Марина Повалей
От соседей с приветом!
То есть поезда кое-кому не хватило?
– И чем это тебя не устраивает наша?
Кажется, дело пахнет ссорой. Сейчас мы и проверим его на прочность – терпение по-нашему.
– Всем устраивает, – он, наконец, разулся и, наплевав на боевой настрой некоторых отдельно взятых, запросто прижал меня за талию, предварительно шмыгнув взглядом по закрытой двери детской, – хорошая ёлка, самая лучшая, просто я подумал, что ещё одна, живая, лишней нам не будет.
Забыв, про что шла речь, одурманенная его покладистостью и запахом, я уже сама тянулась за поцелуем. Тянулась и получала: за целый длинный день без него, за ночь в обнимку с кошкой, да что там… за всю жизнь, что он не целовал меня.
– Так что, выставить её?
Осоловелая, я не сразу поняла, о ком он говорит.
– Кого выставить?
– Так ёлку же!
В противовес собственным словам этот торс и иже с ним прошествовал на кухню, вооружившись горшком и пакетом, который притащил.
– А это?
Да, я сегодня на диво "отличаюсь" богатым словарным запасом.
И тут мимо. Ни тебе богатства настоящего, ни речевого.
– А это оливье.
– Целый пакет?
С криком и визгом на кухню влетела Настя с Понкой наперегонки. И обе с разбегу набросились на Семёна.
Я, может, тоже не отказалась бы последовать их примеру…
Однако.
Пока дамы здоровались с гостем, я сделала потише радио, уменьшила газ на закипевшей курице и таки сунула нос в пакет.
– Сёма, Сём.
– Угу, – откуда-то из-под детёныша… ан, нет – обезьяны, которая вскарабкалась на Сёму, и продолжает по нему лазить.
– Не хочу тебя расстраивать, но тебя на… обманули. Здесь нет никакого оливье. Здесь только продукты на оливье.
Причём в том количестве, чтобы накормить этим салатом ну очень много людей. И даже эти, очень многие, наедятся им на год вперёд!
– А, ну так я ж не успел сказать, – пока только его рот с трудом высвободился из-под крошки-ладошки, – я хотел сам сделать, но не решился, поможешь? Я буду сам всё делать, ты контролировать.
Я только хотела выдать что-нибудь под стать выпрямленной спине, втянутому животу и вздёрнутому носу, как:
– Только не как с картошкой!
И так жалобно это прозвучало, будто некоторых гаишников лет сто не кормили, а оливье – так вообще никогда. Аж весь боевой запал сбил, ну честное слово, нельзя же так, запрещённым приёмом и наотмашь!
Я не знаю, что нужно для идеального оливье. Мой рецепт сто лет в обед, как сохранён в закладках. Возможно, причиной было “русское радио” с восхитительными новогодними песнями, которые некоторые (не я) сперва стеснялись подпевать, а после третьего бокала (шампанское в мой рецепт не входит, но в пакете было), тихонечко уже подшёптывали и пританцовывали, кроша колбасу.
– Покрупнее, да нет, вот так, – как смогла, обхватила его ладонь с ножом, показывая расстояние, – а то каша получится.
Не удержалась и потёрлась носом об эту восхитительную ямочку на затылке. Вдохнула запах шампуня с коротких волос и поймала восхитительно-резкий поцелуй.
– Это даже вкуснее, чем у мамы! – и вот клянусь, не врёт! Такое искреннее наслаждение от еды не подделать!
После таких слов можно и помирать, я считаю.
То ли кто-то слишком умный, то ли я свою жизнь прожила недаром, и чем бы у нас всё не закончилось, к маме на кухонную стажировку меня не отправят.
– Вот съездим, сама убедишься…
Так.
Та-а-ак.
– Сможете выкроить полдня на каникулах? Мотнёмся, чаю попьём, и домой.
– В Севастополь? – жалобный стон я сдержать не смогла. Ни сдержать, ни замаскировать. – Там, наверное, холод жуткий, – собеседник мой тщательно пережёвывал собственноручно приготовленный салат. Я вообще уже сомневаюсь, что мне нравится эта его привычка: сначала выслушать, а потом тремя словами задавить все мои аргументы. Начисто лишает места для манёвра! – и город сам я как-то не люблю. Он такой… надменный, что ли, – убедившись, что никто меня сейчас не заколет вилкой в майонезе из любви к Родине и родному городу, я продолжила ныть: – серый, холодный, опять же, а зимой, так вообще!
– Сколько раз ты была в Севастополе?
– Два.
– В будни? – не то вопрос, не то утверждение.
– Раз точно да, один раз летом…
– Олесь, ты не была в Севастополе.
И я со всем пылом стала рассказывать и про музей, и про Синопский спуск, и про Херсонес Таврический. И распиналась, и раскраснелась и даже забыла про недопитое шампанское.
– Хорошо, понял.
И вроде он в лице не изменился. И обыденно поставил тарелку в мойку, и, как всегда, развлекал Настю, и целовал меня украдкой. Но мне было как-то… стыдно. Как будто я не должна была так говорить, как будто даже эти слова о его любимом городе могли его обидеть.
Извечный спор севастопольцев и симферопольцев.
И отпускать его вот так, не зная, что он чувствует, не будучи уверенной, что между нами всё хорошо, я не хочу.
Но отпустила.
В конце концов, если там такая хрупкая душевная организация, что и слова не скажи, мне, бульдозеру, нужно знать об этом сразу!
*группа “VESNA305 (NЮ)” песня “Новый год”.
глава 8
Когда пять подруг празднуют Новый год, посторонним… ну не то, чтобы вход воспрещён… но во благо их же, посторонних, хрупкой психики, им лучше не вмешиваться.
Нет, “не входи, убьёт”, конечно, вешать не обязательно, но это примерно как снять шапку со взрослой женщины, когда она предупредила, что лучше этого не делать.
Настроения не было никакого – после вчерашнего разговора доброутрешнее сообщение от Семёна известило меня, что его не будет, уехал по делам.
А мне теперь гадай: у нас всё? Или ещё не всё?
Однако.
Быть брошенной в Новый год мне не улыбалось совершенно. Как и возиться со столом, и бегать на ежеминутный грохот из детский или гостиной, где, шутка ли, уместилось восемь детей от одного до десяти лет. Всё решили инстинкты: бегали Юлька с Алькой. Первая потому что хозяйка жилплощади, вторая потому что на её детей в сумме здесь приходится больше всего квадратных метров. А с метрами идут горшки с цветами, книжки, вазы и прочая бьющаяся, ломающаяся, а в отдельных случаях, и калечащая детей ерунда.
Вот я и сижу, потягиваю шампанское, вместе с ним Юлькину секретную курилку, и думаю, смахнёт ли сейчас Катька локтём тарелку шубы, или пронесёт.
Не пронесло. Шуба разлетелась в ошмётки, живописно стекая свеколкой с кухонного шкафа. Катька забористо выругалась, всё поддержали.
Да, подруги у меня сплошь дамы образованные, интеллигентные. Манера говорить каждой из них просто блестяща, но иногда, бывает и с матовым покрытием, но и оно не лишено налёта интеллигентности.
Юлькин шпиц появился как чёрт из табакерки.
– У него что, датчик на еду, которая падает на пол? – Алия завистливо любуется, как пёсель в два счёта вычистил пол.
Если безответная любовь к чистоте всё-таки пересилит здравый смысл, то у целых троих детей скоро появится собака. Я уже не завидую этой гипотетической животине.
– А что ещё он умеет? – Маринка высунулась из телефона.
– Марин, это вообще-то собака. Лает там, пожамкать его можно, – Юлька энергично трёт шкаф, так, что только попа ходит из стороны в сторону. Прям маятник. – А тебе что надо?
– Ну может у него есть какие-то скрытые таланты? Не жлобись, рассказывай!
– Ты чё, мать? Собака как собака.
– А как не собака это как? – Аля.
– Как человек, только собака?
– Ну тогда это оборотень.
– Юль, оборотень – волк.
– Джейкоб!
– Фу, нет! Эдвард!
– Девки! – взвизгнула Катька. – В какой момент вы все сбрендили? Нормально ж всё было!
Из-за высокой ноты болтовня прекратилась только на миг, но Катюха даром времени не теряет, быстро сориентировалась и выдала:
– Ну вы чо! По малолеткам пошли? Там же такие бати!
– Точно! – я хлопнула себя по лбу, – какие нафиг сосунки! То ли дело папа Беллы, вот это я понимаю – мужик!
– Каллен круче!
– О, да!
…
С горем пополам кухню оттёрли, на стол собрали. Прелесть таких вот посиделок – никто никого не зовёт в гости, мы просто собираемся там, где удобнее, а значит, и закуска в складчину.
Оливье принесла я.
Маринка наделала гренок со шпротами.
Алия притащила крабовик.
Юлька выудила холодец.
Катька сбегала за сменной шубой.
Сыпались тосты, ссорились дети, дарились подарки – и всё это щедро сдабривалось игристым.
– Девчонки, а вы верите в Новый год? – Маринка убрала со стола пустую бутылку и достала мешочек, что я ей подарила. – Ну вот не в какое-то там волшебство, а именно в то, что самое заветное желание обязательно сбудется?
Кто-то пошёл в отрицание, кто-то начал рассуждать.
Марина стала деловито доставать из мешочка неровные деревянные кубики, строя из них пирамидку.
– Марин, давай ты потом, с Соней, дома поиграешь?
Как бы, именно с этим расчётом настолку я ей и подарила.
– Вот ещё! – она заправила за ухо своё лохматое каре, – я только что придумала новую традицию: теперь мы после каждой выпитой бутылки будем строить пирамидку и выявлять, кто у нас слабое звено! – выдала эта извращенка. Дальше внезапно, но в своём духе: – Вот я очень верю. Я же с Никитой познакомилась на новогоднем корпоративе, ровно одиннадцать лет назад, тоже, двадцать восьмого декабря.
– Слушайте, а я ж свои первые две полоски увидела первого января! И это когда мы шесть лет пытались…
– А вы забыли, как я к Коле приехала, мы семь месяцев только по телефону общались, увиделись один единственный раз, когда познакомились! Он меня всё звал к себе в Москву на каникулы. Я так домой тогда и не вернулась, потом сюда вот переехали…
– Девки! А ту историю помните? Три года безденежья, жёсткой экономии, всё землю не могли продать, а за два дня до Нового года очередной покупатель и сразу купил! А там и новое дело, и как будто зелёный коридор!
– Вообще-то я сейчас вспомнила, что первая клиентка ко мне домой пришла двадцать шестого, сделать чистку перед корпоративом. Я тогда только-только отучилась, думала ко мне, без опыта, вообще никто никогда не придёт, ещё и домой, на балкон, а сейчас свой салон. Батюшки, я и забыла!
На секунду во всём жк погас свет. Только мигнул, но нам этого хватило, чтобы вздрогнуть. Будто насмехаясь, в полной тишине дружно звякнули кольца-украшения для бокалов, которые Катька раздарила каждой.
– Я же книжку почти дописала, – отпила Марина. – Новогодний роман. Про новый год, про волшебство, про любовь, дружбу и нас всех. Ухватила, конечно, не всё, но что смогла, по чуть-чуть от каждой из нас взяла, перемешала, разделила, добавила отсебятины, немножко улучшила… Осталась одна глава и всё!
За это и выпили! За новые книжки, за интересные проекты, за дайсоны и оргазмы, за детские соревнования, за любовь и самые-самые сокровенные желания.
А когда лязгнула входная дверь, мы всей кучей высыпали в прихожую.
– Хо-хо-хо! Здрасьте, здрасьте, хозяева!
Я говорила, что мои подруги интеллигентные девушки? Забудьте! При виде Юлькиного благоверного переодетого в костюм Деда Мороза, мы чуть не попадали на месте. Вот, где она – убойная сила! Халат с Игоря Николаевича сползал, а кое-где и вовсе норовил разползтись по шву. Пока наши милые детки превращались в кучу мала, то дёргая дедушку за бороду, то пытаясь отобрать мешок, то крича обвинительно, что они узнали папу, в квартиру просочились один за одним Алькин, Катькин, Маринкин муж и Семён, который, не стесняясь, обнял меня, прижимая, целомудренно целуя в висок.
И вот только сейчас всё стало на свои места.
Необъяснимая, не на чём не основанная тревога спала, отогнанная этими руками, торсом и затылком со всем прилегающим.
– Ты как здесь…
Спросила просто, чтобы заполнить паузу, чтобы услышать его голос, узнать, что всё по-прежнему. И никакой он не арбузер и не манипулятор. И зря я так боялась.
– Да вернулся от родителей, встретил Колю в подъезде…
Однако.
Как так вышло, что мужья моих подруг вроде как, были каждый по своим квартирам? Игорь ездил за костюмом, потом собирался к родителям, а очутились они все вместе, и судя по блеску глаз, не чай они там пили. Не стала и вникать.
Здесь, рядом, дома – нюансов и знать не хочу.
А ещё я бы многое дала, чтобы не знать похмелья. Потому что мало того что приятного в нём и так мало, но когда у тебя, кроме птичьей болезни, ещё и активная пятилетка… проще сразу в петлю. Кто бы мог подумать, что проблема эта решается, так и не успев развернуться (вызверить маму)?
Юлька тоже болела, Игорь собрался везти пацанов в детскую игровую.
Игорь сказал Никите, они с Соней присоединились.
Алькин Тимур взял с собой двоих старших.
Колю Катька просто отправила гулять с мелкой, чтобы не мешали убираться. Гулять они решили в той же игровой.
Коллективный разум вспомнил, что все они вчера тоже выпивали и попросили Семёна их отвезти. Не потому, что он был самым трезвым, как можно догадаться. Потому что он был самым… дпс-нутым?
Семён предложил взять с собой Настю.
Паровозик, однако.
Маяться похмельем стало значительно проще.
А когда они вернулись, как-то сам собой у Сёмы слетел вопрос:
– Какие планы на Новый год?
И естественный ответ:
– Особенно никаких. Положить Насте подарок под ёлку, дождаться курантов, выпить шампанского и лечь спать.
Он только кивнул, но смутные ощущения (опыт, что ли? Наконец-то!) подсказывали: понял, принял, придёт. Тот же опыт подстегнул либидо, которое решило: если придёт, к чёрту дурацкие целибаты!
Тридцать первого я поняла, что могу считаться умной женщиной: как только мы с Настюшей умяли по тарелке каши, на пороге стоял Семён. Дождался, пока детёныш скроется с пакетом мандаринок в детской, притянул меня к себе, усадил на колени.
– Я хочу тебе кое-что показать, уделишь мне сегодняшний день? – оглушил меня, после того как уже отупил своими поцелуями.
– А Настя? Новый год же!
Оказалось, что у этого хитрого жука всё схвачено.
Он ещё в игровой пронюхал у Никиты, что Новый год они с Мариной всегда сидят тихо дома, без гостей и застолий. Дожидаются курантов, распивают пузырь и на боковую.
Сёма сходил к Маринке на поклон. Вручил той дорогущее шампанское (не то, что я забраковала, другое), и теперь зависело только от меня, будет ли Настя тусить у соседей, или скучать (во как извернул!) дома.
Восхитительное коварство! Потрясающая расчётливость!
Добавим к нему завидное упорство пятилетнего ребёнка, которому очень сильно чего-то хочется, и:
– Особенно не собирайся. Мы будем в машине, это нелюдное место, – донеслось с кухни, пока я одевалась.
И вовсе не особенно. Нарядный комплект белья прыгнул в руку сам, ей-богу! Чулки (мы же в машине, – не замёрзну!) увязались за ним. Ну и тёплое платье. То самое, в котором мы с ним познакомились.
Немножко пудры, капелька блеска, белоснежная меховая ушанка в цвет старой (по ней фиг скажешь) дублёнке.
– Красавица! – в еле проговариваемом слове слышна искренность. Это не заготовка, не дежурный комплимент. Это на рефлексах.
Кажется, тест на сборы-ожидание пройден успешно.
А вот тест на упрямство не пройден вообще.
– Ты сказал, что место не людное, что мы никого не увидим? – уточнила на полдороги к Севастополю, прекрасно понимая, куда меня везут.
Но мандаринку всё же дочистила, сунула ему в рот дольку.
– Угу, кушать не хочешь?
Интересный он, конечно. Поглядела бы я, кто захочет есть, считай, на первом нормальном свидании. Поешь – и вот уже плюс два визуальных кило на животе. Нет уж, спасибо! Я голодной покрасуюсь!
Искренне так считала, пока мы не подъехали к месту с одиозным названием “Раки и эклеры”.
– Я заказал навынос, сейчас вернусь, посиди, – чмокнули меня.
Большой бумажный пакет, с которым он вернулся, подстёгивал любопытство.
Мы выехали из Севастополя под мой облегчённый вздох, встреченный его усмешкой.
А когда машина остановилась на обрыве, вздох сменился на восхищённый.
Зимнее море внизу бесновалось. Тяжёлые облака нависали над ним так, что после минуты непрерывного взгляда на эту картину казалось, что они сейчас не выдержат и упадут под собственной тяжестью, утонут в серо-синей пучине. А само море вдалеке казалось густой, слитной массой, тяжело колыхающейся под напором ветра.
Заворожённая, я выскочила из машины. Неведомая, какая-то магическая сила стихии, звала, подчиняла волю, притягивала – посмотреть поближе, услышать, почувствовать, ощутить.
Даже не дрогнула, когда Семён прижал меня к себе, защищая от ветра. Что-то сказал, но я не слышала – ему, при всех его талантах, не удалось бы перекричать здешнего хозяина – шторм.
Под обрывом раскинулся дикий пляж. Волны набегали на него пенной массой, уже успокоившись, словно одумавшись. Это были уже не те жестокие, бесчувственные, лишённые человеческого массы. Как будто всё то осталось там, далеко, у самого горизонта, а берега достигли только те, кто знаком с состраданием, которым известно чувство пощады. Которые не потопят, не накроют тебя.
Но в самый неожиданный момент эти ласковые, спокойные береговые волны врезались в песок, отскакивая столбом брызг.
Какой обман.
Какое коварство.
Сёма увлёк меня к машине, когда уже зуб на зуб не попадал.
– Вот он – Севастополь, – он открутил крышку с термоса и всучил его мне. – Не памятники и музеи, даже не старые здания. Севастополь – это море. Это когда даже зимой, даже подростком можно взять термос с чаем и сушками, залезть на гору в Балаклаве и стать частью Севастополя.
Это было… это было… невыносимо.
Слабый человек не может вместить в себя столько силы, столько красоты, столько ничем не сдерживаемой, голой энергии.
У меня потекли слёзы, когда я попыталась сформулировать.
– Я… я не могла перестать смотреть, – начала я сквозь всхлип. – Что это? Ты чувствовал такое? Когда мозг кричит: опасность! Беги! Спасайся! Делай что хочешь, но окажись подальше от этого места! Сейчас ещё одна волна и тебя накроет. Миг – и тебя нет. Но ты смотришь, ты не можешь не смотреть. Это… это что-то большее, чем сила зрения. Ты просто смотришь, но подчиняешься…
– Потому что не можешь не подчиниться. Это древние инстинкты, они говорят, что ты – ничто в этом мире. Что есть силы, которые ты не сможешь ни обуздать, ни подчинить.
– Сём, у меня мурашки по коже…
Он взял мою ладонь, стал греть кончики пальцев своим дыханием. И всё это, не прекращая смотреть вдаль через лобовое стекло.
Потом мы снова выходили, отогревшись. Затем снова возвращались в тепло машины. Когда он полез за пакетом, я сунула в него нос: ну что там за извращения? Раки и эклеры!
Оказалось, что эти сумасшедшие севастопольцы придумали такое. Ну просто тако-о-о-ое! Такое, что можно проглотить язык. Но вот чего нельзя, так это забыть вкус эклеров, наполненных чем-то невообразимым. Мясом и рыбой, овощами и сыром, всё это вперемешку с фантастическими соусами!
Зазвонил мой телефон, не думая о салфетке я облизала пальцы, и приняла звонок:
– Зера Энверовна? Здравствуйте, – звонок от собственного супервайзера приняла, не думая.
– Олеся, дорогая моя! Я к тебе с новостями, прости, что отвлекаю в Новый год, но я вызвалась сама тебе сообщить: только что подписали приказ о моём увольнении и переводе тебя на мою должность.
Я рукой отодвинула термос, протянутый мне на запить.
– Зера Энверовна! Как же так? Это что же…
– Плюс тридцать процентов к окладу, рабочий день короче на час. Ты что, не рада?
– Я-то рада, но как же вы?
Она кокетливо хохотнула в трубку.
– Я переезжаю, дорогая моя! Всё решено и подписано, пакую чемоданы и улетаю в Северную столицу!
– Неужели…
– Да! Представляешь? Я уже ему сказала, что всё! Что больше никаких отношений на расстоянии, что расстаёмся, а он выкатил мне предложение, представляешь? И это после трёх лет таких качелей на два города!
Однако.
Вот и скажите мне кто-нибудь, что нет никаких новогодних чудес! Глотнула пряного чая, катая на языке проскользнувшую горошинку перца.
– Мы приедем сюда ещё? – я ещё не отошла от шока, но прямо сейчас, по горячим следам, просто не могла не спросить. Даже если наши с Сёмой пути разойдутся, я просто обязана вернуться сюда, почувствовать это ещё раз, пережить.
– Поздравляю, – ухмыльнулся Семён, воюя с просёлочной дорогой, – вот теперь ты видела Севастополь, – секунду самодовольства я ему простила, чего уж, нужно уметь проигрывать, – мы можем не уезжать сегодня…
Снова он за своё!
– Сём, я не могу пока…
Пока я не успела сама себя поставить в перманентно-неудобное положение, он перебил:
– Рядом есть маленький гостевой дом. Там сейчас нет постояльцев, они обычно не работают в праздники, но на каникулах там семья хозяина и если мы хотим, там есть номер в мансардном этаже.
– А Настя?
– Марина сказала, что Настя у них как дома, останется ночевать при необходимости…
Заприметив заезженное из девяностых название “Эдем”, я готова была передумать. Но крошечный отель, спрятанный в горах, переубедил меня сам, стоило только его увидеть. Когда я вошла в номер, не сразу заметила уютную деревянную обстановку, тепло внутри, большую кровать. Я увидела прозрачную стену, а за ней, пропустив огромную лоджию, – балаклавскую бухту. Набережную и спящие горы, усыпанные вечнозелёными пятнами.
У этого места и не могло быть другого названия.
Мы, словно увезли его с собой.
Мы вернулись в Симферополь, а Эдем остался с нами.
Только в мире нет ничего идеального, и по приезде, Понка не вышла нас встречать.
Мы обыскали всю квартиру, зовя и приманивая кошку, но без толку. Если бы не лоток и миска, можно было бы подумать, что её и не было никогда.
– Скорее всего, она выскочила в подъезд, когда мы уходили, – Семён снял с порога клочок шерсти.
Сообщение в домовой чат, потом в дворовой не дало никакого результата – никто не видел белую кошку, ни первого января, ни вообще.
– Сёма, а где наша Понка? – спросила Настя с заднего сиденья, когда мы подъехали к старому домику, чтобы взять котёнка из приплода, которых раздают лишь бы не топить – даром.
– Она отправилась дальше, чтобы порадовать и других маленьких девочек, которые её ждут.
– Как Дедушка Мороз?
– Как Дедушка Мороз.
То ли сработала сила самовнушения, то ли я бесчувственная сволочь, но горевать по ней никак не выходило. Откуда-то была уверенность, что с этой вертихвосткой всё хорошо, что эта блондинистая красотка уже нашла другие хорошие руки.
