Марина Сергеевна Айрапетова
Бусы
Наташа молчала и только прислонила к себе ребенка, сразу же подбежавшего к ней. При этих словах у Димы защипало что-то в горле. Он отвернулся и, уставившись взглядом в подлокотник дивана, около которого сидел, весь обратился в слух. С этого момента обоих внуков начало раздражать, что рассказ шел только с одной стороны, и больше некого было спросить.
А бабушка, усевшись поудобнее, продолжала. Было видно, что в этой части рассказа она была довольна собой.
Дочь скупо и очень сдержанно поведала матери о причине разрыва с любимым человеком. Она сказала, и бабушка здесь впервые передала именно слова своей дочери, что «там, в их так называемой семье, видно, только Дмитрий старший был любимым». Внучка резко вскинула взгляд на бабушку, потом на брата и возмущенно и удивленно одновременно спросила: «А Димку?!». Бабушка только пожала плечами и добавила: «Передаю, что слышала…». Дима весь прижался к своему подлокотнику, будто желая от всех отстраниться. Сестра его тоже насторожилась и нетерпеливо ерзала на диване, ей вдруг показалось, что ее все бросили, даже их прежняя бабушка. Напротив нее сидела пожилая незнакомая, или мало знакомая женщина со своей такой далекой историей. И эта история никак не приближалась. Вот даже Димку эта история, похоже, оттолкнула. «Сидит, бедненький, весь скукожился!», – переживала про себя его сестра.
Но бабушкин рассказ на этом не прервался. Молодые люди теперь слушали про то, как пошла жизнь в этой самой квартире, но уже с той совсем незнакомой Наташей. Особых подробностей о своей жизни на севере дочь не сообщила Дине. Только коротко и довольно холодно сказала, что та страница вырвана из ее жизни и сожжена. На что ее мать сказала, погладив внука по голове , на которой густые короткие волосы торчали и кололись, прямо как у ежика: « А все же маленький клочок от той страницы сохранился и прилетел сюда». Наташа вдруг помрачнела и отвела взгляд. Дина потом долго анализировала эту ее реакцию, но, как оказалось, шла по ложному пути. Но это Дина поняла только спустя некоторое время. А тогда густая , давняя обида на дочь заполняла все поры ее души. На какое-то время суета повседневной жизни, заботы по ее обустройству заняли все внимание обеих. Когда наконец размещение дочери и внука было осуществлено, приобретена кровать для маленького Димки, выделен удобный угол для его игрушек, которые, несмотря на это, разбежались по всей квартире, не исключая туалета и ванной, Дина поняла, что пришло время для серьезного разговора с дочерью.
Слушая рассказ бабушки, молодые люди вообще забыли о своих делах, они будто выпали из привычного мира и теперь обретали свои места в том мире, что возникал из бабушкиного рассказа. Девушка начала чувствовать свое приближение. А у Дмитрия вдруг стали отрывочно всплывать какие-то незнакомые ощущения.
Но Дина, устав от нахлынувших воспоминаний, остановила свое повествование. Она предложила всем вернуться к своим делам и собраться завтра. Внуки нехотя подчинились, тем более, что дела ждали.
Молодежь, быстро перекусив на ходу, собралась, каждый по своим делам. По дороге к метро они коротко обменялись первыми впечатлениями, которые были пока слишком бесформенными. Вот только сестра, уже прощаясь в метро, сказала брату, что она случайно знает сколько бусин было у бабушки дополнительных. Дима удивленно посмотрел на сестру.—Да, правда, я их уже давно заметила. Они немного отличаются от большинства, они граненые. Я как-то спросила бабушку про них, но она тогда сказала, что потом, когда-нибудь расскажет.
–Видно пришло это «когда-нибудь…»,– сказал Дима, кивнув на прощанье сестре.
На следующий день в ожидании продолжения оба слушателя, вернувшись домой, пообедав в полной тишине на редкость быстро, отправились в бабушкину комнату, всем своим видом обрывая бабушке все пути для отступления. Но, казалось, и Дина все еще нуждалась в освобождении от прошлого.
Как и в прошлый раз бабушка устроилась в своем кресле и придвинула блюдце с уже снятыми бусинками-откровениями. Дима, откинувшись на спинку дивана, дожидался, нервно почесывая ногу, острая коленка которой торчала из лохматой дырки в джинсах. Дина, кстати сказать, долго привыкала к этой странной моде, но так и не привыкнув, наконец приняла, как данность. И внучка ее выглядела очень озабоченной и нетерпеливой, ей явно не нравилась медленная раскачка бабушки. Она беспрестанно меняла место, то присела на диван, то ближе к бабушке на стул около стола, потом принялась расхаживать по комнате, все время задевая ногами мебель. Это продолжалось бы и дольше, но брат, поймав ее за край футболки, загрузил на диван, да еще и прижал рукой к спинке. Сестра подчинилась и затихла. Тогда бабушка вышла на первый план.
На этот раз Дина смотрела совсем молодыми и радостно сияющими глазами. Она, хитро посмотрев на внучку, вдруг сказала:
–Я хотела начать разговор с Натальей о нашей дальнейшей жизни, о том, что надо мальчика устроить в садик, а ей пойти работать. Мне прокормить всю семью будет трудно. А Наташка, возьми и прерви меня.
Она вдруг, не дослушав меня, а, может быть, и не начиная слушать, сказала тихо, но твердо, что она беременна и что делать уже что-то опять поздно. Я была так ошеломлена, что не испытывала в этот момент ни радости, ни испуга. Мое молчание она восприняла, как вопрос. И объяснение последовало на этот раз сразу, она тоже понимала, что тянуть нам эту ношу теперь надо было вместе. Наташа рассказала, что разрыв с тем ее очень любимым уже назревал, он устал от семейной жизни, к которой, как оказалось, ни он, ни его род деятельности не были приспособлены. Ну а тут вдруг совершенно неожиданно возникла новая беременность, Наташа и вовсе долго не решалась ему сообщить. А время шло, срок рос. И вдруг в один из своих приездов, после очередной деловой многодневной поездки, он как-то очень вежливо ее попросил вернуться в Москву. И моя гордая дуреха на следующее же утро, наскоро собрав шмотки и, даже отказавшись от его помощи, рванула ко мне.
–А может быть и не ко мне вовсе, а так, по старой памяти, в гнездо,– добавила хмуро Дина.
И конечно жизнь все же потекла по своим законам. Вопрос с садиком потихоньку был благополучно решен. Через несколько месяцев родилась Анечка. В Анну будто выстрелили. Она резко откинулась на спинку дивана, зажмурила глаза, и из них потекли длинными ручьями слезы. Брат смущенно попытался ее обнять, но она пружиной отскочила на другой край дивана и, увидев еще и растерянное лицо бабушки, только выдавила из себя:
–Ну давай, дальше говори.
Растроганная бабушка особо подробно принялась описывать прибывшую в дом малютку, их возню вокруг нее. Рассказала, как учили еще тоже маленького Димочку оберегать и жалеть сестренку. Как трогательно он шепотом жужжал своими машинками, чтобы не разбудить Аню. А после как он давал ей полизать свои игрушки. И Анюта, смешно хлопая глазками, доверчиво пробовала их, причмокивая.
Брат с сестрой уже рядком, прижавшись плечами друг к другу, слушали и уплывали куда-то туда, в свое далекое, теплое детство. Туда, где была еще молодой их бабушка и совсем незнакомая мама.
В отличие от них Дина начинала чувствовать беспокойство, практически недомогание на фоне развивающихся событий своего рассказа. Она уже боролась с настойчивым желанием поставить точку. Временами ей становилось тяжко. Она бы могла решить, что с бусами был просто розыгрыш, что та незнакомка подшутила над ней, и бусы были совершенно простые, обычные, дешевые стекляшки. Но Дина сразу же вспоминала, что пока ей хватило дополнительных бус на самые значимые события. И потом ведь она сама начала все это, значит все-таки пришло время?
Итак каждый раз, откладывая продолжение до следующего раза, а делать это было необходимо, так как внуки были уже слишком взрослыми и по сему имели много разных дел и обязанностей, Дина была не уверена, вернется ли она к своему откровению. Но бусины все еще были не исчерпаны, и останавливаться было боязно.
Ощущения молодых людей тоже претерпевали изменения.
Пришел день, когда бабушка начала свой рассказ, сняв очередную бусинку, изменившимся голосом. Трудно было понять молодым людям, чем именно был пропитан этот голос. В нем слышались и горечь, и недоумение, и конечно все та же обида. И по мере того, как она говорила, выражение лица становилось все более и более раздраженным.
– Теперь наша жизнь потекла вчетвером. Это был сложный период. Я работала, Наталья крутилась с детьми. Денег не хватало. И тогда Наталья решила пойти работать.
–А тебя,– и бабушка многозначительно посмотрела на Аню,– она решила определить в ясли! Я с трудом сдерживала гнев! Ну вот к чему привели все ее похождения! Вот тут-то и подвернулась ваша Кваша. Вернее, она уже давно начала проявлять интерес к новым жителям соседней квартиры. Несколько раз сама предлагала свою помощь. И я подумала, что можно с ней вначале поговорить, прежде чем про ясли думать. Вскоре Клаша взялась за дело и органично влилась в нашу семью. Характер у нее был замечательный! Легко с ней было.
Молодым людям показалось, что рассказам подошел конец. Но Дина, выдержав долгую паузу, сказала, что продолжение последует завтра, тяжело поднялась и вышла из комнаты.
