Мария Фомальгаут
Несъедобное время
Несъедобное время
Брегет поднимает циферблат.
Здесь правильнее бы написать – поднимает голову, только нет у Брегета никакой головы, циферблат есть.
Смотрит в темноту вечной ночи. Здесь всегда ночь. И звезды. А дня не бывает.
Смотрит в темноту неба. Небо здесь тоже всегда. И везде. А земли нет. То есть, есть где-то какие-то земли, какие-то дни – далеко-далеко, но не здесь.
Брегет расправляет шестеренки, стрелки расправляет, – тик-тик-тик-так-так-так-тук-тук-тук – летит.
Это у Брегета хорошо получается.
Летать.
Летит Брегет – третий в ряду, поглядывает на четвертого, вернее, на четвертую, еще вернее – на четвертых, золотые часики на цепочке.
Тут все на цепочке.
Друг с другом цепочкой связаны, чтобы не потеряться в бескрайнем небе, в вечной ночи, где одни звезды.
Летит Брегет.
И все летят.
Ищут время.
– Ну, время, оно на месте не стоит, оно движется…
– Ну, еще бы, вроде только встал, а уже полдня прошло…
– Нет, я не про это, я другое имел в виду, тут сложно объяснить… А знаете, где во вселенной больше всего времени?
– М-м-м-м… У нас в офисе вечером в пятницу, кажется, день и не кончится никогда.
– А если серьезно?
– Сдаюсь.
– В черных дырах больше всего времени, оно на черные дыры, как бы это сказать… накручивается, что ли…
Брегет чует время.
Нет, не видит, не слышит, не ощущает кончиками пальцев – чует. Передает всем – по цепочкам, по цепочкам – время, время, время.
Время.
Жирное время, сочное время, тягучее время, много, много его, несть ему числа. Первый в ряду – матерый будильник, который помнит еще песочные часы – командует:
– Взять!
И по цепочке, дальше, дальше, дальше:
– Взять! Взять! Взять!
И хватают время, подцепляют время, тянут время – наматывают, наматывают на стрелки, сплетают в клубки, больше, больше, больше. Кто-то зазевался, кого-то утягивает в ненасытную глотку черной дыры, кого-то пытаются подхватить – старый будильник отчаянно звенит, отставить, отставить, не сметь, сами погибнете и его не спасете. Брегет волнуется, Брегет оглядывается, кого затянуло, не часики ли золотые – нет, вот они, золотые карманные часики, терпеливо наматывают время…
Брегет успокаивается.
Расслабляется.
Открывает механизм, неторопливо перебирает шестеренки, что-то там не работает, что-то там заело, понять бы еще, что, Брегет не понимает, осторожно смазывает чуть поржавевшие пружины. Надо бы мастеру показаться, только не сейчас, не сейчас, пока еще скрипит, пока еще тикает. Маленькое колесико выскакивает из груди Брегета, ускользает из гибких пальцев, ай, ах, улетает в пустоту – золотая искорка хватает колесико, протягивает владельцу, возьмите, пожалуйста, Брегет смотрит на золотые часики с восхищением, не может вымолвить ни слова.
Гул проносится по рядам – так-так-так-тик-тик-тик-тук-тук-тук. Все в струночку вытягиваются, честь отдают, ну еще бы тут честь не отдать – летят большие часы, да не большие, здоровенные, бом-м, бом-м, бом-м, и стрелками поводят, время ищут, чем там поживиться можно…
И все-все от мала до велика им время несут.
Много времени несут – мотками, мотками, ведрами, ведрами, клубками, клубками, мешками, ушатами, у кого что есть.
Так уж повелось – сначала время большим часам дают, много времени дают, потом уже что останется от времени, то часы поменьше себе забирают – напольные часы, маятники всякие. А уж потом что останется, то мелкие часики себе забирают, Брегет там, золотые часы карманные и прочая мелкая сошка.
Брегет с золотыми часиками делят остатки времени пополам, едят.
Поели.
Передохнули.
Пора дальше лететь, время искать.
Времени-то только кажется, что много, вон, вся вселенная полна времени, хоть ложкой черпай – а часам-то это время на один зуб. Много нужно времени часам, ой, много, вот и ищут часы черные дыры…
То есть, время во вселенной – непостоянная величина?
Да, времени становится все меньше.
Ну, еще бы, время идет…
Нет-нет, дело не в этом… кто-то как будто пожирает время…
Кажется, я даже знаю, кто именно – социальные сети, потом…
Все было бы смешно, когда бы ни было так грустно. Время исчезает с катастрофической скоростью. Предположительно, это связано с миграцией часов…
Брегет смотрит в хроноскоп. Уже ни на что не надеется, но все-таки смотрит. Плохонький у Брегета хроноскоп, а другого нет, куда деваться, и не денешься никуда…
Брегет смотрит в пустоту вечной ночи и бесконечного неба.
Ищет время.
А времени нет.
Нет, так-то есть, конечно, только то не время, так – времечко, времячишко, времячишечко, по крохам его собирать, по крупиночкам. А настоящего времени – такого, чтобы всем надолго хватило – ищи-свищи, не сыщешь.
Не сыщешь.
Золотые часики коротко всхлипывают, Брегет утешает, подбадривает, чем может, ничего, прорвемся – сам не верит в то, что говорит.
Хроноскоп оживает.
Сигналит.
Пищит.
И все спохватываются, все – от мала до велика – спешат, смотрят на хроноскоп, вот оно, время, время, много времени, вагоны времени, составы времени, вон оно, намоталось на мертвую звезду…
Брегет спешит ко времени.
И все спешат – от мала до велика.
Часы, часищи, часочки, часочечки, часишечки, сначала большие боевые часы спешат, потом поменьше часы, потом совсем мелюзга, а там и самые главные часы подтягиваются, главные часы себя берегут.
Что-то происходит там, впереди, Брегет еще не видит, что, но чувствует – нехорошее что-то, и вот гул по рядам, по рядам, многоголосый гул —
– Война!
– Война!
– Война!
И правда, война, вон она там, впереди, зубами клацает, да нет, не клацает, нет у войны никаких зубов, а вот из пушек стреляет, это да, вон уже передние ряды часов полегли, шестеренками-пружинками разлетелись, стрелки во все стороны. А остальные часы, кто жив остался, те в засаду залегли, затаились, отстреливаются от врагов, вон они, враги, гибнут под выстрелами, вспыхивают электрическими искрами…
Это еще что?
Электрическими…
…искрами?
Брегет не понимает, не верит себе, как так – электрические часы, а вот так – электрические, чем дальше по белу свету Брегет летает, время ищет, тем больше всяких чудес видит.
Отступили враги, затаились во времени, не хотят враги отдавать свое время, враги первые время отцапали, вот теперь и не отдают.
Брегет на пару с золотыми часиками летает по полю боя, подбирает убитых, ищет, чем поживиться, где какие шестереночки, где какие пружиночки, на запчасти сгодятся… Золотые часики подкрадываются к убитым электрическим часам, осторожно-осторожно подбираются – может, ловушка какая – развинчивают недорастерзанный механизм, смотрят, не понимают, провода какие-то, проводочки, проводочечки, ни шестеренок, ни пружинок, поживиться даже нечем. А то и вовсе не часы, а не пойми, что, на циферблате стрелок нет, и цифры не пойми какие, пятнадцать, двоеточие, семнадцать, вообще не время показывают, а чертовщину какую-то…
…Брегет падает с простреленным плечом, часики перепугано звенят, тащат Брегета прочь с поля боя, прячется под обломками часов, часочков, часищ, а там, над обломками, битва.
Большая битва.
Жестокая битва.
Такая битва, что всем битвам битва, электрические часы стреляют, и механические часы стреляют, шестеренки летят, пружины летят, микросхемы летят, провода летят, батарейки летят, всё летит.
Выдохлись.
Отвоевались.
Расползлись с поля боя зализывать раны, устроили затишье перед очередной бурей.
А тут —
– Миротворец.
Вот так пробежало по рядам, по полкам, по дивизиям —
– Миротворец.
Все ждут, все волнуются, что за миротворец, зачем миротворец, почему миротворец.
А вот.
Миротворец.
Завтра будет.
И снова все ждут, все волнуются, как этого миротворца встретить, как привечать, что они едят вообще, миротворцы эти, может, время едят, это с ними временем делиться придется, или звезды едят, или вообще часами питаются, так это ж тогда спасайся, кто может. И где живут они, миротворцы эти, тоже непонятно, то ли номер в гостинице ему готовить, то ли гнездо вить, то ли еще чего.
И все-все притихли от мала до велика, часы, часики, часищи, часочки, часочечки, часищищи, стрелками поводят, тик-тик-тик-так-так-так-ток-ток-ток-тук-тук-тук, что-то будет…
Миротворец приехал вечером, ну, это образно говоря – вечером, когда часы девять показывали. Миротворец оказался маленьким, щупленьким, неказистым каким-то, Брегет никак не мог определить, сколько ж ему лет, вроде выглядит молодо, а на лице мелкая сетка морщин. Миротворцу очень понравился гостиничный номер, который соорудили для него в старом маятнике. Все с нетерпением ждали, что же такого сделает миротворец, как он остановит часы, то есть, не часы остановит, а войну, как это у него получится, маленький же, щупленький же, безоружный, хоть бы пушку с собой какую взял, а то даже пушки нет….
Наутро миротворец вышел на поле боя, оглядел бесконечные ряды часов, часов, часов, электронных, механических, всяких, всяких, всяких, вот они, на битву собрались, не на жизнь, а на смерть, а как вы хотели, времени-то не хватает, часмы же время едят…
И тут миротворец сказал:
– Часы не едят время, они его показывают.
И все.
И войны, как не бывало.
Правда, наутро, когда миротворец уехал, Брегет обнаружил, что вместе с миротворцем пропали золотые часики. Брегет так и не понял, то ли это миротворец украл золотые часы, то ли часики сами сбежали с миротворцем…
Много Дэ
– Господин дворецкий!
Я еще раз оглядел большой зал старинного замка – дворецкого не было. Делать нечего, я сам снял пальто и повесил его на вешалку, а потом растопил огонь в камине. Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что ужин не приготовлен – потому что кухарки тоже не было видно. Предчувствие неладного сжало мое сердце – я бросился в людскую и остолбенел на пороге: людская была пуста, не так пуста, как бывает, когда слуги вышли, а пуста так, будто никаких слуг не было и в помине.
Тревожное подозрение превратилось в уверенность. Сжимая кулаки, я поднялся по винтовой лестнице на чердак и окликнул демона – демон отозвался не сразу, он даже удивился, что я пришел к нему.
– Что ты натворил? – спросил я.
– Не понимаю вас, – отозвался демон.
– Ты забрал их всех… ты убил их всех… но зачем? Почему?
– К-кого убил? – демон оторопело уставился на меня, – к-кого забрал?
– Дворецкого… и горничную… и кухарку… всех, всех… слушай, это неправильно… что бы у тебя там ни было дальше по сюжету, ты все равно не должен их всех разом забирать… хотя бы по очереди, что ли… хоть кухарку, что ли, верни, я есть хочу…
– О чем вы говорите… – демон, казалось, был растерян, – я никого не забирал.
– Тогда… тогда где они все?
– Ну, мало ли… гулять пошли… может, праздник какой сегодня, перепились все…
– Но-но, прошу не оскорблять наших людей… нет, сегодня никакого праздника нет, нет… Но тогда где же они?
Вхожу в бар.
Приближаюсь к стойке, выжидающе смотрю на пустую стену.
Бармена нет.
Нетерпеливо постукиваю по стойке.
Бармена нет.
Жду.
Бармена нет.
Смотрю на часы.
Не понимаю, куда подевался бармен.
– Странно… вы не получили мое письмо?
– Нет, не получил.
– Еще более странно…
– Что тут странного, почтальонов же нет…
– В смысле?
– В прямом смысле… пропали куда-то все почтальоны…
– Ну что… таинственное исчезновение людей…
Это мне говорят. Говорит старый граф, у которого пропали все слуги.
Киваю.
Спрашиваю:
– Где исчезновение?
– Да везде.
– Что значит, везде, – фыркаю, – во всех книгах, что ли?
– Навроде того.
Присвистываю. Это новенькое что-то, чтобы во всех книгах.
– Возьметесь за дело?
– Возьмусь, как не взяться… списочек пропавших можно?
– Да кто ж вам составит этот списочек, пропало-то до фигища и больше!
– И все-таки… мне надо посмотреть, что их объединяет.
– Да ничего их не объединяет, вон, дворецкий в замке, бармен в баре, вон поломойка…
– А-а-а, так может, это, мелкие сошки всякие…
– Ага, это по-вашему премьер-министр у нас мелкая сошка? Ну-ну, куда уж мельче-то… или вон, ымператор какой-то вселенную захватить хотел, тоже сошка мелкая?
Сжимаю зубы.
– Ну, всё равно список нужен… ничего-ничего, сам составлять буду…
– Что там список ваш? Продвигается?
– Да, плохонько со списком у нас… раньше же кого опрашивали? Барменов всяких, официантов, горничных, а теперь они попропадали все…
– И что? Так-таки ничего не нашли?
– Ну отчего же, всё нашел.
– Людей пропавших?
– Ну, пока еще не людей, но кое-чего вырисовывается… Я хоть понял, что объединяет их всех… ни за что не догадаетесь.
– Группа крови какая-нибудь?
– Да нет… тут поинтереснее всё… Это всё герои второстепенные… простые… плоские…
– Что думаете… похищает их кто-то?
– Да нет, думаю, они сами сбегают.
– А что так? Я вроде людей своих в жизни ничем не обидел, кухарка в ту зиму с пневмонией лежала, так я какие деньжищи на лекаря потратил…
– Да нет, тут не в этом дело… Понимаете… надоело им быть на вторых ролях. Надоело.
– И чего, решили каждый свою книгу основать?
– Ну… навроде того.
– Не выйдет у них ничего… не выйдет, – граф презрительно фыркает, – это ж каким героем надо быть, чтобы в книжке на первый план выйти… им всем и не снилось..
Чувствую, что меня передергивает, как ни крути, это камушки и в мой огород тоже, я-то персонаж плоский, площе некуда, не видать мне своей собственной книги, как своих ушей…
– Так что можно не беспокоиться, – кивает граф, – ничего у них не выйдет.
– Не выйдет, – соглашаюсь, – если только не…
– Если только не что?
– М-м-м… мне нужно еще кое-что проверить…
– Ну хорошо, – старый граф вздыхает, – проверяйте… проверяйте…
Разыскивается.
Смотрю на своё фото в газете, читаю – разыскивается.
И дальше —
Самовольно покинул свою книгу, отправился в открытый космос на самодельно сконструированном корабле…
Ну, насчет самодельного корабля это они загнули, переоборудовал старый спутник.
И насчет сбежал, тоже загнули. Надо бы сообщить графу, послать весточку, что никуда не сбежал, вернусь – ну да ладно, успеется.
Смотрю на экран.
Ищу звезду.
Нет, конечно, не какую попало звезду, а такую, которая должна погаснуть. Вспыхнуть – и погаснуть.
Бывают такие.
Зачем ищу?
Да затем, что не я один погасшую звезду ищу.
Они тоже ищут.
Кто они…
Эти…
Все…
Дворецкий, и кухарка, и мальчик посыльный, и бармен, и поломойка, и безымянный таможенник, и женщина, которая смотрела из окна в какой-то книге, и много еще кто…
– Ну, понимаете… чтобы перейти из одного измерения в два, в три, в четыре, нужно очень много энергии… больше, чем накоплено человечеством за всю историю…
– А если использовать не энергию, накопленную человечеством… а какую-нибудь другую энергию?
– Ну, какую другую, какую другую, это ж сколько топлива надо… это вот если звезда взорвется, тогда еще может быть…
– Значит… надо искать звезду, которая взорвется?
– Ну, как вы её найдете…
Ищу звезду, которая взорвется.
Потому что они тоже её ищут.
Они.
Все.
Которые сбежали.
Смотрю на экран.
– Немедленно вернитесь на место.
Это я ору.
В динамики.
Сам не знаю, зачем ору, сам не знаю, что ору, какое место, где у них место, в книжке у них место, по книжкам их…
Они не слышат. Или делают вид, что не слышат, они, все, дворецкие, бармены, полицейские, сколько их там есть на исполинской космической станции, откуда они вообще эту станцию взяли, да откуда, известно, откуда, сколько на космических станциях служат безвестных работников, у которых не только характера, даже имени нет, вот они и угнали целую станцию, и других сюда позвали…
– Немедленно вернитесь…
Не услышат.
Я знаю.
Вернее, услышат, но не откликнутся.
Ослепительная вспышка.
Зажмуриваюсь, закрываю лицо руками.
Еще не знаю, что случилось с ними там, возле погасшей звезды, но уже понимаю, что новых книг не появится.
Никогда.
Выхожу на связь, на связь выйти получается не сразу, наконец, откуда-то издалека слышится голос графа:
– Вы их нашли? Вы их арестовали? Да что у вас там, черт возьми, происходит?
Отвечаю, голос меня не слушается:
– Умерли они все… умерли…
– Черт… как так оно получилось-то? Вы-то куда смотрели?
Вспыхиваю:
– А я что могу сделать, тут знаете, как рвануло? Вообще непонятно, как я жив остался…
– Ну… оно и к лучшему… а то мало ли чего они бы натворили там… Эдак вообще все книги разнесут к чертям…
– Тоже верно.
– Ну, давайте, возвращайтесь, ждем вас…
Связь обрывается, резко, внезапно, она всегда резко, внезапно обрывается. Прислушиваюсь к себе, пытаюсь понять, кто я теперь и что я теперь. Вроде ничего… хотя нет, очень даже чего, раньше я скрипки делать не умел, да не просто скрипки, вот меня угораздило выдумать крылатые скрипки, чтобы летали, помогали мне преступления раскрывать… а вот чего ради меня на магнитики потянуло, вот это мне как-то даже не нравится, ладно бы марки там или монеты, а то – магнитики, которым у меня вес фургон обклеен… я, оказывается, в фургоне живу… похоже, с этими магнитиками попаду я в переделку, в такую переделку, что мало не покажется, то ли подкупит меня кто магнитиками этими, то ли мне преступление расследовать надо будет, злодея ловить, а я как дурак за магнитиками попрусь… В общем, что-то будет, и никуда от этого не денешься…
Думаю, как найти свою книгу, совсем-совсем свою, – или никак не найти, она сама меня найдет.
Да, забыл сказать графу, что может меня не ждать…
Последняя космическая
– Место рождения?
– А я… не родился еще.
Там фыркают, там сердятся, там нервничают. Там. Напротив меня. Я их не вижу, да можно ли их вообще видеть, мне кажется – нет.
– Да нет же… где вы родиться-то хотите?
– Да мне как бы…
– …без разницы?
– Навроде того.
– Нет, вы уж давайте с этим поосторожнее… вы кем быть хотите?
Понимаю, что некогда скромничать, некогда притворяться, не до того сейчас, не до того, я же не на семейном обеде в конце-то концов, где тетушки-бабушки насядут, у-у-у, какой мальчик большой, а ты кем быть хочешь, когда вырастешь, и начинаешь плести околесицу какую-нибудь, чтобы тетушек-бабушек не обидеть… а здесь вот…
– А я… космические корабли строить хочу.
– То есть, это вам родиться надо ближе к концу цивилизации, когда уже в космос летают…
Откашливаюсь. Вернее, откашливаться мне еще нечем, живого тела у меня еще нет.
– Э-э-э… я, собственно…
– Что такое?
Снова напоминаю себе, что скромничать не к месту и не ко времени, я не на семейном ужине…
– Я хочу… первым быть… кто в космос чего-нибудь запустит…
Оттуда, напротив, снова фыркают.
– Вот оно что… это мне, значит, с вами еще мучиться, высчитывать с точностью до года…
– П-почему до года?
– Ну а вы как хотели, это же выжидать надо, когда технологии будут, когда умные головы будут, к какому-нибудь институту вас приткнуть…
Сглатываю. Вернее, сглатывать мне еще нечем.
– А мне бы… не к институту, а…
– …а как вы хотели?
– Ну… в те времена, когда про полеты еще не знают ничего, а я сам в гараже где-нибудь соберу с нуля… чтобы самый-самый первый…
С той стороны смеются, вернее, это мне кажется, что смеются, там смеяться не умеют.
– Ну, вы загнули… такие вещи в одиночку не делаются.
– Да кто вам сказал, что не делаются? Если такого не было еще, это не значит, что невозможно… так что давайте меня куда-нибудь… на заре цивилизации…
– Совсем на заре? Когда про колесо еще не знают?
– Ну, не совсем… ну когда там электричество есть, железо там всякое добывают… нефть…
– Нефть, знаете, большая редкость, я вам по пальцам перечесть могу планеты, где эта штука встречается.
Хочу спросить, сколько у него пальцев, и есть ли вообще. Не спрашиваю.
– Ну, я…
– Понимаю, понимаю, – перебивают оттуда, – посмотрим… намучаетесь вы, сразу скажу, намучаетесь… все на свете проклянете… всю жизнь на это дело положите…
Спохватываюсь:
– Меня на костре-то не сожгут?
С той стороны возмущаются, вспыхивают:
– Да откуда вообще байка эта про костры пошла! Костры, костры… Вам и без костров проблем хватит… Если я вообще для вас такую землю найду… а то что-то я реальности перебираю, не вижу… Здесь не успеете, через десять лет война все сожжет к чертям… здесь вообще не успеете, солнце пыхнет… мда-а-а, плохо ваше дело…
Неужели… нет такого?
– Есть-то есть, только планеты всё какие-то…
– Климат дрянной? Дождь из ледяных глыб? Ветра с ног сбивают?
– Да нет… гравитация бешеная.
– И что?
– А то. Сами не понимаете?
– Что тут понимать… подумаешь, гравитация. Я же изначально там родиться должен, значит, и тело будет приспособлено…
– Ну, вы даете… и это вы с такими мозгами в космонавтику полезли? Ну-ну… ничего, что там космическая скорость зашкаливать будет?
Сжимаю зубы, которых у меня еще нет, и неизвестно, будут ли:
– И ничего.
– Да… и чем вы собираетесь эту скорость развивать?
– Найду как…
Там смеются. Нехорошо как-то смеются.
– Ну, ладно… удачи вам…
Что-то происходит, еще не знаю, что, но догадываюсь – моя судьба решена.
– Вот… адресочек ваш…
– С-спаси…
Смотрю на адресочек. Не понимаю. Не верю себе.
– А что… больше ничего не…
– …не подошло. Сами просили.
Понимаю, что разговор окончен. Все-таки спрашиваю вдогонку:
– Э-э-э… а что… на черных дырах жизнь, что ли, есть?
Не получаю ответа. Сейчас всё узнаю сам…
