Ливень за окном начинается неожиданно, я хмуро смотрю на плиту, суп почти готов, а Лисена ещё не вернулась.
Она, конечно, явно побежала к Лене и надо бы прекратить переживать, но все равно хочется выйти на улицу и встретить. Но если снова выйду единственной мамашей к этой банде, Лиска снова будет ругаться.
Авторитет ей подрываю, и что только с ней делать?
Из груди вырывается вздох. Не хочется думать, что я сама делаю ее слишком самостоятельной и взрослой не по годам.
Сама выбрала путь матери одиночки, сама решила зарыться и спрятаться в деревне, лишь бы не было никого из знакомых вокруг. Мать переживала о пересудах, а в итоге меня поддержали там, где их должно было быть даже больше, чем в городе.
Хотя тут скорее бабушка помогла. Подсказала…
Глаза снова щиплет, и я, быстро запрокинув голову, стараясь унять нахлынувшую тоску. Бабушку эти слезы не вернут даже счастье из-за правнучки ее не удержало.
Топот у дверей и внутри растекается тепло и баюкающее спокойствие.
Вернулась, выдыхая, быстро вытираю ладони о полотенце, чтобы ринуться к дочери.
– Мам!
Я улыбаюсь, выходя в коридор и все равно ужасаюсь несмотря на улыбку.
Вся промокла до нитки, да ещё и несогласна. Тычет рукой на потерянного дядю, а я лишь и могу разве что попытаться объяснить, что нужно было остаться у Лены до конца ливня. Пусть бы и переживала, ничего. Разве может мать не переживать?
Поднимаю взгляд на странный звук и сердце бухает куда-то вниз, замирает и не хочет оживать. Совсем как в день нашей последней встречи. Старые раны будто разрывает колом, рвано насыпая сверху солью, чтобы боль съедала изнутри, будто и этого было мало.
А его взгляд спускается с моего лица, на мою дочь. В этом взгляде сквозит осознание и чертовски пагубное для нас с Лисой понимание ситуации.
Руки деревенеют на плечах Лисены, будто желая прижать ее к себе. Всем видом показать, что это моя дочь и ничья больше. Но он будто и не чувствует, не понимает, что он здесь не отец моей дочери, не может ею быть. Больше не может.
Вместо этого хмыкает, ухмыляется, разворачивается спиной и идет в тамбур. Я искренне надеюсь, чтобы уйти, хоть и понимаю, что надежды тщетные. Немыслимо, чтобы он вновь оказался в моей жизни. Это просто невозможно, невероятное столкновенье, которое может лишь уничтожить мою наладившуюся жизнь.
Лиса, будто что-то почувствовав, оборачивается ко мне с непонимающим взглядом и пытается найти ответы на моем лице. Но вот только эти самые ответы я не могу дать даже самой себе, как же мне тогда ответить любимой дочери?
– Этот дядя искал дядю Болю, – будто пытается оправдаться Лисена, хоть и вовсе не виновата.
Натянуто улыбнувшись, я приглаживаю ее мокрые волосы, не зная кого желая успокоить в этот момент.
– Все хорошо, солнышко, беги в комнату и переоденься, хорошо. – говорю я, присаживаясь к ней, чтобы стать вровень с ее взглядом. – Ты все сделала правильно, нельзя человека в такую погоду оставить на улице. А как только дядя Боря приедет, мы проведем к нему нашего гостя.
Надеюсь, проводим и больше не увидим, но эти слова я оставляю при себе, не желая, чтобы Алиса нервничала от моей реакции. Итак, странно уже посматривает, хоть и побежала в комнату после моих слов.
Борис уехал в город утром, вот только когда он вернется не известно. Мы хоть и были соседями совсем не разговаривали. Может спросить у Ани? Вдруг ей сказал… Надо будет сходить после того, как дождь закончится.
Давид возвращается в коридор спустя пару минут, будто пытался услышать вердикт на свой счет. Только теперь понимаю, что он выглядит что-то куда сильнее потрёпанное и грязнее дочери. Взгляд цепляется за бурые ссадины на руках, но сразу отметаю всколыхнувшиеся переживания на его счет.
Не мое это дело. Совсем не мое.
– Ну, здравствуй, Зайцева, – тянет он со своей самой что ни на есть фирменной ухмылкой.
Совсем не растерял свои повадки, даже спустя пять лет. Не изменился, а как бы мне хотелось, чтобы хотя бы этот взгляд колких глаз стал другим. Чтобы в них мне снова могло почудиться человечность. Но обманываться теперь было нельзя.