс-конференция» в одном предложении. А когда к ним добавилось слово «сегодня», мой мозг пожелал мне удачи и окончательно отключился. Не зная, что делать, я тупо уставилась на тренера.
Я. Пресс-конференция. Сегодня.
Уж лучше я вырву зуб с корнем, пожертвую почку и заработаю вечный запор. Серьезно.
Вчера вечером я не придала звонку Гарднера никакого значения. Без колебаний согласилась встретиться с ним в его кабинете в штаб-квартире «Пайпере», чтобы поговорить с глазу на глаз. Знала бы – сослалась бы на отравление или больной живот, но сейчас уже слишком поздно.
Я угодила прямо в его ловушку – как физически, так и эмоционально.
Камеры. Повсюду камеры.
Господи, меня тошнило от одной только мысли.
«Нет. Только не это», – вот что я подумала в первую очередь. Кто-то боится высоты, кто-то – клоунов, темноты, змей, пауков… Я никогда не высмеивала людей за их страхи. Зато за мой ужас перед камерами и публичными выступлениями меня вечно называли слабачкой. В основном мой собственный брат, но какая разница.
– Хочешь сказать, что не можешь? – Тренер приподнял бровь, всем своим видом показывая, что выбора у меня нет. Он дразнил меня, брал на слабо. В конце концов, это я, а не кто-то другой, сидела в его кабинете в десять утра, потому что он так захотел.
Вот засранец.
Не умей я сдерживаться, у меня давно задрожали бы губы. Может, пришлось даже смаргивать слезы, ведь мы оба прекрасно знали, что я не смогу ему отказать. И я бы не отказала.
Я бы выполнила любую просьбу даже через собственный труп. И он на это рассчитывал. Потому что я, дура, велась на любые подначки. Сломала руку в одиннадцать лет, доказывая, что смогу забраться на дерево, но вовремя отступать так и не научилась.
Мне подумалось, что пора взять себя в руки. «Сменить ползунки на брюки», как часто говорил мне в детстве папа. Сменить «ползунки на брюки», ага. Спасибо, что не «памперсы на прокладки».
– Ладно, – произнесла я с лицом человека, которому только что сделали клизму. – Но… Джи, почему не попросить Грейс? Или Дженни? Сам же знаешь, что обычно это они дают интервью.
Потому что я бегаю от них, как от огня. По крайней мере, пока в зале присутствуют камеры.
– Грейс я не попросил, потому что тебе будет полезно выступить, – объяснил он свое нежелание звать нашего извечного капитана. – А Дженни вернется только в воскресенье.
Я часто заморгала, удерживая внутри завтрак, так и норовящий полезть сразу со всех сторон. Нога затряслась, и в надежде унять дрожь я положила на нее ладонь.
Гарднер мягко улыбнулся и, сцепив руки в замок, перегнулся через широкий стеклянный стол.
– Ты даже не спросила, чему посвящена конференция.
Как будто меня это волновало. Даже если кто-то нашел лекарство от рака – мне глубоко наплевать. Все равно я буду на грани истерики. Пульс подскочил при одном лишь упоминании слова на «к», но я собрала волю в кулак и постаралась ничем не выдать подступающий приступ паники.
– Ну и чему же? – медленно спросила я.
Через полторы недели наша команда начинала предсезонные тренировки, видимо, подсознательно я сразу предположила, что речь пойдет о них.
Едва вопрос слетел с губ тренера, как он заулыбался, широко распахнув карие глаза. А потом наклонился ко мне и сообщил новость, которая ужаснула меня не меньше просьбы поучаствовать в пресс-конференции, может, даже больше. Шестнадцать слов, которые я не была готова услышать. Шестнадцать слов, которые изменили всю мою жизнь, хотя тогда я об этом не знала.
– Мы только что получили подтверждение, что в этом сезоне Райнер Култи займет должность помощника главного тренера, – сообщил Гарднер тоном, говорившим «это лучшее, что только могло случиться».
«Ни черта подобного», – было написано у меня на лице.
Прошла минута, и постепенно его улыбка погасла, а радость сменилась удивлением. Медленно, но верно – точно так же падают башенки в дженге.
Он вопросительно взглянул на меня.
– Чего ты так смотришь?
* * *
Мне было семь, когда я впервые увидела Райнера Култи по телевизору. До сих пор помню его появление. Шел полуфинал Кубка мира – турнира, в котором национальные сборные со всего света раз в три года сражаются за право называться чемпионами. Ни одно спортивное состязание не может сравниться с ним по охвату аудитории.
Но чему удивляться? Футбол – «настоящий», не американский футбол, – всегда считался самым популярным видом спорта во всех уголках планеты. В него играли все: высокие, низкие, худые, бедные и богатые. Никаких ограничений – нужен только не совсем сдутый мяч и что-то, из чего можно сделать ворота. Банки. Бутылки. Мусорные баки. Что угодно. Неважно, мальчик ты или девочка, есть у тебя форма или нет. Играй хоть без обуви, как говорил папа.
В детстве мой брат был большим фанатом и сам играл в футбол, а поскольку тогда я почему-то считала его самым крутым человеком на свете, лет в шесть я уговорила родителей отдать меня в команду. Маму такое желание напугало, и она попутно записала меня на карате и в бассейн. Но в душе я всегда понимала, к чему на самом деле лежит сердце.
Любовь к футболу передалась мне по папиной линии. Касильясы слыли заядлыми болельщиками, но сами играли мало – все, кроме моего старшего брата, который якобы проявлял интерес и талант к футболу с тех пор, как научился ходить.
Из смутных воспоминаний и папиных рассказов я помню, что перед игрой они с братом спорили, размажут испанцы Германию или нет. А после первого тайма от основного состава немецкой команды почти никого не осталось – их заменили из-за полученных травм.
Эрик, мой брат, был уверен, что Германии конец. Папа считал, что у обеих команд еще есть шанс отыграться.
Я ясно как день помню незнакомого девятнадцатилетнего парня, вышедшего на поле. Это была его первая игра в составе сборной: его не хотели выпускать до последнего, но вариантов уже не осталось. Худой, высокий, гладко выбритый, со светло-каштановыми волосами, которые из-за старого зернистого телевизора казались еще светлее… Еще никогда среди футболистов я не встречала такого молодого и красивого игрока.
Говоря откровенно, Германия должна была проиграть. У них не оставалось шансов. Черт, да в них наверняка перестали верить даже отчаянные фанаты.
Только команде об этом сообщить как-то забыли.
В какой-то момент между отметкой в сорок пять минут, когда начался второй тайм, и отметкой в девять минут, когда закончилось основное время, худой симпатичный паренек, который был старше меня, но совершенно не выглядел на свой возраст, умудрился отобрать мяч у испанского нападающего и помчался к противоположным воротам. Он бежал и бежал – и каким-то чудом обошел всех противников, пытающихся его остановить.
Он забил самый красивый, самый безжалостный гол в правый верхний угол ворот. Отправил мяч прямиком в книгу рекордов.
Папа орал. Эрик вопил. Комментаторы сходили с ума, – да весь хренов стадион подорвался! Никто не ожидал подобного от паренька, который впервые вышел на мировую арену.
Такие моменты поднимают боевой дух. Вроде сам ты ничего особенного не сделал, но ты об этом не думаешь. Тебе кажется, что ты способен на все, просто потому, что кто-то другой на это способен.
И к тебе возвращается вера в чудо.
Я помню, как вопила с отцом в унисон, потому что хотела его поддержать. Но в основном помню, что в тот момент Култи – восьмой номер немецкой сборной, совсем еще юный на вид – стал для меня лучшим игроком года.
Вот так взять и совершить невозможное вопреки всем ожиданиям…
Господи. Теперь-то я понимаю, почему он произвел на меня такое впечатление. Еще бы! Тот гол до сих пор считается чуть ли не лучшим моментом в истории Кубка мира.
Когда я решила связать свою жизнь с полем, двумя воротами и черно-белым мячом? В тот самый момент. Его гол изменил мою жизнь. Я поняла, что хочу быть такой же, как он, – хочу быть героем.
Я посвятила время, душу и тело спорту из-за одного-единственного игрока, которого полюбила всем своим маленьким сердцем, за которым следила и которого поддерживала потом долгие годы. Райнер Култи стал для меня святым, настоящим покровителем футбола. Тот день навсегда изменил его карьеру. Спаситель Германии, главная звезда. За последующие двадцать лет он стал самым лучшим, самым популярным и самым ненавистным игроком на планете.
Ну и, разумеется, до семнадцати лет я безумно от него фанатела: обклеила все стены плакатами и прожужжала всем уши, что обязательно выйду за него замуж.
А когда была совсем маленькая, еще до плакатов и намерения пожениться, я писала ему письма. На цветной бумаге, фломастерами и мелками:
Я ваша самая башая поклонница!
Но ни разу не получила ответ.
Об этом я, конечно, никому не рассказывала.
Да и вообще, я уже десять лет как сорвала плакаты в приступе ярости, ведь Райнер Култи, прозванный фанатами Королем за непредсказуемую и изобретательную игру, посмел жениться.
Вот что он, не знал, что должен случайно встретиться со мной в самолете и тут же влюбиться? Что нас вообще-то ждала свадьба и целая толпа детишек, которые выросли бы гениальными футболистами? Да уж… видимо, он этот момент упустил, потому что женился на какой-то актрисе с огромными сиськами.
Не прошло и года, как он окончательно разочаровал меня своими поступками, и я так его и не простила.
Только Гарднер об этом не знал.
* * *
В ответ на вопрос главного тренера, с которым проработала четыре года, я выпрямилась и пожала плечами. Как я на него смотрю? Без радости?
– Джи, ты ведь в курсе, что он сделал с моим братом?
Я бы не удивилась отрицательному ответу – уж больно он радовался, рассказывая мне про контракт Райнера Култи.
Но Гарднер кивнул и пожал плечами, глядя на меня в замешательстве.
– Да, конечно. Поэтому ты и должна быть на конференции, Сэл. Если не считать Дженни и Грейс, ты самая популярная и узнаваемая в команде. Как там тебя называют, «любимица родного штата»?
«Любимица родного штата». Ну и мерзость. Будто я какая-то старшеклассница, которую выбрали королевой выпускного – хотя на самом-то деле я все праздники пропускала из-за очередного матча.
– Култи сломал…
– Я знаю, что он сделал. Как только стало понятно, что Култи будет с нами работать, мы обсудили этот вопрос с пиарщиками. Не надо превращать сезон в мелодраму. Сделай команде одолжение, Сэл: постой перед камерами, поулыбайся, как ты умеешь. Разве это так сложно? Нам нужно, чтобы люди говорили о команде, а не вспоминали старые разборки. Всего десять минут – ну, может, двадцать. Выйдем втроем, ответишь на пару вопросов, и все. Больше я никогда ничего такого не попрошу, обещаю.
Первая мысль была простой: это Эрик со своей голенью во всем виноваты.
Я с трудом сдержала желание побиться головой о стол, разделяющий нас с Гарднером, и вместо этого погрузилась в пучину ужаса. Даже живот заболел, и пришлось прижать к нему руку, словно это могло помочь. А потом я снова вздохнула и смирилась с жестокой правдой.
Женская лига – она же за семейные ценности, высокую мораль и все самое лучшее. Я это усвоила на собственной шкуре и прекрасно понимала, что хочешь не хочешь, а фарс нужно поддерживать. Серьезно, некоторые бы глотку мне перегрызли, лишь бы оказаться на моем месте. Может, встреча с Култи перед пресс-конференцией – то, что доктор прописал?
Разобраться с ним раз и навсегда и дальше жить своей жизнью. Все равно последние десять лет я не особо следила за его карьерой, а он два года назад ушел из Европейской лиги и совсем пропал из медийной сферы, где до этого вечно крутился благодаря рекламным контрактам. В какой-то момент нельзя было даже в торговый центр зайти, не наткнувшись на очередной постер с его лицом.
– Да поняла я, – простонала я, запрокинув голову к потолку. – Ладно.
– Вот и умничка.
Еще немного, и я бы точно назвала его сраным садистом, который прекрасно знал, в какой истерике я буду сидеть на этой пресс-конференции, но успела вовремя взять себя в руки.
– Очень постараюсь не запинаться и не заблевать журналистов в первом ряду, но ничего не обещаю.
А потом пойду и при первой же возможности хорошенько тресну Эрика по почкам. Будет знать.
«Давай, Сэл, ты справишься. Ты все сможешь».
В детстве, когда папа просил меня что-то сделать, а я отказывалась – обычно потому, что боялась, как, например, огромных летающих тараканов, которые пробирались в наш дом, – он показывал на меня пальцем и говорил по-испански:
– Sipuedes!
«Ты сможешь».
И тогда, рыдая, я вооружалась тапком и шла убивать чудовищ из глубин ада – в общем, делала то, чего совсем не хотела.
«Могу и буду» стало моим девизом по жизни. Мне не нравилось, когда люди во мне сомневались, и неважно, что я сама об этом думала. Гарднер этим воспользовался, а я, разумеется, повелась.
Но ничего. Я справлюсь. Ну побудем мы с Райнером Култи в одном помещении. И что с того, что мы ни разу не встречались? Посидим друг от друга в двух метрах, пообщаемся с телевизионщиками. Всего-то.
Внутри я поджала лапки, как раздавленный паучок, умоляя Вселенную поскорее избавить меня от мучений. Ну боялась я камер, что тут поделать? Такова уж была природа фобий: логике они не поддавались и смысла в них не было. Я понимала, насколько это иррационально и глупо, но по шкале от одного до десяти хреново мне было где-то на пятьдесят.
– Готова? – спросил Гарднер перед началом пресс-конференции. Журналисты за стенкой галдели так, что мне стало плохо. Как я вообще тут оказалась? Передо мной же было целых две кандидатки, которых можно было пригласить на публичные выступления. До меня очередь обычно не доходила, и неспроста.
На поле меня не пугала многотысячная толпа, но стоило оказаться перед камерой – и я выключалась. Стояла как дурочка, хлопала ртом и жестикулировала, как Рикки Бобби в своем интервью. Наверняка в Интернете нашлось бы какое-нибудь интервью, где я выставила себя полной тупицей. Всего-то и стоило, что запинаться, потеть и трястись одновременно.
Я ощущала себя так, будто только пришла с хорошей пробежки. Потные ладони, мокрые подмышки… дрожащие ноги. Обе. А если у меня трясутся ноги – ничего хорошего можно не ждать.
Но я не собиралась признаваться, что нервничаю. Просто спрятала руки в карманы, натянуто улыбнулась и поблагодарила богов за ниспосланные мне этим утром спортивки, за свободной тканью которых не было видно, что ноги решили пожить своей жизнью.
– Готова, – сквозь зубы соврала я.
Увы, Гарднер хорошо меня знал, а потому вранье чуял издалека. Расхохотавшись, он хлопнул меня по плечу и хорошенько встряхнул.
– Ну ты и развалина! Не дрейфь. Все будет нормально.
Из-за угла выглянула наша пиарщица. Осмотрелась, нахмурилась и снова скрылась за поворотом.
Нет. Я не могу.
«Можешь».
Надсадно закашлявшись, мысленно я продолжила твердить, что справлюсь и что все у меня получится.
А потом за стенкой раздался усиленный микрофоном голос:
– Еще минутку, пожалуйста, – и нога затряслась сильнее.
Господи боже.
– Кажется, меня сейчас вырвет, – пробормотала я себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Все будет хорошо, – сочувственно улыбнувшись, заверил Гарднер.
Я откашлялась и кивнула, мысленно умоляя себя успокоиться. Пару раз быстро вдохнула, выдохнула, а потом набрала в легкие воздуха и задержала дыхание, как обычно делала, когда была на взводе перед игрой.
Ага, хрен там. Не помогло.
Я сглотнула, борясь с подступающей тошнотой.
– А он вообще где? – спросила я.
Гарднер огляделся, будто сам удивился вопросу.
– Слушай, не знаю. Может, ждет в другой комнате?
Долго гадать не пришлось, потому что секунду спустя вернулась пиарщица, которая заглядывала раньше, и мрачно произнесла:
– У нас проблема.
Глава 2
– Не может быть.
– Может.
– Сэл, я не шучу. Ни капли. Пожалуйста. Умоляю. Скажи, что ты не серьезно.
Откинув голову на изголовье кровати, я закрыла глаза и страдальчески улыбнулась собственным мыслям. Мне конец. Пора было смириться с объективной реальностью, все равно от нее никуда не деться. Поэтому я ответила Дженни правду:
– О, еще как серьезно.
Как истинная подруга, Дженни Милтон всегда разделяла всю мою боль и страдания; ее протяжный стон услышали бы и в другом городе. Мое унижение было ее унижением. С Дженни мы познакомились пять лет назад в тренировочном лагере национальной сборной – «лучших» игроков США – и сразу же подружились.
– Нет, – простонала, почти просипела она. – Нет.
О да.
Вздохнув, я прокрутила в голове те двадцать минут, что провела перед камерами. Хотелось умереть. Конечно, не сказала бы, что ничего хуже со мной не случалось, но я бы с радостью вернулась в прошлое и все исправила, выдайся такая возможность. Ну или как минимум взяла бы пример с героев «Вечного сияния чистого разума» и стерла бы себе память.
– Пойду покрашу волосы, сменю имя и перееду в Бразилию, – ровным тоном сообщила ей я.
А что сделала она? Рассмеялась. Рассмеялась, хрюкнула и посмеялась еще.
Полное отсутствие попыток меня успокоить лишь подтвердило, что я драматизировала не напрасно: недавние события действительно заслуживали подобной реакции.
– Кто вообще смотрит пресс-конференции от начала и до конца? Как думаешь, есть шанс, что никто ничего не заметит?
Дженни задумчиво хмыкнула.
– Боюсь, это вряд ли.
Повесив голову, я издала нечто среднее между всхлипом и сухим смешком.
– По шкале от одного до десяти насколько все плохо?
Дженни ответила не сразу, зато красноречиво: высоко сдавленно хихикнула, явно сотрясаясь от смеха всем телом. Она всегда так смеялась, когда я позорилась. Вроде того раза, когда я помахала прохожему, потому что решила, что он машет мне, а он, конечно, махал кому-то другому. Или когда я поскользнулась на мокром полу и отбила всю задницу.
Не знаю, чего я ожидала.
– Сэл, ты серьезно?..
– Да.
– У всех на глазах?
– Угу, – буркнула я. При одной только мысли хотелось проблеваться, а потом забраться в пещеру и остаться там навсегда. Все закончилось, жизнь продолжается. Через десять лет никто об этом даже не вспомнит, но…
Но я-то вспомню.
И Дженни – ух как она вспомнит, особенно если найдет трансляцию. А она найдет, я даже не сомневалась. Наверняка она уже пересматривала подборки худших провалов недели в поисках выступления Сэл Касильяс.
– Ты ржать закончишь? – гаркнула я в трубку, наслушавшись то и дело прорывающихся смешков.
– Закончу! Когда-нибудь, – ответила она и расхохоталась еще сильнее.
– Ну ты и засранка! Я сейчас трубку брошу.
Послышался громкий смешок, потом еще один, а потом она рассмеялась в голос.
– Сейчас… погоди… минутку, – прохрипела она.
– Ты в курсе, что я специально тебе позвонила, потому что ты добрая? Еще подумала: «Кто же не станет надо мной издеваться?» Дженни, вот кто. Спасибо тебе большое.
Она судорожно вздохнула, а потом прыснула снова. Я даже не сомневалась: она заново прокручивает в голове ситуацию, и та ее знатно смешит. Могу понять: я бы тоже посмеялась, если бы не опозорилась перед СМИ.
Убрав телефон от уха, я поднесла палец к красной кнопке и представила, как нажимаю ее.
– Ладно, ладно. Все, я спокойна. – Она пару раз коротко вздохнула, пытаясь окончательно взять себя в руки. – Все, все! – Из ее носа вырвался странный тонкий всхрюк, но она его подавила. – Так. Значит, он так и не появился? И вам не сказали почему?
Култи. Это он был во всем виноват. Ну ладно, не он. Я сама была виновата.
– Нет. Якобы при перелете возникли какие-то проблемы. В итоге мы с Гарднером отдувались вдвоем.
Мысленно я всплакнула.
– Звучит сомнительно, – заметила Дженни почти ровным тоном. Почти. Я сразу представила, как она зажимает переносицу и отводит трубку подальше от уха, посмеиваясь. Вот сволочь. – Небось устроил себе поздний завтрак и любовался рекламой со своим участием.
– Или откопал старые записи с игр и критиковал все подряд.
– Или коллекцией часов любовался… – Он их всегда рекламировал, сколько я себя помню.
– Сто процентов сидел в барокамере и читал про себя статьи.
– О, мне нравится, – рассмеялась я, но тут телефон дважды коротко завибрировал. На экране высветился длинный номер, начинающийся на пятьдесят два, и я мгновенно сообразила, чей он. – Так, мне пора, на тренировке увидимся. Твой лучший друг звонит.
– Давай, – рассмеялась Дженни. – Привет передавай.
– Ладно.
– Пока, Сэл.
Я закатила глаза и улыбнулась.
– Давай, до понедельника. Береги себя, – сказала я, а потом ткнула на кнопку входящего звонка.
И не успела ни слова сказать, как по ту сторону раздался мужской голос:
– Саломея.
Господи. Как все серьезно. По голосу было слышно: обычно он вопил «Сэл!», будто я сломала какую-то бесценную безделушку, а тут практически задыхался, глотая звуки. Меня никто не называл полным именем – отец уж тем более. Кажется, он вспоминал про него, только когда был настроен серьезно… то есть серьезно хотел надрать мне жопу, когда, по мнению матери, я совсем уж начинала тупить, и она просила его разобраться. Например, когда в пятнадцать я влезла в драку во время матча и меня вышвырнули. Правда, всерьез он меня так и не наказал. Папа воспитывал по-другому: нагружал работой по дому, а сам тайком хвалил, пока мамы не было рядом.
Поэтому в ответ на отцовское «Это сон? Я что, сплю?» я не смогла удержаться от смеха.
Я стянула с лица одеяло, чтобы было удобнее разговаривать, и тут же сказала:
– Нет. Ты просто сошел с ума.
Он и сошел с ума. «От любви», – как шутила мама. Будучи абсолютным снобом во всем, что касалось футбола, мой отец, как и большинство иностранцев, относился к американским игрокам скептически, кроме, конечно, нас с братом. И Райнера Култи, которого фанаты прозвали Королем, а злопыхатели – Фюрером. Папа говорил, что его невозможно не любить. Ну такой Култи хороший, такой талантливый, еще и играл почти всю карьеру за папину любимую команду, если не считать двухгодичного перехода в «Чикаго Тайгере». Так что да. Футболки у папы были четырех типов: форма сборной Мексики, моя, всех команд Эрика – и Култи. Носил он, разумеется, в основном последнюю, не щадя чувства детей-футболистов, но я особо не обижалась.
Оставив маму с младшей сестрой, мы с папой и братом могли часами смотреть игры Култи. Если не успевали на них, то записывали на кассеты и включали на видике. На меня, тогда совсем маленького ребенка, немец под метр девяносто ростом оказал огромнейшее влияние. Да, Эрик играл в футбол всю мою жизнь, но с Култи все было по-другому. Из-за него меня тянуло на поле словно магнитом, из-за него я увязывалась за Эриком при любом удобном случае, ведь других игроков просто не знала.
Просто так уж случилось, что папа фанател по Култи вместе со мной, чем только сильнее подпитывал интерес.
– Сижу я ем, и тут вбегает твой двоюродный брат, – родители гостили у тети в Мексике, – и требует срочно включить новости.
Ну, понеслась…
– Почему ты мне ничего не сказала?!
– Не могла! Нам нельзя разглашать информацию, пока ее не объявят официально, а я узнала прямо перед пресс-конференцией.
На мгновение по ту сторону трубки воцарилась тишина. Потом, выдохнув себе под нос нечто, крайне похожее на Dios mio[2], отец прошептал:
– Тебя позвали на пресс-конференцию?
Словно не мог поверить. Значит, не видел. Господи, спасибо тебе.
– Все было ровно настолько плохо, насколько ты представляешь, – предупредила я.
Папа снова замолчал, обдумывая услышанное. Потом, видно, решил вернуться к моему идиотизму позже, потому что спросил:
– Так это правда? Он твой новый тренер? – Он произнес это так нерешительно и робко, что если бы я могла – полюбила бы папу еще больше, но больше просто некуда, и это неоспоримый факт.
Не знаю почему, но мне вдруг вспомнились школьные годы и тетрадка по математике с фотографией Култи, которому тогда было под тридцать. М-да.
– Ага. Заменит Марси на позиции помощника тренера. Папа хрипло, прерывисто выдохнул.
– Я сейчас в обморок упаду, – пробормотал он.
Расхохотавшись еще громче, я попутно подавила зевок, потому что еще не ложилась – устроила себе марафон британских комедий на «Нетфликсе», пока не нашла в себе силы позвонить Дженни. В итоге засиделась почти до полуночи, что для меня жутко поздно – обычно-то я, как старушка, ложилась в десять. Или в одиннадцать, когда совсем расходилась. Но Дженни должна была вернуться из Айовы только через два дня, и я знала, что она еще не уснула.
– Любишь ты драматизировать.
– Сестру свою вспомни, – проворчал он.
Ну, тут не поспоришь.
– Ты же меня не обманываешь? – спросил он по-испански. Хотя «спросил» – это сильно сказано, потому что от восторга он практически задыхался.
Я застонала, стаскивая с себя одеяло.
– Да не обманываю, пап, Господи. Мистер Кордеро – наш генеральный директор, полный идиот, я рассказывала, – уже даже рассылку команде прислал, – пояснила я.
Папа притих, только продолжил дышать в трубку. Его реакция меня слегка убивала. Нет, я ожидала приступ безумия, но не до такой же степени. Я бы даже забеспокоилась, но он вел себя так, будто вся его жизнь достигла пика и лучше уже просто не будет.
– Ох, голова закружилась…
Ну вот что он за человек?
Наступила пауза, а потом папа, – человек, который постоянно орал «ГО-О-О-О-О-О-О-ОЛ!!!» так, что его было слышно во всем районе, – переключился обратно на английский и слабо, прерывисто прохрипел:
– Руки… руки трясутся…
Я сама затряслась от смеха.
– Ну хватит.
– Сэл. – Его голос истончился – слишком сильно для человека, который умел разговаривать громко и еще громче. – Voy а Погаг[3]. Ты будешь с ним на одном поле.
Надо было перевести тему. Из-за папы у меня уже живот разболелся от смеха. Я не стала напоминать, что случилось с Эриком, – мы и так прекрасно все помнили, – но такая она, истинная любовь: слепая и безусловная.
– Пап, ну прекрати! – Я никак не могла успокоиться, потому что хорошо знала отца, и он был абсолютно серьезен.
Папу сложно назвать слезливым. Из-за меня он плакал два раза: когда меня позвали в юниорскую национальную сборную и когда я перешла в состав молодежной команды. Помимо этого, я видела его слезы только однажды: в день смерти его отца. Когда меня приняли в профессиональную лигу, он просто сиял, потому что нисколько во мне не сомневался. Это я нервничала так, что даже задница взмокла.
– Он будет тебя тренировать, – пискнул отец. Серьезно, именно пискнул.
– Да знаю я! – рассмеялась я. – Мне уже человек десять написали с вопросами, правда это или нет. Вы сумасшедшие.
– Он будет тебя тренировать, – просто повторил папа.
В этот раз я ущипнула себя за переносицу, сдерживая рвущиеся из горла звуки.
– Я скажу, когда у нас будет открытая тренировка, познакомишься с ним.
И отец уже в который раз сделал то, чего делать не стоило:
– Сэл, Сэл, никому не говори, но ты у меня любимый ребенок, – сказал он.
Господи боже.
– Папа…
На заднем плане раздался возглас – подозреваю, негодовала моя младшая сестра. Судя по шороху, раздавшемуся в трубке, папа отодвинул телефон от уха, а потом крикнул куда-то в сторону:
– Да я пошутил!.. Ты же вчера меня ненавидела, te acuerdas?[4] Как ты можешь быть моей любимой дочерью, если не хочешь, чтобы я был твоим отцом? – Он покричал еще немного, а потом устало вздохнул в телефон. – Ох уж эта девчонка, mija[5]. Не знаю, что с ней делать.
– Сочувствую, – кивнула я.
Я правда сочувствовала, ну, отчасти. Моя сестра росла полной противоположностью нам с Эриком, и ей наверняка приходилось тяжело. Ей не нравилось то, что нравилось нам – то есть спорт, – но на самом деле ей вообще ничего не нравилось. Родители пытались записывать ее в разные кружки, но она бросала их, толком не попытавшись. Я не раз им говорила, что ей нужно самой в себе разобраться.
– Эх. Ладно, чего уж жаловаться. Так, погоди… Сеси, que quieres?[6] – И он ушел снова орать на сестру.
А я так и осталась лежать в кровати за полтысячи километров от родного дома, прижав телефон к уху, пытаясь свыкнуться с мыслью, что Райнер Култи – Райнер Култи! – станет моим тренером. Дыхание перехватывало одновременно от страха и предвкушения.
