Карл Май
Из Багдада в Стамбул
– Это всадники? – спросил перс.
– Без сомнения. Скорее снова в воду, на этой стороне нет подходящего убежища, а там скалы и густые заросли.
Обратная дорога заняла у нас совсем немного времени, и вскоре мы уже могли наблюдать за неизвестными из надежного убежища. Конечно, прежде всего, мы натянули на себя одежду.
– Кто эти люди? – спросил мирза.
– Хм. Торговые пути здесь не проходят, но брод может кому-то быть известным. Надо подождать.
Всадники приближались шагом и скоро достигли берега. Мы даже могли рассмотреть их лица.
– О! – зашептал перс. – Это персидский отряд!
– На турецкой территории? – усомнился я.
– Ты же видишь, они в одеянии бедуинов.
– Это люди кочующих племен или воины из города?
– Пастухи. Я знаю их предводителя, он был моим подчиненным.
– Кто же он?
– Капитан Махтуб-ага, бесстрашный сын Эйюб-хана.
Мы видели, как предводитель внимательно осмотрел заросли на берегу, потом что-то сказал своим людям и повел лошадь в воду. Остальные последовали за ним.
– Господин, – зашептал мне перс, волнуясь, – ты во всем прав. Эти люди посланы поймать меня. Среди них – лейтенант Омрам, племянник Садыка. Аллах, если бы они нас здесь обнаружили! Твой пес не выдаст нас?
– Нет, он молчит как рыба.
Преследователей было тридцать человек. Их начальник – диковатого вида грубый молодец – остановился у березы и засмеялся.
– Тысяча чертей! – вскричал он. – Смотри, лейтенант, здорово сработал Садык. Новый знак! Теперь пойдем ниже по реке. Вперед!
Они проехали мимо, не заметив нас.
– Ну что, мирза, ты еще сомневаешься?
– Нет… но теперь нет времени для разговоров, надо действовать.
– Действовать? Нам ничего не остается, как с предосторожностями следовать за ними.
Мы незаметно крались за нашими врагами. Хорошо, что они ехали медленно. Через пятнадцать минут они добрались до места, где принял смерть Мохаммед Эмин. Они спешились, чтобы изучить следы.
Мы углубились направо в кустарник и рванули вперед. Через несколько минут мы уже добрались до нашего лагеря: я – весь в поту, а мирза – задыхаясь от бега. Здесь все было в полном порядке.
– Всем тихо, близко враг! – приказал перс.
Потом мы снова ринулись в кустарник и подобрались к преследователям. Они все еще находились на месте нашей старой стоянки.
– Это неплохое место для лагеря. Что ты думаешь, Омрам? – спросил капитан.
– Солнце клонится к закату, господин, – ответил лейтенант.
– Хорошо, остаемся здесь. Здесь есть вода и трава.
Такого я не ожидал. Ситуация становилась очень опасной. Мы, конечно, постарались замести следы, но на месте костра обгорела трава и земля почернела – этого скрыть было нельзя. Впрочем, я заметил, что там, где Садык примял траву, она уже снова поднялась.
– Аллах-иль-Аллах! Что нам делать? – спросил меня мирза.
– Троих нас легко засекут. Одного достаточно – меня. Забирай пса, иди в лагерь и готовьтесь к бою. Если услышишь револьвер, сидите на месте. Но когда заговорит штуцер – я в опасности, идите на помощь. Тогда хаджи Халеф Омар может прихватить с собой тяжелое ружье.
– Эмир, я не могу бросить тебя в этой ситуации!
– Я здесь в большей безопасности, чем вы в лагере. Иди, ты задерживаешь меня!
Он удалился со слугой и собакой наверх, а я остался один. Так мне было удобнее, чем если бы я оказался обременен неопытным человеком. Настоящая опасность возникла бы для меня, если бы капитан приказал прочесать кустарник, но этот персидский коневод явно не был индейским вождем – это было видно по тому, как он разбил лагерь. Лошади были расседланы и отпущены пастись. Они сразу же побежали к воде и разбрелись по берегу. Каждая лошадь знала голос хозяина. Всадники покидали копья и другие вещи в траву и растянулись рядом. Только лейтенант остался на посту и подошел к кострищу. Он нагнулся, чтобы осмотреть его, и закричал:
– О Аллах, смотри, что я нашел!
– Что? – спросил предводитель, подойдя к нему.
– Здесь горел костер. Они тут ночевали.
– Где?
– Здесь!
Капитан убедился, что так оно и есть. Потом спросил, есть ли знак.
– Не вижу пока, – ответил лейтенант. – Может, Садыку было несподручно. Завтра найдем. Мы тоже можем развести огонь. Возьми муку и сделай хлеб.
Наблюдая за беспомощными хозяйственными потугами этих солдат, я понял, чего от них можно ждать. Они разожгли огромный огонь, замесили муку в речной воде, сделали крутое тесто, которое на кончиках копий переворачивали над огнем. Этот, с позволения сказать, «хлеб» они ели полусырым, к тому же полусгоревшим. Защитникам отечества явно не хватало круга копченой колбасы каждому! Это был их ужин.
Когда стемнело, они сотворили молитву и подобрались поближе к костру, чтобы в тысячный раз поведать друг другу очередную сказку из «Тысячи и одной ночи». Я тихо вернулся в свой лагерь. Там не горел огонь, все сидели в боевом ожидании. Садык по-прежнему лежал между Халефом и англичанином. Его еще крепче связали и всунули в рот кляп.
– Ну, как там, эмир? – спросил мирза.
– Хорошо.
– Они ушли?
– Нет.
– Тогда почему «хорошо»?
– Потому что эти парни вместе с их трусливым Махтубагой – дураки, каких поискать. Если мы ночью не объявимся, они утром снимутся, так нас и не заметив. Халеф, как твоя нога, ты можешь спуститься?
– Да, сиди.
– Тогда поручаю их тебе. Ты останешься внизу, пока я тебя не отзову.
– А где ты меня будешь искать?
– Они развели костер, а над ним стоит старая скрюченная сосна. У ее ствола я и буду тебя поджидать.
– Я уже пошел, сиди. Ружье я оставлю, оно мне только помешает. Ножа хватит для какого-нибудь дурачка, который захочет проверить его на остроту.
И он мгновенно исчез. Сосед его, англичанин, взял меня за рукав.
– Мистер, где ваша совесть? Я сижу здесь и не понимаю ни бельмеса. Единственное, что там внизу сидит свора персов.
Я вкратце поведал ему сложившуюся ситуацию, и все равно мирзе этот наш разговор показался слишком долгим. Он прервал меня вопросом:
– Эмир, а мне на врагов можно взглянуть?
– А ты сможешь бесшумно двигаться через ветви и кусты, корни и листья?
– Думаю, что да, постараюсь быть осторожным.
– А ты научился подавлять кашель и чихание?
– Но это ведь невозможно!
– Это вполне возможно, нужна лишь тренировка. Но мы рискнем. Может, удастся подслушать что-то важное. Если тебе кто-то залетит в глотку или нос, то прижми рот к земле и закрой руками голову. Если хочешь подкрасться к кому-то, не дыши носом – обязательно чихнешь! Если приспичило кашлянуть поблизости от неприятеля, то уткнись в землю и пытайся, если это ночь, сымитировать уханье филина. Но настоящий охотник никогда не кашляет и не чихает в лесу. Идем!
Я пошел первым, он – за мной. Я старался убирать с его пути все, что могло вызвать лишний шум, и вскоре мы подобрались со стороны Халефа к кустарнику, где могли укрыться в глубокой тени. В двенадцати шагах от нас горел костер. Оба офицера сидели близко к огню, а остальные образовали разомкнутый круг у костра. Блики от пламени падали на лошадей, пасшихся поодаль или просто лежавших в траве.
Мирза не издал ни звука, но я слышал его взволнованное дыхание. Этот храбрый человек впервые оказался в таком необычном положении. У меня сердце стучало так же, как однажды, когда я подбирался к отряду индейцев сиу, посланному поймать меня. Сейчас, правда, я был спокойнее.
Наши враги не подозревали, что в этой местности есть еще кто-то, кроме них. Они беседовали так громко и непринужденно, что их было слышно на другом берегу реки.
В тот момент, когда мы затаились в своем укрытии, лейтенант спросил:
– Ты намереваешься взять его живым?
– Если он даст взять себя живым – да.
– И живым доставить его домой?
– Я не безумец. Пусть люди скажут, что они хотят, так я и сделаю.
– Мертвым! – раздались голоса.
– Ну вот. У нас есть приказ доставить хотя бы его голову. Если мы повезем его живым, нужно будет забирать и все его имущество, и жен. А если ограничимся головой, об остальном и спрашивать не будут.
– При нем должно быть все его богатство, – заметил лейтенант.
– Да, этот сын проклятого генерала очень богат, он нагрузил сокровищами восемь верблюдов, мы можем как следует поживиться, разделив все между собой.
– А что, если мирза находится под охраной шейха или турецкого чиновника?
– Тогда мы не можем выдавать, что мы персы. Понимаете? Впрочем, у него нет времени организовывать для себя эту защиту – уже завтра или послезавтра мы его поймаем. Поднимемся с зарей и найдем следующие знаки. Этот глупец Хасан Арджир-мирза, наверное, вбил себе в голову, что раз Садык не может говорить, он и писать не способен. А что, по-вашему, эти знаки, как не письмена? Теперь ложитесь-ка, собаки, времени для отдыха у вас мало!
Они все тут же последовали его приказу, и кто-то успел перед сном помечтать о сокровищах, которые могли бы оказаться у него в руках. Наш же разведчик сообщил нам следующее – отец мирзы был генералом, и сам мирза тоже вроде бы генерал. И мстят ему важные персоны, от их мести он и спасается.
Когда враги затихли под своими покрывалами, мы отползли на безопасное расстояние.
– Эмир, – начал мирза, когда мы были вне пределов слышимости, – я одарил их лейтенанта и капитана многими почестями. Оба должны умереть!
– Они не стоят твоего внимания. Они – собаки, которые достойны только плестись за тобой, наказывать надо не их, а их господ!
– Они хотят убить меня, чтобы захватить сокровища!
– Хотят-то они хотят, но ничего не получат. Поговорим об этом в лагере. Ползи обратно один. Я скоро вернусь.
Он отошел с явной неохотой. Убедившись, что он удалился, я подполз к Халефу и шепотом передал ему необходимые указания. Затем я сделал дугу вокруг лагеря наших врагов, добрался до кустарников и реки и пошел дальше в южном направлении. Через две минуты я обломал молодую ольху так, чтобы ее макушка указывала на юг, а через пять и десять минут повторил то же действо. У последнего знака река круто поворачивала, что мне было на руку. Потом я вернулся в лагерь.
На все про все мне понадобилось полчаса, и мирза уже начал беспокоиться. И англичанин тоже спросил:
– Где это вас носило, сэр? А то сидишь тут сиднем и ничего не знаешь. Да!
– Успокойтесь, скоро все будут при деле.
– Отлично! Укокошим всех ребяток?
– Нет, зачем, немного пощекочем им носы.
– Это меня радует! Только пусть у них будут такие же носы, как у меня. Кто будет в этом деле?
– Только вы и я.
– Тем лучше. Кто один делает дело, ни с кем не делится славой. Когда заварится каша?
– Незадолго до рассвета.
– Тогда я еще немного придавлю ухо.
Он улегся и вскоре заснул.
Хасан жаждал обсудить со мной ситуацию, а у разделительной загородки я узрел три женские фигуры, которые тщились услышать то, о чем мы шептались.
– Где ты был сейчас, эмир? – спросил он.
– Я хотел дать тебе время немного успокоиться и поразмыслить. Умный человек никогда не советуется со своим гневом, а спрашивает совета у мозгов и сознания. Отложи свой гнев и скажи, что ты надумал.
– Я нападу на них с моими людьми и убью всех!
– Три десятка сильных мужчин будут убиты твоими ранеными слугами?
– Ты и твои спутники поможете нам.
– Нет, так дело не пойдет. Я не варвар, а христианин. Моя вера говорит мне, что я могу защищать жизнь, когда ей что-то угрожает, но она просит меня охранять жизнь брата. Священная книга христиан повелевает: надо любить Бога изо всех своих сил! И жизнь моего ближнего так же священна, как моя!
– Но эти люди не наши братья, они враги!
– И все же они наши братья. Христианский Коран учит: возлюби врага своего, и я подчиняюсь.
– Но этот приказ лишен ума, ты можешь попасть в беду, выполняя его.
– Наоборот, я бывал в разных переделках и часто вынужден был защищаться, но я побеждал, ибо Бог помогает тем, кто ему послушен.
– Так что, ты не поможешь мне, хотя ты мне друг?
– Я тебе друг и докажу тебе это, но я спрашиваю тебя: ты, Хасан Арджир-мирза, убийца или нет?
– Нет, эмир!
– Но ведь ты хочешь напасть на спящих! Или ты думаешь разбудить их, чтобы бой был честным? Тогда ты точно проиграешь.
– Господин, я их не боюсь!
– Я знаю. Говорю тебе: я бы бросился один на этих людей, если бы дело шло о защите чести. Мое оружие куда лучше, чем их. Но где гарантия, что первый же их выстрел или удар копьем не лишит меня жизни? Безрассудная смелость сродни ярости буйвола, который слепо мчится навстречу смерти. Я предвижу такой вариант – вы убьете десять или пятнадцать, но останется еще столько же, которые встанут, поднимут вас на копья и разорвут на клочки.
– Твоя речь кажется мне благоразумной, господин. Но если я пощажу своих врагов, я тем самым сдамся в их руки! Они меня сегодня или завтра поймают, а что произойдет дальше – ты уже сказал.
– Кто сказал, что ты должен сдаваться?
– А как же иначе? Или ты попросишь их оставить меня в покое?
– Да, как раз именно это я и собираюсь сделать.
– О Аллах! Это… это… Эмир, я просто не знаю, как мне это назвать!
– Назови это сумасшествием, если тебе это угодно.
– Ты действительно веришь, что тебе удастся переубедить людей, сделавших целью жизни мою поимку?
– Я убежден в этом. Но послушай. Я сходил только что к реке и сломал там деревце. Если враги это заметят, то подумают, что ольху сломал Садык. На рассвете они продолжат свой путь. Я буду ехать впереди и наводить их на ложный путь. Но если они найдут наш лагерь, придется защищаться. Я услышу ваши выстрелы и сейчас же вернусь.
– А если они снова потом выйдут на наши следы?
– Доверь это дело мне! Я заморочу им головы так, что они никогда не нападут на наши следы. Пергамент у тебя с собой?
– Да. И у Садыка мы тоже нашли пергамент, но не хватало много листов.
– Он использовал его, чтобы отправить врагам тайное послание. Ты спрашивал его об этом?
– Да, но он ничего не сказал.
– Нам не нужны его показания. Давай мне пергамент и иди спать. Я разбужу вас, когда будет нужно!
Женщины исчезли, а мужчины легли отдыхать. Садык слышал каждое слово нашего разговора и лежал как на иголках. Я обследовал веревки и кляп: путы были достаточно крепкими, а затычка во рту не мешала дыханию.
Я прикрылся одеялом, но спать не решился.
На рассвете я разбудил англичанина. Персы тоже проснулись, и их предводитель подошел ко мне.
– Ты уходишь, господин? А когда вернешься?
– Как только буду уверен, что обманул наших врагов.
– Это может быть и завтра?
– Может быть.
– Тогда возьми муки, мяса и дичи. А что делать нам, пока тебя не будет?
– Ведите себя спокойно и постарайтесь не отлучаться отсюда. Если случится что-то непредвиденное, посоветуйся с хаджи Халефом Омаром, я его вам оставляю. Он верный и храбрый человек, на него можно положиться.
Я еще раз навестил Халефа и рассказал ему о моих намерениях. Когда я вернулся, Линдсей уже был готов, а наши седельные сумки были наполнены провизией. После короткого прощания мы отбыли. Провести коней между деревьями и кустами в полумраке было делом нелегким. Нам пришлось сделать изрядный крюк, чтобы не попасться на глаза врагам. Наконец мы достигли долины, сели на коней и поехали. Не видно было ни зги, над водой стлался туман. На востоке небо засветилось, и легкий ветерок возвестил о начале нового дня. Через пять минут мы уже были у изгиба реки, где я оставил последний знак. Здесь я слез с лошади.
– Остановка? – спросил англичанин. – Почему?
– Надо подождать, пока персы продолжат свой поход и обследуют окрестности или же вступят в бой с нашими людьми.
– Ах так! Так что мы пока здесь. Отлично. Табачок с собой?
– Посмотрим.
Хасан Арджир-мирза – или то была его красавица сестра? – был необычайно внимательным: среди провизии имелся и пакетик персидского табака.
– Ну что за парень этот мирза! – заявил англичанин.
– Поглядите – туман рассеивается! Через две минуты нас будет видно даже в стане врагов. Надо заехать за излучину, иначе они нас заметят, и тогда все пропало.
Мы скрылись за поворотом и стали ждать. Через свою подзорную трубу я наблюдал, как все тридцать сели в седла и помчались. Через милю они остановились, и тут я отодрал кору у одной ивы.
– Эти люди будут круглыми болванами, если не заметят, что кору отодрали только что!
– Да уж, этот капитан явно не сэр Дэвид Линдсей-бей. Поглядите – здесь река описывает широкую дугу и там, на юге, снова возвращается в горы. Весь этот изгиб равняется где-то восьми английским милям. Давайте поморочим им головы. Пусть немного окунутся.
– Я готов, мистер. Они поедут за нами?
– Наверняка. Подтяните-ка повыше сумки с провизией!
– Но здесь глубоко!
– Тем лучше! Боитесь утонуть?
– Вы же меня знаете. Но поверят ли эти люди, что мирза со своими верблюдами полез в воду?
– А мы попробуем. Если поверят, то мы и дальше сможем водить их за нос.
Я развел камыш в стороны и закрепил его вверху в виде арки, дал немного потоптаться вороному на берегу, чтобы лучше видны были следы, а затем пустил его в воду. Англичанин последовал за мной. Мы перешли реку немного наискось и поэтому, несмотря на сильное течение, вышли как раз напротив того места, где входили в реку и где концы камыша указывали точно на юг. Здесь была травянистая почва, что подходило мне как нельзя лучше: вода, лившая с нас ручьями, была не так заметна.
Потом мы перешли в галоп. Персы должны были достичь этого места через полчаса, и они могли распознать, если, конечно, не были полными невеждами и легковерными людьми, что следы наших лошадей на траве совсем свежие!
И, тем не менее, мы два часа скакали в том же направлении мимо невысоких холмов, по долинам, перерезанным небольшими речушками. Потом мы снова добрались до Джалы и перебрались на другой берег. И, конечно, оставили в подходящих местах свои знаки. Тут я достал листок пергамента.
– Желаете что-то написать? – спросил Линдсей.
– Да. Знаки наши скоро кончатся, и я хочу попробовать использовать пергамент.
– Покажите-ка, что вы написали.
Я передал ему листок, на котором были выведены четкие персидские буквы. Он глядел на них и так и сяк.
– Кто прочтет эту писанину? Что тут значится?
– Это по-персидски, читается справа налево: «теперь постоянно вниз». Посмотрим, последуют ли они этому указанию.
Я соединил две ветки у куста и укрепил листок так, чтобы его сразу было видно. Затем мы поскакали вдоль реки и нашли подходящее место, чтобы понаблюдать за последней переправой, сами, между тем, оставаясь невидимыми. Слезли с лошадей, напоили их, перекусили. Ясное дело, нас очень волновало, получится ли задуманное нами.
Ждать пришлось больше часа, пока мы не заметили какое-то движение на реке. Подзорная труба показала: дело удалось. Мы поехали дальше. После обеда я оставил еще один знак, а вечером – еще, по краю долины, уходившей от реки на запад.
Это была первая возможность осуществить следующую часть нашего плана, а именно увлечь персов вправо. До сих пор местность к этому не располагала.
У входа в эту долину мы решили расположиться на заслуженный отдых.
Наутро я закрепил еще один пергамент, который сообщал, что путь должен лежать к закату солнца. К полудню – третий, поведавший, что Хасан Арджир-мирза что-то заподозрил, ибо застукал меня (то есть Садыка) за изготовлением знака. Ближе к обеду я изготовил четвертый, последний, листок. Он содержал сообщение, что мирза собирается ехать через холмы Бозиан или в Джумейку, или Кифри, и что его недоверие возросло настолько, что он не отпускает меня (Садыка) от себя ни на минуту, так что изготавливать эти знаки я больше не смогу…
Таким образом, мы выполнили свое задание. Я не считал нужным проверять, последует ли капитан за нами досюда; представлялось вероятным, что он безоговорочно верит всему, что там написано.
Обратно мы возвращались другом путем, куда редко забираются люди. Много петляли, меняли тропы, но реки Джалы достигли еще до вечера. Вечер заставил нас сделать привал. Рано утром мы продолжили путь и скоро были в лагере. Еще до того как мы подъехали, к нам из-за какой-то горы выскочил Халеф.
– Слава Аллаху, что все хорошо прошло! Мы все очень беспокоились, потому, как тебя не было два с половиной дня вместо одного. С вами ничего не случилось, эфенди?
– Нет, наоборот, все прошло гладко. Мы не возвращались раньше потому, что хотели удостовериться, что персы клюнули. Как дела в лагере?
– Нормально, хотя и произошло кое-что непредвиденное.
– Что же?
– Садык сбежал.
– Что?! Как же это случилось?
– У него есть сообщник, он-то и перерезал веревки.
– Когда же он исчез?
– Вчера поутру.
– Как же вы допустили?
– Тебя и инглиса не было, я нес вахту внизу. Персы покинули лагерь один за другим, чтобы понаблюдать за врагом. Те спокойно уехали, а когда наши вернулись, пленник исчез.
– Дело плохо, очень плохо. Если бы это случилось на день позже, можно было бы быть спокойным. Давай сюда коня.
Наверху в лагере мирза отвел меня в сторону и рассказал о бегстве Садыка.
– Тут два опасных момента, – заметил я. – Первое – добравшись до наших преследователей, он их тут же вернет. Второе – он может обретаться где-то возле лагеря, чтобы отомстить. В обоих случаях нам здесь нельзя больше оставаться.
– Куда же нам лучше идти? – спросил Хасан.
– В любом случае на другую сторону реки. Там дальше есть брод, и мы доберемся до места, где ты переходил. Там мы будем в большей безопасности, они не предположат, что ты пошел вверх по течению. Если Садык остался рядом, он будет мстить ночью, а днем близко не подойдет. Я мог бы попытаться найти его с помощью Дояна, но это требует времени. Давай приказ сниматься и покажи мне разорванные путы Садыка. Твои слуги не должны знать, что мы собираемся делать.
Он отправился в хижину женщин и вернулся с путами – платком, использовавшимся как кляп, двумя веревками и ремнем. Все было порезано. С платком мне пришлось повозиться больше всего – никак не удавалось сложить его по старым складкам. Наконец я сложил его и обследовал места разрезов.
– Позови твоих людей, – обратился я к мирзе.
Они пришли по его зову, не зная, зачем их созвали. Тут все они увидели эти самые путы.
– Дайте мне все ваши ножи и кинжалы! – приказал я.
Пока они складывали оружие, я разглядывал их лица, но ничего подозрительного не обнаружил. Обследовав срезы, выяснил: все они сделаны трехгранным кинжалом, так что злоумышленника можно будет вычислить.
Нашлось только два трехгранных кинжала, и владелец одного, как я заметил, побледнел. К тому же мне показалось, что он как-то странно отнял одну пятку от земли, будто собирался бежать. Поэтому я сказал:
– Тот, кто это сделал, собирается бежать. Но тем самым он только ухудшит свое положение. Только честное признание может его спасти.
Мирза смотрел на меня широко раскрытыми глазами, женщины о чем-то тихо шептались.
Теперь мне все было ясно. Я указал пальцем на подозреваемого:
– Вот он! Хватайте его и вяжите!
Едва я произнес эти слова, как он сорвался с места и бросился в кусты. Остальные ринулись его ловить.
– Стойте! – закричал я.
– Эмир, он уйдет! – крикнул мирза.
– Не уйдет. Доян, взять его!
Пес нырнул в кусты, и скоро раздался громкий крик.
– Халеф, приведи этого парня, – попросил я хаджи.
Маленький хаджи повиновался с довольной миной.
– Но, эмир, – спросил Хасан, – как ты по ножу можешь определить злоумышленника?
– Очень просто. Плоский клинок оставляет совершенно иной срез по сравнению с трехгранным, который больше приспособлен для того, чтобы колоть. А на веревках след явно от трехгранного, причем с зазубринами – вот они, отметки. Кинжал такой один.
– Господин, твоей проницательности можно позавидовать.
– Жизнь научила меня в любой ситуации опускаться до мелочей – это просто привычка, а не мудрость.
– Но как ты узнал, что он хочет бежать?
– Просто он сначала побледнел, а потом напружинился. Кто его допросит, ты или я?
– Давай ты, эмир, тебя он не обманет.
– Только пусть твои люди отойдут. Отдай им ножи. Но дай мне возможность самому вынести приговор и обещай не препятствовать его осуществлению.
Он охотно согласился.
Тут Халеф подвел человека к тому самому месту, где мы стояли с Хасаном. Какое-то время я твердо смотрел ему в глаза, а потом сказал:
– От тебя самого зависит, какую судьбу ты себе выберешь сегодня. Если признаешь свою вину, можешь ждать пощады, соврешь – готовься к джехенне.
– Господин, я все скажу, только убери собаку!
– Пес останется тут, пока мы не закончим. По моему знаку он может тебя разорвать в клочья. Теперь скажи, это ты освободил Садыка?
– Да, я.
– Зачем?
– Затем, что я поклялся ему помочь.
– Когда?
– Еще до поездки.
– Как это можно, если он немой и не в состоянии говорить с тобой?
– Господин, я умею читать! – заявил он с гордостью.
– Рассказывай!
– Я сидел с Садыком во дворе. Тут он мне написал на листке пергамента вопрос: как я к нему отношусь? Я ответил: хорошо, потому что знал всю эту историю с его языком. Он написал, что тоже любит меня и мы можем стать кровными братьями. Я согласился, и мы поклялись перед Аллахом, что не покинем друг друга в беде и несчастье.
– Ты говоришь правду?
– Могу тебе доказать это, эмир. У меня цел пергамент, где все это записано.
– Где же он?
– В моем мешке.
– Покажи!
Он дал мне листок. Несмотря на грязь, там можно было разглядеть буквы. Я дал его мирзе, тот прочитал и кивнул.
– Ты был очень недальновиден, – сказал я ему. – Ты доверился ему, не подумав, что это обернется тебе во вред.
– Эмир, все считали его честным человеком!
– Рассказывай дальше!
– Я никогда не догадывался, что он замышляет, и питал к нему сострадание, когда он лежал в путах. Я вспомнил о своей клятве и помог ему бежать.
– Он разговаривал с тобой?
– Он же не может говорить.
– Я имею в виду знаки.
– Нет, он поднялся, потянулся, пожал мне руку и скрылся в кустах.
– В каком направлении?
– Вот сюда.
Он указал в сторону реки.
– Ты изменил своему господину, став предателем всех нас, чтобы выполнить легковесную клятву. Скажи сам, какое наказание ты хочешь понести?
– Эмир, ты можешь убить меня! – прошептал он.
– Да, ты заслужил смерти, ибо ты освободил убийцу и обрек всех нас на смертельный риск. Но ты понял свою ошибку, и поэтому я разрешаю тебе просить смягчения приговора у хозяина. Я не думаю, что ты принадлежишь к тем людям, которые вершат зло оттого, что ненавидят добро.
У бедного парня навернулись на глаза слезы, и он бросился перед персом на колени. Он дрожал и от страха не мог выговорить ни слова. Строгое лицо господина становилось все мягче.
– Не надо ничего говорить, я знаю, о чем ты меня будешь просить, но ничем не могу тебе помочь. Я был тобой доволен, но сейчас твоя судьба не в моих руках. Только эмир может решать. Обращайся к нему!
– Господин, ты слышал, – повернулся ко мне несчастный.
– Ты, правда, считаешь, что правоверный мусульманин должен выполнять свои клятвы?
– Да, эмир.
– И ты ее не нарушишь?
– Нет, даже если это будет стоить мне жизни!
– И если даже Садык снова тайно вернется к тебе, ты скроешь это?
– Нет. Я освободил его и сдержал клятву – этого довольно.
То была своеобразная трактовка клятвы, но мне она вполне подходила.
– Хочешь исправить свою ошибку, послужив верой и правдой своему господину?
– О господин, если бы это было возможно!
– Тогда дай мне руку и поклянись.
– Клянусь Аллахом и Кораном и всеми праведными халифами!
– Хорошо, ты свободен и можешь снова служить хозяину. Только помни о своей клятве.
Парень был вне себя от радости, да и мирзу устроил такой поворот дела. Теперь между нами не было никаких неясностей.
