Карл Май
Из Багдада в Стамбул
– Само собой. Есть, к примеру, сарацинские панцирные кольчуги, три штуки, редчайшая вещь для любой коллекции, мечи из лахорской стали, еще более дорогие, чем дамасские, много сосудов с розовым маслом, золотые и серебряные парчовые ткани, ковры, персидские шали из керманского хлопка, штуки шелка и так далее. Есть древние вещи – неоценимые. Тот, кто вывезет все это и продаст в Европе, станет сказочно богат.
– О! Бизнес! Неужели это от меня ускользнет? Я куплю все.
– Все? И эти перечисленные сейчас вещи?
– Да!
– Но, сэр, а сумма?..
– Сумма будет. Знаете, сколько у меня денег?
– Нет, я ни разу еще не интересовался вашими финансовыми возможностями.
– Тогда будьте спокойны. Эти возможности будь здоров какие!
– Можно догадаться, что вы миллионер, но даже он подумал бы, прежде чем выложить сразу всю сумму за, в общем-то, предметы роскоши и безделицы.
– Вы не правы! Очень ценные вещи! Деньги у меня с собой не все, но я знаю людей, напишу расписку и получу нужную сумму. Можем завтра посмотреть вещи?
– Хорошо. Я в пикантном положении, ибо и вы, и мирза – мои друзья. Вызовем оценщика и определимся с ценами, а потом будем торговаться.
– Отлично! А теперь – в город, станем новыми людьми!
– Только возьмем с собой чубуки, чтобы выглядеть на базаре настоящими мусульманами.
Сообщив Халефу, что вернемся еще до ужина, мы отправились на поиски конки. Она находилась в достаточно плачевном состоянии. Окна разбиты, подушки на сиденьях исчезли, а перед вагонами громыхали костями два живых скелета, которых выставили, наверное, ради смеха. Но, тем не менее, мы добрались на них до Багдада! Путь наш лежал, прежде всего, на вещевой базар, который мы покинули просто новыми людьми. Я не смог удержать Линдсея заплатить за меня. Халефу он тоже купил полное обмундирование и нанял в качестве носильщика юного араба, предложившего свои услуги, когда мы выходили из лавки с покупками.
– Куда сейчас, мистер? – спросил Линдсей.
– Вино, раки, кофе, – ответил я.
Линдсей выразил согласие довольной ухмылкой, и после недолгих поисков мы нашли стоявшую на отшибе кофейню – и там насладились кофе и табаком, а заодно побрились и постриглись. Наш носильщик занял место возле дверей. На нем ничего, кроме передника на бедрах, не было, но держался он как истинный царь. Наверняка это был свободно рожденный бедуин. Как он стал носильщиком? Его физиономия так заинтересовала меня, что я кивнул ему, приглашая сесть рядом. Он сделал это с достоинством человека, знающего себе цену, и принял из моих рук трубку, которую набили специально для него. После некоторой паузы я начал:
– Ты ведь не турок, ты свободный араб. Могу я спросить тебя, как ты попал в Багдад?
– Бегом и верхом, – был ответ.
– Зачем же ты носишь грузы, принадлежащие другим?
– Затем, что нужно жить.
– А почему ты не остался со своими братьями?
– Тар – кровная месть – заставила меня пуститься в дорогу.
– Тебя преследуют мстители?
– Нет, я сам мститель.
– И твой враг бежал в Багдад?
– Да, я живу здесь уже два года и ищу его.
И ради этого гордый араб унизился до такой работы!
– Из какой же страны ты явился?
– Господин, зачем ты так много спрашиваешь?
– Потому что я путешествую по всем мусульманским странам и хотел бы узнать, был ли я в твоих краях.
– Я из Кары, оттуда, где вади[15] Монтиш сливается с вади Оирбе.
– Из области Сайбан в Белад бени Иссе? Там я еще не бывал, но хочу посетить те места.
– Ты будешь с радостью принят там, если ты верный сын Пророка.
– Здесь есть кто-нибудь еще из тех мест?
– Несколько человек, но они не оглашают своего происхождения, я знаю одного из них.
– Когда он покинет этот город?
– Как только появится возможность. Его ведь тоже привела сюда тар, кровная месть.
– Не согласится ли он стать нам проводником в его земли?
– Не только проводником, а дахилом, который будет ответствен за все.
– Я могу с ним поговорить?
– Сегодня и завтра нет, он в Доколе, откуда вернется через несколько дней. Приходите послезавтра в эту кофейню, я приведу его!
– Я обязательно приду. Ты ведь уже два года в Багдаде и наверняка хорошо знаешь город?
– Каждый дом, господин.
– Знаком ли тебе такой дом, в котором было бы прохладно и приятно жить и где можно было бы остаться на некоторое время, не став никому обузой?
– Я знаю такой дом, господин.
– Где же он?
– Недалеко от моего жилища, в пальмовых рощах на юге.
– Кто его хозяин?
– Благочестивый талеб[16], который живет там одиноко и никто ему не помешал бы.
– Далеко до него?
– Если взять осла, то быстро.
– Тогда иди и найми трех ослов, поедем вместе.
– Господин, тебе нужны два. Я побегу.
Через короткое время у дверей кофейни стояли два белых осла и их владельцы (надо заметить, что белый цвет любят в Багдаде). Необходимо сказать, что до этого мы с Линдсеем сидели спиной друг к другу, потому как цирюльня, где мы находились, была так устроена. Но вот мой парикмахер закончил, да и тот, что стриг англичанина, – тоже, и оба хлопнули в ладоши в знак завершения великого труда. Мы одновременно повернулись друг к другу и… Редко встретишь два лица, которые оказались бы в этот момент в такой дисгармонии, как наши! В то время как Линдсей испустил вопль изумления, меня разобрал гомерический смех.
– Что же здесь смешного, мистер? – поинтересовался он.
– Попросите зеркало!
– А как оно называется на их языке?
– Айна.
– Отлично! – Он повернулся к парикмахеру. – Дай айна!
Тот поднес ему к лицу зеркало. Без смеха на физиономию Линдсея просто нельзя было смотреть. Представьте себе вытянутое загорелое лицо, снизу рыжая бородка, широкий рот, длинный нос, увеличенный в три раза из-за алеппской опухоли, а над всем этим – абсолютно белая, сверкающая лысина, на макушке которой остался нетронутым один-единственный пучок волос. И еще такая мина! Даже бедуин не смог сдержать улыбки, хотя от смеха и удержался.
– Чертовщина! Где мой револьвер? Пристрелю подлеца!
– Не горячитесь, сэр! Бедный парень не знает ведь, что вы англичанин. Он принял вас за местного и постриг сообразно их моде.
– Да, но эта рожа! Стыд-то какой!
– Не мучайтесь, сэр! Тюрбан все скроет, а ко времени возвращения в старую добрую Англию волосы отрастут.
– Отрастут? Вы думаете? Но почему же вы так хорошо выглядите, хотя и вам оставили лишь пучок на макушке?
– Все зависит от породы, сэр. Немцу все к лицу.
– Мда! Действительно. По вам заметно. Сколько за всю эту дребедень?
– Я дал десять пиастров.
– Сколько?! Вы что, перегрелись? Глоток мерзкого кофе, две затяжки вонючего табака, испорченная голова – и за это десять пиастров?
– Подумайте, мы выглядели настоящими дикарями, а теперь…
– Да уж, если бы вас увидела сейчас старая Хальва, она бы от радости исполнила менуэт. Прочь отсюда. Но куда?
– Снимать жилье – есть какая-то вилла за городом, этот бедуин нас проводит. Поедем на белых ослах.
– Отлично! Вперед!
Мы вышли из кофейни и взобрались на маленьких, но выносливых осликов. У меня ноги едва не касались земли, а острые коленки англичанина доставали почти до ушей животного. Впереди мчался бедуин, размахивая дубинкой и разгоняя случайных прохожих, за ним следовали «всадники», то есть мы на ослах, выглядевшие как обезьяны на верблюде, а позади – оба владельца белых осликов, обрабатывавшие палками зады несчастных животных и испускавшие пронзительные крики. Так мы следовали по улицам и переулкам, пока они не стали постепенно исчезать, а дома становились все реже. Возле одной высокой стены бедуин остановился, и мы слезли с ослов. Мы очутились возле небольших ворот, в которые наш проводник принялся, что было сил колотить камнем. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем ворота отворились. Сначала мы увидели длинный нос, а вслед за ним показалось старческое бледное лицо.
– Что вам угодно? – спросил старик.
– Эфенди, этот чужестранец хочет поговорить с тобой, – сказал бедуин.
Серые маленькие глазки цепко осмотрели меня, потом беззубый рот открылся, и дрожащим голосом старик изрек:
– Проходи, только ты один.
– Этот эмир тоже должен пойти, – возразил я, указывая на англичанина.
– Ладно, пусть, потому что он эмир.
Мы вошли внутрь, и ворота захлопнулись за нами. Высохшие ноги старика были обуты в огромные туфли, в них он и прошаркал по своему ухоженному саду к довольно милому домику, скрытому в тени пальм.
– Что вам угодно? – повторил он свой вопрос.
– Ты владелец этого прекрасного сада? Сдаешь ли ты дом?
– Да, хотите снять?
– Может быть. Надо сначала посмотреть.
– Пойдемте. Куда задевался ключ? – И он выругался, по-польски!
Пока он копался во всех карманах своего кафтана (иначе и не назовешь это одеяние), у меня было время оправиться от удивления. Наконец он нашел искомое за наличником окна и открыл дверь.
– Входите!
Мы вошли в очень милую прихожую, из которой наверх вела лестница. Справа и слева были двери. Старик открыл правую и ввел нас в большую комнату.
В первый момент я подумал, что стены ее закрыты зелеными коврами, но потом заметил, что это не ковры, а занавески, свешивающиеся с карнизов по всему периметру помещения, а что эти гардины скрывают, мог уже догадаться, бросив взгляд на длинный стол посреди комнаты – он был покрыт книгами, и ближе всех ко мне лежала – что бы вы думали? – старая Библия с картинками, изданная в Нюрнберге. Я сделал шаг к столу и положил руку на книгу.
– Библия! – воскликнул я по-немецки. – Шекспир, Монтескье, Руссо, Шиллер, лорд Байрон – откуда все это здесь?
Это были авторы, которых я узрел раньше всех. Старик отступил на два шага, сложил руки и спросил:
– Вы что, читаете по-немецки?
– Как слышите!
– Так вы немец?
– Без сомнения. А вы?
– Я поляк. А другой господин?
– Англичанин. Меня зовут…
– Нет, пока не надо имен, – прервал он, меня. – Давайте прежде немного узнаем друг друга.
Он хлопнул в ладоши (это ему пришлось сделать несколько раз), открылась дверь, и показалось лицо, но такое толстое и блестящее, каких я раньше не видел.
– Аллах акбар! – выдавило оно сквозь губы-сардельки. – Что желает эфенди?
– Кофе и табак!
– Тебе одному?
– Всем! И исчезни!
– Валлахи, биллахи, таллахи!..[17] – С этими словами на толстых устах непостижимое существо исчезло.
– Что это за чудовище? – спросил я ошарашенно.
– Мой слуга и повар.
– О Боже!
– Да, он съедает и выпивает все сам, а то, что остается, – я.
– Но это же дикость!
– Я уже привык. Он был при мне, когда я еще служил офицером. Возраст на нем не сказывается, а он только на год моложе меня.
– Вы были офицером?
– На турецкой службе.
– И сейчас живете здесь один?
– Как перст.
В этом человеке была какая-то скрытая грусть, которая заинтересовала меня.
– Так вы, верно, и по-английски говорите?
– Да, с молодых лет.
– Тогда давайте говорить на этом языке, чтобы мой спутник не скучал.
– С удовольствием! Итак, кто же вас ко мне прислал?
– Не к вам лично, а к вашему дому – араб, проводивший нас до ворот. Он ваш сосед.
– Я его не знаю. И вообще я сторонюсь людей. Вы ищете убежище для вас двоих?
– Нет. Нас целая группа путешественников – четверо мужчин, две дамы и одна служанка.
– Четверо мужчин и две дамы – звучит романтично.
– Так оно и есть. Вам все станет ясно после того, как мы осмотрим жилище.
– Но здесь маловато места для всех… Вот и кофе.
Толстяк появился снова, от его красной рожи можно было хоть прикуривать. На толстых ручках качался поднос с тремя дымящимися чашками. Рядом с чубуком лежала кучка табака, которого едва бы хватило для одной затяжки.
– Вот, – провозгласил он, – вот кофе для всех!
Мы устроились на диване, а он уселся на лавке, потому как возраст уже не позволял ему сидеть на полу. Хозяин первым поднес чашку ко рту.
– Вкусно? – спросил толстяк.
– Да.
Англичанин тоже попробовал.
– Вкусно? – снова спросил толстяк.
– Фу! – Линдсей выплюнул помои, а я просто отставил свою чашку.
– Что, не вкусно? – осведомился толстяк.
– Сам попробуй! – посоветовал ему я.
– Машалла! Я такого вообще не пью. Хозяин взялся за трубки.
– Там еще есть зола, – проворчал он.
– Да, я недавно курил их, – ответил толстяк.
– Тогда почему не вычистил?
– Давай сюда.
Он забрал у хозяина трубки, выбил золу об дверь и снова вернулся.
– Вот, можно набивать, эфенди!
Старик безропотно повиновался своему слуге, но, пока набивал, вспомнил, что нам еще не оказано внимание. Поэтому он решил побаловать нас самым дорогим, что у него есть.
– Вот ключ от подвала, сходи туда!
– Хорошо, эфенди. А что принести?
– Вина.
– Вина?! Аллах керим! Господин, ты что, хочешь продать душу дьяволу? Хочешь быть проклятым в аду? Пей кофе или воду. И то и другое сохраняет взор ясным, а душу чистой, тот же, кто выпьет вина, погрязнет в нужде и несчастьях!
– Иди же!
– Эфенди, послушай меня, ты обрекаешь себя на сети, расставленные самим сатаной!
– Ты пойдешь или нет? Там внизу три бутылки, принеси их!
– Я повинуюсь, но Аллах меня простит, я невиновен. – И он протиснулся в дверь.
– Оригинальный фрукт, – заметил я.
– Но верный, хотя не заботится об экономии. Единственное, над чем он не имеет власти, так это над вином; я даю ему ключ, лишь когда хочу выпить, и сразу забираю ключ, как только он принесет бутылку.
– Это весьма мудро, ибо…
Я не смог закончить свою сентенцию о назначении ключей, поскольку толстяк появился вновь, пыхтя как паровоз. Под мышками он нес две бутылки, а в правой руке – третью. Согнувшись, насколько позволял жир, он поставил сосуды в ногах у хозяина. Я с трудом сдержал улыбку. Две бутылки были пусты, а третья пуста наполовину.
Господин бросил на слугу уничтожающий взгляд.
– Это что – вино?
– Три последние бутылки.
– Но ведь они пусты!
– Полностью пусты!
– Кто выпил их?
– Я, эфенди.
– Ты совсем сдурел! По дороге сюда выпить две с половиной бутылки!
– По дороге сюда? Нет, я пил вчера, позавчера и позапозавчера, когда мне очень хотелось выпить.
– Вор! Подонок! Как же ты пробирался в подвал? Ведь ключ у меня! В кармане! Или ты воровал его у меня по ночам?
– Аллах иль-Аллах! Эфенди, я же говорю, что вины моей тут нет. Подвал просто не был заперт. Я никогда не запирал его, пока ты держал там вино!
– Будь ты проклят! Хорошо, что теперь я это знаю.
– Господин, ругань тут не поможет. Тут достаточно вина и для тебя, и для твоих гостей.
Старик взял бутылку и посмотрел на свет.
– Где ты видишь тут вино, а?
– Эфенди, если вам не хватит, можно разбавить, я прихватил воду!
– Воду? О! Получай свою воду!
Он размахнулся и швырнул бутылку в голову толстяку, но тот нагнулся быстрее, чем она до него долетела, и снаряд разлетелся вдребезги, ударившись о дверь. Тут слуга молитвенно сложил ручки и вскричал:
– Что ты творишь, во имя Аллаха? Там была такая вкусная вода, лучше, чем вино! Придется тебе самому собирать осколки, я ведь не смогу так низко нагнуться! – И он просочился в дверь.
Эту сцену трудно было выдумать, если бы я сам не был ее свидетелем. Что меня поразило больше всего, так это равнодушие, с каким эфенди воспринял все это безобразие. Такие специфические взаимоотношения хозяина и слуги должны были иметь свои основания. Эфенди был для меня загадкой, которую я понемногу начинал решать.
– Простите меня, господа, – произнес поляк, – этого больше не повторится. Я расскажу вам, почему я так терпим к нему. Он оказал мне немалые услуги. Выбейте ваши трубки!
Я вынул свой табак и высыпал на лавку. Когда трубки задымились, старик сказал:
– Ну что ж, я покажу вам дом!
Первый этаж состоял из четырех помещений с ковром посредине и подушечками вдоль стен. Под крышей были еще две комнаты, которые можно было сделать изолированными. Дом мне понравился, и я спросил о цене.
– Цены никакой, – ответил старик. – Давайте действовать как сельские жители: что касается жилища, то тут действует закон гостеприимства.
– Я отклоняю ваше дружеское приглашение, поскольку в противном случае мне легко в любой момент разорвать контракт. Самая главная моя задача – сделать так, чтобы нам быть как можно менее заметными и не привлекать внимания.
– Здесь у вас все это будет. Как долго вы останетесь в этом доме?
– Недолго. Самое меньшее четыре дня, максимум две недели. Чтобы вам было понятнее, разрешите рассказать о небольшом приключении.
– Конечно, давайте сядем. Тут, повыше, не хуже, чем внизу, да и трубки наши еще дымятся.
Мы уселись, и я поведал ему о наших странствиях, о том, как встретил Хасана Арджир-мирзу – но ровно столько, сколько считал нужным рассказать. Он слушал внимательно, а когда я закончил, вскочил и вскричал:
– Господин, можете жить здесь сколько угодно, здесь вас никто не тронет и не предаст! Когда вы переедете?
– Завтра, когда стемнеет. Но я забыл об одном обстоятельстве – у нас много лошадей и есть верблюды, у вас найдется место для них?
– Сколько угодно. Вы еще не видели задний двор. Там есть навес, но единственное – прошу вас самих распорядиться этими делами.
– Само собой!
– Итак, договорились. Скоро я отвечу на откровенность откровенностью – расскажу о своей судьбе, но не сегодня, я вижу, вы уже устали, да и дел у вас много. Завтра, когда приедете, подходите к другим воротам, что подальше, я буду вас там ждать.
Довольные тем, как складываются дела, мы вернулись в город.
На следующий вечер Хасан облачился в женское платье, чтобы ввести в заблуждение любопытных соглядатаев. Старые слуги были уволены, при нем остался лишь мирза Селим-ага. Вместо слуг взяли араба, который был с нами вчера.
Пребывание в нашем новом жилище повлекло за собой событие, которое я опускаю пока, несмотря на его чрезвычайный интерес. Время для рассказа найдется позже. Замечу только, что во время передвижений по Багдаду я дважды встречал личность, подозрительно напоминавшую Садыка…
Когда я снова заговорил с персом по дороге в Кербелу, то с сожалением заметил, что он как-то равнодушно отнесся к нашему сопровождению. Я не считал возможным обижаться на него – он был шиитом, и его вера под угрозой смерти запрещала ему посещать святые места вместе с неверными. Но он все же разрешил мне доехать с ним до Хиллы, где нам придется расстаться, а потом в Багдаде мы бы снова соединились. Он изъявил желание оставить здесь обеих женщин, но те не согласились и так горячо просили его не покидать их, что тот, в конце концов, поддался на их уговоры. При этом я удостоился чести охранять их от любых напастей.
Огромное число пилигримов шли через Багдад и двигались без остановок на запад. Но лишь на пятый день мухаррама мы узнали, что настоящий Караван Смерти подходит к городу. Мы с Халефом и англичанином тут же вскочили на коней, чтобы насладиться этим удивительным зрелищем.
Насладиться… Это действительно было наслаждение! Каждый шиит верит, что мусульманин, будучи похоронен в Кербеле или Неджев-Али, беспрепятственно попадет прямехонько в рай. Поэтому попасть в эти места – тайная мечта любого поклонника учения Мухаммеда. Но доставку своего тела особым караваном могут позволить себе только очень состоятельные люди. Бедные же, возжелав быть захороненными в святых местах, плетутся медленным маршем до усыпальниц Али или Хусейна и ждут там своей смерти.
Из года в год сотни тысяч пилигримов прокладывают путь в те места, но больше всего странствующих в преддверии десятого мухаррама, дня смерти Хусейна.
Вслед за ними появляются Караваны Смерти персов-шиитов, афганцев, белуджей, индийцев с Иранского нагорья. Со всех сторон привозят мертвых, доставляют даже на судах по Евфрату. Они лежат месяцами, «дожидаясь» отправки. Путь каравана долог и ход медлителен, южная жара со всей силой обрушивается на иссушенную и без того землю, и ни в каком самом страшном сне не приснятся жуткие запахи, распространяемые такой траурной процессией!..
Покойники лежат в легких гробах, которые трескаются от жары, или же их просто заворачивают в ткани, которые быстро гниют и рвутся от соприкосновения с разложившимся телом, и нет ничего удивительного, что следом за караваном плывет дух чумной эпидемии. Каждый, кто встретит на пути такую процессию, отпрянет в сторону, и только шакал и бедуин не побоятся ее. Один – привлеченный запахом смерти, другой – от сознания того, что близко лежат большие богатства, предназначенные для захоронения вместе с усопшим. Усыпанные бриллиантами сосуды, унизанные жемчугами ткани, дорогое оружие и приборы, массивные золотые украшения, бесценные амулеты – все это едет в Кербелу и Неджеф-Али и исчезает в бесчисленных катакомбах. Сокровища эти, чтобы не дать грабителям погреть руки, прячут в недоступные саркофаги, но и сюда добрались предприимчивые арабские грабители и местные племена, и места захоронений превращаются нередко в кладбище и людей, и лошадей, и верблюдов, тут и там валяются расчлененные трупы, и одинокий путник в страхе и изумлении обходит стороной это проклятое место, к тому же охваченное чумным саваном.
Само собой, Караван Смерти не должен проходить через города и более-менее крупные поселения. Раньше путь его лежал прямо через Багдад. Он входил в восточные ворота, а выходил через западные, и чумная эпидемия поражала город халифов, тысячи людей становились жертвами мусульманских непредусмотрительности и равнодушия – ибо «все указано в Книге»[18].
Конечно, в последнее время многое стало меняться, и обеспокоенный Мидат-паша разрешил Каравану Смерти проходить лишь по северным районам города и по мосту переходить Тигр. Именно там мы его и встретили.
Невыносимый дух стал ощущаться еще на дальних подступах к этому месту. Голова длиннейшей процессии уже появилась и остановилась для передышки. Огромное знамя с персидским гербом (лев на фоне восходящего солнца) воткнуто в землю – это означало центр лагеря. Ходоки уселись на землю, всадники слезли с лошадей и верблюдов, но тяжеловозов с гробами не разгружали – знак того, что привал будет недолгим.
Вскоре показался и весь караван, извивающийся, как гигантская змея. Люди были истощены и измучены жарой и голодом, но их темные глаза светились фанатизмом, а губы шептали монотонные и заунывные мотивы пилигримов.
Мы подошли к ним почти вплотную. Запах стал настолько нестерпимым, что Халеф достал свой платок и плотно заткнул нос. Один из персов заметил нас и приблизился.
– Собака! – вскричал он. – Зачем ты прикрываешь нос? Поскольку Халеф не понимал по-персидски, я ответил сам:
– Ты думаешь, запах этих трупов напоминает нам аромат райских кущ?
Он подозрительно уставился на меня:
– Разве ты не знаешь, что говорит Коран? Он говорит, что мощи умерших пахнут амброй, розами, мускусом, лавандой и можжевельником.
– Это слова не из Корана, а из сочинения Фаридуддина Аттара Пенднама, засеки это себе на носу. И сами вы не забыли закрыть себе нос и рот…
– Это другие, не я.
– Так сначала делай замечания своим, а потом подходи к нам! Нам с тобой больше не о чем говорить!
– Человек! Твоя речь вздорна! Ты суннит. Ты доставил сердечную боль праведным халифам и их сыновьям. Аллах проклянет вас и ниспошлет в самые глубины ада!
Он развернулся и пошел прочь, а я кожей почувствовал всю величину пропасти, образовавшейся между суннитами и шиитами. Этот человек отважился оскорбить нас при тысячах суннитов, что же будет в Кербеле или Неджев-Али, если там откроется, что туда прибыли не шииты.
Я бы с удовольствием подождал, пока не пройдет весь этот бесконечный караван, но осторожность заставила меня сделать иначе. Я уже решил добраться до Кербелы, не вступая ни в какие конфликты, а для этого не нужно было «засвечиваться» у суннитов. Ведь позже меня легко могли узнать. Поэтому мы поскакали назад. Англичанин охотно согласился со мной. Он больше не вынес бы этого одуряющего запаха, и даже выдержанный хаджи Халеф Омар с удовольствием пустился в бегство из «ароматного» тумана, окутывавшего лагерь персов.
Приехав домой, я узнал, что Хасан Арджир-мирза не примкнул к каравану, а последует за ним завтра. Он уже сообщил это решение мирзе Селим-аге, и тот куда-то уехал, чтобы вернуться уже к отъезду мирзы.
Не знаю почему, но мне отъезд аги показался подозрительным. То, что он намеревался увидеть караван, само по себе не было странным, но у меня закралось какое-то смутное подозрение. Он не вернулся к тому времени, когда настало время сна. Халефа тоже не было, он отправился в сад после ужина и до сих пор не вернулся. И лишь ближе к полуночи я услышал тихие шаги возле двери, а минут десять спустя она бесшумно приоткрылась и кто-то встал у моей койки.
– Кто это? – спросил я вполголоса.
– Я, сиди, – услышал я голос Халефа. – Вставай, и идем со мной!
– Куда?
– Тихо. Нас могут подслушать.
– Оружие нужно?
– Только карманное.
Я забрал нож и револьвер и босиком последовал за ним. Он бесшумно двигался к задним воротам и только там надел обувь.
– В чем дело, Халеф?
– Поспеши, эфенди! Я все расскажу тебе по дороге.
Он открыл ворота, и мы выскользнули из сада, неплотно прикрыв за собой створки ворот. Я удивился, увидев, что Халеф устремился не в город, а в южную сторону, но предпочел смолчать. Наконец он обратился ко мне:
– Господин, извини, что поднял тебя среди ночи. Но я не доверяю этому Селим-аге.
– А что с ним такое? Я слышал, как он вернулся незадолго до тебя.
– Позволь мне рассказать. Когда мы вернулись из лагеря, и я поставил лошадей в стойло, то встретил там толстого слугу нашего хозяина. Он был очень зол и шипел, как пустынная лисица, от которой ускользнула ящерица.
– По поводу чего же?
– По поводу мирзы Селим-аги. Тот отдал распоряжение оставить ворота открытыми – видимо, собирался вернуться поздно. Я не стал следить за мирзой, поскольку ты не велел мне, сиди. За ним проследил слуга и заметил, что тот пошел не в город, а на юг. Что было там персу нужно? Эфенди, ты простишь мне любопытство. Я вернулся домой, помолился, поужинал, но ага не выходил у меня из головы. Вечер был так хорош, звезды светили, и мне захотелось того же, чего и are – пойти прогуляться в том же направлении, что и он. Я был совершенно один, думал о тебе, о шейхе Малеке, дедушке моей женушки, о Ханне, цветке среди женщин, и за этими сладкими мыслями не заметил, как забрался довольно далеко от дома. Я оказался перед какой-то стеной, в ней был пролом, я залез туда. Пошел дальше и оказался среди деревьев и крестов. То было кладбище неверных. Кресты блестели в свете звезд, и я тихо брел дальше, ибо негоже беспокоить усопших громкими шагами. Тут я заметил какие-то фигуры, сидящие на камнях. Это были вовсе не духи, поскольку они курили чубуки, и я слышал их разговоры и смех. Это были явно и не городские жители, на них были персидские одежды, но среди них были и арабы, а неподалеку я услышал стук переступающих копыт – лошади были привязаны за изгородью.
– Ты слышал, о чем говорили эти люди?
– Они сидели довольно далеко от меня, и я разобрал лишь, что речь шла о какой-то большой добыче, на которую они рассчитывали, и что остаться в живых должны только двое. Потом я услышал подобострастный голос, что они должны остаться здесь, на кладбище, до утра, и тут поднялся другой и попрощался с ними. Он подошел ближе, и я разобрал, что это ага. Я последовал за ним до дома, но подумал, что лучше будет разузнать, что за люди были на кладбище, и разбудил тебя.
– Ты думаешь, они до сих пор там?
– Думаю, да.
– Это, наверное, английское кладбище. Я помню его по первому посещению Багдада. Туда можно добраться довольно незаметно.
Так мы и сделали и скоро оказались перед брешью, которую проел в стене кладбища всеразрушающий зуб времени. Здесь я отправил Халефа назад, чтобы он прикрывал мой отход, и пошел к цели. Кладбище лежало передо мной как на ладони. Не было ни ветерка, и ни один звук не нарушал тишину ночи. Мне удалось незаметно пробраться до северного входа, который был открыт. Я тихо вошел и сразу услышал ржанье. Лошадь явно принадлежала бедуину, поскольку только их кони предупреждают об опасности особым выдуванием воздуха через ноздри. Это ржанье могло мне сильно навредить. Я быстро перебежал на другую сторону, залег в траву и пополз вперед.
Скоро я заметил, что впереди что-то белеет. Этот белый цвет был мне знаком – так белеют арабские бурнусы. Я насчитал шесть человек, все арабы спали. Перса среди них не было. Но Халеф не мог ошибиться. Персы или лежали дальше, или уже ушли с кладбища. Чтобы убедиться в своей догадке, я пополз дальше и дополз до лошадей, но людей дальше не обнаружил. Несмотря на то, что я подобрался к лошадям с другой стороны, они снова забеспокоились, но мне обязательно нужно было их сосчитать. Насчитал семь. Шесть арабов были налицо. Где седьмой?
Едва я задал себе этот вопрос, как был мгновенно придавлен к земле человеком весом в центнер, не меньше, при этом он зарычал, как лев, будя остальных. Наверное, он стоял на часах возле лошадей. Вступать в борьбу? Или спокойно сдаться, чтобы узнать, что это за люди? Ни то и ни другое! Я рванулся вверх, а потом снова на землю, так что нападающий оказался подо мной. Наверняка он ударился головой, так как тело его обмякло, а я метнулся к выходу. Но сзади услышал топот преследователей. К счастью, на мне была только легкая одежда и со мной револьвер, а не ружье, поэтому им не удалось догнать меня.
Возле бреши в стене я достал револьвер и дважды выстрелил, конечно же, в воздух, а когда и Халеф разрядил свои пистолеты, фигуры мигом растаяли в темноте. Через несколько мгновений мы услышали, как они поскакали прочь. Кладбище снова утонуло в тишине.
– Тебя заметили, сиди?
– Да, хотя в лицо не узнали. Арабы оказались умнее, чем я предполагал. Они выставили часового, он-то меня и засек.
– Аллах керим! Дело могло плохо кончиться, ведь эти люди собрались здесь с нечестными намерениями. Тебя преследовали только арабы?
– Персов, которых ты видел, с ними не оказалось. Тебе не показался знакомым тот предводитель, чей голос ты слышал?
– Было довольно темно, я не узнал его, к тому же он сидел среди остальных.
– Тогда этот наш поход был напрасен, хотя я почти уже поверил в то, что оказался рядом с преследователями Хасана Арджир-мирзы.
– Они могли здесь затаиться, сиди?
– Да, после нападения они двинулись куда-то на запад, но легко могли предположить, что Хасан поедет в Багдад. И, возможно, проскакали через Джумейку, Кифри и Зентабад на юг. Мы же не можем из-за женщин так быстро продвигаться вперед.
Мы вернулись домой, и я поведал Хасану пережитое на кладбище, но он отнесся к моему рассказу как-то легкомысленно. Он не поверил, что преследователи прибыли в Багдад, и еще более невероятными показались ему слова, подслушанные Халефом. Я посоветовал ему, тем не менее, быть более осторожным и попросить у паши охрану, но и этим советом он пренебрег.
