Михаил Пыляев
Замечательные чудаки и оригиналы (сборник)
Царь Феодор Алексеевич любил звонить в колокола. Великий Суворов, живя в своей деревне, тоже забирался на колокольню и перезванивал на удивление духовных лиц и прихожан своего села Кончанского. Современная Англия по искусству звонить не имеет соперников во всем свете. Там издавна существуют так называемые общества любителей колоколов; древнейшее и замечательнейшее из этих обществ – Кумберландское в Норвиче, где звонарное искусство доведено до величайшего совершенства. Кроме Норвичского общества, в Англии не менее замечателен клуб звонарей в Лондоне, который также задает задачи колокольной музыки, выдает иногда за них огромные премии. Затем и другие города, как, например, Вестмерланд, Кембридж, Оксфорд, Бирмингем и другие имеют также звонарей-артистов, нередко дающих колокольные концерты, состоящие не в том, чтобы выполнить какую-нибудь ораторию, а просто чтобы прозвонить на пяти, шести или более колоколах всевозможные сочетания ударов, которые только можно получить при известном числе колоколов. Так, например, в 1796 году члены клуба звонарей в Вестмерланде собрались на колокольню церкви св. Марии, в Кондоле, звонили три часа и двадцать минут и сделали в это время на семи колоколах всевозможные сочетания числа 7, т. е. 5 040 ударов, нисколько притом не отставая от хронометра. В Бирмингаме подобный концерт продолжался восемь часов и 15 минут и в это время сделано было с такою же хронометрическою точностью 14 224 удара.[87]
Колокола на Западе издревле пользовались большим уважением. У католиков существовал даже обряд крещения колоколов, причем были восприемник и восприемница, и колоколу, как новорожденному, давалось имя. Церковные колокола по указу французского короля Генриха IV запрещено было покупать, но дозволялось приобретать их в виде мены. Размер колоколов также подвергался цензуре. Так, например, монастырям строго запрещалось иметь такие колокола, которые бы заглушали приходские. Иностранные колокола часто украшались надписями, в которых по большей части колокол говорит о себе. Слог надписей всегда краток и важен. Так, например, на Шернборнском колоколе в Англии, подаренном городу кардиналом Вольсеем надпись гласит следующее: «Дар Вольсеев Я измеряю время для всех и призываю людей к веселью, печали и в храм». Надпись на Шафгаузенском большом колоколе: «Vivos voco, mortuos plango, fulfura frango»,т.е. «живых призываю, об умерших плачу, молнию сокрушаю». Эта надпись так понравилась Шиллеру, что он взял ее в эпиграф своей «Песни о колоколе». На большом Парижском колоколе при церкви Notre-Dame de Paris выбита надпись следующего содержания: «Славлю истинного Бога, сзываю народ, собираю клир церковный, оплакиваю усопших, прогоняю заразу, украшаю празднества», внизу выбита другая: «1683 года Флорентин де Гей… градоначальник Парижский вылил меня». Самым большим колоколом в Западной Европе считается соборный в Руане, весом в 900 пудов. За ним следует венский, в церкви св. Стефана, отлитый в 1711 году императором Иосифом из пушек, взятых у турок в 1683 году при осаде Вены; вес его 885 пудов, в языке 33 пуда, раскачивают его 12 человек. В первый раз он зазвонил в 1712 году, при торжественном въезде императора Карла VI в Вену. После него, берлинский, отлитый в 1497 году, названный при крещении Maria Gloriosa (Славная Мария); вес в нем 690 пудов, на колоколе надпись: «Славною хвалою воспеваю святых и укрощаю молнию и злых демонов, созывая звуком народ во храм для священного песнопения. Герард Иван Компейский отлил меня в лето от воплощения Господня в 1497 году». Но замечательный из всех по звуку – это эрфуртский. Затем идут колокола страсбургский и бреславский; в первом весу 20 400 фунтов, во втором – 500 пудов. По величине славятся колокола китайские и японские, весьма древние. В Миако, возле главного храма Будды, висит огромный медный колокол, который весит 5 000 пудов, в Пекине колокола в три и четыре тысячи пудов – не редкость. Но самый большой колокол в свете это наш московский Царь-колокол.
В половине XVI века, на месте колокольни Ивана Великого стояла церковь Иоанна Листвичника и при ней висел небольшой Царь-колокол,[88] весом в тысячу пудов, отлитый во времена опричнины Иоанном Грозным. При царе Алексее Михайловиче, в 1654 году, на место его был слит другой, уже гораздо больший колокол, весом в 8 ООО пудов. Предание говорит, что т. к. никто не брался поднять его, то он остался без употребления до 1688 года, когда уже решился поднять его механик-самоучка – царский привратник. Колокол этот висел подле Ивановской колокольни, но в пожар 1704 года, июня 19-го, от жару или пролившейся на него воды он треснул. В 1731 году его сняли, а в 1734 году, по повелению Анны Иоанновны, приказано было к нему прибавить еще тысячу пудов весу, причем предполагали приделать к Ивану Великому особую небольшую колокольню для этой громады. Графу Миниху, сыну фельдмаршала, императрица поручила снестить с славным тогда золотых дел мастером и членом Парижской Академии наук Жермешо. Миних пишет в своих записках: «Сей художник удивился, когда я объявил ему о весе колокола, и сначала думал, что я шутил, но, уверившись в истине предложения, составил план, где до того увеличил трудность работ и стоимость их, что императрица отказалась от их планов». Артиллерии колокольных дел мастер Иван Федоров Маторин взялся за работу и не подумал испугаться, когда колокол определено было вылить в 12 ООО пудов. Устроили в Кремле литейную яму, между Чудовым монастырем и Иваном Великим, и Маторин принялся за дело. Ему отпустили 14 124 пуда и 29 фунтов меди, считая с старым колоколом, и тысячу пудов олова. Работа оказалась сначала неудачна. По перевесу после того, металла принято 14 814 пудов 21 фунт, олова отпустили еще 498 пудов 6 фунтов, что все вместе составило 15 312 пудов 24 фунта. Медь, прибавленная к старому колоколу, привезена из сибирских заводов; в ней оказалось серебро и золото, оттого колокол и отличается беловатым цветом; по испытаниям, сделанным в 1832 году, в нем нашли: на один пуд меди 1 35/96 золотника золота и 313 /96 золотника серебра. По другим исследованиям, содержание золота и серебра в колоколе втрое против показанного количества.
В остатке после вторичной, уже счастливой отливки, оказалось металла 2 985 пудов 8 фунтов, следовательно, вылитый колокол весил 12 327 пудов 19 фунтов.[89]
Его подняли над ямою и повесили на особых подмычках. Страшный пожар в 1737 году, в Троицын день, начавшийся от забытой копеечной свечки, зажженной пред образом женкою Марьею Михайловою, в доме отставного прапорщика Александра Милославского, опустошил Москву и Кремль. Колокол упал с обгоревших брусьев в ту яму, где лили его, и при падении ли вышиблен был из него край от удара, или от того, что, желая потушить огонь в яме, лили в нее воду, он треснул и из него вывалился большой кусок, таким образом к употреблению он уже не годился.
Императрица Елисавета Петровна хотела опять перелить его. Смета, ей представленная, в 107 492 руб. 47 3/4 коп. (прежнее отлитие, кроме металла, стало 62 008 руб. 9 коп.) показалась ей слишком большою, и исполин остался в своей яме. Много было потом относительно его проектов: в 1770 году архитектор Форстенберг брался припаять к нему отшибленный край, в 1797 году поручили механику Гирту составить план вынутия колокола из ямы; в 1819 году генерал Бетанкур поручал архитектору Монферрану осмотреть и описать его; потом велено было осмотреть его инженерному генералу Фабру. Император Николай I, узнав о новоизобретенном способе починки колоколов, предполагал вынуть колокол, починить его, построить для него особую колокольню и повесить его на ней. Но громадные размеры колокола заставили отложить такое намерение. Между тем он безобразил Кремлевскую площадь своею обширною ямою. Царь-колокол лежал в глубокой яме напротив Чудова монастыря, над ямою был настлан деревянный помост с подъемной дверью, от которой ключи хранились у звонарей Ивановской колокольни. Любопытные спускались смотреть колокол в подземелье по крутой деревянной лестнице, вслед за проводником, который шел вперед с зажженным фонарем. В 1836 году велено было вынуть колокол и поставить на гранитном пьедестале подле колокольни Ивана Великого. Монферран приступил к этой работе и после одного неудачного опыта 23 июля, в 43 минуты, двадцатью воротами, колокол был поднят из ямы, а 2б-го поднят на пьедестал, где он и теперь находится. Наверху его утвердили позолоченное яблоко с крестом, а внизу, на мраморной доске, надпись золотом: «Колокол сей вылит в 1733 году, повелением государыни императрицы Анны Иоанновны, пребывал в земле сто и три года и волею благочестивейшаго государя императора Николая I поставлен лета 1836, августа в 4-й день».
Надпись на пьедестале сочинена архитектором Монферраном, и в ней сделаны две существенные ошибки. Первое: колокол вылит не в 1733 году – указ сенату о литье его последовал 26 июля 1730 года. В январе 1734 года, сенатская контора доносила, что болван и кожух колокола окончены и испрашивали позволения обжигать и приступать к литью, следовательно, он вылит, в 1734 году, но первая его отливка была неудачна и его отлили вторично уже в 1735 году. Затем: колокол пробыл в земле не 103 года. Пожар московский происходил в 1737 году, когда Царь-колокол упал, а вынули его в 1836 году, – следовательно, он пробыл в земле 99 лет.
На Царь-колоколе находятся две надписи: до настоящего времени впервой из них явственно сохранилось только несколько слов, а в другой – ни одного; верный печатный список с этих надписей помещен в «Горном журнале», 1833 года, т. I. Вот эти надписи; первая: «Блаженные и вечнодостойныя памяти великаго государя царя и великаго князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России. Самодержца повелением, в первособорной церкви Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея Успения, слит был великий колокол, осмь тысяч пуд меди в себе содержащий, в лето от создания мира 7162, с Рождества же по плоти Бога Слова 1654; из меди сего благовестить начали в лето мироздания 7176, Христова же Рождества 1668 и благовестил до лета мироздания 7208, Рождества же Господня 1704 года, в которое месяца июня 19-го дня, от великаго, в Кремле бывшаго пожара, поврежден; до 7239 года от начала мира и Христа, в мир Рождества, прибыв безгласен». Вторая надпись: Благочестивейшия и Самодержавнейшия Великия Государыни Императрицы Анны Иоанновны, Самодержицы всея России повелением во славу Бога в Троице славимаго в честь Пресвятыя Богоматери, в первособорной церкви славнаго Ея Успения, отлит колокол из меди прежняго осмь тысяч колокола пожаром поврежденнаго с прибавлением материи двух тысяч пуд, от создания мира в 7242, от Рождества же во плоти Бога Слова 1734, благополучнаго ея величества царствование в четвертое лето».
Колокол украшен наверху изображениями московских чудотворцев, а посередине – особ императорской фамилии; из них императрица Анна Иоанновна изображена во весь рост; но ясно вышли только голова и корона. Вышина колокола с пьедесталом 34 фута, вышина самого колокола 20 фунтов 7 дюймов, ширина в отверстии 22 фунта 8 дюймов Форма колокола очень красивая, отшибленный край лежит подле пьедестала.[90]
Самый большой колокол в Москве на колокольне Ивана Великого, называемый Успенский или праздничный, ударом в который дается начало торжественному звону всех московских церквей в великую ночь перед Пасхой. Весом колокол четыре тысячи пудов – он перелит в 1819 году из старого, упавшего в 1812 году, при взрыве Кремля французами. До переливки он весил 3 355 пуд 4 фунта. Старый был отлит в 1760 году мастером Слизовым по приказу императрицы и, как говорит предание, был много лучше нового. На колоколе изображены Спаситель, Богородица, Иоанн Предтеча, Успение Богоматери и Петр и Алексей, митрополиты Московские, а под святыми – изображение императора Александра I и всей августейшей фамилии. На старом же колоколе были изображены те же святые с портретами Петра I, Екатерины I, Елисаветы, Петра III, Екатерины II и Павла I.
При подъеме этого колокола случилась следующая история, наделавшая в то время много шуму в Москве. Еще до подъема митрополиту Серафиму донесли, что построенная мастером Богдановым каланча для подъема на колокольню Ивана Великого большого отлитого им колокола крайне непрочна, да и брусья на колокольне ненадежны. Слухи эти были настолько распространены в народе, что митрополит просил военного генерал-губернатора назначить архитектора для освидетельствования каланчи и колокольни. Назначенные губернатором графом А.П. Тормасовым чиновники подтвердили эти слухи, найдя постройку каланчи и брусьев ненадежною. Но Богданов стоял на своем и ручался за прочность. Такая уверенность Богданова расположила митрополита в его пользу, и преосвященный дал ему позволение поднять колокол. В назначенный для подъема день митрополит Серафим приехал в Успенский собор. Площадь была покрыта несметным количеством зрителей. Вдруг митрополиту докладывают, что Богданов сидит на крыльце и горько плачет. Весть эта Серафима крайне встревожила: ему показалось, что Богданов отчаивается в успехе, он приказывает позвать подрядчика и узнает от него, что тот плакал потому, что ему мешают. Преосвященный, успокоив Богданова, идет и освящает колокол по церковному чиноположению и затем благословляет поднимать его, колокол пошел очень ходко и ровно вверх и уже был на половине высоты, как вдруг раздаются со всех концов крики: «Иван Великий шатается, каланча падает!» К этим крикам присоединяются еще крики женщин и детей, кинувшихся бежать, – паника и теснота сделались ужасные! Обер-полицмейстер А.С. Шульгин не потерял присутствия духа и бросился в толпу, уверяя, что это выдумки мошенников. Народ, видя, что каланча не упала и Иван Великий стоит, понемногу пришел в порядок. Богданов во время этой суматохи не растерялся и, как и прежде, стойко управлял действиями многих воротов, посредством колокольчика и палочки с навязанным на ней платком и все время умел держать работников на своих местах и своею расторопностью отвратил большую беду. Но так как полиции на площади оказалось немного и боялись, чтобы карманные мошенники опять не произвели беспорядка, то преосвященный и распорядился приостановить поднятие колокола и объявить народу, что он будет поднят завтра. После этого толпы народа стали расходиться, и когда народу на площади осталось немного, то Богданов скомандовал рабочим продолжать поднятие, и через несколько минут колокол был поднят на колокольню благополучно. В день поднятия колокола Михаил Гаврилович Богданов был приглашен к столу митрополита. За обедом Серафим спросил Богданова:
– Ну! если б я не согласился позволить тебе поднять колокол и послал бы бумагу спросить об этом в Петербург, что бы ты сделал?
– Я уже решился, – отвечал Богданов. – Я бы ночью привез колокол и поднял его потихоньку своими работниками.
Рассказывают, что несколько минут до поднятия колокола известный тогда иностранец-архитектор из сожаления к Богданову упрашивал его бросить это дело, доказывая ему невозможность поднять такую тяжесть, но Богданов ему отвечал: «Приходи завтра звонить в колокол».
В так называемой Филаретовой пристройке находятся еще три замечательных исторических колокола, всех же колоколов на этой колокольне – двадцать девять. Самый большой из колоколов это Рвут или полиелейный, как он назван по указу 1689 года патриарха Иоакима. На нем следующая надпись: «Божиею милостию повелением великаго государя, царя и великаго князя Михаила Феодоровича, всея России Самодержца, и по благословению по плотскому рождению отца его государева, а по духовному чину отца и богомольца, великаго господина и святейшаго патриарха Филарета Никитича, московскаго и всея России, слит сей колокол в соборной церкви Успения Пречистыя Богородицы и великих чудотворцев Петра, Ионы, лета 7130(1622), делал колокол пушечный мастер Андрей Чехов».
В этом колоколе, как полагают, до 2 000 пудов Реут замечателен тем, что при взрыве Кремля в 1812 году у него только отбило уши, которые впоследствии очень искусно вделали, колокол от этого не изменился в тоне. Этот колокол замечателен еще тем, что во время звона в него к присяге императора Александра II он упал в самый низ, причем пробил три каменных свода, два деревянных пола и чугунную лестницу. Колокол не повредился – только пострадали уши. Теперь в него не звонят, боятся за вделанные дважды уши.
Вседневный назван так тем же патриархом Иоакимом в 1689 году, слит он первоначально в 1652 году мастером Емельяном Даниловым и имел весу 998 пудов 30 фунтов; но так как он оказался впоследствии треснувшим, то императрица Екатерина II приказала в 1782 году перелить его мастеру Якову Завьялову. Теперь он, как свидетельствует на нем надпись, весит 1017 пудов 14 фунтов.
Воскресный или семисотенный отлит в 1704 году Иваном Материным, вес его 798 пудов.
Из замечательных других колоколов в нижнем ярусе висят; перелитый в 1775 году из древнего новгородского (1501 год) Медведь; вес его 450 пудов. Другой колокол носит название Лебедь, весом 475 пудов, отлит в Москве в 1532 году; он перелит в 1775 году с сохранением прежнего веса и формы. Кроме надписи, на нем видны иностранные слова «Hikiwas obracer, 537 год».
Затем из исторических колоколов есть еще один, под названием Новгородский. Надпись на нем следующая: «Лета 7064 (1556) месяца сентембрия 8-го дня на честное Рождество Пресвятыя Богородицы, в царство Ивана Васильевича, при пастве митрополита Макария всея России, повелением преосвященнаго Пимена архиепископа Новгорода и Пскова, а мастера Михайлова слит бысть сей колокол в богоспасаемый великий Новгород ко святой соборной церкви Софии Премудрости Божия». На этом колоколе наверху находится и другая надпись, из которой видно, что он перелит в 1730 году и весу в нем 420 пудов.
Полагали одно время, что этот колокол и есть знаменитый Вечевой новгородский, но это неверно, последний, как мы выше уже говорили, поступил на переливку для «набатного» московского колокола.
Широкий слит в 1679 году, весу в нем 300 пудов. Затем в этом же ярусе помещаются колокола: Слободский в 309 пудов, перелитый в 1614 году из старого Слободского; далее Ростовский; из надписи на нем видно, что он лит в 1687 году в Белогостинный монастырь находившимся в ростовской епархии мастером Филиппом Андреевым.
В среднем ярусе из старинных колоколов висит Новый или Успенский, вылитый в 1651 году, после него Безыменный с иностранною надписью. Затем идут Даниловский 1678 года, по преданию вылитый в городе Переяславле-Залесском, «Глухой» 1621 года; потом «Корсунский», называется этим именем потому, что перелит из старого корсунского, по повелению Иоанна Грозного, в 1559 году, мастером Нестором Ивановым Псковитиновым. Есть еще колокол, называемый Безымянным и Марьинский со следующею надписью: «Лета 7176 (1663 год) марта в 23-й день вылит сей колокол в церкви Преподобной Марии Египетской по душах блаженныя памят и боярина Бориса Ивановича Морозова, да по жене его боярыне». Там же висят еще пять других колоколов «переборные»; на одном из них надпись, свидетельствующая, что колокол приложен 1697 года стольником Ляпуновым в Коломенскую его отчину село Троицкое.
В верхнем ярусе находится еще десять колоколов. Из них историческое значение имеют только четыре, два так называемых Корсунских зазвонных; цвет они имеют беловатый и звук самый резкий, полагают, что в них много серебра. Колокола эти вывезены в Москву, как думают, одним из митрополитов греческих в то время, когда Москва заступила место Киева и была убежищем гонимых турками греков. В 1775 году колокола эти перелиты вновь. Третий колокол «Арсенева» с следующею надписью: «Лета 7193 (1685) марта в 13-й день сей колокол по стольнике Федоске Осиповиче Арсеньеве в Соловский уезд, в Новгородской стан, в вотчину стольника Дмитрия Федосеевича Арсеньева, село Покровское к церкви Покрова Богородицы с прочими угодниками, при священнике Киприане Кириллове сыне, дал сей колокол стольник Дмитрий Федосеевич Арсенев». Четвертый колокол боярина Феодора Ивановича Шереметева, отлитый в 1620 году.
Нелишним считаем прибавить, что на колокольне Ивана Великого всех ступеней считается 409, и в старину у колокольни читали царские указы громогласно, «во всю Ивановскую», как тогда говорили.
