Михаил Олегович Бабиенко
Незваные гости
Он рассказал, что был братом того самого учителя, которого я убил. Андрюс узнал о смерти брата тогда же и оказался в руках чекистов, которые предложили ему отомстить за брата и стать диверсантом. Андрюс согласился, после чего он прошёл долгую подготовку и всё ждал момента, когда его забросят к нам. Чекисты смогли это провернуть лишь незадолго до того, летом 1949 года.
Мы с Локисом смотрели на него ужаснувшимися взглядами. Локис скоро пришёл в себя и начал говорить, что Андрюса ждёт ужасная судьба в любом случае: партизаны его казнят, а чекисты, если он выживет, отправят в лагеря. Он в ответ на это разразился гневной речью о том, что мы – партизаны – лишь жалкие кучки убийц. Локис хотел встать и усмирить парня, но тот оказался шустрее: он достал припрятанный во френче пистолет и выстрелил в Локиса, попав ему в грудь. Это произошло так быстро, что я не успел ничего сделать до рокового выстрела. Но я всё же успел достать пистолет и выстрелил, попав Андрюсу в лицо. Не знаю до сих пор, убил я его или нет…
Я выбежал из укрытия, в котором вёлся допрос, и сказал своим товарищам, что Локиса убил тот самый предатель. Но, не успел я договорить всего, как из кустов неподалёку раздались выстрелы. Крик: «Волкодав!» раздался в чаще. Мы начали отступать, успевая забрать всё самое дорогое, но в той стороне, в которую мы уходили, тоже была засада, тоже был огонь. Мы залегли и стали отстреливаться. Получалось сначала плохо, ибо стреляли неизвестно откуда – казалось, что отовсюду… И вот пули чекистов настигли некоторых из нас. В том числе и Гедеминаса, которому попали в грудь.
Увидев, что мой брат ранен, я озверел и начал использовать уже все средства, что имелись, для прорыва: я бросал гранаты и стрелял то из винтовки, то из пистолета, то из ППШ, взятого у одного из погибших. Мои товарищи сражались наравне со мной, так же отважно и упёрто. Наконец, мы прорвали окружение и, пока чекисты не успели перестроиться, убежали, успев прихватить с собой несколько тел. Я утащил тело брата…
Уйдя от облавы, мы скрылись в другом лесу. Нас осталось всего десять бойцов – жалкое было зрелище. А с нами были трупы наших товарищей. Мы решили, что похороним их, как подобает – под крестом. Сделав из лежавших на лугу толстых ветвей кресты, мы вставили их в землю, а рядом похоронили наших товарищей, закрыв им глаза монетами, что были у нас в небольшом количестве. Это были литы – валюта свободной Литвы, той Литвы, за которую сражались павшие. Я долго не мог насмотреться на погибшего брата, старался запомнить его лицо, у меня голова кружилась от осознания, что больше я его никогда не увижу, что он мёртв и будет лежать здесь, в земле…
Наш ксёндз, бывший у нас и священником, и бойцом, отслужил панихиду по умершим, после чего обратился к нам с проповедью:
– Пусть же пролитая литовская кровь будет залогом возрождения нашей свободной Родины.
И мы ушли, оставив могилы позади. Мы шли вперёд, неизвестно куда, надеясь прибиться к какому-нибудь отряду… Шли долго, и продолжали идти, а вот я… Я отстал. Я остановился, когда мы проходили близ речки, и подождал, пока бойцы, не замечая меня, уйдут в чащу. После я встал на колени и заплакал. Я плакал по той жизни, что была у меня отнята: у меня отняли отца, отняли дом, отняли детство, отняли матушку, сестрёнку, брата… А если собрать всё это вместе с моей страной, которую тоже отняли, то получается, что у меня отняли Родину…
Но единственное, что они не отняли, это меня самого. Я не потерял ещё себя, свой разум, свою душу. Почти не потерял. А пока я существую сам, то выход есть. Мы не смогли докричаться до Запада, чтобы он помог нам, но я лично доберусь и сделаю всё от меня зависящее, чтобы какие-угодно силы помогли моей стране освободиться. А с нею волю обретут и те, кто попал в неволю – в том числе и моя родная семья. Я верю, что это будет.
***
Глава 5
Когда оба гостя завершили свои рассказы, Иван и Ирины переглянулись изумлённо. Конечно, им, прошедшим через многое, не впервой было видеть убийц, но тут был другой случай. Перед ними были убийцы, которые, во-первых, не были бездушными и безликими и, во-вторых, не были совсем уж злодеями. Они не были подобием фашистов, ведь фашисты не спасли бы Ирину от волков, в этом она была уверены. Подумав немного, Ирина сказала тяжёлым, глухим голосом:
– Вы, ребята, много чего натворили… И как вас оправдать?
Мыкола тяжело вздохнул.
– Можешь и не оправдывать. – сказал он. – Мы завтра уйдём отсюда, и следа не оставим. А вы живите, будто нас здесь и не появлялось. Словно просто сон, вызванный прочитанным номером «Правды».
– Простите, товарищи, – заговорил уже Иван, – но всё же трудно будет забыть вас, особенно после того, как вы оба излили нам душу. К слову, довольно опрометчиво было рассказывать мне, чекисту, о ваших прегрешениях перед законом. Это уже информация для протокола.
– Толку от протокола? – спросил Витаутас. – Мы уйдём на Запад быстрее, чем вы успеете нас повязать.
– Это вы то быстро уйдёте? – удивился Иван. – Через Польшу? Там спецслужбы Берута1 шныряют, они вас поймают, поверьте. Ну, допустим, что вы пройдёте через Польшу. А дальше что? Германия? Так там наши войска стоят. Чехословакия? Там уже спецслужбы Готвальда2, которые вас точно изловят.
– Не изловят. – сказал уверенно Витаутас. – Мы от советских чекистов скрылись – от чешских и польских точно скроемся. Нам не впервой.
– И неужто вас совсем совесть не гложет за то, что вы сделали? – спросила Ирина то, что, видимо, довольно долго было у неё в голове. – Убийство людей – это очень серьёзно…
– Ну, вы же убивали немцев. – ответил Мыкола. – Убивали, потому что оккупанты. Мы убивали советских ставленников, потому что – тоже оккупанты.
– Да неужто мы хуже немцев?
– Ну, не хуже. Но вы сами натворили злых дел: приходили туда, где вас никто не ждал, грабили народ и насаждали культ вашего вождя.
– Но ведь в газетах писали, что украинцы, белорусы и жители Прибалтики сами хотели войти в состав нашего Союза…
– А вы и поверили, да? – усмехнулся Витаутас. – Не читайте вы советских газет, ибо, как оказывается, и «Правда» солгать может…
– Пусть так. – сказал Иван. – Допустим, что наш режим допускал ошибки, которые стоили жизней…
– Ну, «ошибки» – это мягко сказано… – сказал Мыкола.
– Не суть важно. Это никак не оправдывает то, что вы убивали простых людей. Вот скажи, например, ты, Мыкола: за каким чёртом нужно было убивать поляков? Что они вам сделали?
Мыкола вздохнул тяжело.
– Убивали, потому что считали их виновными в нашей зависимости и в отсутствии у нас собственного государства.
– А, то есть вам женщины и дети не давали построить государство? – издевательски спросил Иван. – Ложь. Просто вы озлобились вообще на всё и убивали даже поляков. Что такого сделали именно те, кого вы убили, то есть простые селяне?
– Ничего. Но поляки нам тоже много чего сделали, так что это кровь за кровь.
– Если мы будем действовать по логике «кровь за кровь» в любых обстоятельствах, – вставила своё слово Ирина, – то весь мир в крови утонет. Нет смысла мстить женщинам и детям за грехи их мужей и отцов. Чем вы лучше немцев? Вот они, коль заподазривали селянку в родстве с партизаном, так сразу волокли её в лес и стреляли ей в затылок.
Мыкола склонил голову и поправил свои спутавшиеся волосы на лбу.
– Это была ошибка, я не отрицаю. Но я это признаю и, более того, я хочу отметить, что женщин и детей я не убивал.
– Но мужчины – тоже люди, разве нет? – спросил Иван.
– Конечно, тут спору быть не может, но подумайте сами: вот захотят они уйти к партизанам польским, а те против нас воевали, как звери, сил своих не жалели. Разве не будет стратегически правильным оставить их без добровольцев?
– Толку-то? Всё одно вас поляки вышибли.
– Не поляки, а советы и польские коммунисты. – Мыкола усмехнулся. – «Польские коммунисты»… Может быть ещё более худшее сочетание?
– Эх, Мыкола, Мыкола… – сказала тяжким голосом Ирина. – А ты хоть знаешь, что твой народ и твоя культура появились во многом благодаря полякам? Это из-за союза с поляками в Средние Века появились украинский и белорусский языки, разве нет?
– Это-то правда, – сказал Мыкола, – но это не даёт полякам права над нами царствовать и нас угнетать, жить на нашей земле хозяевами. Пусть уходят. Пусть все уйдут. А мы останемся.
– То есть ты не хочешь их убивать?
– Не хочу. Другие бандеровцы убивали, быть может, и сам Степан Бандера был бы не прочь убивать их, но я бы не поднял руку на польского ребёнка. Это не отменяет того факта, что они вредители, но пусть просто уходят с нашей земли. Вот и всё. Сизый так считал, и я так считаю. – немного погодя, он спросил: – А почему про евреев не спросите? Я ведь и их убивал.
– Евреев понятно, почему убивал. – вздохнул Иван. – Их, бедолаг, все чего-то убить пытаются. Египтяне их рабами сделали, царь русский им не дал жить, где хочется, фашисты в лагерях пожгли да потравили…
– А теперь арабы их в море хотят скинуть. – добавил Мыкола. – Будто Бог не любит этот народ. Это ж как им надо молиться, чтоб всё хорошо у них шло?.. Впрочем, он их просто не слышит. Меня не слышал, коль я молился – а их и подавно не слышит…
– За злодеяния твои он тебя не слышит, – сказал Иван, – а евреев, может, не хочет, не знаю. Меня теперь другой наш гость интересует. Витаутас, ты что скажешь?
Витаутас посмотрел угрюмо.
– А что я должен сказать? Оправдание себе придумать? Чёрта с два! Убивал, но не по своей воле. Не пришли бы вы в Литву – не убивал бы.
– Если б мы не пришли в Литву, то первее нас пришли бы немцы и напали бы на нас.
– Они и так на вас напали, толку-то? Только людей заневолили да страдать заставили. А ведь родня моя – не единственная семья, угнанная в Сибирь. – он встал и горько усмехнулся. – Только вдумайтесь: чудом немцы в Германию нас не угнали, чудом, а Советы угнали к себе всё-таки! И ладно Германия – там на заводах детей до смерти доводили, а у вас детей заставляют мёрзлую землю копать…
– Врёшь ты, не отправляют детей в ссылку. – ответил Иван.
– Ты не встревай, коль не видел. – огрызнулся Витаутас. – А я видел собственными глазами. Эшелоны видел. В том поезде, который мы когда-то остановить смогли от отправки в Сибирь, были не только литовцы, но и латыши – я их по языку распознал. Эстонцы ещё были – их, бедных, с Тарту везли. И все плакались нам, говорили нам что-то, а мы только и могли разобрать, что их по товарным вагонам везли и что в пути больные и старики умирали, а их потом хоронили где-то на остановке – без крестов, без могил…
– Не могли похоронить. – сказала уже Ирина. – Это же учёт надо вести…
– А чего его вести? Документы убрать в сторонку, куда-нибудь в ящичек – и нету людей. Считай, и не везли их вовсе. Мне это две женщины-латышки поведали, и я им верю. Им врать нет смысла. Жертвы не ошибаются.
Иван хотел что-то сказать, но осёкся и замолчал.
– Конечно, вы можете говорить про нас что угодно, – сказал Мыкола, – говорить, что мы бандиты, что мы с нацистами сотрудничали, но хоть раз задайте себе вопрос: а откуда мы такие взялись? Откуда повылезали все эти бандеровцы, лесные братья, «проклятые солдаты»1, «горяне»2 и прочие? Мы действительно не из-под снега вылезли. Нас родила не природа. Нас родила ненависть. И, как не горько, но и такие идеалисты, как вы с Иваном, принесли нам поводы для этой ненависти…
Ирина вздохнула и привстала.
– Товарищи мои дорогие. Понять вас могу с трудом, ибо росла при советской власти и имею с ней отношения хорошие. Но не похоже, что вы соврали. Больше вам скажу: сама слышала, как многих людей арестовывали не за что и увозили куда-то. Могу предположить, что увозили в Сибирь, как вы и говорили. Понять не могу другого: почему вы пришли сюда, зная, что вокруг одни враги? Отчего собирались просто уйти – не убить, а именно уйти? Отчего спасли от волка?..
– Кто на добро злом отвечает? – спросил Мыкола. – Даже я понимаю, что коммунистов нельзя всех под одну гребёнку мести. Видал я и хороших большевиков, и хороших русских. Убивать всех, даже тех, кто протягивает тебе руку – подлость. Да, не спорю, я убил много людей. Но вас не убью, ибо вы – лучше, чем многие. Хорошие люди с добрым сердцем и хорошими мыслями, пусть иногда и мимолётными. Даже Иван – пусть и чекист, но ещё молоденький, наивный. Такие, как вы, нужны своему народу всегда, чтобы не погибла мораль в умах народа…
– Складно говоришь, – усмехнулся Витаутас, – однако ж скажу честно, что согласен с ним. Вы люди правильные, храбрые. Могли бы нас убить на месте – пистолеты, благо, имеются, – а пытаетесь разобраться, кто мы. Не каждый так себя поведёт.
Иван вздохнул.
– Вот уж не думал, что придётся выслушивать похвалу от того, кого считал за врага. Не принимаю вас, но понимаю, товарищи. Да и, товарищи, мы всё же родные друг другу – были когда-то в одном государстве, как-никак. Тем более, вы к нам хорошо настроены. Так давайте же разойдёмся мирно. Такая ситуация, что грех на душу брать не хочется.
Мыкола и Витаутас улыбнулись.
– Спасибо вам большое, товарищи, за вашу доброту. – сказал Мыкола.
Витаутас вторил ему кивком головы.
– Что ж, давайте вас проводим… – сказала Ирина.
И тут раздался стук в дверь. Три глухих удара, достаточно громких, чтобы услышать даже за чьей-то речью. Все присутствующие в комнате застыли с озадаченными лицами. Никто не понял сначала, кто может прийти в такой поздний час, но Иван скоро догадался:
– Это мои…
Ирина посмотрела на присутствующих, пытаясь понять, как ей поступить в данной ситуации. Пришедшие сотрудники МГБ, пытающиеся попасть в дом, в любом случае туда попадут – насильно или по её воле, но от времени ожидания будет зависеть, насколько доброжелательны они будут по отношению к ним. Однако, даже если она откроет быстро, они могут сразу же спросить про Мыколу и Витаутаса – Иван говорил, что их ищут в этом районе. Что же делать в этом случае? Сказать правду она не может, ибо не хочет предавать тех, кто её ранее спас от волков, да и ей самой аукнется то, что она дома удерживала бандитов. Самый лучший способ – соврать, что её гости абсолютно чисты, но будет ли такая ложь эффективной? К тому же, будучи разоблачённой (а вероятность разоблачения была в данном случае), она бы нанесла девушке ещё больший вред…
Но она всё ж решила, что попытаться стоит. Даже если разоблачат, даже если арестуют – она переживёт заключение. Зато не предаст тех, кто её спас. Злом на добро не отвечают.
Она смело шагнула к двери и открыла её.
На пороге стояли несколько чекистов: двое были рядовыми, один, что повыше и посолиднее, был капитаном. Все трое были одеты в зимнюю униформу – в плащи-пальто с нашитыми шевронами и в шапки. Рядом с ними стоял милиционер, также одетый в зимнюю униформу. Витаутас не показал этого, но он был в ужасе: это был тот самый милиционер, который почти раскрыл его в деревне.
– Вот, вот этот – точно лесной! – указывал милиционер на Витаутаса. – Клянусь вам, он это!..
– Подождите, товарищ Грибаускас. – успокоил милиционера капитан МГБ и обратился к Ирине, стоящей впереди всех присутствующих в доме. – Товарищ Яремчук, насколько я понял?
– Да, я самая. – отвечала Ирина несколько напряжённо, но стойко держась.
– Я капитан МГБ, товарищ Тихомиров. Я здесь по делу об украинском и литовском националистах, скрывающихся в этой области. По информации товарища Грибаускаса, литовский бандит скрывается здесь.
Ирина глубоко вздохнула и сказала:
– Товарищ Грибаускас ошибается. Здесь нет никаких бандитов.
– А кто эти люди за вами? – спросил капитан Тихомиров. – Я знаю из них только Немчука – под моим началом служит. А эти двое кто?
– Они просто гости, зашедшие переждать метель.
– Вы в этом так уверены, товарищ Яремчук?
– Уверена, товарищ Тихомиров. Немчук рассказывал о бандитах, что шныряют здесь, но конкретно эти молодые люди – не бандиты. Тот, на кого товарищ милиционер указывал, как на литовца, – не литовец вовсе, а белорус. Они просто здесь проездом…
– Товарищ Немчук, это правда? – обратился Тихомиров к Ивану.
– Товарищ Тихомиров, я думаю, что эти двое не подходят под описание тех, кого мы ищем.
– Немчук, а я уверен в обратном…
– Товарищ Тихомиров, ну не будете же вы арестовывать тех, кто просто не похож на здешних? – вставила своё слово Ирина. – Я скажу вам больше: эти люди оказали мне помощь в экстренных обстоятельствах. Вряд ли бы бандиты так поступили…
– Более того, – продолжал Иван, – они не показали ни единого признака того, что они занимались противозаконной деятельностью…
– Потому что умеем прятать это. – вдруг вставил своё слово Мыкола. – Простите, хозяева, но я вас обманул. Вернее, мы с моим товарищем. Мы – те бандиты, которых ищут эти люди.
Ирина посмотрела на Мыколу с непониманием: не видишь, мол, что я тебя спасти пытаюсь? Но Мыкола посмотрел на неё с улыбкой, которую Тихомиров бы распознал, как улыбку раскрывшегося злодея, а на деле – улыбку того, кто пытается спасти Ирину в ответ на её попытки спасти его. Поняв это, Ирина вспомнила его фразу: «Кто на добро злом отвечает?». Быстро собравшись, она сымитировала ужас:
– Что? Как же? Ты же говорил, что ты лесоруб…
– Так вышло, что нет, дорогая хозяйка. – сказал Мыкола с притворным раскаянием.
Витаутас, немного постояв в стороне, вышел чуть вперёд и сказал:
– Эх, не получилось вас, коммуняки, обмануть. Да, я один тех, кого вы ищите.
Тихомиров усмехнулся и обратился к Ивану:
– Немчук, как же ты злодеев не распознал?
Иван вздохнул.
– Не смог, товарищ капитан. Они же в доверие ко мне втёрлись. Гладко так стелили, так умело пыль в глаза пускали, что я и не понял, что злодеи. Говорили на правильном языке, ботинки у них наши, с круглыми гвоздями, да и жетончиков нет никаких. В общем, диверсантов в войну было легче как-то распознать…
Эта не слишком умелая ложь, как ни странно, подействовала. Тихомиров улыбнулся широко и сказал:
– Говорил же тебе, что ты ещё зелёный, Немчук! Вот теперь будешь знать, как распознавать бандитов. Бойцы, – обратился он к двоим парням, стоявшим подле него, – арестуйте обоих бандитов.
Бойцы вошли и заломили руки Мыколе и Витаутасу, которые не сопротивлялись. Мыкола отнёсся к этому легче, пусть и вздыхал тяжело, а вот Витаутас нахмурился от осознания того, что от лагерей не сбежит, но всё же скоро он успокоился: он сдался, дабы защитить выслушавших его людей, которые пытались его спасти, а потому он сделал нечто такое, что ему в будущем зачтётся. Быть может, он даже воссоединится со своей семьёй – не в Сибири, так на Том Свете.
Тихомиров, не умерив свой пыл, пошутил, обращаясь к идущим с тоскливыми лицами Мыколе и Витаутасу:
– Не хмурьтесь вы так! Вспомните, как пел Лещенко: «А я Сибири не страшуся – Сибирь ведь тоже русская земля».
Украинец и литовец не оценили такого рода шутки.
Когда их вывели на улицу, их ждали три машины и как минимум семь сотрудников госбезопасности. К удивлению вышедших за арестованными Ивана и Ирины, там были не только советские, но и польские чекисты, стоявшие и курившие у машины, из которой тихонько играла «Тёмная ночь» на польском языке, напеваемая глухим хором. Один из них подошёл и обратился к Тихомирову:
– Розумием твое одмове одданя нам арестовавнего бандеровца, але не моге не попрошч о то ешче раз. Тен чловек брал уджал в забойствах польских партизанов в лятах войны (Понимаю ваш отказ отдать нам арестованного бандеровца, но не могу не попросить об этом лишний раз. Этот человек участвовал в убийствах польских партизан в годы войны).
Тихомиров подумал немного и сказал:
– И всё же украинских граждан он убил больше, товарищ Ковальский. Им будет заниматься МГБ Украинской ССР. Товарищ Кравчук, дорогая моя, подойди пожалуйста и прими арестованного бандеровца.
И тут Мыкола поднял глаза на подошедшую чекистку и широко их раскрыл от удивления, ибо перед ним стояла… Лисичка. Та самая, которой он клялся, что встретится с ней вновь. Он скоро усмирил своё удивление и посмотрел на неё испытующе: узнаешь, мол, или нет? Лисичка не подала виду и посмотрела на Мыколу безразлично, но всё же мигнула одним глазом, как бы говоря: да, узнала.
Мыколу определили в одну машину, Витаутаса – в другую. Напоследок они посмотрели на Ивана и Ирину, которые глядели на постепенно исчезающих из их жизни незваных гостей как бы с надеждой: они надеялись, что люди, так вольно открывшие им свои сердца, смогут выжить и найти, ради чего жить теперь…
Машины скоро уехали. Из польской, уезжающих за остальными в зимнюю ночную тьму, тише и тише слышалось: «Ciemna dziś noc, Step rozdzielił nas czarny i zły, I nie słyszysz, jedyna, mych słów, Gdy wiatr świszcze i kule» («Тёмная ночь. Чёрная и злая степь разделяет нас, и не слышишь ты, моя единственная, моих слов, из-за свиста и гула ветра»). Иван и Ирина смотрели на удаляющиеся тёмные пятна. Наконец, Ирина сказала:
– Мне их даже жаль…
– И мне, милая. – отвечал им Иван. – Всё же, они такие же люди, они тоже страдали. Да, убийцы, но всё же и человеческое они сохранили. Даже удивительно…
– Надеюсь, что им больше не придётся убивать ради свободы. – сказала Ирина.
– Надеюсь, что ни их народам, ни другим народам в мире не придётся убивать ради свободы…
КОНЕЦ.
1 – Берут Болеслав – председатель ЦК Польской Объединённой Рабочей Партии (ПОРП) в 1948-1954 гг., руководитель Польской Народной Республики.
2 – Готвальд Клемент – премьер министр и президент Чехословацкой Социалистической Республики (1948-1953)
