Марина Крамер
Привилегия женщин (сборник)
– Зачем ты пришла сюда?! – зашипела Валерия, прижав Настю к стене.
– Я… я знаю… знаю, зачем вы здесь… – пробормотала девушка, неотрывно глядя на нее расширившимися от ужаса глазами.
– Что? – слегка опешила Валерия, но быстро справилась с собой.
– Вы… вы убили… его? – прошептала Настя, закрывая рот руками, и сползла по стене вниз.
– Успокойся! – приказала Валерия, садясь прямо на пол напротив нее. – Давай поговорим без истерик. Откуда ты узнала, что я буду здесь, и с чего ты взяла, что я могу его убить?
Секретарша перевела дыхание и проговорила, опустив голову:
– Я влезла в вашу квартиру, Наталья Андреевна… Вы забыли ключи в офисе, помните? Я сделала слепки и заказала дубликаты.
– Меня зовут Валерия, – поправила та. – Ты ведь это тоже знаешь, раз была в моей квартире? Объясни мне только – зачем тебе это было нужно?
– Я… только не смейтесь…
– Ну? – подстегнула Валерия. – У меня самолет через пять часов, я должна еще забрать кота.
– Я хотела написать детектив… – еле слышно призналась Настя. – Вы показались мне странной и загадочной. Сначала списала все на свою любовь к чтению и на богатую фантазию, но потом… Я просто не смогла удержаться, когда нашла ключи. Мне хотелось только взглянуть, как вы живете, честно! А потом я вспомнила, где видела мужчину с фотографии в вашей квартире. Это ведь Игорь Ивин, бывший компаньон Кирилла Сергеевича. Я его практически не знала – только устроилась в фирму, как его застрелили… Я только сопоставила факты…
Хриплый хохот женщины привел ее в замешательство, Настя даже слегка испугалась, но Валерия перестала смеяться так же неожиданно, как и начала, серьезно посмотрела на девушку и сказала:
– Мне, к счастью, не пришлось марать руки об этого подонка. Он умер сам – судя по всему, от испуга не выдержало сердце. Давай поможем друг другу. Ты никогда и ни при каких условиях не скажешь, что видела меня здесь и знала, кто я на самом деле, а я отдам тебе флэшку. На ней ты найдешь мой дневник, из которого вполне сможешь извлечь для себя что-то. Идет?
Настя молчала. С одной стороны, она стала невольной свидетельницей преступления, ведь Валько явно мертв, и Наталья-Валерия этого не скрывает. С другой… Настя узнала истинную причину преступления, и ее захлестнула волна отвращения к Кириллу.
– Уверяю тебя, что я не убивала его, – словно уловив ее мысли, проговорила Валерия. – Клянусь тебе моим погибшим мужем – я была готова, но мне не пришлось. Я принесла бутылку вина – но там не было яда, я даже не забираю ее с собой и не выливаю вино из своего бокала, потому что мне нечего опасаться. У меня есть пистолет… Но сейчас я выйду из квартиры и брошу его в реку. Ты можешь убедиться, что я не стреляла из него. На нем нет следов – как на теле Кирилла нет пулевых отверстий. Возьми. – Она порылась в сумке и сунула Насте в руку флэшку на длинном черном ремешке. – Можешь использовать как хочешь. Там нет ни слова о Валько и о том, что я собиралась сделать, но есть многое, что поможет тебе понять меня. Я ведь не хладнокровная убийца, Настя… у меня просто не осталось выбора.
– Мне ничего не нужно… Я вам верю. – Настя вдруг обняла сидевшую у противоположной стены женщину.
– Идем! – вскочила на ноги Валерия. – Идем, я хочу, чтобы ты убедилась, что Валько умер без моей помощи!
– Нет… нет! – в ужасе взвизгнула девушка, представив, что сейчас в соседней комнате она увидит труп, но бухгалтер не слушала, рывком поставила ее на ноги и потащила за собой в глубь квартиры.
– Смотри! – приказала она, чуть подтолкнув онемевшую от испуга Настю в гостиную, где на полу лежал мертвый Кирилл. – Видишь – он лежит на совершенно сухом ковре, там нет крови. Нет следов борьбы… Смотри! – Валерия вдруг схватила свой бокал и осушила его до дна. – Видишь? Если бы в нем был яд – разве я стала бы пить его? Разве стала бы подвергать себя опасности, когда все уже вот-вот закончится? Я не могла не отомстить ему, понимаешь? Мы с Игорем даже не успели толком пожениться, а этот упырь ради денег…
Валерия вдруг заплакала. Она рыдала навзрыд, закрыв руками лицо, совершенно не заботясь о том, что ее кто-то видит в минуту слабости. Пружина внутри ее, которая сжималась два года, неожиданно лопнула, и холодная и расчетливая Наталья уступила место мягкой и ранимой Лерочке.
Внезапно она посмотрела на Настю и тихо спросила:
– Твоя юбка… она… красная?
– Да… – растерянно ответила Настя. – А что?
– Я вижу… я снова вижу красное, – захлебываясь слезами, проговорила Валерия.
Год спустя
«Дорогая Настенька, огромное спасибо тебе за книжку. Ты большая умница, я читала не отрываясь и не могла поверить, что это ты написала. Ты настолько хорошо прочувствовала, так точно все описала, что у меня перед глазами снова встало мое прошлое. И мой Игорь… Жаль, что ты его плохо знала. Но вышел он у тебя именно таким, каким и был в жизни. Желаю тебе успехов, дорогая, а если сможешь, приезжай ко мне – отдохнешь, наберешься впечатлений. У нас сейчас просто замечательно, улицы еще не успели пропылиться, зелень свежая, все цветет и радует глаз. Знаешь, Настюша, а ведь май, оказывается, самый лучший весенний месяц, как я могла этого не замечать несколько лет? Словом, приезжай, сама все увидишь. Обнимаю тебя. Твоя Лера».
Нажав на «Отправить», женщина в белой широкополой шляпе и легком брючном костюме закрыла маленький ноутбук и потянулась к чашке с кофе. В небольшом парижском кафе было мало посетителей – стояло раннее утро. Но эта дама была здесь завсегдатаем, и обслуживающий персонал успел привыкнуть к ее ранним визитам и долгим посиделкам.
Рядом сразу возник официант:
– Мадам, ваш кофе остыл. Я принесу другой.
– Не нужно, Жак. Принеси мне лучше бокал вина.
– Красного? – уточнил юноша, и женщина улыбнулась:
– Ты же знаешь, я не пью другого.
За неделю до свадьбы
Женщина в сбившемся набок черном платке выла в голос. Толпа сочувствующих притихла, все смотрели на обезумевшую от горя мать и на молодую светловолосую девушку в снежно-белом платье, лежащую в обитом розовым атласом гробу.
– Наташа-а-а! Наташенька, деточка моя-а-а! – бился в небольшом дворике голос женщины. – Вставай, солнышко мое-о-о!
Рядом стояла девушка лет двадцати, с такими же светлыми, как у покойницы, волосами и бледным лицом, покрытым едва заметными веснушками. Черный траурный наряд старил ее, заплаканные глаза с тревогой наблюдали за матерью.
– Лёлька, слышь, Лёлька, поднимай мать-то, ехать пора! – прошептала за спиной соседка, и девушка встрепенулась, обняла мать за плечи и забормотала:
– Мама, мамочка, ну, хватит, хватит… Нужно ехать на кладбище, мам…
Женщина подняла на дочь невидящие, опухшие и какие-то словно вылинявшие от слез глаза и прошептала:
– За что? Господи, за что – ее-то?
– Мама, ну мама, хватит уже, – взмолилась Леля, стараясь удержать на ногах обвисающую на ней мать.
– Да будь же проклята та тварь, что родила этого ублюдка! Чтоб ей на том свете…
– Так, все, Лиза, хватит! – решительно проговорила высокая худая дама в затемненных очках и кружевной черной наколке на сахарно-белых волосах. – Вставай, автобус ждет.
Вдвоем с Лелей они кое-как оттащили потерявшую рассудок женщину от гроба, развернув ее так, чтобы она не видела, как опускается крышка и бледное лицо Наташи, обрамленное светлыми кудрями, исчезает под ней. Леля только вздрагивала, ей хотелось зажать уши и не слышать ужасных звуков, отдающихся в голове и в сердце. Звуков, навсегда отрезающих ее от Наташки…
Ранним майским утром небольшой дворик двухэтажного ветхого дома на восемь квартир был разбужен истошным женским воплем:
– Серегу посадили! Серегу Ряшенцева посадили!
Елизавета Ивановна очнулась и вздрогнула. Крик бился в открытое окно квартиры на первом этаже, долбил в виски. Она встала из-за стола, за которым сидела часов с пяти, куря одну сигарету за другой, и отодвинула занавеску, вздувшуюся парусом от прохладного утреннего ветерка. Во дворе уже собиралась толпа – та самая, что всего две недели назад окружала ее саму на похоронах старшей дочери. Посреди стояла растрепанная от быстрого бега невысокая женщина в застиранном сером платье и стоптанных спортивных тапочках. Весь ее вид выдавал любительницу горячительных напитков – и тонкие руки, и исхудалая фигура, и испитое раскрасневшееся лицо, и лихорадочно блестящие глаза. От возбуждения женщина нетерпеливо подпрыгивала на месте и тараторила без умолку. До Елизаветы Ивановны долетело:
– …а мать евонная так орала, так орала! Все ментов за руки хватала – мол, не он, не он! Мол, любил он Наташку, жениться хотел! А участковый говорит – мол, кака така там любовь, когда все на Серегу твоего указывает? Еще и снасильничал ее, паразит!
Елизавета Ивановна почувствовала, как пол уходит из-под ног, а стены кухни вдруг отчаянно завертелись. Она едва успела ухватиться за край стола и опуститься на табуретку, хватая ртом воздух. Сергей… Сергей Ряшенцев, молодой человек Наташи, с которым она встречалась почти два года… Неужели это он сотворил такое с ее девочкой?
– Леля… Леля… – выдохнула Елизавета Ивановна из последних сил, но в дальней комнате этого не услышали.
Только услышав звук падающего тела, девушка прибежала на кухню. Мать лежала на полу у стола.
– Мама, мамочка, что с тобой? – взвизгнула Леля, с размаху приземляясь на колени, но та не отвечала, не шевелилась, вообще не реагировала.
– …и не переживайте, все в порядке будет с вашей матушкой, – но в голосе худощавого старичка-фельдшера Леля не услышала уверенности.
Она взяла безжизненную руку матери, лежавшей на носилках, и прижалась к ней губами. В придачу к Наташкиной смерти еще и обширный инфаркт у матери, и ей, Лельке, теперь только разорваться – сессия в институте, потом сразу летняя практика, нужно уезжать в город – а она не может оставить маму в больнице. В институте, видимо, придется оформить академический, потому что иначе просто не справиться со всем. Да. Нужно сейчас попросить тетю Надю побыть с мамой то время, что понадобится для сдачи экзаменов, – и ехать в город, в общагу…
Машина «Скорой помощи» скрылась за поворотом, а девушка продолжала стоять посреди двора. К ней подскочила та самая выпивоха, что буквально час назад принесла страшное известие, уложившее Елизавету Ивановну в больницу. Ухватив Лелю за руку, Раиса – так ее звали – зашептала торопливо, глотая окончания слов:
– Слышь, Лелька, а ведь это Серега Наталку-то вашу приговорил! Он, вражина бесстыжая!
– Да отвяжись ты! – рявкнула вдруг Лелька, даже не успев толком понять, с чего так разозлилась. – Ходишь тут, сплетни разводишь с самого утра! Что тебе – на бутылку дать?!
Раиса была бабенкой необидчивой, и волшебная фраза «дать на бутылку» моментально сгладила нанесенную ей перед этим обиду. Она согласно кивнула, и Лелька полезла в карман джинсов, где лежала сотенная бумажка, которую наотрез отказался взять старый фельдшер. Упрятав подачку куда-то в вырез серого платья, Раиса забормотала слова благодарности и задом попятилась в сторону переулка. Лелька только махнула рукой и пошла в опустевшую квартиру.
В то, что Сергей мог убить Наташу, она не поверила ни на секунду. Он так любил сестру, что в ее присутствии боялся дышать или произнести лишнее слово. И чтобы Сережка вдруг… да еще таким диким способом… На теле Наташи эксперты насчитали больше двадцати ножевых ранений, она была буквально изрезана. И потом – изнасилование… Неужели тихий, уравновешенный Сережка способен на такое зверство? В голове не укладывается.
Заставив себя не думать об этом, Лелька привела в порядок квартиру и пошла на другой конец поселка к тетке. К вечеру придется еще ехать в Сахаровское, в райцентр, где в больнице лежит мама. Если ей хоть немного лучше, Лелька поедет в город, первый экзамен уже через два дня…
Тетка встретила оханьем – в относительно небольшой деревне слухи разносились с поразительной скоростью. Надежда Ивановна обхватила племянницу длинными жилистыми руками и запричитала что-то о «горе горьком», но девушка вырвалась и проговорила:
– Да хватит тебе, тетя Надя! Что причитаешь, как по покойнику? Мама в больнице, фельдшер сказал, что она поправится.
– Ой, да наш фельдшер тебе скажет! – отмахнулась тетка, поправляя на голове сбившийся белый платок. – Идем в избу-то, что стоять на улице. Ты, поди, и не ела ничего с утра-то?
Только сейчас Лелька вспомнила, что действительно забыла о еде, и почувствовала, что сильно голодна. Тетка, не переставая говорить что-то, выставляла на стол банку с молоком, шаньги с творогом и сметану. Лелька впилась зубами в румяный бок шаньги и даже зажмурила глаза от удовольствия. Этот вкус напоминал ей детство, когда мама, уходя на работу, оставляла их с Наташкой у тети Нади. Тетка не работала, жила тем, что продавала в городе овощи с огорода и мясо – держала несколько свиней, сама возила все это на базар на «Ниве», оставшейся от мужа. Дядя Андрей погиб еще за год до рождения Лельки, прыгнул в реку с обрыва и сломал шею, а тетка так больше и не вышла замуж. Была она еще не старая, здоровая, как рабочая лошадь, хоть и худая. В одиночку управлялась с немалым хозяйством, кругом у нее была такая чистота, с которой мог соперничать только операционный блок в районной больнице. Лелька очень любила бывать у тети Нади, в ее уютном доме, в чисто выметенном и убранном дворе, где вдоль дорожек летом непременно цвели цветы, а по забору вился хмель.
Сейчас она словно бы опять вернулась в беззаботное время, когда мама была здорова, а Наташка жива. Любимая старшая сестричка, светловолосая и кареглазая, похожая на русалку, веселая и жизнерадостная… Что же могло случиться с ней, как же так? Лелька отставила стакан с недопитым молоком и обхватила голову руками. Тетка моментально ринулась к ней из угла, где искала что-то в большом старом комоде, обняла и крепко прижала к себе:
– Не надо, деточка, не плачь. И Лизавета поправится, и у тебя все будет хорошо, вот увидишь. И Серегу, ирода этого, накажут…
– Тетя Надя… – выдохнула Лелька, задыхаясь от рыданий. – Да не Серега это… ну не верю я, что он мог, он же ее любил…
– Лелька-Лелька, ребенок ты еще! Разве ж безвинно-то арестуют, а? – раскачиваясь вместе с племянницей, проговорила Надежда.
– Неправда! – билась в ее руках Лелька, которую одолевали непонятные чувства.
– Ш-ш-ш! – Тетка гладила ее по вздрагивающим плечам, по волосам, стянутым в хвост резинкой, и девушка понемногу успокоилась, вытерла глаза и проговорила:
– Тетя Надя, а ведь я попросить хотела… мне в город надо хоть на пару недель, экзамены сдать, академический оформить… а мама…
– Да ты что?! – возмутилась родственница, всплеснув руками. – Да тебе как не стыдно-то, Лелька?! Разве ж я сестру родную брошу? Езжай, сдавай экзамены свои и не переживай. Я присмотрю.
У Лельки отлегло от сердца – все-таки родной человек намного надежнее и лучше, чем няньки в больнице, которым к тому же совершенно нечем заплатить.
Тем же вечером девушка шагала на автобусную остановку. На плече ее висела спортивная сумка, кудрявые волосы закручены в пучок, а опухшие от слез глаза скрывал длинный козырек белой бейсболки. Междугородный автобус должен был подойти минут через десять, Лелька торопилась, боясь опоздать, – следующий пойдет только в половине одиннадцатого, а значит, в город она попадет поздно ночью, и в общежитие ее могут уже не пустить. Неизвестно ведь, кто из вахтеров дежурит. Внезапно прямо перед ней на обочину свернула ярко-красная «Ауди» с затемненными стеклами и оглушительно орущей из салона музыкой. Из машины вышел невысокий плотный мужчина в белых брюках и майке, снял солнечные очки и приветливо улыбнулся:
– Ну, здравствуй, что ли, красавица!
Лелька остановилась. Это был Матвей, хозяин местного злачного заведения – автокемпинга в десяти километрах от деревни. В его «хозяйстве» имелся автосервис, кафе, небольшой мотель для дальнобойщиков и малюсенький магазинчик со всякой всячиной. По деревенским меркам Матвей был не просто состоятельным, а очень богатым человеком. Жил он там же, рядом со своими владениями, в большом двухэтажном коттедже из красно-коричневого кирпича, обнесенном высоким глухим забором. О том, что там, внутри, ходили самые разные слухи – от нелепо-смешных до страшных. Говорили, что Матвей держит там целый гарем, а во дворе у него живут павлины. Проверить не решался никто – по верху забора была натянута проволока, а по ней пропущен ток.
И вот этот самый Матвей сейчас стоял перед Лелькой, облокотившись на капот машины.
– Куда собралась, может, подвезти?
– Нет, спасибо. Я на автобус…
– Не вернешься теперь в наши края, красавица?
– Почему не вернусь?
– А уж больно нездешняя внешность у тебя, не деревенская. Вот и сестра твоя такая была. Ей бы в город – ух, развернулась бы! – Матвей беззастенчиво шарил глазами по тонкой Лелькиной фигурке, и она даже съежилась, желая исчезнуть.
– А вы что же… Наташу знали? – спросила она, непроизвольно опустив козырек бейсболки еще ниже.
– Знал, красавица, знал, – усмехнулся Матвей и вдруг протянул руку и сорвал с Лелькиной головы бейсболку.
Девушка вздрогнула и отступила назад. Ситуация накалялась – на дороге ни души, рядом открытая машина, мало ли что в голову Матвею взбредет… Но тот только рассмеялся, наслаждаясь испуганным видом Лельки, потом вернул ей бейсболку и бросил, направляясь в машину:
– Не бойся, я тебя не трону. Если помощь какая нужна будет – приходи, не стесняйся, все сделаю.
Красная «Ауди» сорвалась с места и скрылась за поворотом. Лелька едва уняла дрожь, подхватила сумку, упавшую с плеча, и побежала по направлению к остановке.
Старенький «Львов» уже закрывал двери, когда девушка показалась у кирпичного строения кассы. Водитель заметил отчаянно машущую руками пассажирку и дождался, пока она запрыгнет на подножку и войдет в салон:
– А можно, я вам деньги отдам? Мне срочно нужно уехать, а следующий ждать долго…
– Валяй, садись. В Сахаровском рассчитаемся, – кивнул водитель, закрывая двери. – Сзади место свободно.
Лелька проворно шмыгнула в конец автобуса и примостилась у окна, толкнув сумку под сиденье. Рядом с ней оказался молодой парень, не местный, судя по одежде и манере держаться, – своих Лелька знала. Он то и дело прикладывался к бутылке пива, и это девушке совершенно не понравилось. Как пить дать к концу поездки сосед наберется как следует, вон у него сколько пива этого, полный пакет бренчит под сиденьем, и кто знает, не примется ли заводить знакомство. Лелька терпеть не могла пьяных, вообще всегда считала, что алкоголь заставляет людей проявлять какую-то глубинную сущность, которая в трезвом состоянии спрятана. Возможно, причиной подобного отношения было то, что ее собственный отец умер именно из-за пристрастия к горячительным напиткам.
Сколько Лелька себя помнила, столько отец и пил, и мать постоянно пыталась как-то его контролировать, но как это можно в деревне, где за любую услугу рассчитываются поллитрой? Отец был отличным автомехаником, разбирался практически во всех видах техники, к нему часто обращались с просьбой то перебрать двигатель у мотоцикла, то посмотреть забарахливший автомобиль, а то и холодильник отремонтировать, машинку стиральную – да мало ли что еще. Он никому не отказывал, платы не брал, а люди в знак благодарности приносили то водку, то портвейн, а то и просто самогон. Спился он поразительно быстро, опустился, перестал работать, все мысли устремились только в одну сторону – как и на что найти опохмелиться. Он не стеснялся залезть даже в копилку, в которую дочери складывали мелочь, мог вытащить деньги у жены из кошелька, занять у соседей, а то и просто клянчить в долг в магазине. Мать потом отдавала с получки…
Когда отец умер, не найдя однажды в тяжелом похмелье возможности поправить здоровье, Лельке показалось, что маме даже стало вроде легче жить. Она сперва осуждала ее – ну как можно, ведь муж, отец дочерей, столько лет вместе прожили! Но потом, став постарше, девушка поняла, каково было маме жить в постоянном стыде, под косыми взглядами соседей. Мама работала заведующей небольшим универмагом, ее все знали, относились с почтением, и вдруг у такой уважаемой женщины муж – запойный опустившийся пьяница, частенько засыпавший прямо под забором…
Старшая сестра Наталья относилась к этому безразлично – ну, пьет папка, так а у кого не пьет? Половина деревенских мужиков не работает, а только и делает, что с самого утра глаза заливает. Наташа вообще мало интересовалась происходящим в семье, а в последнее время, как поступила в техникум на бухгалтерское отделение, приезжала домой только на выходные, да и то нечасто. Но и в эти дни ухитрялась уезжать в Сахаровское к подруге – смазливой вертлявой Динке, с которой познакомилась в техникуме при поступлении. Леля очень обижалась и ревновала сестру, но Наташа, казалось, этого не замечала.
Ревновала Леля и к Сергею. Он не был «первым парнем на деревне» – невысокий, худенький, рыжеватый, с усеянным веснушками лицом, но при этом всегда умел оказаться в нужное время рядом с Наташей, помочь, поддержать. Однажды Лелька стала невольной свидетельницей того, как сестра, вернувшись откуда-то в отвратительном настроении, мрачная и какая-то пришибленная, жаловалась своему поклоннику, облокотившись о забор палисадника:
– Не хочу я, понимаешь? Не хочу – а они… – и заплакала.
Сергей молча погладил Наташу по щеке, и она вдруг замолчала, обеими руками прижала его руку и замерла.
– Не плачь, Наталочка. Все образуется.
Наташкино дурное настроение унесло, словно тучку ветром. Лелька тогда по-хорошему позавидовала сестре – если бы у нее тоже был такой парень, как Сергей, она была бы счастлива. Когда она призналась в этом Наташе, та только фыркнула:
– Ой, нашла, чему завидовать! Тоже мне – принц на белом коне!
– Ты что же – не любишь его? – удивленно спрашивала младшая сестра, и старшая рассеянно отмахивалась:
– Почему? Люблю… наверное. Только… ты пойми, Лелька, на свете есть совсем другие мужчины – настоящие…
– А Серега? Он разве не такой?
– Он? Он хороший, добрый, мне с ним легко – но… А, ты все равно не поймешь, маленькая еще, – и разговор обрывался, а Леле потом еще долго было обидно за Сергея. Она видела, как сильно он влюблен в сестру, и удивлялась, почему Наташа так относится к нему.
…Пока в голове у Лели крутились подобные мысли, автобус подкатил к кемпингу Матвея – здесь тоже была остановка. Парень-сосед подхватил пустые бутылки и вышел из автобуса, Лелька тоже вышла, чтобы немного размять ноги. Под тремя большими зонтиками за столами сидело несколько человек – видимо, водители-дальнобойщики, ели шашлыки и о чем-то разговаривали, то и дело принимаясь громко хохотать. Над большим мангалом поднимался дым, жарилась очередная порция мяса, и шашлычник в белом халате переворачивал металлические шпажки, чтобы не пригорело. На парковке отдыхали пять огромных фур, виднелась пара легковушек, и среди них Лелька сразу увидела красную «Ауди» Матвея.
Пассажиры автобуса разбрелись по территории кемпинга, водитель курил, прислонившись к невысокой оградке, и поглядывал на висящие над входом в кафе огромные часы. Лелькин сосед показался из небольшого домика на другом краю кемпинга, и девушка почему-то злорадно подумала о том, что следующая остановка автобуса будет только через три часа, а если юноша допьет имеющееся у него пиво, то может и не выдержать.
– Эй, красавица, а ты за билет не хочешь заплатить? – окликнул ее водитель, и Лелька встрепенулась:
– Ой, извините! Хочу, конечно, сейчас…
Она полезла в карман джинсов, где лежали приготовленные на билет деньги.
– Га-аспада пассажиры, поторопимся! – зычно крикнул водитель, пряча Лелькины деньги в висящую на поясе сумку-кошелек. – Через две минуты отправляемся!
Лелька тоже двинулась к дверям и вдруг увидела Динку – та выходила из кафе с каким-то мужчиной. Лелька успела только разглядеть, что тот намного старше Наташкиной подружки. «Может, отец?» – подумала она, забираясь на свое место.
Академический отпуск она оформила, сдав на «отлично» все экзамены. В деканате удивились, увидев заявление, но когда девушка объяснила причину, пожилой декан с сочувствием покачал головой и, подписывая, проговорил:
– Да, жаль, что год пропадет. Но что поделаешь, раз мама… Вы только непременно восстанавливайтесь, Горожанкина. Из вас выйдет толк.
– Спасибо, Михаил Петрович, – пробормотала Лелька и выскочила за дверь, готовая расплакаться от жалости к себе. Учиться ей нравилось, она не была «зубрилой», но обладала хорошей памятью и всегда могла ответить на любой вопрос преподавателя.
«Ничего, вот мама поправится – снова буду учиться, и диплом получу, и работу найду», – уговаривала себя Лелька, упаковывая свои вещи в комнате общежития.
Тем же вечером она уже шла по улице родного поселка и думала о том, на что будет жить этот год – маминой пенсии явно не хватит на двоих. Работы в поселке не было, и только в кемпинг Матвею постоянно требовались то уборщицы, то горничные, то официантки в кафе. Идти к неприятному типу не хотелось, но это был единственный шанс заработать хоть какие-то деньги.
Через пару дней, когда матери стало немного лучше, Лелька позволила себе отлучиться из больницы. Тщательно одевшись и наложив макияж, она отправилась в кемпинг.
Матвей с удивлением оглядел замершую на пороге кабинета девушку:
– Тебе чего, красавица?
– Я… мне… я слышала, вам работницы нужны, – пробормотала Лелька, и Матвей расхохотался:
– Что, экзамены провалила?
– Нет… просто мама… вы же знаете…
Хозяин кемпинга сразу стал серьезным – о несчастье Горожанкиных известно было всем. Он постучал карандашом по столу, подумал пару минут и изрек, внимательно оглядывая Лелю с головы до ног:
– Горничной пойдешь? Ну, в номерах убирать, то-се… Раз в неделю – мой кабинет. Зарплатой не обижу.
Девушка согласилась.
Работа оказалась не слишком обременительной, хоть и не особенно приятной – водители-дальнобойщики иной раз оставляли после себя настоящий хлев. Но и с этим можно было бы смириться, если бы не приставания клиентов. Лелька старалась не краситься, одеваться как можно проще и все равно не успевала отмахиваться от настойчивых предложений.
Однажды она вдруг нос к носу столкнулась в коридоре мотеля с Динкой. Та даже взвизгнула от неожиданности:
– Ой, Лелька! А… ты-то как тут?
– Работаю.
В глазах Динки мелькнуло что-то и тут же исчезло. Она махнула маленькой сумочкой на длинном ремешке и пошла к выходу так быстро, что Лелька даже не успела выяснить, что сама-то Динка делает здесь в такое время – стояло раннее утро. Каково же было удивление девушки, когда буквально через полчаса, переходя с ведром и шваброй из одного номера в другой, она нос к носу столкнулась со своей бывшей одноклассницей Юлькой Щепкиной! Высокая, с волосами, выкрашенными в немыслимый цвет, чудовищно накрашенная, вернее – размалеванная, Юлька, спотыкаясь, вышла из номера и направилась к выходу, налетев на Лельку.
– Щепкина?! – ахнула та, останавливая одноклассницу, и Юлька наконец сфокусировала взгляд:
– О-па… Лелька… а ты это… чего тут?
От нее несло перегаром, и Леля удивилась – раньше Юлька вообще не прикасалась к спиртному. Она вообще слыла в поселке пай-девочкой, умницей и надеждой своей старенькой мамы. Юлька поступила в престижный институт, получала стипендию и рассказывала, что вот-вот выйдет замуж за сына какого-то бизнесмена. И теперь Лелька встречает ее – где? В кемпинге Матвея – ну и дела…
– Юль, у тебя случилось что-то?
В ответ Щепкина хрипло рассмеялась, качнулась на высоких каблуках и фыркнула:
– У меня все в порядке!
В конце коридора неожиданно показался Матвей, и выражение лица Юльки из надменного в секунду стало испуганным и растерянным, она забормотала слова прощания и бочком проскользнула мимо Лельки в дверь черного хода.
Матвей вразвалочку приблизился к замершей у открытого номера Лельке, приветливо улыбнулся и поинтересовался:
– Ну как тебе? Не обижают?
– Нет, Матвей Игоревич, не обижают.
– Всем довольна?
– Да… – И тут вдруг из дверей соседнего номера выкатился невысокий толстый мужик в спортивных брюках и майке-пенсионерке и завопил:
– Где эта курица?! Убью тварюгу!
Матвей изменился в лице, шагнул к постояльцу:
– Тихо, уважаемый, не надо кричать. В чем проблема?
– Где эта шалава? – бушевал мужик. – Вывернула! Ты подумай, вывернула все карманы, все до копейки унесла!
– Так, стоп, – остановил его Матвей, скосив глаза в сторону открывшей от удивления рот Лельки. – Идемте в мой кабинет, разберемся.
– Да какое – разберемся?! Милицию надо!
– Да, и милицию тоже, – согласно кивал Матвей, настойчиво подталкивая мужчину в сторону своего кабинета. – Сейчас все выясним – и в милицию. У нас никогда такого не было, чтобы у гостей деньги пропали… А ты чего замерла? – зыркнул он на Лельку, и та вздрогнула. – Марш на рабочее место. И язык за зубами держи – пока не выясним, как и что.
Лелька быстро скрылась в номере и даже заперла за собой дверь. Опустившись на стул, она принялась обдумывать услышанное только что. Получалось, что Юлька каким-то образом проникла в номер и украла деньги у постояльца? Но как, зачем? И вообще встретить двух знакомых в одно утро в одном и том же месте – это не может быть простым совпадением.
В дверь постучали, и Леля вздрогнула.
– Да-да, сейчас, – она подбежала к двери и открыла ее.
На пороге стояла баба Сима, известная в поселке пьянчужка и сплетница. У Матвея она подрабатывала на бутылку, убирая туалеты.
– Слышь, Лелька… а чегой-то Мотька орет в кабинете? Что приключилося-то? – шепелявя, спросила она, заходя в номер.
– Не знаю я, баб Сима, – отговорилась Лелька, помня о предупреждении Матвея, но въедливая старуха не отставала:
– А чего ж тогда Юлька-то Щепкиных мимо меня, как крапивой ошпаренная, просвистела?
– Да откуда я… – начала Лелька и тут же подумала, что старуха наверняка знает, что именно делала здесь с утра Юлька. – Баба Сима, а Юлька тут часто бывает?
– Дак как когда. Когда ейная смена – так быват, а как нет – так и нету ее, – почесывая плечо, проговорила баба Сима.
– Погоди, так она работает тут? – не поверила своим ушам Лелька. – А как же институт?
Баба Сима разразилась хохотом:
– Ой, умора! Да какой институт, когда она тут второй год уже по номерам ошивается?
– В смысле?
– А вот и смысла тебе вся – мужиков за деньги обслуживает Юлька твоя.
– Чего?! – От изумления Леля никак не могла прийти в себя. – Ты чего несешь-то, баба Сима?
– Хошь – не верь, – обиделась старуха. – А только я забожиться могу. С того дня, как из города приехала несолоно хлебавши, так и работает у Мотьки. А матери врет, что учится да замуж собирается. И мне, чтоб лишнего не говорила, каждое утро после смены полтинничек дает на поправку здоровья. А сегодня вот мимо просвистала, вертихвостка.
