Мария Петрова
Империя
– Нам-то какая разница, главное, что сходит себе с ума и пусть сходит дальше.
– Медленно и верно, – заметил другой. – Нет, как-то все слишком гладко.
– А малой еще ее не обыграл, – он и еще несколько посмотрели на потерянного в углу светловолосого парня. Выглядел он младше остальных, хотя круги под глазами и поломанные пальцы рук говорили о том, что повидал он больше некоторых взрослых. Дрался он исключительно на кулаках, ногами, иногда подручными средствами, поэтому и охотился он редко, и на убийства в город не выходил, но шутить над ним мало кто мог.
– Каспер-то? – спросил женский грубый голос. Это была Изольда. Единственная девушка, дожившая до приближения судного дня. – Да он же сын гувернера, должен знать, как в шахматы играть. Шахматы же?..
– Суть не в том, чтобы уметь играть, а, чтобы играть лучше Кэстли.
– А, по-моему, именно в том! Кэстли играет из рук вон плохо, как поговаривают в городе, поэтому все ей поддаются как могут. А Касперу больших усилий не придется прикладывать, чтобы ее обыграть.
– Если он ее обыграет, она его убьет.
Изольда потупилась на Грема.
– То есть как, убьет? Каспера? Хах! Ей для этого сначала нужно будет поймать его, перебороть, а на это мало кто способен…
– …тем более из осиротевшей истощенной армии!
– Вот именно! Так что нет, Каспер останется жить, только если мы не… да.
– Да.
Об этом даже не говорили вслух – о планах. Суть ведь заключалась в перехвате власти. Чтобы это произошло, от Кэстли нужно было избавиться, и тут все уже само за себя говорит.
– Каспер, ты умеешь читать?
– Умею.
Изольда кинула ему на край стола исписанную тетрадку с рисунками закрашенных клеточек и каких-то закорючек.
– Это стоило мне больших усилий, поэтому даже если это не про шахматы, ты все равно у меня в долгу.
– Нет, навряд ли. Здесь все на французском и тем более прописными. Попытайся такой шифр разбери!
– Это вот уже точно не мои проблемы.
Изольду за ее неглубокий ум и преувеличение собственной ценности следовало первой отдать волчице на перевоспитание. Волки хоть и начали воспринимать убийц как авторитетов, но до хозяев им было далеко.
– То есть, ты и в город хлеб пойдешь выпрашивать, когда дома полно мяса и кожи?
– Это разные вещи.
Все молчали и некоторые старались не смотреть на Каспера. Все знали, что он будет держать себя в руках и поведет себя снисходительно, особенно по отношению к девушке, но смотреть на то, как он с собой борется, было мучением.
Глубоко внутри каждый понимал, что лучшим охотником может быть Грем, лучшим поваром Крис, первоклассным стрелком Эдвард, и всё тому подобное, но шанс на развитие и продолжение рода в правильном направлении сейчас стоит на позиции напрямик к слепому ферзю. Его очертание призрачно, он очень скрытен, но так перспективен, даже на фоне ярких, никому не сдавшихся кричащих фигур. Все знают, он дойдет к цели, каких бы рисков это для него не стоило. Но он может и умереть, а это значит, что план можно считать провальным. Убийцы не смотрели далеко в будущее и не планировали продолжать род обиженных на весь мир людей, лучше избавить от этого человечество, но как изменился бы мир, сама империя, если бы кто-то вселил в человеческий род гранулу интеллекта и ума. Люди бы перестали стонать и падать от голода, они стали бы открывать для себя растительный мир, государства, в которых остались хищники и мелкие зверьки, пригодные для пищи. Поэтому после смерти императора страна не то что остановилась в развитии, она шагнула назад. Пала в такую топь, из которой выбраться поможет только смерть. И благородные убийцы, миротворцы, вершители людских судеб, взяли на себя начало, возьмут и конец. И берут они на себя это не все вместе, а будто бы сливаясь в единый разум, на самом деле отреченный от них давным-давно. Он сам все сделает и сам все решит. Иначе это не Каспер. Иначе это не Белый Ворон.
3
Императрица спрыгнула с отцовского трона и прошлась тихо по звонкой плитке. Стук по ней мог оглушить человека, если тот не в себе, и только уравновешенный, полностью владеющий собой человек мог идти по ней бесшумно. Кэстли зависела от общества. Смыслом во всем этом было то, что о ней и ее сумасшествии невольно думал каждый придворный, даже видел ее раз за день, ему уже хватало пищи для раздумий над тем, почему она такая. Она могла быть рациональным и осознанным человеком лишь в уединении, способности держать себя в рассудке перед придворными она лишилась. И это вызывало у ее смыслящей части существа грусть, вместе с тем и бессилие, ведь как это низко – дожидаться сострадания и жалости со стороны убитых, поломанных людей, род которым уже не продлить.
Она пряталась от заносчивого эрцгерцога, ходившего за ней попятам весь день. Надоела ей его рожа, если выражаться скромно.
День был до странного солнечный, зимой обычно солнце не светило. Пробил полдень, а значит пришло время выезжать в город для проведения игры в живые шахматы.
По дороге к главной площади Кэстли думала о слухах, гулявших по придворным, их она подслушала во время партии с сыном генерала, поэтому ей было так сложно собраться. Речь шла о подозрительных людях в лохмотьях, замеченных на днях в одной из таверн. Их раньше не видели в городе, никто не знал, чьи они, кто они, откуда у них деньги и остатки жира в уголках рта. Выглядели незнакомцы в два раза больше и сильнее обычных жителей, кожа у них была словно у ангелов, румяная и налитая, губы красные как кровь, взгляд живой и дерзкий. «И брюхи у них были набитые!» – не постеснялась одна. Да, они были абсолютно сытыми, что даже пиво допивать не стали. Среди них была одна молодая женщина, необычайной красоты со светлыми волосами и голубыми большими глазами, с такой подтянутой и пластичной фигурой, что любая первая дворовая мечтает о такой. И ни до этого, ни после никто их не видел. Странно это было. Хотя, чего тут странного? Кэстли прекрасно помнила детей, на которых отец всех собак (и волков тоже) спустил, и знала, что они вернутся. И вряд ли с добрыми намерениями.
– А вот… если бы ты хотел кому-то сильно навредить, от чего бы ты избавился в первую очередь? – спросила Кэстли у сидящего напротив Занозы.
– От его семьи, если человек не с каменным сердцем.
– Серьезно? – она состроила брезгливую рожицу. Это был первый раз, когда его комментарий действительно помог. – Ну и гадость.
– А что гадкого? У всех на первом месте семья. Кто бы что не говорил, а дороже семьи ничего нет.
– Издеваешься?
Он поднял глаза.
– А тебе чего терять? Уже нечего. Все.
– Ладно. Сейчас грязь разводить не буду, но считай, что головы у тебя уже нет.
– А я со вчерашнего вечера так считаю.
Оно и видно, раз он так честен с ней.
– Раз это твой последний разговор, скажи, на меня могут охотиться?
– А есть те, кто на тебя не охотится?
– Ну не у всех на это силы есть.
– А смерти тебе желает вся империя. Хочешь избежать своего убийства – сделай это сама.
Кэстли зажгло глаза. Это неправильно. Совсем нечестно.
– Точно нет. Я не знаю, чего я хочу. У меня нет смысла в жизни.
– Тогда и жить незачем.
Тем временем толпа у площади собиралась больше, чем, казалось, ходячее население города, и маленький худенький Каспер сливался с жителями как родной. Ему пришлось хорошо потрудиться, чтобы скинуть вес, и не спать всю ночь, чтобы круги под глазами стали внушительней. Хотя волосы у него были светлыми, это его выделяло. Но то что бы он хотел остаться незамеченным. Когда Кэстли его увидит и заинтересуется, не останется шансов, что она не пригласит его сыграть. Из ребят пришла одна Изольда, уже пробующая табак у местных.
– Нравится? – с отвращением глядя на нее, спросил Каспер.
– Нет, – зажимая трубку в зубах и утыкая кулаки в карманы, ответила девушка.
– Тогда зачем куришь?
– Чтобы все знали, что я матерая.
– Ты считаешь, волчья шуба мало, о чем местным говорит?
– Ну, мне тут один затирал, что голыми руками волку хлеборезку порвал.
Они раскатисто рассмеялись.
– Расскажи потом об этом Грему.
– Всем расскажу.
– Ты решила во что бы то не стало показать Кэстли, что ты тут самая матерая и сильная?
– Не, с ней тягаться я не буду. Довести ведущее государство до ТАКОГО – железный характер нужно иметь. Я ей в ноги поклоняюсь. Нет, без шуток. Она крутая. Я бы до такого не додумалась.
– Может и крутая, но тупая. Она сдалась, поэтому империя и пошла под откос, а не потому что она так захотела. К тому же, мы ей помогли, так что…
Его прервал грохот медных труб и нескладная барабанная дробь. Все разом повернулись к подошедшей карете. Холод и безмолвный крик у народа в сердце. Они не видели императрицу больше, чем полгода. На вид она была не лучше, чем сами жители. Глаза хмуро гуляли по толпе, готовой ей пятки целовать только за то, что она спустилась к ним, гордости в лицах истощенных диких призраков былой процветающей империи не наблюдалось. Не то что гордости, силы. Они, словно разочарованные животные, подались разом назад, с трудом распрямляя скрипучие спины, потерявшие последнюю надежду при виде предводителя.
