Меган Миранда
Тихое место
Воскресенье, 30 июня
СТРАНИЧКА ОБЩИНЫ ХОЛЛОУЗ ЭДЖ
Тема: НАПОМИНАНИЕ! Вечеринка у бассейна в честь 4 июля
Отправлено: 8:47
Хавьер Кора: В четверг приходите с соседями смотреть фейерверк в честь 4 июля! С территории нашего бассейна открывается отличный вид на шоу у озера. Приглашаем всех!
Марго Уэллмен: А это сейчас уместно?
Хавьер Кора: Почему нет?
Тема: Дежурство
Отправлено: 9:02
Марго Уэллмен: Может, снова будем выходить на дежурство?
Престон Сивер: Давайте, а то зимой как-то расслабились. Лично я готов.
Марго Уэллмен: Чейз! В прошлый раз дежурства организовал ты?
Шарлотта Брок: Чейз в нашей группе больше не состоит.
Глава 4
Когда утром я спустилась на кухню, Руби уже готовила завтрак: тосты, яичница, кубики вчерашнего арбуза в миске. Я выжидала у себя в комнате, приняла душ, проверила, что на доске объявлений написали соседи, выглянула в окно посмотреть, нет ли чего подозрительного. Мне предстоял еще один день с Руби в моем доме – как с этим справиться?
– Доброе утро! – встретила она меня.
На столе уже стоят две кружки кофе, у ног Руби Кода из своей мисочки ест свежий корм. Бодрый голос, легкая улыбка – наверное, одну чашку кофе она уже выпила. На ней моя старая футболка, спортивные шорты, косметики нет, волосы собраны в тугой хвост. Кожа чуть бронзовая от солнца, но порозовела на щеках и у переносицы.
– Ого! – Она вытянула руку и прижала к моей шее два холодных пальца. – Ты обгорела.
Я и сама это поняла, стоя под горячей струей в душе.
– Давно проснулась? – спросила я, взяв протянутую мне кружку. Все как раньше. Роли расписаны.
– Более или менее. Наверное, тело привыкло к ранним подъемам и не знает, куда себя девать.
Она склонила голову набок, будто ждала, что я задам следующий вопрос.
В соседнем доме, спасая меня, затрещала газонокосилка, и я выглянула в окно над раковиной. На этой неделе косить траву возле пустого дома была очередь Шарлотты, поэтому там была одна из ее дочерей-подростков. Издалека я всегда различала их с трудом. Одной семнадцать, другой восемнадцать, у обеих длинные каштановые волосы, длинные белые ноги и нервная привычка во время разговора теребить кончики прядей.
– Ты завтра работаешь? – спросила Руби, и я оторвалась от окна. Она хочет, чтобы я слиняла? Или это просто так, поддержать разговор?
– На этой неделе я свободна, наш отдел не работает.
Это было не совсем так, но звучит достоверно. Впереди четвертое июля, и трое моих коллег со своими парнями на всю неделю арендовали пляжный домик. Меня тоже приглашали, но я сказала, что я пас, хотя при мысли о пляже плечи сами распрямлялись, а дыхание становилось ровнее. Я отшутилась, мол, кто-то должен остаться на хозяйстве, хотя летом график у нас гибкий, и старшая как раз я.
Но завтра я на работу не пойду, исключено. Оставить Руби в доме одну – ни в коем случае.
– Эй! – воскликнула она, навалившись на стойку и всем видом выражая беспечность. – Ты кусты пересадила? – Руби смотрела не на меня, а куда-то в пространство за окном гостиной, в сторону моего дворика.
Я постаралась ответить ей в тон, беззаботно, обхватив теплую кружку руками, чтобы сделать глоток кофе:
– Да, еще весной. Ходили тут какие-то, спрашивали, не нужно ли что на участке сделать, вот я и клюнула.
Руби повернула лицо ко мне, поставила кружку на стол.
– Что значит «какие-то»?
Газонокосилка оглушительно заскрежетала прямо под кухонным окном, я подождала, когда она утихомирится.
– Точно не знаю, какие-то мальчишки из колледжа, просто хотели подзаработать.
Она повернулась к столу и поставила кружку в раковину.
– На участке клево. Только вроде бы кролики появились. Что-то там есть.
В голове мелькнуло: может, там есть ты, Руби? Ты же вчера вечером выходила? Искала там что-то свое?
Под окном снова возникла газонокосилка, и на сей раз дочка Шарлотты – старшая, Уитни, вблизи я их различаю – бросила взгляд в кухонное окно. Руби махнула ей рукой, та выдала неестественно широкую улыбку. До меня дошло: она специально ходит под окном, надеясь увидеть Руби, с бесстрашным и нездоровым любопытством, какое подросткам стоило бы унять.
Руби проводила Уитни взглядом.
– Посмотришь на девчонку, которую давно не видела, и понимаешь, как летит время.
– Ей скоро в колледж, – сказала я.
В прошлом месяце у бассейна была вечеринка, пришли все, можно было подумать, что мы отправляем ее в самостоятельное плавание на край света, а не просто в колледж на другом краю озера. Но Шарлотта такая, придерживается устоев, соблюдает традиции. Она даже привела обеих девчонок на экскурсию по колледжу, ждала в моем кабинете с Молли, младшей дочерью, пока Уитни проходила в другой комнате собеседование. Будто и так не было ясно, что ее примут.
Руби наблюдала за тем, как Уитни косит траву.
– Бывало, раньше смотрю на нее и думаю: это же я, когда была в этом возрасте! – Руби вдруг поморщилась: – Надо ее предупредить, – приложив руку ко рту она крикнула: – Осторожно! – Но услышать ее могла только я.
Руби преподавала английский в частной школе Лейк Холлоу, где и учились в старших классах дочери Шарлотты. Арест Руби для школы не прошел бесследно – родители были в ярости, как же, рядом с их детьми была убийца!
Интересно, а как к этому отнеслись дочки Шарлотты? Ведь раньше они Руби доверяли. И теперь пять раз подумают, прежде чем кому-то открыться? Испугались они тогда или были просто сбиты с толку? Случалось, я прихожу домой с работы, а за нашим кухонным столом сидит Уитни и делает уроки, а Руби где-то рядом, проверяет тетради. Полная гармония.
Руби была достаточно взрослой, чтобы быть их учительницей, но достаточно молодой, чтобы быть с ними «своей», разрешать им при надобности приходить сюда, и располагать их доверием. Достаточно молодой, чтобы обращаться к соседям «господин и госпожа Труэтт», чтобы ее нанимали ухаживать за домашними животными, забирать почту, когда хозяева куда-то уезжали. Еще будучи студенткой, она сидела с собакой Труэттов, а если они совсем ее доставали, могла поделиться с нами пикантной подробностью: «Между прочим, они спят в разных комнатах».
Руби кашлянула.
– Боюсь спросить, но мой каяк ты тоже отдала благотворителям? – внезапно сменив тему, спросила она.
– Нет, он в гараже. Но одной мне его не вытащить.
В гараже у меня лежит всякий хлам. С тех пор как умерли соседи, машину я держу на подъездной дорожке. Потому что опасность стала более осязаемой. Это же так просто: включить машину и забыть ее выключить. И здравствуй, медленная ползучая смерть.
Подозреваю, что-то после этого преступления надломилось не только во мне, но и во всех, кто жил на нашей улице. Возникло ощущение, что смерть бродит где-то рядом. И от этого было некуда спрятаться, жизнь словно висела на волоске.
Но когда Руби посадили под замок, стало легче. Чувство неминуемой опасности исчезло. Будто я с чем-то расправилась и окрепла. Победила смерть, перехитрила опасность. Она была совсем рядом, но прошла мимо.
И вот это ощущение снова вползает в меня. Опасность вышла наружу. А может, она никуда и не исчезала.
– Значит, отдала благотворителям не все, – заметила она.
– Твой каяк в машину не поместился, – сказала я, усмехнувшись.
В ответ Руби в голос рассмеялась, чем застала меня врасплох.
– Врать ты никогда не умела.
На самом деле я оставила кое-что еще. Пару круглых сережек, которые всегда мне нравились. Лак для ногтей идеально розоватого оттенка. Сумочку, которой она пользовалась по особым случаям. Когда приехал ее отец и, едва глянув на коробки, велел от всего этого добра избавиться, я поняла, что могу действовать на свое усмотрение. Поэтому я не сильно из-за этого переживала. Могу только повторить: двадцать лет – это очень долго.
Но я же не могу сказать Руби, что прочесала все ее вещички по одной и сама решила, что стоит оставить. В общем, каяк остался.
После обеда я помогла ей оттащить лодку к озеру. Мы убрали из гаража мусор, сменные контейнеры, коробки, которые пришлось разломать, и велосипед – у меня были на него серьезные виды, но сейчас он в основном стоял без дела. Сняв брезент и разобрав мое старое снаряжение для кемпинга, мы добрались до каяка, который, весь в пыли, был прижат к стенке. Моя тележка давно сломалась – одно колесо смотрело внутрь, металл погнулся, – поэтому мы развернули ярко-розовый каяк боком, чтобы было удобнее нести его, и пошли гуськом вдоль дороги.
От бассейна шла незаметная, но хорошо протоптанная дорожка. Она проходила от дома Марго и Пола Уэллменов. Наверняка сейчас Марго смотрит, как я иду следом за Руби. Я прислушалась, голосов не слышно – только жужжат москиты да скачут по веткам белки, вроде никто за нами не наблюдает. Хотя можно не сомневаться – двух женщин с розовым каяком засекли все.
Наконец Руби зашлепала по доскам, и я услышала, как на коренья и камни с плеском накатывается вода.
Мы привыкли, что на краю озера Холлоу всегда дует легкий ветерок и от воды веет холодом. По крайней мере, при движении воздуха впечатление именно такое. Иногда я прихожу сюда по утрам, стою и смотрю на водную ширь, будто жду какого-то чуда. Чуда, с которым можно посоперничать, побороться, как лодка борется с течением. Вспомнить кайф от плавания в океане, когда надо кричать, чтобы тебя услышали, когда ловишь лицом холодные брызги, когда тебя жалят порывы ветра – и надо двигаться, действовать.
Но летом озеро мелеет, на береговой линии из-за жары обнажаются корни деревьев. По глади озера изредка пробегает беспокойная рябь. И воцаряется тишина.
Пока мы опускаем каяк на землю, Руби оценивает территорию, будто с трудом оживляет в памяти какие-то воспоминания.
– Озеро высыхает, – говорю я. – Дождя не было целый месяц.
Она сбросила шлепки – те ей заметно малы, ведь они мои – и развернула каяк носом в воду.
– Спасибо, что помогла. Обратно как-нибудь сама дотащу.
– Ага, конечно. – Знаю, она и сама справится, Руби способна на многое. Но оставлять ее без надзора не хочу. Ведь ей же тут что-то понадобилось? – Мне все равно деваться некуда. – Я сбросила туфли и вступила в тепловатую воду, нога сразу ушла в ил. – Здорово здесь.
– Ладно, – согласилась она. – Я быстро. Просто давно об этом мечтала.
Она отплыла, направляясь прямо по центру узкого залива, впадавшего в само озеро Холлоу. Береговая линия изрезана, поэтому причал колледжа, а за ним – крыши невысоких кирпичных зданий, уходящие в лесной массив, отсюда не видны.
Мне открыта только другая сторона залива – рощица и заросли кустарника, прекрасное место для ондатр и змей. Этот участок уже не наш. Там частная собственность, землю на том берегу от зарослей очистили, но так ничего и не построили, туда ведет горбатая и труднодоступная дорога. На ближайшем дереве знак – дальше нельзя.
Сыщики неделю шарили здесь в поисках улик. От Чейза мы узнали, что они нашли разве что пустые бутылки из-под пива, небрежно закопанные в почву, да следы давнего костра на просеке.
Солнце отражалось от поверхности воды и ослепляло, а Руби прокладывала путь, нарушая спокойствие озера. Я следила за ней, поднеся к глазам козырек руки, ноги глубже уходили в ил. Как вдруг сзади раздался свист.
Я резко обернулась – никого. Только птицы щебечут в деревьях, общаясь друг с другом.
Снова свист, в этот раз более пронзительный, откуда-то сверху, со склона. Я шагнула в сторону, чтобы лучше видеть сквозь деревья. Это же Мак! Стоит у бетонного края бассейна, высокий, худой, фирменная синяя шляпа, просунул руку сквозь железные перекладины и машет мне – иди сюда.
Под шляпой русые кудри, на глазах темные очки, из-за которых не понятно, куда он смотрит. Все что я видела, когда аккуратно пробиралась по заброшенной тропке, – свое отражение в линзах.
Он глянул через плечо, потом вцепился руками в перекладину, подался вперед.
– Привет, – сказал он, протянув руку и крепко ухватившись за мое запястье, чтобы помочь мне забраться по склону. – Это она?
Ни слова о моем вчерашнем сообщении, которое осталось без ответа.
– Да. Захотела покататься на каяке.
Свободной рукой я ухватилась за железную перекладину рядом с ним. Но мое запястье он не отпустил, прижал большой палец к жилке пульса.
– Захотела… – Он покачал головой, потом продолжил: – Извини, Престон сказал мне, что вчера видел вас обеих у бассейна и что она остановилась у тебя. От этого меня совсем переклинило.
– Меня тоже, – сказала я.
Кому, как не ему, знать: если Руби что-то надо, отказывать ей бессмысленно.
– Даже не знаю, что сказать, Харпер.
Попросить прощения за то, что вчера не ответил. Не перезвонил. Что все это свалилось на меня одну. Не знает, что сказать. Обо мне или о Руби? Это для него нормально, то ли в чем-то признается, то ли о чем-то спрашивает – не поймешь.
– Вот ничего и не говори, – сказала я. – Особенно ей. – Пауза, он приблизил ко мне лицо, отпустил мою кисть. – Так будет лучше.
– Я и не собирался. – Он снял темные очки и пристроил их на шляпе. На переносице остались легкие вмятины. Он наклонился ко мне и почти прошептал: – Какого хрена ей надо?
– Не знаю.
И правда, нужно ли ей что-то конкретно?
Мак застонал, провел рукой по лицу.
– Это же надо – приехать сюда! – Он замер, услышав какой-то звук из леса. Наверное, пробежал зверек. Мак неосознанно отпрянул. – Наверное, вечером узнаем.
– Почему вечером? – спросила я.
– Шарлотта устраивает собрание.
Я покачала головой – это он про что?
– Мне никто ничего не сказал про собрание.
Может, было на доске объявлений, а я пропустила?
Мак пожал плечами, быстро оглянулся – у бассейна никого не было. Вещи оставались только на лежаке, который занял сам Мак: полотенце в полоску, а рядом красный контейнер с водой.
– Шарлотта сообщение прислала, народ соберется. В половине восьмого.
– Пойдешь? – спросила я.
Обычно Мак таких встреч сторонится. Он не из тех, кто строит планы. Мак скорее случайно становится участником событий, радостно удивляясь открывающимся возможностям.
– Ну да, она попросила у нас встретиться.
– Шарлотта попросила?
Дом Сиверов мы в шутку называли «общагой», хотя по чистоте они любому из нас могли дать фору. На самом деле их все любят, наших братьев Сивер, есть в них что-то привлекательное: просты в общении, умеют по-дружески пошутить. Будто застряли в молодости и возраст их не берет. Но чтобы Шарлотта Мака или Престона о чем-то попросила?
– Да, она не хочет собираться поблизости от места, где все случилось, понимаешь?
Или поблизости от меня.
Он говорил так, будто я не должна обижаться, что меня вывели за скобки. Ведь получается, что с приездом Руби они прочертили линию, а я жестко оказалась по другую ее сторону.
– И кто? – спросила я. – Кто будет?
Неужели позвали всех, кроме меня?
– Без понятия, Харпер. Я просто площадку предоставляю.
Иногда я просто не понимаю: как такая яркая личность может быть такой пассивной? Хотя стоит ли удивляться? Маку хорошо за тридцать, но честолюбивые планы он похоронил давно. Или его честолюбие обрело другие черты, он понял, как с минимальными затратами энергии вести вполне уютный образ жизни. И его довольство жизнью передавалось другим. Улыбка обезоруживает. Из уголков карих глаз расходятся лучики морщинок – появились за последние пару лет – и добавляют ему еще больше шарма.
На слушании Мак показаний не давал – ни для обвинения, ни для защиты. Никакой позиции не занял – как карта ляжет, так и будет. Тяжелую работу – подтверждение записи с видеокамеры, на которую попала Руби, – он оставил брату.
Послышался щелчок, заскрипели петли – калитку открыл Престон. Увидев меня, он чуть замедлил шаг.
– Привет, – подал Мак голос через плечо, Престон приветственно махнул рукой и пошел к лежаку рядом с лежаком брата.
Когда они рядом, Престон выглядит усеченной и более изящно обработанной версией Мака, на несколько дюймов ниже, на несколько дюймов шире, те же русые волосы, но стрижка короче и аккуратнее, не обошлось без специального геля. В профиль у обоих горбинка на носу, одинаковая форма глаз, только у Мака карие, а у Престона изумрудно-зеленые.
Престон на пять лет моложе Мака, но из братьев Сивер именно он более успешен, целеустремлен и надежен. Мак утверждает, что взял к себе брата после колледжа – помочь встать на ноги, но на самом деле Престон помог Маку получить работу на факультете почвоведения в колледже Лейк Холлоу. До этого Мак работал на частной пристани по ту сторону озера, вытягивал на сушу лодки, готовил их для владельцев.
Эту работу Мак делал с определенным шиком, сознательно или нет, не знаю. Пляжные шорты с ярким рисунком, поношенные серые футболки на загорелом теле, шлепки и соответствующая походка. Он неторопливо волочил ноги, и в этом тоже была своя прелесть.
– Слушай, – сказала я вполголоса, – держись от нее подальше. Ладно?
– Ладно, как скажешь. Я так и хотел. – Мак посмотрел мне за плечо, в сторону воды. – Почему бы ей просто не исчезнуть? Я бы исчез. А ты?
– Я узнаю, что ей здесь надо. Так и скажи Шарлотте и всем остальным – я узнаю.
– Будь осторожна, девочка, – сказал он, еще раз постучал по перекладинам и отошел к брату.
– О чем болтали?
Это Престон, открывает банку пива, сидит прямо, свесив ноги на одну сторону лежака… но что ему ответил Мак, осталось для меня тайной.
Я осторожно пошла по крутому склону, чуть скользя по камешкам и опавшим листьям, до слуха доносился плеск весла, тем громче, чем ближе я подходила.
Идти на их собрание просто глупо. Эти их дежурства, встречи – важные темы там не обсуждали никогда.
Никто и пальцем не шевельнул, чтобы ее защитить. Ни во время следствия, ни теперь. Все считали, что Руби Флетчер виновна.
Тогда мы сошлись на том, что это ее рук дело, потому что у нас не было выбора. Ведь если в дом по соседству прокралась не она, не она повернула ключ зажигания и завела машину – значит, это сделал кто-то другой.
Кто-то из нас.
Глава 5
Когда мы вернулись, на крылечке громоздилось несколько коробок, все на мое имя, но предназначались для Руби. Мы положили каяк перед домом, и Руби метнулась к ступенькам. Сгребла коробки, как ребенок на Рождество, и по одной потащила к себе в комнату.
– Я потом заплачу, – пообещала она, уперев в бедро последнюю коробку. – Честно.
– Да ладно, – отмахнулась я.
– У меня какие-то наличные есть, только мало осталось.
– У тебя есть деньги?
Эта подробность застала меня врасплох.
– Да, адвокат мне немного подбросила, чтобы сюда добраться. Ну и на первое время.
Конечно. Ведь она приехала на такси. Может, она здесь именно поэтому – забрать то, что оставила? Но я все отдала и нарушила ее планы. Тут мне пришла в голову еще одна возможность решить проблему.
– Тебе нужно еще? – спросила я.
Обвинитель навешал ей ярлыков: аферистка, воровка, антиобщественный элемент. Выбирай, что больше нравится. Может, он был прав? И я – жертва? С полным осознанием, но все-таки жертва? Я затаила дыхание: вдруг она согласится взять деньги и тронется в путь, уберется отсюда? Уедет из Холлоуз Эдж, не оглядываясь?
Руби задумалась, положила руку на перила лестницы.
– Ты и так сильно потратилась, – сказала она. – Вот если поможешь мне с работой, будет здорово – Подняв голову, я увидела, что она смотрит прямо мне в глаза, но по выражению лица ничего не поймешь. Наконец она добавила: – Ты же директор приемной комиссии, верно?
Между нами будто возникло электрическое поле.
– Верно, – я помолчала. – Но у нас сейчас нет вакансий…
Она расплылась в улыбке.
– Шучу, Харпер. Господи, можешь такое представить? Я работаю в вашем отделе после всего? Это же уму непостижимо!
Она сказала это легко, но меня словно холодом обдало, я застыла на месте. Что ей вообще известно, что у нее за источник информации? Зачем ей вообще узнавать, чем я занималась эти четырнадцать месяцев? Какие изменения произошли в моей жизни? Ведь я продолжала жить, пока она сидела за решеткой…
Надо выйти из дома. Проветрить голову. Но оставлять ее здесь одну?
Когда она поднялась в свою комнату, я вышла на крылечко, но уходить от дома не стала.
Взяла шланг, вымыла каяк и нашу обувь, по дорожке потекла мутная вода. Сейчас выйдет кто-то из соседей: Тейт спросит, что здесь делает Руби, Шарлотта расскажет про собрание… Но никто не появлялся, над улицей висела тишина.
Где-то дальше залаяла собака, мои плечи напряглись, живот скрутило. Это знак. Предупреждение. Суровое напоминание – здесь произошло нечто ужасное.
В то морозное мартовское утро я была на улице, на пробежке. Когда выходила из дома, слышала, как в соседнем доме, у Труэттов, лает собака. Еще подумала: надо же, именно они не следят за своими питомцами! Главные ревнители нашего местного постановления о шуме.
Через полчаса я вернулась, а собака все лает, еще громче, даже завывает. Тут я подумала: может, Руби должна была собаку выгулять и забыла? Это был первый день весенних каникул, может, Труэтты куда-то уехали? И оставили собаку во дворе, думая, что Руби скоро заглянет.
Но потом я вспомнила: Руби сама пришла в два часа ночи, я же слышала шум воды в душе. Решила ее не будить – вдруг я ошибаюсь?
Было около семи утра, но Труэтты ранние пташки. И я все-таки к ним постучала, тихонько, чтобы никого не будить в день отдыха. Тем более моего босса, он не любил со мной сталкиваться за пределами рабочего пространства.
И тогда, стоя на их крыльце, я услышала легкий гул из их гаража. Машина заведена, наверное, собрались куда-то ехать. Я подождала, когда откроется дверь гаража, но она не открывалась. Чутье подсказало мне: очень долго, тут что-то не то.
Я позвонила в дверь два раза подряд, но никто не откликнулся. Трясущейся рукой я коснулась дверной ручки. Дверь была не заперта. Я толкнула дверь и все поняла. Сразу же.
Входить не стала. Отшатнулась, огляделась по сторонам – на углу еще один любитель утреннего бега. Походка до боли знакомая. Я крикнула: Чейз! Чейз! Наверное, что-то в моем тоне испугало его. Во всяком случае, он какими-то странными рывками кинулся на мой зов. Услышала меня и Шарлотта, она вышла прямо в пижаме, я встретила ее у их крыльца. Машина заведена, – сказала я, и она прикрыла руками лицо.
Именно Чейз, прикрыв рукой рот и нос, вбежал в гараж, выключил двигатель и велел нам открыть двери и окна.
Но было поздно.
С тех пор от лая собаки я всегда вздрагиваю, вспоминаю ту минуту, когда я все поняла и когда все изменилось.
После этого несчастья наш поселок стал другим – чувство безопасности дало трещину. Наше неторопливое лето, соседи, они же коллеги и друзья, свой полицейский на улице – мы были уверены, что нам ничто не угрожает.
Поселок в одночасье стал другим, другими стали и мы.
Войдя в дом, я услышала, что наверху включен душ, и решила позвонить Шарлотте. Но она не откликнулась, и я написала сообщение: «Слышала про собрание. Могу чем-то помочь?»
Я давно поняла: если тебе что-то нужно от Шарлотты – предложи ей помощь. Она глава ассоциации собственников, и ее все время кто-то останавливает на улице, приходит к ней домой, когда вздумается, донимает вопросами или жалобами. А у нее и на работе много хлопот, она юрисконсульт нашего колледжа, только и делает, что решает чужие проблемы.
Дверь наверху хлопнула, и Руби сбежала вниз. Она неслась по ступенькам с такой скоростью, что мне стало не по себе. На одежде болтаются этикетки, волосы влажные и взъерошенные – неужели за ней кто-то гонится? Но внизу она остановилась и стала лихорадочно шарить между диванными подушками.
– Идет, идет!
– Что? Что случилось?
Я подошла к ней, чтобы помочь, но что она ищет?
Тут я увидела, что в руке у нее телефон. Я его раньше не видела и понятия не имела, что он у нее есть. Руби показала его мне.
– Моя адвокат звонила. Сейчас идет программа. По новостям.
– У тебя есть телефон?
Глупый комментарий. Глупый вопрос.
– Да, адвокат дала. Но ничьих номеров у меня нет.
Она слушала меня вполуха, шарила глазами по комнате, пока не нашла пульт от телевизора.
Первый раз после ее приезда мне удалось заглянуть за фасад, который она так тщательно выстроила. Руби нажимала кнопку на пульте дрожащими пальцами, глаза широко распахнуты, рот приоткрыт. Дышит прерывисто, нетерпеливо переминается с ноги на ногу около дивана.
– Вот она, – Руби пультом показала на загоревшийся экран телевизора. – Моя адвокат.
Гладкие темные волосы до ключиц, заостренные скулы, деловой костюм. Внизу слева на экране жирным шрифтом ее имя: Блер Баумен. Сейчас она говорит:
– Правосудие совершило серьезную ошибку. Улики, способные обелить Руби Флетчер на раннем этапе следствия, были намеренно уничтожены. Она стала жертвой преступления, которое выходит за рамки этого процесса. Ее арестовали незаконно.
Руби присела на диван, подалась вперед. По ту сторону экрана Блер Баумен сидела за столиком с мужчиной и еще одной женщиной, они обсуждали детали дела. Говорили о том, что один из соседей – полицейский, не имел права вмешиваться в ход расследования. Но он с самого начала повел следствие по ложному пути, научив остальных, что надо говорить, а что не надо. Что видеозапись доказала лишь одно – Руби была поблизости. Конечно, была, потому что жила по соседству, а находиться на улице – это еще не преступление. Что свидетели дали ложные показания.
– Отношения между соседями вызывали сомнения с самого начала, – заключила адвокат и, подкрепляя свою точку зрения, ударила рукой по столу.
Из горла Руби вырвался какой-то хрип, а пружина в моих плечах натянулась еще сильнее. Это не про меня. Я не лгала. Меня вызвали свидетелем защиты – единственную из всех соседей, – заступиться за Руби, я и хотела заступиться. Решила, что так и надо, что это будет правильно.
Но когда выступаешь свидетелем в суде, что бы ты до этой минуты ни думал, меняется. Ты говоришь то, что велит тебе твой бог, или вера в систему. Так или иначе, тобой движет то, во что ты веришь. И ты веришь, что система, которую мы построили, не может обвинить человека по ошибке. Или по ошибке оправдать. Чтобы суд вынес верное решение, все должны соблюдать правила. И ты следуешь этим правилам, потому что веришь в нечто большее, чем ты сама.
И я сказала суду: да, иногда Руби выгуливала их собаку. Да, вероятно, у нее был ключ. Да, в ту ночь она выходила из дома, и я слышала, как в два часа ночи она вернулась через заднюю дверь, а потом слышала, как она принимает душ.
Но я также сказала, что у нее не было никакого мотива убивать Труэттов. Что все мы знаем Руби не один год. Что жить с ней под одной крышей было легко, что она человек надежный, что между ней и Труэттами не было конфликтов, обычные соседские отношения. Я сказала, что Труэтты ей доверяли.
Но я не знала, какие показания дали другие. Не знала, что на суде предъявили запись с видеокамер. И эта запись по времени подтверждала общую версию. Я не слышала, какие показания дал Чейз.
А он сказал, что утром, когда мы нашли Труэттов, сбежались все соседи. Все суетились, волновались. Не было только Руби. Будто она уже знала, что произошло.
Оказалось, что на суде предъявили карту нашего поселка, на ней было написано, кто в каком доме живет. Жильцы каждого дома дали показания, и четко обозначился путь – замкнутая петля – от места преступления до возвращения Руби домой: дом Шарлотты Брок, дом Престона Сивера. Дом Марго Уэллмен. И мой.
Когда я вошла в зал суда, я никак не думала, что решение фактически уже принято. Как, видимо, и Руби – у нее не было денег, чтобы оплатить залог, она считала, что суд пройдет быстро и ее отпустят.
И, выступая свидетелем, я и понятия не имела, что вношу недостающее звено, которое позволит признать ее виновной.
Руби выгнулась вперед, уперла ладони в подбородок, максимально сосредоточилась.
Адвокат подводила итоги.
– Мы рассматриваем варианты, но одно ясно: свое слово мы еще скажем.
Руби повернулась ко мне, можно сказать, опьяненная нахлынувшими чувствами – то ли возбудилась, то ли ощутила свою силу.
– Мы подадим в суд, – заключила она.
Неожиданно она улыбнулась, впервые по-настоящему, и я узнала эту улыбку. Вот она, подлинная Руби Флетчер. Та, которую я помню. Я вдруг поняла, зачем она здесь. Поняла, что она здесь делает, что ей нужно. И тут она произнесла это вслух:
– Кто-то за это заплатит.
