Мария Фомальгаут
Газетайна
Подлинник Факундо
– …копия Сарики Ачарьи, шестнадцать лет, возраст копии – три года, рост – метр шестьдесят, вес копии сорок пять килограммов, соответствует весу оригинала! Посмотрите, как точно отображена внешность девушки, как искусно уложены волосы! Оригинал Сарики жил в Лондоне, учился на детского врача. Стартовая цена – три тысячи! Кто больше?
– Три тысячи сто! – восклицает девушка с жемчужной сережкой.
– Хорошо, три тысячи сто – раз, три тысячи сто – два, три ты…
– Три тысячи пятьсот! – кричит девочка с персиками.
– Хорошо, три тысячи пятьсот раз, три тысячи пятьсот два, три тысячи пятьсот…
– Четыре тысячи! – доносится голос из зала, даже непонятно, кому он принадлежит, наконец, видно звездную ночь.
– Четыре тысячи? Неслабая цена… четыре тысячи раз, четыре тысячи два, четыре тысячи три… продано!
Аплодисменты.
– Следующий лот – копия Цумоту Ёсикавы, сорок три года! Не спешите отворачиваться от этого простого конторского служащего, каким он кажется на первый взгляд! Вы только посмотрите, какие изумительные графические новеллы пытался рисовать этот господин в свободное от работы время, которого, увы, было так мало! Что же, теперь это неприметный человек стал вам интересен? Итак, копия Цумоту Ёсикавы, стартовая цена три с половиной тысячи, кто больше?
– Три семьсот! – кричит Девятый Вал.
– Отлично, три семьсот раз, три семьсот два…
– Три девятьсот! – восклицает Восходящее Солнце.
– Три девятьсот раз, три…
Все вопросительно смотрят на Большую Волну в Каганаве, нет, она даже не глядит в сторону японца – наконец, после долгих торгов копию Цумоты забирает Сын Человеческий за нехилые пять тысяч.
– Отличный выбор! Поздравляю вас прекрасной покупкой! – восклицает Невольничий рынок с бюстом Вольтера, который сегодня стучит молотком и продает копии.
– А пусть он мне… нарисует что-нибудь… – просит Сын Человеческий.
Копия японца с готовностью чертит один из своих комиксов.
– Да нет, а пусть новенькое что-то!
– О, к сожалению, копии не способны создавать что-то новое, это же не оригинал, в самом деле… – Невольничий Рынок нервно посмеивается.
– Э, позвольте, я протестую! – Сын Человеческий срывается на крик, кажется, даже зеленое яблоко на его лице краснеет, – я-то думал, что покупаю копию хорошего художника, а вы мне что подсунули, а?
– Ну, вы так говорите, будто вам настоящего человека подавай!
– Да какого настоящего, вы хоть говорите, что продаете-то! Я требую свои деньги обратно!
Назревает нешуточный скандал, сидящие в зале разбиваются на два лагеря, одни занимают сторону обманутого покупателя, другие оправдывают продавца – наконец, Сына Человеческого уводят за кулисы вместе с копией щуплого японца, остается только гадать, что там будет дальше.
– Следующий лот – Оршоя Меттерних, двадцать семь лет, актриса маленького венгерского театра! За несколько часов она может превратиться в дряхлую сгорбленную старуху, молодого мужчину и даже… райскую птицу! Способности этой девушки поражают воображение… Стартовая цена – пять тысяч! Кто больше?
Выкрикиваю:
– Пять тысяч пятьсот!
Зал изумленно ахает, – понимаю, что моя уловка удалась, что я куплю актрису прежде чем остальные оправятся от шока, – продавец продолжает с поразительной невозмутимостью:
– Пять тысяч пятьсот раз, пять тысяч пятьсот два, пять тысяч пятьсот…
Кто-то хватает меня за руку, кто-то тащит меня прочь из зала, обреченно смотрю, как продавец замирает на мгновение, потом вопросительно смотрит в зал, и кто-то уже называет новую цену…
С ненавистью смотрю на утащившего меня прочь, это еще что за Заговор, первый раз вижу такой Заговор, три причудливые фигуры спрятались за углом, будто выпавшие из чьих-то ночных кошмаров…
– Какого… какого черта?
– Я вижу, вы настоящий ценитель людей…
– Ну, так и не мешайте мне ценительствовать, вы у меня из-под носа такое увели, что я вам в жизни не прощу!
– Постойте, постойте, не кипятитесь так… вы что и правда, считаете, что все эти жалкие копии представляют какую-то ценность?
– Уж, пожалуйста, не мешайте мне считать, как я считаю.
Понимаю, что сейчас наша перепалка перерастет в драку, ничего поделать не могу.
– Уважаемый Взрыв…
– Я предпочитаю обращение – Голова.
– Уважаемая Голова…
– Уважаемый, – настаиваю я.
– Так вот, уважаемый Голова, если вы сейчас не пойдете со мной, то всю жизнь будете жалеть, что не увидели этого…
Тихонько подозреваю, что он собирается прибрать к рукам мои денежки, и хорошо еще если просто подсунет мне какую-нибудь гадость, а не сделает хуже – например, пристукнет меня в темном переулке. Пошучивают, правда, что у меня и так голова взорвалась, так что хуже уже не будет, – только я-то прекрасно понимаю, что может быть намного хуже…
– …а Рафаэль? – спрашивает Заговор.
– Что Рафаэль?
– Вам нравится, когда вас называют Рафаэлем?
Смущаюсь:
– Ну… для меня это как-то… ну… слишком… Все-таки я не настоящий Рафаэль, а только картина, копия…
– Вот-вот, вы понимаете важность оригинала… думаю, мы с вами столкуемся…
Думаю, что если он заставит меня кого-то убить, то увольте и даже не просите.
– Нет-нет, убивать не придется, только… да пойдемте же… вот сюда…
Спускаемся по неприметной лестнице между двумя домами, попадаем в узкий переулок, сворачиваем куда-то влево и вниз, откуда-то из ниоткуда появляется прижавшаяся к стене узкая лестница, которая тянется чуть ли не вертикально вверх к маленькой двери. Никак не ожидаю увидеть за дверью роскошный холл, на стене которого хочется висеть всю жизнь, и даже больше.
– Пойдемте, пойдемте дальше… Пожалуйста… позвольте вам представить… Факундо Флорес!
Вежливо приветствую Факундо Флореса, выжидательно смотрю на Заговор, что он скажет про эту копию, мысленно отмечаю про себя, что не возьму копию этого Флота или как его там даже за гроши, мне такие топорные подделки не нужны, у него даже одной ноги нет, кто ж так делает…
Пауза слишком затягивается, наконец, не выдерживаю, спрашиваю:
– Кем он работает?
– Собственно… никем.
– Чем-то интересен, знаменит?
– Да ничем, собственно.
– Тогда… – еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, да какого ж черта…
– Ну… я маленько на синтезаторе играть умею, а так ничего такого… – добавляет Формес или как его там.
Меня передергивает, этого еще не хватало, притащить меня сюда ради… ради…
– Пойдемте, пойдемте… посидим в гостиной…
Заговор тащит меня в уютную комнату, проверяет, достаточно ли хорошо заперта дверь, склоняется ко мне:
– Вы не поняли… вы ничего не поняли… да у этого Факундо может не быть хоть всех четырех ног…
– …у человека их две.
– …это неважно… он может вообще ничего не уметь… Но он представляет величайшую ценность, вы даже вообразить не можете, какую!
– И что же с ним такое?
– Вы… вы ничего не заметили?
– А что я должен был заметить?
– Гхм… вы не виноваты, обычно никто не замечает, а ведь разгадка так проста… я показал вам… оригинал.
– Простите?
– Оригинал. Не копию, нет-нет, что вы, мне не нужны никакие копии – оригинального человека…
Смотрю на него, ну-ну, ври больше…
– Не верите?
– Ну, знаете, как-то…
– А зря… я ожидал увидеть в вас истинного ценителя подлинного…
– Ну, знаете… гхм…
– Что? – он многозначительно смотрит на меня, – вам нужно доказать его подлинность?
Киваю, отчего у меня чуть не разваливается голова.
– Ну, я могу уколоть его иголкой, и…
– …не надо, не надо, я не хуже вас знаю все эти проверки на подлинность, и не хуже вас знаю, какие делают копии, совершенно неотличимые от оригиналов – у них течет кровь, бьется сердце, они даже умирают по-настоящему… чтобы снова воскреснуть… Только при этом они остаются копиями, искусными подделками, не более того.
– Что же… думаю, что смогу доказать вам… – Заговор зажигает в комнате свечи на роскошном канделябре, мне становится не по себе. Я даже не успеваю сказать – какого черта вы делаете – когда канделябр падает, подхваченный порывом ветра из окна, комната вспыхивает, охваченная пламенем, – все происходит слишком быстро, я понимаю, что мы уже успеем выбраться, пламя бушует в коридоре, подбирается к нам. Краем глаза вижу Фундука, или как его там, бегущего вниз по узкой лестнице, н-да-а, что есть, то есть, ловко у людей получается бежать…
– Вы… какого черта вы вообще запалили эти проклятые свечи?
– Друг мой, я делаю это каждый вечер, и ничего…
Что же, боюсь, этот вечер станет для нас последним…
Фондю или как его там замирает, кажется, слышит наши крики, смотрит вверх, смуглый, курчавый, глаза блестят, – замирает, мешкает – неуклюже прыгает вверх по лестнице, хватаясь за стену, перескакивая через тысячи ступенек, что он задумал, черт его дери…
…врывается в горящую комнату, лицо обмотано мокрыми тряпками, хватает меня, Заговор, прыгает назад, спотыкаясь о дым, в дыму хватает еще кого-то, узнаю Шоколадницу, так и не успевшую подать мне и хозяину горячий шоколад…
…Фрегат или как его там вываливается на улицу, падает с лестницы с головокружительной высоты, катится по крутому переулку вниз, кто-то подхватывает его и нас заодно, держитесь, держитесь, осторожнее… Жду, что Факир или как его там уже не встанет – нет, поднимается, потирает ушибленную спину, говорит слова, которые в приличном обществе говорить нельзя.
– …вы видели… видели это? – оживляется Заговор.
– Повезло нам, что Фантом ваш такой оказался… такой…
– Факундо, с вашего позволения…
Смотрю на Факундо, первый раз смотрю как следует.
– А ведь это поступок… поступок…
– Что такое?
– …поступок настоящего человека. Ни одна копия бы не сделала этого… Сколько вы за него хотите?
Заговор называет цену, меня передергивает.
– Ну, дорогой Голова, подлинник никак не может быть дешевым, вы сами это понимаете не хуже меня…
– Хорошо… я расплачусь с вами… завтра…
– Отлично, приходите на аукцион, столкуемся…
– …копия Хельги Хельмут, возраст копии – три года, возраст самой Хельги – пятьдесят лет! Рост – метр семьдесят, вес – шестьдесят три килограмма. Основала свой дом фарфора с уникальными коллекциями…
Я даже не слушаю крики Невольничьего Рынка, я даже не смотрю на его исчезающий бюст Вольтера – я жду Заговор, и что-то подсказывает мне, что, черт возьми, он не придет…
– …не ждали?
– Я уж думал, вы не придете…
– Ну что вы, как я могу, я же обещал… – все три лица Заговора расплываются в довольной улыбке.
– А ловко вы меня вчера провели…
– В смысле?
– В смысле… Я ведь даже и не подумал, что можно запрограммировать копию вбегать в пожар, спасать картины… Боже мой, а вы ведь чуть не обвели меня вокруг пальца… но здесь вам этот номер не пройдет… вы арестованы.
– Вы… вы… не имеете права…
– …еще как имею, не вам говорить следователю о правах… – готовлю три пары наручников по числу людей на картине – а с этим вашим…
Филин или как его там недоуменно смотрит на аукцион, не понимает…
– Это что… людей продают, что ли?
– Ну да, как видите…
– Да вы чего, рехнулись, что ли? – я и ахнуть не успеваю, как он бросается на сцену, выхватывает у Невольничьего Рынка молоток, нет, только не говорите мне, что он будет портить картины, нет, хватает за руку Хельгу, пойдемте отсюда, да скорее же, спешит за кулисы, хватает за руки сидящих там людей, скорей, скорей…
Понимаю, что не смогу это остановить: боюсь не за Невольничий Рынок – за Фламинго или как его там, потому что с такими тут не церемонятся, и правда, Охотники на Привале уже целятся, гремит выстрел, Флигель или как его там падает, зажимает простреленную грудь, черр-р-т…
– Отдайте… отдайте его мне!
Пытаюсь пробиться через толпу, понимаю, что меня никто не слышит…
– …я должен принести вам свои извинения…
Заговор как будто не слышит меня, смотрит всеми своими тремя лицами куда-то никуда…
– …он был настоящий… самый настоящий…
– …как знать… – отвечает, наконец, Заговор, – как знать… ненастоящих тоже убивают, иная копия так умрет, что и не поймешь, что это было…
– Да нет, не поэтому… честное слово… такая редкая удача… вам подвернулся оригинал, подлинник… и мы его так нелепо упустили… так нелепо… Скажите… а подлинники не оживают?
Спрашиваю сам не знаю, зачем, уже понимаю, каким будет ответ…
Локации []
Локация первая. Кабинет в доме отца []. Просторный зал с куполообразным потолком, с лоджией. Посреди комнаты стоит массивный стол, за ним не менее массивное кресло. У противоположной стены мы видим камин, причем зритель так и не должен понять, то ли он видит настоящий камин, то ли его имитацию. Слева и справа расположены двери, неизвестно куда ведущие – у зрителя должно возникнуть чуть заметное ощущение, что двери ведут в никуда.
Когда отец [] возмущается требованием детектива, зритель должен видеть за спиной отца [] окно и вид из окна – но режиссер должен обставить все так, чтобы зритель впоследствии так и не мог вспомнить, что же именно он видел за окном. На стене над камином должно висеть охотничье ружье, на столике у камина должна стоять шахматная доска, но при ближайшем рассмотрении зритель должен увидеть, что это не более чем декоративный элемент, керамическая доска с парой-тройкой намертво прикрепленных фигур.
Камера должна двигаться предельно плавно, у зрителя должно сложиться ощущение твердости и целостности происходящего – несмотря на тревожный диалог, причем почти истерические крики отца [] (Чего, чего ему еще не хватало?) должны контрастировать с бесстрастным тоном следователя (Когда вы видели его в последний раз?). Когда отец [] соглашается на требование следователя, камера должна показать выход из кабинета в еще более просторный зал с лестницей ведущей вниз, с окном напротив кабинета и дверями по сторонам. Герои проходят в левую дверь, за которой мы видим комнату подростка, в беспорядке разбросанные статьи, вырезки, записи о Негороде. Ноутбук должен выглядеть максимально неприметно, спрятан где-нибудь под ковром или матрацем.
– Ну и дает этот следователь…
– А что вас так смутило?
– Ничего себе! Вы… вы меня слышите?
– А что тут странного?
– Ну… первый раз вижу, чтобы герои слышали, что говорят зрители…
– Неужели?
– Ну да… э-э-э… гхм…
– Так что вас удивило?
– Понимаете… вы в доме вот так сразу пошли в комнату парня этого пропавшего, а откуда вы знали, где в доме его комната?
– Позвольте я не буду сразу же раскрывать свои секреты.
– Да-да, конечно… А можно спросить, как вы так сразу догадались, где лежит ноутбук?
– Позже я обязательно вам об этом расскажу.
– Да, конечно… но знаете, это уже прямо слишком…
– Что слишком?
– Вот вы открыли ноутбук, с первого раза подобрали пароль…
– Да, я пользуюсь уникальными методами… и позже обязательно вас с ними познакомлю.
– И я что… тоже так смогу?
– Гхм, вряд ли… понимаете ли, мало знать такие способы, надо уметь их применить…
– Да, конечно же… я понимаю…
Локация вторая. Кабинет университетского лектора. Он должен выглядеть более вычурным и необычным – изогнутая лестница, ведущая куда-то в никуда, причудливая анфилада, которая должна плавно опускаться вниз, эркер, плавно перерастающий в купол под потолком. Книжные шкафы должны быть изогнутыми волной, ножки столов закручены в спираль, кресла – причудливо изгибаться. Еще до того, как ректор заговорит о высших измерениях, зритель должен заметить на столе модель гиперкуба, а позже, уже в ходе разговора (Да знаете, странный был, сам решал, это я буду учить, это я учить не буду, это мне не надо, хоть ты тресни… а как отчислим, если папаша за него бешеные деньги платил?) камера должна выхватывать все новые попытки познания гиперпространства. В момент, когда ректор возмущается (Это секретные данные, понимаете вы, за-сек-ре-чен-ны-е, не имею я права вам их показывать!) камера должна повернуться так, что вся комната как будто опрокинется сама на себя, зритель непроизвольно должен схватиться за кресло, боясь упасть.
– Уважаемый следователь… можно вас?
– Да, конечно, мой дорогой зритель.
– А… а вот я заметил, а вы не спрашивали у отца, в каком университете учится [] … А как вы тогда узнали, в какой университет идти, и где он вообще? Или он в городе один?
– Ну, в столице у нас не один университет… – смех, – но да, вы правы, я использовал свои методы, чтобы узнать, где учился молодой человек…
Локация третья. Книгохранилище в университете. Оно должно производить впечатление бесконечного – для этого эффекта можно использовать зеркала и ракурсы, чтобы стеллажи казались высотой с хороший небоскреб. Обязательно нужно добавить изогнутых лестниц, мостиков, переходов – в самых неожиданных местах. Лестницы будут закручиваться так, чтобы вообще было непонятно, как они устроены. Режиссер должен постараться показать книги таким образом, чтобы создавалось впечатление, что они того и гляди сорвутся с места и вспорхнут под потолок, хлопая страницами – особенно та книга, которую безошибочно возьмет с полки следователь…
– Уважаемый следователь!
– Да?
– А как вы узнали, где в библиотеке та книга?
– Не все сразу, друг мой, не все сразу… наберитесь терпения…
– Да, да, конечно же…
Локация четвертая. У зрителя должно сложиться впечатление, что он сам входит в причудливое помещение, в котором как будто нет ни верха, ни низа, и уже непонятно, за что хвататься, чтобы не упасть, потому что падать некуда и в то же время бесконечно много куда. Зрителю будет казаться, что он видит одновременно все стороны этого помещения, причем, и изнутри, и снаружи, а само помещение как будто постоянно меняется, и там, где камера минуту назад показывала одно, вернувшись на то же место, покажет что-то совсем другое. Когда следователь войдет, несколько человек будут сидеть в креслах на потолке, и детектив невозмутимо присоединится к ним. Вообще на его лице не должен дрогнуть ни один мускул, что бы ни говорили люди (да придурошный он был… сам себя загубил… да ясен пень, нету его уже, оттуда не возвращаются… вы еще сами не поняли, во что вляпались, оттуда так просто не возвращаются, оттуда вообще никак не возвращаются, понимаете вы?). На этот раз следователю придется достать не только удостоверение, но и оружие, чтобы заставить живущих здесь людей показать неумело нацарапанные карты Негорода и невозмутимо выслушать сбивчивые объяснения, (вот черным – это то, что не меняется, красным – это там, где вечно все меняется, а вот желтый-синий на координатах, это четвертое…)
– Позвольте… уважаемый следователь…
– Слушаю вас…
– …а как вы узнали, что этот притон именно здесь?
– Ну, я бы не назвал это притоном… место, где собираются довольно интересные люди…
– Но как вы узнали, что надо идти сюда?
– …один из моих гениальных методов, который я вам раскрою позже. Но теперь давайте наконец пойдем в Негород, я понимаю, вам не терпится увидеть, что же там… благо, у нас уже есть карты Негорода, надеюсь, что смогу не заблудиться… ну хотя бы заблудиться не сразу…
Локация пятая.
Улица города, предельно прямая, предельно ровная, но эта прямота и ровность выглядят так, будто в любую минуту готовы изогнуться в мертвую петлю.
Локация шестая.
Та же улица, но уже изогнувшаяся причудливой спиралью, ведущей вверх, дома торчат под разными углами, многие из которых выходят за пределы Евклидовой геометрии.
– А что нужно, чтобы попасть в другие измерения?
– Ну… это нужно тренироваться долго…
– А как это у вас получилось… вот так, сразу же, а?
– Ну, знаете, у меня возможности побольше, чем у других…
– Нет, знаете, не верю.
– Чему… не верите?
– Вам не верю… в это во все… вот так вот хоп, раз, – и прыгнули в какие-то параллельные миры… люди годами учатся, а вы сразу, хоп, и прыгнули, ну не бывает так, не бывает, понимаете?
– Ну а что вы мне предлагаете, хотите, чтобы я разбился насмерть или меня тут разорвало на клочки?
– Нет, но… гхм… ну, например, вы этого не умеете, наймете кого-нибудь, кто умеет…
– …чтобы нанять того, кто умеет, надо сначала такого найти, а это только здесь можно…
– Они что… в город не выходят?
– Отсюда не возвращаются, знаете ли…
– Ну, уж с вами-то все хорошо будет?
– Я надеюсь… вот, обратите внимание, первый дом, котоырй здесь построили…
– Первый?
– Ну да, это у какой-то семьи аварийный дом был, или там до фига было семей, им негде было жить… и вот среди них девушка там какая-то была, её сумасшедшей считали, она видела то, чего никто не видел, четвертое…
Локация седьмая.
Старый дом, настолько ветхий, что, кажется, он вот-вот рассыплется в мелкую пыль.
Локация не-седьмая.
Тот же поворот шоссе на окраине, только теперь вместо шоссе мощеная улица, которая обрывается в никуда с обеих сторон, а на обочине стоит уютный домик, окруженный деревьями и идеально подстриженной лужайкой.
Снова шестая локация, детектив стоит на пороге перевернутого дома, хозяин дома стоит на пороге внутри, вверх ногами, как и сам дом, – детективу и хозяину приходится наклоняться, чтобы видеть друг друга. Хозяин дома говорит нервно, обиженно («ну а нам-то куда деваться, вы цены на жилье видели? Видели?»), иногда переходит на полушепот («Здесь-то еще ничего, а если дальше сунетесь, вам вообще никто ничего не гарантирует, можете завещание писать… да никто вам ничего не сделает, некому там вам ничего делать…»), презрительно косится на протянутые банкноты («И что мне эти бумажки ваши, задницу подтирать? Тут, знаете, законы не действуют… Да ничего мне не надо, говорю я вам, не знаю я, что там дальше, вы мне хоть все сокровища мира дайте, тоже мне, нашли себе проводника…»).
Восьмую локацию представить сложно – потому что, по сути дела, её нет, она постоянно меняется, состоит из полунамеков на какие-то миры, какие-то пространства, которые вот тут, совсем рядом, стоит только протянуть руку, только надо знать, куда именно протянуть, а этого-то никто не знает, не знают даже сами миры. Следователь проскальзывает из мира в мир, из слоя в слой, осторожно сверяется с картами в ноутбуке, в библиотечной книге, в записях из безумного притона, в еще каких-то заметках, выменянных в редких домах, до которых удается достучаться. Чаще всего он видит дом издалека, как будто за легкой пеленой тумана, и понимает, что войти туда не получится, не пройдена какая-то грань между двумя мирами, и не будет пройдена, живущие там не пустят его в свой мир.
– Уважаемый следователь…
– Да, дорогой зритель?
– А вы… а вы назад-то дорогу найдете?
– Нет.
– Но… как же вы выбираться будете?
– Никак.
– Но… вы что, собираетесь… остаться здесь?
– Не здесь, нет… – следователь придирчиво оглядывает пустоту, – тут что-то не так, реальность очень зыбкая… а вот если чуть подальше…
Следователь идет по едва различимым вехам, его лицо меняется, молодеет все больше и больше, тает округлое брюшко, он подхватывает брюки, готовые упасть с угловатого подросткового тела, оценивающе оглядывает очередную пустоту. На пустоту наслаиваются чуть заметные отблески привычного мира, особняк отца [], комнаты [] проступают чуть более заметно – этого [] оказывается достаточно, чтобы возвести стены, соорудить вполне уютный домик, зависший в пустоте, потому что за основу были взяты комнаты на третьем этаже. [] сооружает некое подобие ступенек, спиралью ведущих вниз, где должна быть земля, но её пока нет, [] только предстоит создать землю и небо, земля получается какая-то осенняя, присыпанная желтыми листьями, или нет, это просто желтые листья без земли, сквозь которые пробиваются редкие травинки. Небо тоже получается серое, осеннее, ветер гонит клочья тумана.
– Уважаемый зритель… вы проследили за []? – строго спрашивает отец [].
– Проследил, все как вы велели.
– Вы знаете, где он?
– Да, в своей комнате.
– Да вы что… черт… что-то я его здесь не…
– …не увидите, он здесь… но не здесь.
– Ох, черт, ничего я в этом не понимаю… ладно, вы там за ним следите пока, осторожно только, чтобы он ни о чем не догадывался… там дальше подумаем, что делать…
