Михаил Белозёров
Самурай из Киото
Афра же не терял времени даром: поводил из стороны в сторону длинным носом, пошел средним чутьем, обнаружил за ближайшей колонной столик с едой и воровато юркнул туда, как мышка. Следом, забыв обо всем, ринулся и Язаки. Они сцепились из-за недоеденного завтрака Субэоса, а затем разбежались по углам, чтобы, ворча и косясь друг на друга, проглотить то, что сумели отвоевать. Язаки досталось намасу – вся рыба, а Афра – оленье жаркое. Затем они снова вернулись к столику и собрали с пола все, что рассыпали. При этом ссорились и были явно разочарованы, ибо большую часть еды успел проглотить Субэоса. Афра ни на сун не уступил Язаки, демонстрируя молодые, острые зубы, а рычание его могло разбудить и мертвого.
Субэоса незаметно поднялся. Сидя, он был одного роста даже с Натабурой, но стоило ему встать, как он превратился в желеобразного гиганта. Жир свисал с боков, как горбы верблюда, шеи не было – голова сразу переходила в плечи, ноги подгибались, едва выдерживая вес тела, а руки, толстенные, словно бревна, торчали в стороны, будто лопасти ветряной мельницы.
Как и почему Натабура с Юкой, занятые ссорой Язаки и Афра, проглядели Субэоса, они так и не поняли. Вот только-только он был здесь, а потом пропал. Карамора начала подозрительно раскачиваться. Натабура бросился на звук, который шел из самого дальнего угла, и, конечно, увидал лишь край зеленого кимоно, мелькнувшего на два этажа ниже, – Субэоса улепетывал по тайной лестнице во все лопатки. Если Карамора давала предательский крен, то лестница пела на все лады, грозя вообще развалиться. Затем откуда-то снизу раздались громоподобные вопли:
– Стража! Стража! Тревога. В замке враги! Хватайте их! Хватайте!
– Уходим! – очень спокойно произнесла Юка, подныривая под уцухата.
Язаки засуетился: проверил покои еще раз на предмет наличия еды, не нашел ничего, что можно было бы затолкать в живот, прихватил, однако, мешочек карэи – красного дорожного риса и, держа в руках шкатулку, тоже залез под уцухата.
– Афра! – позвал Натабура. – Ко мне!
«Нет ничего вкуснее мяса», – думал Афра, догрызая оленью косточку.
– Афра, идем!
Афра подскочил, блеснув глазами и не без сожаления бросив завтрак, ибо понимал, что тащить его с собой бессмысленно, потому что Язаки отберет.
Они спешно покинули главную башню, выбежали во двор, где метался Субэоса, нагоняя страх на карабидов. И через центральные ворота, которые карабиды в панике не успели закрыть, выскочили из цитадели. Впрочем, возможно, им все еще помогали Боги, временно наградив и Субэоса, и карабидов куриной слепотой. Кто знает? Ибо, как известно, пути Богов неисповедимы.
Глава 6
Смерть предателя
– Здорово ты разделался с ними?! – В ее фразе заключался вопрос. Она действительно не знала, даже не предполагала, как он это сделал, и лишь вопросительно смотрела на него.
– Я?.. – У него было такое растерянное лицо, что в следующее мгновение она пожалела его.
Он не хотел ни боли, ничего, и чужая смерть, пусть и врага, теперь его страшила. Он не хотел думать, что надо снова что-то делать: или – или, выиграл – проиграл, в противовес тюдо – срединному пути. Так ускользают от судьбы – тихо, незаметно, исподволь. Искусство не даваться в руки, которому обучал учитель Акинобу изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Только теперь он осознал, что это все значит. И глупый щенячий восторг на мгновение охватил его: неужели он постиг совершенство? «Нет, не может быть, – подумал он. – Слишком просто и слишком быстро. Я привык к длинной дороге, но не думал, что она так быстро кончится».
– Там… – она махнула рукой куда-то в темноту, – у моста…
– Не помню, – признался он, невольно улыбаясь, – совсем не помню. Кими мо, ками дзо!
Какие-то обрывки мыслей, чувств, куски, словно из давних снов, – все перепуталось в голове.
– А я ничего не поняла… – призналась она, усаживаясь рядом так близко, что он почувствовал тепло ее тела.
«И не надо, – подумал он. – Все как всегда, как обычно, когда я рассказывал учителю Акинобу о его же подвигах – он тоже ничего не помнил. Теперь настал мой черед». И на душе вдруг стало легко.
– Ты не думай, я не кровожадная. Мы этих жуков ненавидим. Они как чужаки, пришлые. Не люди вовсе. И ты бы был бы жуком. А еще я хочу отомстить за отца, но не знаю как.
Они сидели на пороге флигеля и смотрели на звезды. Небо было как черный бархат, увешанный большими и малыми фонарями. Иногда легкие порывы ветра волнами приносили запах сосен, а блеклый рисунок крыш города, подобный причудливому орнаменту, колебался.
Вдруг Натабуре почудилось, что в саду, позади дома, кто-то ходит, и он громко спросил:
– Это ты, Язаки?
Две коку назад Язаки вместе с Афра наелся до отвала недоваренной говядины, и теперь оба храпели, правда, врозь: Афра – на постели Натабуры, обнимая ее всеми четырьмя лапами в знак принадлежности к стае, Язаки – на полу, не добравшись до спальни, – в знак отступничества в пользу живота. Впрочем, кажется, Афра сквозь сон тявкнул:
– Гав!!!
И все снова смолкло. А Язаки, как ни странно, высунулся в проем двери.
– Здесь что, живут дзикининки?! – испуганно спросил он, сидя на корточках.
– Никого здесь нет, – ответила Юка. – И людоедов тоже нет, все они заняты в Карамора. Там сейчас неразбериха.
«Ну да, – вспомнил Натабура, – нас же ловят. Как я забыл?» Ему так не хотелось никуда идти, а сидеть рядом с Юкой было так приятно, что он на некоторое время забыл обо всем на свете, даже о всех заповедях учителя Акинобу. А заповеди говорили, что давным-давно пора покинуть город, но почему-то он не хотел делать этого.
Однако в глубине сада снова раздались странные звуки.
– Кто здесь?! – крикнул Натабура, безуспешно вглядываясь в темноту. Ему и в голову не пришло, что это могут быть карабиды. – Если смелый, выходи!
Луна только-только появилась из-за высоких раскидистых касива. Желтая, огромная, в сероватых пятнах, улыбающаяся, как Бог веселья – Букуй. Осветила окрестные холмы. Юка вспомнила, как она им четверым подмигнула и как, мягко говоря, изумились карабиды. Все-таки Натабура обладает чем-то таким, о чем она не имела ни малейшего понятия – «колотушкой» дайкуку. Он воспитан в другой школе, неизвестной в стране Чу. «Неужели поэтому он мне нравится? – впервые подумала она как-то определенно. – Нравится, потому что необычен и скромен? Ну и хорошо, что в этом плохого?»
Голос, словно из-за гор, помедлив, робко ответил:
– Это всего лишь я…
Тогда Натабура вскочил, в правой руке у него синевато блеснул кусанаги, в левой – преданный и верный годзука. Ему так хотелось ее защитить, что он пренебрег одним из правил: никогда не начинать движений до появления явной опасности. Да и благополучно забыл, что думал о тюдо – срединном пути.
– Это дух императора Тайра Томомори, – остановила его за руку Юка.
– Какой император? – удивился Натабура. – Кими мо, ками дзо!
Он давно свыкся с мыслью, что вся его жизнь канула в прошлое.
– Я только знаю, что он предпочел броситься в море, но не попасть в плен Минамото, – спокойно объяснила Юка. – Он бродит здесь давно вместе с остальными демонами. Он заблудился. Мы ласково называем его Тако. Тако, покажись.
– О мой господин! – воскликнул Натабура. – Можно ли тебя увидеть?!
Из темноты выплыла безжизненная тень:
– Спасибо… Я давно отвык от такого обращения.
То ли от страха, то ли от того, что наелся нори – морской капусты, Язаки рыгнул на полвселенной.
– Ой!.. – стыдливо прикрыл рот ладонью.
– Ой… – Луна сморщилась и заслонилась тучей.
Натабура пал на колени и склонил голову. О сейса! И хотя он видел императора не меньше десяти раз, узнать его не мог – тусклое, оплывшее лицо, наподобие огарка, узкие, опущенные плечи, белые одежды или даже саван, чего Томомори при жизни никогда не носил.
– Я не смею, сейса…
– Хо-хо… – с нотками благодарности прокряхтел дух. – Теперь я уже не тот, каким ты меня знал. Теперь я тень, которая не может даже выхватить катана, и власть моя только над самим собой. Меня никто не кормит и не холит. Я один-одинешенек и никому не нужен. Охо-хо!
– Господин… – как эхо отозвался Натабура.
Он испытывал огромную, бесконечную печаль. Сколько раз он видел, что жизнь конечна, как она угасала в глазах товарищей или врагов. Убить человека так же просто, как раздавить таракана. Это не делает тебя сильнее, а только развращает вседозволенностью. Так говорил учитель Акинобу. Так чувствовал и Натабура. Так вот, этой вседозволенности в настоящем самурае не должно быть. Так гласил один из запретов, ибо вседозволенность притупляла чувство опасности и приводила к гибели.
– А не ты ли тот мальчик, который один остался в живых в последнем сражении в проливе Симоносеки острова Хонсю? – ласково спросила тень императора.
– Да, сейса, – склонил голову Натабура.
Чувство благоговения охватило его – сам император, хотя и мертвый, разговаривает с ним.
– Боги специально сохранили тебе жизнь, чтобы…
В этот момент из темноты выплыли еще две фигуры. Они явно спешили, потому что за ними тянулся длинный фосфоресцирующий шлейф.
– Фу!!! – казалось, они устало вытирают лоб. – Успели! Мы бежали с другой стороны Мира.
Натабура узнал братьев Минамото: Ёсицунэ – низенького, белолицего, с зубами как у кролика, и высокого и статного – императора Ёримото. По какой-то неизвестной причине их облик остался первозданным, но былая гордыня и величие напрочь исчезли, словно в том мире, в котором они отныне находились, она и не должна была существовать.
– Не бойся! Не бойся! – торопливо воскликнули они. – Теперь мы всего лишь духи, которые не нашли успокоения, теперь мы низшие среди низших. Дело в том, что мы не настоящие, природные духи, а духи мертвых. В твоей власти подарить нам свободу. Мы бродим вечно голодные и холодные в поисках еды и уюта, к которым привыкли. Каждый старается нас унизить. Ни конца, ни края этому не видно. Отпусти нас!
– Отпусти нас!!! – взмолились все трое.
Язаки от страха снова рыгнул – громко и сыто – на всю вселенную. Но на него уже никто не обращал внимания, даже луна.
– Но как, сейса?! – удивился Натабура. – Что я могу? – Он оглянулся на Юку, ища ответа. Может быть, она знает?
Ее глаза вспыхнули и оставили в нем след надежды. Много бы он отдал, чтобы это перешло в нечто другое, к чему он стремился всей душой, но этот путь ему еще не был известен.
– У тебя есть Карта. Иди в мир Богов, и пусть они разделят миры и выделят нам место на этой планете.
– Я сделаю все, что в моих силах, сейса, – пообещал Натабура, – как только успокоится город и нас перестанут искать.
– В таком случае мы будем предупреждать тебя, если возникнет угроза! – воскликнули все трое и исчезли.
– Я чуть не умер от страха… – с облегчением вздохнул Язаки, прикрывая рот, и уполз переваривать ужин. На прощание он все же не удержался и рыгнул.
Афра же, выглядывая из другой двери, так махал хвостом, что его висячие уши обматывались вокруг головы. Глаза его весело блестели, а розовый язык свисал между нижними клыками.
– Иди сюда, иди, – позвал Натабура.
Пес подошел, потерся лобастой головой о плечо и бухнулся рядом, словно мешок с костями. Натабура пощупал его горло. Опухоль стала не больше куриного яйца. Дело явно шло на поправку.
– Спи, спи, – сказал он.
Афра вздохнул, поерзал и действительно уснул, как доверчивый ребенок. От него веяло теплом и спокойствием. «Вот тебе и друг, – подумал Натабура, – на всю жизнь».
– Что мы будем делать дальше? – спросил он.
– Вначале я расскажу о себе. А потом расскажешь ты. Потом мы разбудим Язаки, и он расскажет тоже.
– Хорошо, – согласился Натабура.
– Я из рода Симамура, – начала Юка. – Моя прабабушка была ирацумэ – принцессой из рода Югэ. А по отцовской линии мы выходцы из страны Ая. Так называется Китай. В нашей речи слышен мандариновый акцент.
– Правда? – удивился Натабура. И хотя он три раза бывал в Китае, распознать в речи Юки китайский акцент не мог.
– Поэтому у меня такие раскосые и светлые глаза. У моей мамы тоже глаза зеленого цвета, не похожие на глаза местных девушек. Мой прадед, мурадзи императора Югэ, был вынужден бежать, когда род Мононобэ Мория потерпел поражение от рода Сога. Мой дед был гакусё – ученым монастыря Танамэ, а отец стал микоси, создателем школы синкагэ-рю. «Луна в ручье – вот тайна моей школы, – говорил он. – Кто примет смысл пустоты, тот станет великим мастером». Великий дух сабисиори – одиночества, текущий сквозь иллюзию времени, дающий столько силы, сколько человек может взять, полагаясь на принцип не-ума. Отец не приветствовал ни размышления, ни эрудицию. Все это было чуждо его школе. Чтобы победить, человек должен быть научиться не-думанию. В Думкидаё отец открыл учебное заведение, где за весьма умеренную плату обучал всех желающих. Почти всю жизнь я провела в горах и только последние годы живу в этом городе. Жду тебя. – Ее глаза блеснули, как дно осенней речки, и стушевались.
– Меня? – Натабура не нашел ничего лучшего, как переспросить.
Душа возликовала. Неужели он ее достоин? Его никто никогда не ждал, кроме учителя Акинобу, он привык к такому положению вещей. Но подспудно ожидал изменения судьбы, которое бы принесло счастье. Он еще не знал, что счастье – это друг на всю жизнь, поэтому его подспудно тянуло к преданному щенку.
– Ну не тебя, конечно, – охладила его пыл Юка, – а третьего дзидая.
– Да, – неуверенно согласился Натабура, убрал руку и отстранился. – Выходит, я всего лишь третий дзидай, – произнес он упавшим голосом, не в силах скрыть разочарование. «А я-то думал, что она в меня влюблена. Глупец! Поделом тебе!» Волна стыда захлестнула его. Он тут же решил никогда, никогда не влюбляться, но встать и уйти не решился. Все-таки ему было хорошо с ней.
– Да не обижайся ты так. – Юка заметила его состояние.
Да, он мне нравится в своей наивности. Но я не могу так просто открыться. И потом я еще не готова. Подожду. Девушке не пристало первой говорить о любви. Она, как зрелая женщина, стремилась к долгосрочному развитию взаимоотношений.
– Я и не обижаюсь, – вздохнул Натабура, страдая без меры.
Ему казалось, что сам он плох, что не достоин ее. С каждой стражей Юка ему нравилась все больше и больше. Но как только он собирался заговорить о своих чувствах, язык прилипал к гортани. Слишком он был еще неопытен и не умел ладить со своими эмоциями. Инстинктивно он понимал, что надо ждать, а не открываться. Но и открываться было сладостно. Поэтому его терзали сомнения – поди разберись в переживаниях, которые, как водопад, захлестнули тебя.
– Первым был огромный, волосатый детина с усами и бородой. Он говорил очень громко и уверенно. Я его очень боялась. Мне было двенадцать лет, когда он появился в Думкидаё. Он стал главным андзица. Потом долго никого не было. Наконец пришел рыжий дзидай. Он был очень сильным и храбрым. От салата «кыш-кыш» отказывался, заподозрив неладное. Никому не кланялся и всегда говорил то, что думает. Он оказался не лучшим дзидаем. Они заманили его в пыточную и убили, подвергнув нечеловеческим пыткам, а кровь вылили на поля, чтобы урожай был лучше. Дурацкий ритуал, который придумал Субэоса. У него оказалось так много врагов, что урожаи всегда были богатыми, а народ довольным.
– Расскажи лучше о себе, – попросил он, решив, что крови и разговоров о крови на сегодня хватит.
Весь день они кружили в центре города, чтобы незаметно перейти реку и скрыться в окрестностях. Наконец Натабура пошел на военную хитрость: поджег сено на площади, где торговали домашним скотом. В суматохе им удалось проскользнуть по центральному мосту Цукаса в сторону деревенских рынков, где Юка знала все лабиринты и улочки и чувствовала себя как рыба в воде. В полдень они уже отдыхали в тени ее родного сада. Уцухата потеряла свои волшебные свойства, как только они вышли за пределы цитадель-ямадзиро. Она вдруг съежилась, стала невесомой и пропала – растаяла на глазах. Должно быть, хозяин – квай – таким образом забрал ее, посчитав, что дело сделано, Карта Мира похищена. Интересно, что с ней собрались сделать Боги, между делом думал Натабура.
– Я очень скучаю по монастырю Танамэ. Там осталась мама. С детства я привыкла к запаху хвои, реки, пота и крикам: «Ха!» у отца в тренировочном зале. У меня не было ни братьев, ни сестер, поэтому всю свою любовь отец излил на меня. В девять лет я поднялась с ним на одну из вершин Масугата, где видела каменные ступы усу, оставленные Богами. Когда-то они обитали и там, но теперь Боги на Масугата не живут. Это я хорошо знаю. Вообще-то они предпочитают горы Асафуса, потому что они большие, просто огромные, и на них много террас с каменными дворцами Тамакия. Гора Асафуса с двумя пиками находится в девяти ри от нашего монастыря. Северные склоны называются Дантай – мужскими, южные – Дзётай – женскими. Между ними пролегает ущелье, в которое, по сказаниям стариков, Боги кидают камни, но ущелье настолько глубокое, что засыпать его невозможно. Есть предсказание, что, как только Боги закончат свою работу, Мир станет единым и все будут счастливы. Впрочем, другая легенда говорит все наоборот: как только люди познают Мир, Боги потеряют власть.
Однажды, когда я пекла рисовые лепешки, две из них превратились в белых голубей и вылетели в окно. Это был Знак. Я сильно испугалась. Выглянула во двор и увидела Мужчину и Женщину в белых одеждах и поняла, что ко мне пришли Боги: Сусаноо-но-Микото и Авадзу-но-Хара. Никто из братии не мог их видеть, кроме меня. Они сказали, что давно, с детства, наблюдают за мной. При этом Мужчина и Женщина по непонятной причине не могли подойти друг к другу ближе, чем на один тан. Лицо у Мужчины было печальное, а у Женщины заплаканное. Но оба выглядели прекрасно, как снежные пики Асафуса.
Как только они увидели меня, они пали на колени и стали громко плакать. Они сказали, что я самая храбрая и сильная девушка в мире и что только я могу им помочь. Потом они сели и рассказали мне историю своей жизни.
Бог ураганов Сусаноо-но-Микото всю жизнь путешествовал и совершал подвиги. На это ушла вся его юность. Он обошел Землю ровно одиннадцать раз. Он повидал много стран и сражался со многими Богами и самыми сильными людьми, которые могли противостоять Богам. Кстати, я подозреваю, что ты тоже обладаешь этим свойством.
– Я? – удивился Натабура. – Не знаю. Учитель Акинобу ничего не говорил об этом.
– Он научил тебя многим вещам, которыми владеют только Боги. Но об этом потом. – И она продолжила: – Однажды в очень далекой стране, которая находилась на Южном полюсе и называлась Атлантидой, ему сказали, что в Нихон родится мальчик, равному которому не будет никого во всем Мире и которому суждено изменить Мир. Но произойдет это не скоро, а через десять тысяч лет. И после этого Мир изменится. Атлантида пропадет от холода и морозов, а некоторые континенты вообще исчезнут с лица Земли. Ты знаешь, что такое Атлантида?
– Я читал у Платона, – ответил Натабура. – Мифическая страна.
– У Платона? Какое странное имя. Звучит очень странно. Он китаец?
– Нет. Он грек, как и Софокл.
– Грек? Ты знаешь язык варваров?
– В четвертом путешествии мы дошли до западных границ огромной страны Ая, чтобы только приобрести трактаты Платона – этого великого мудреца древности. Заодно нам продали и Софокла. Можно было еще купить и Геродота, и Пифагора, но у нас кончились деньги. Учитель Акинобу заложил свой малый меч. Его страсть к чтению передалась и мне. Я тоже люблю читать на всех языках Мира. Но все-таки продолжи свою историю.
– Ему сказали: «Все это произойдет при одном условии, когда ты, Сусаноо-но-Микото, влюбишься». Тогда он рассмеялся им в лицо и сказал, что они могут спать спокойно. Нет силы, которая могла бы заставить его уничтожить такую прекрасную страну, то есть влюбиться. Но они еще раз ему сказали, что любовь сильнее разума и что однажды он откажется от своих слов. Не прошло и десяти тысяч лет, как этот день наступил, сказал Сусаноо-но-Микото, я влюбился в вашу Богиню цветов и полей, прекрасную Авадзу-но-Хара. Но мы не можем соединиться, ибо я из мира небесных Богов, к тому же со склона Дантай, а она из мира земных Богов, со склона Дзётай. То есть это несовместимые вещи.
И тогда они сказали, что где-то на Земле есть вторая Карта Мира и что ее надо найти. А сестра Сусаноо-но-Микото – Богиня Аматэрасу, наделенная высшей властью над всем Миром, должна решить их судьбу, объединить или, наоборот, разъединить Миры. Прошло два года, но до сих пор я не смогла выполнить обещание. Да что говорить, пора идти в дом.
– Почему?
– Ты забыл, что ровно в полночь город наводняется духами и демонами, а вся стража прячется по углам. Карабиды – дневные жуки. Ночью они спят.
– Хозяин харчевни твой родственник? – спросил Натабура, неуклюже пытаясь обнять ее за талию.
– Мой дядя. Его не сделали карабидом по одной-единственной причине: он общался с монастырем, где мы жили. А в горах не любят жуков.
– Рассказывай дальше, – попросил он, затаив дыхание.
Ее талия была теплой и гладкой.
– Мы жили тихо и скромно. Люди, которые тренировались у нас, давали клятву не разглашать секреты стиля школы и не применять его без надобности.
На двенадцатую луну прошлого года к нам пришел невысокий человек с длинными рыжими волосами, завязанными в пучок, с шрамом на левой щеке в виде креста, в изношенной одежде и с мечом за поясом. Попросился в ученики. Отец не хотел его брать. Пришелец ему откровенно не понравился. Но рыжий хорошо заплатил, спал на соломе во флигеле, играл на сямисэн и слагал стихи. Над ним стали посмеиваться. В среде бойцов не принято было демонстрировать утонченность натуры. А через неделю рыжий вызвал отца на дуэль. Отец никогда не принимал вызовы малознакомых людей. Но в этом случае почему-то изменил своим принципам, может быть, потому, что не хотел терять лицо перед учениками. Рыжий его зарубил и в суматохе исчез. С тех пор я его ищу. Но в Думкидаё его нет. Люди сказали, что он пришел из страны Нихон, потому что продемонстрировал стиль, которым в Чу никто не владел. Я очень долго думала и пришла к умозаключению, что должны были убить меня, ибо для Субэоса опасна только я. Но они не знали об этом.
– Рассказывала ли ты отцу о Богах Сусаноо-но-Микото и Авадзу-но-Хара? – спросил Натабура.
– Да… но как сон, словно бы мне это приснилось.
– Как он к этому отнесся?
– Его поразила сама идея двух миров. Все уже привыкли, что хонки – демоны и духи живут рядом с нами.
– А ходил ли он в харчевню «Цуки»?
– Это было его любимое место. Тем более что владелец его брат.
– Ну вот и все! – сделал умозаключение Натабура.
– Ты думаешь?! – изумилась Юка.
– Уверен. Толстяк донес главному андзица. Андзица – Субэоса.
– А Субэоса выписал убийцу из одной из восьми провинций!
– Точно! – воскликнул Натабура. – Мы идем к твоему дяде!
– Нет. Вначале ты расскажешь о себе, – сказала она. – Когда у нас еще будет возможность? – И очень скромно, совсем чуть-чуть, словно усаживаясь поудобнее, пододвинулась к Натабуре.
– Если бы я знал о чем. Ну ладно. Расскажу о детстве. Когда мне исполнилось шесть лет, отец отвез меня в монастырь Курама-деру. До этого моя жизнь протекала на заднем дворе крохотного дома среди моих братьев и сестер. До сего дня никого из них я не видел. А если и видел, то не узнал. Я смутно помню, как отец брал меня во дворец. Его мастерская, заваленная свитками чертежей. Запах краски, клея и чернил. Художники, копировальщики, мастера земляных работ. Вот с кем ему приходилось иметь дело. А еще кувшинки, скользящие лодки и придворные, читающие стихи.
Он рассказывал и не верил сам себе. Все было не так. Вовсе не так. Даже не так прилизано. Дорожку к воспоминаниям открывал страх. Страх жил в глазах матери и порой мелькал в глазах отца. Вот что невозможно было забыть. Кем был отец на самом деле, Натабура не знал. Смутные воспоминания волновали его. Но страх запомнился больше всего. К нему невозможно было привыкнуть. Со страхом засыпали и со страхом же вставали поутру, славя Богов, что ночь прошла спокойно. Не спасала ни стража, ни крепкие стены. Страх рождался от таинственных смертей: кого-то находили зарезанным в собственной спальне, кто-то исчезал и никогда не появлялся. Это походило на предвестия открытой войны между кланами: Тайра и Минамото.
– Мой отец Санада – хранитель вод Столицы Вечного Спокойствия – Киото, – добавил Натабура. – Но я его не помню. Более-менее ясные воспоминания у меня связаны с учителем Акинобу. Выбор сделали не в соответствии с семейными традициями: все мои братья стали воинами, а сестры – придворными дамами. Мне же предстояло стать монахом. Отец трижды посетил храм Кёмизудера, и Буддой трижды было указано на мою судьбу. Все дело в том, что я родился самым слабым из семерых детей и мать во мне души не чаяла. С этим ли был связан выбор места моей дальнейшей жизни, или отца прельстила известность монастыря Курама-деру, а главное, репутация его кэнза – учителя Акинобу – как он его называл с большим уважением, не знаю. Я был ребенком. А что ребенка волнует? Игры, баловство, любовь матери и страшные истории, рассказанные старшими братьями и сестрами.
Но сколько ни вспоминаю тот, первый год, ничего вспомнить не могу, кроме озера Хиёйн, Будды на каменном постаменте и храма. Меня поразило то, что он плавучий. А… и еще ворота Эда.
– Ворота? – удивилась Юка.
– Да. Ворота. Одинокие ворота на берегу, которые сами по себе открылись и так же сами по себе закрылись. Я еще хотел спросить, когда мы плыли в лодке, а можно ли их обойти? И вдруг, я это хорошо помню, в голове у меня появился очень ясный ответ: нет, нельзя, ибо это опасно. Потом я понял почему: озеро стерегли два нечеловеческих существа – каппа принц Мори-наг и демон по имени Мё-о. Правда, мне дозволялось все: лазать по скалистым берегам, спать в пещерах, ловить лягушек и рыб, есть ягоду, грибы, сладкую осоку. Озеро стало моим в том смысле, как это понимает ребенок. А посторонних к нему не подпускали, мутя разум и путая в тропинках. Однажды я спросил у каппы Мори-нага, зачем сделаны ворота? И он ответил: «Истина Будды выше логики! Сики-соку-дзэ-ку, потому что в этом мире все иллюзорно». Я тогда не уразумел смысла этих слов, а теперь думаю, что тем, кто живет тысячи лет, ведомо больше, чем человеку. Мы не в силах понять их логику, ибо он видит дальше и глубже.
Должно быть, мы долго ехали на лошадях, объезжая заставы Нихон. Видно, отец не хотел, чтобы меня видели. Еще дольше плыли. Меня тошнило. Пахло канатами и соленой водой. Чайки кричали, как гиены. Потом мы карабкались по крутой извилистой тропинке, хватаясь за длинную жесткую траву. С тех пор я часто бегал смотреть на море. Вначале так часто, как только мог. Потом реже и реже – по мере того как новые впечатления заслоняли прежнюю жизнь. Потом только вспоминал – голубовато-синий простор и далеко внизу качающиеся суда меж гребешков волн и чаек, скользящих с крыла на крыло в хаосе прибоя или в мягкой серой пелене снега, когда окрестные горы сливались с горизонтом и со всем миром. Потом уже и не вспоминал так долго, что стал забывать. Но то первое мгновение, когда отец привез меня на остров Миядзима и мы взобрались по очень крутому склону на перевал, за которым в чаше гор Коя находилось озеро Хиёйн, и тот взгляд назад, а не вперед, останется со мной навсегда. Было ли это разделение на прошлое и настоящее и даже будущее, я не знаю. Просто я запомнил этот день детства ярче, чем все другие.
На перевале нас уже ждал кэнза – учитель Акинобу – высокий худой человек с веселыми глазами. Он внимательно посмотрел на меня – испуганного, замерзшего и притихшего. Что-то сказал отцу, который в свою очередь погладил меня по голове, и мы пошли по горной тропе. Одной рукой он держал меня за руку, а в другой нес вещи. Напоследок я оглянулся – таким несчастным я никогда не видел своего отца. Так кончилось мое веселое, беспечное детство, а началось нечто удивительное, о чем я и не подозревал и никогда бы не узнал, останься я жить во дворце. Скорее всего, к этому времени меня не было бы в живых: род Тайра проиграл, его сторонники от мала до велика погибли.
Учитель Акинобу не был дзэнским монахом. Он был отшельником, ступившим на путь постижения истины. Его грызла неизбывная страсть к чтению, а его подвиги славились далеко за пределами провинции. Теперь-то я помню, что он приезжал к нам во дворец. Но только через год, присмотревшись, он дал согласие воспитывать меня. Содержался ли в этом какой-то тайный Знак и выбирал ли он меня, я не знаю. Он мне ничего не говорил до самого последнего дня, когда мы расстались с ним на пороге храма и я уплыл на войну, как подобает всем самураям. Однако накануне моего отъезда он сделал мне самый дорогой подарок, который мог, – волшебный голубой кусанаги.
Если бы я помнил весь первый день до конца, я бы, наверное, рассказал тебе, что, не доходя озера Хиёйн, мы остановились на привал и что я, сморенный дорогой и впечатлениями, уснул на руках учителя Акинобу. Проснулся уже в лодке посреди озера, на котором стоял плавучий Храм Воды – Курама-деру, а к нему вели ворота Эда. Все смешалось в этот первый день. Но я понял, что ворота Эда открывались только по воле учителя Акинобу. Другим путем в храм попасть было невозможно. Всякий, кто пытался доплыть до храма в лодке или каким-либо другим способом, тонул в страшных водоворотах и волнах. А сам храм Курама-деру охраняли двое: водяной буси царства господина Духа воды Удзи-но-Оса, каппа принц Мори-наг и демон Мё-о. Ворота Эда открывались по короткой молитве: «Наму Амида буцу!» Створки распахнулись, а из-под поникшей ивы подплывала лодка.
Первый раз дорога к Храму Воды казалась мне длинной-длинной, как долгий-долгий сон, и я мечтал проснуться в собственной постели, а на самом деле вокруг была вода и берега с пышными деревьями леса Туй.
На следующий день учитель Акинобу стал обучать меня миккё – общению с демоном Мё-о. Для этого существовала норито – молитвословие. После каждого норито учитель Акинобу ударял в колокол до-таку. Колокол висел на священном дубе Яёй, а сам дуб стоял в чаще леса. Только через год я научился звонить самостоятельно, стоило лишь произнести три первых слова. Даже у учителя Акинобу так не получалось. «Вага окано демону», дальше я себя не утруждал: «Воды нашего озера». Звонил колокол, предупреждая Мё-о, и можно было смело нырять, или плыть в лодке, или просто бродить по берегам.
Первый год учитель Акинобу посвящал меня в таинства озера Хиёйн и его окрестностей. Там имелись такие места, куда без определенной молитвы войти было невозможно – особенно к священному дубу Яёй.
Я оказался способным учеником и гордился этим. Моя гордыня раздувалась по мере того, как я познавал мир силы. Очень скоро мне стало казаться, что я на высоте. Выше даже, чем учитель Акинобу. Во-первых, у меня все получалось. А во-вторых, я был неутомим, как серна, быстр, как ветер, гибок, как пантера, и ловок, как обезьяна. Так думал я. А учитель Акинобу терпел меня, не ломая, а лишь ожидая, когда я пойму, что к чему. Но я не понимал. Я был глуп и самонадеян, как любой подросток.
