Михаил Веллер
Веритофобия
Гений и толпа
в смысле согласия-несогласия информации
Социум по факту должен иметь единообразные точки зрения по основным предметам. Это единое мнение уже не есть вопрос рационального подхода – но символ веры, знак единства, причастности к социуму.
Мнение, соответствующее принятому – это маркер системы распознавания «свой – чужой». А когда свой вдруг оказывается при выяснении мнений чужим – это явный гад и предатель.
Явление это носит объективный характер. Значимость объединяющего факта может быть абсолютно условна. Наилучший пример – футбольные фанаты. Какая команда в какую игру – не один ли хрен?! Но – отыскать достоинства у своего и недостатки у чужого.
Единство объединяющего мнения – это информационный уровень самоструктуризации социума из аморфной массы в ориентированный коллектив. Это момент самоусложнения социума – а самоусложнение носит характер природный, естественный, вселенский.
Итак. Вот есть некое принятое в стране и народе мнение. Как правило – насчет исторических событий. Как правило – к славе данного народа и в некоторое посрамление народа-врага-партнера.
Завышенная коллективная (групповая) самооценка и косметическая ложь в истории – это нормально. Но сейчас мы о другом. О степени устойчивости устоявшейся оценки.
Самый общий пример – образ матери. Самый родной, первейший, начальный человек, воплощение любви, заботы и самоотверженности. Это воспринимается инстинктивно в первые же дни, недели, месяцы жизни. Далее мать может оказаться плохим человеком – но базовое отношение первично, остается. Если же мать порочат со стороны, уличают другие в дурных поступках – это чужое мнение не только отвергается, но оскорбительно. Плохо отозваться о твоей матери – оскорбить тебя и показать себя в твоих глазах дерьмом и врагом; если это правда – то еще хуже: тем больнее оскорбление, тем непримиримее неприязнь.
Спор футбольных фанатов – тут предмет объективно безразличен, ибо суть – в приверженности корпоративной ценности и более того – корпоративной истине.
Внимание! —
Корпоративная ценность имеет свойство укореняться и принимать качество корпоративной истины. О-па?
Итак.
Когда речь идет об истории народа – ее славе и достижениях – мы имеем дело с корпоративными ценностями. Высокая групповая самооценка поднимает нас в собственных глазах. Дает основания гордиться собой, быть довольным, удовлетворенным, уважать себя. Мы убеждаемся в высокой степени своей групповой самореализации.
Кроме того.
Есть набор качеств, которые всегда ценятся и которые каждый (если судьба позволяет) народ хотел бы иметь:
Сила. Благородство. Ум. Стойкость. Честность. Верность. Выносливость. Трудолюбие. Храбрость. Мужество. Бесстрашие. Великодушие. Бескорыстие. Щедрость. Талантливость. Изобретательность. Красота, кстати. Доброта.
А есть качества вроде бы мешающие народу, но простительные, проистекающие из продолжения его благородных достоинств:
Наивность. Доверчивость. Простота. Терпение. Верность договору даже вопреки собственным интересам.
А есть недостатки, которые народы склонны себе прощать:
Лень. Безалаберность. Мотовство. Легкомыслие.
Теперь – немного о прошлом: II Мировая война и СССР.
Удивительно, казалось бы:
Уже смирились с тем узнанным, что был Красный Террор, что уничтожили интеллигенцию, дворянство и духовенство. Что раскулачили и выморили всех трудолюбивых и умелых крестьян в коллективизацию. Что уничтожили перед войной всю армейскую верхушку. Что расстреляли в 1937–1938 гг. 800 000 человек, уничтожили всю старую партию Ленина, сгноили несколько (сколько?..) миллионов людей в лагерях. Что был страшный Голодомор. Но!!! Признать, что расстреляли 20 000 польских офицеров – трудно! Не может быть! Вот уж это – клевета! Разум отказывается верить.
Почему?.. А потому что информация новая – это раз. И потому что со зверствами внутренней политики народ смирился – «репрессии были неизбежны при индустриализации». А вот зверства во внешней политике – мы не приемлем! Ибо в целом мы – наследники СССР – хорошие! Честные! Благородные! Гуманные! Не смейте клеветать.
Что мы делали сами с собой – это наше внутреннее дело. И мы признали ошибки и преступления. А вот обвинения со стороны, от других, от чужих, что мы над ними преступления совершали – это совсем другое дело. Это как бы возлагают на нас на всех коллективную ответственность: русские против поляков или русские против финнов. Это вызывает у нас моральное отторжение. Это нам очень неприятно от вас слышать, что-то очень поганое есть в ваших обвинениях, марающее нашу национальную честь и гордость.
Обвинение извне наносит ущерб нашей групповой – и через то индивидуальной – идентичности. Типа: хоть лично ты и хороший парень – но вообще вы, русские, сволочи.
Вроде как у Пушкина: ругаю свое отечество, но от иностранца слышать такое досадно. А потому что Пушкин сам был часть отечества. И когда он ругает – он себя от дряней отделяет. А когда иностранец ругает – он говорит: «Вы. У вас. У русских». И Пушкин причастен. А он не дрянь! И вот эта семантическая разница употребления личных местоимений первого и второго лица «мы – вы» – она болезненно задевает: ты с ближними тоже попадаешь под раздачу.
За ГУЛАГ отвечает проклятое НКВД. А вот за расстрелы поляков или зверства в Германии отвечает вроде как весь народ или вся армия. А вот тут мы не согласны. Хотя не успеваем разобраться в психологических причинах своего отношения.
Системная правильность и оправданность своего социума по сравнению с другими и при столкновении с другими – это важнейший и глубочайший архетип человеческого сознания. Я бы даже рискнул сказать – коллективного бессознательного.
Поэтому. Когда Суворов говорит, что СССР хотел напасть на Германию. То. Вопреки логике. Вопреки тому, что фашизм был наш враг, а союз с ним был дипломатическим маневром. Вопреки тому, что неизбежность войны была понятна всем, и Сталину в первую очередь. Вопреки тому, что предоставлять смертельному врагу инициативу в войне – то есть позволять ему нанести первый удар по нашим войскам и нашей территории – есть преступление перед своей страной и страшная стратегическая ошибка. Вопреки тому, что удар Германии по нашим изготовленным к нападению, но не готовым к обороне войскам – снимает упреки в неумении воевать, в плохом вооружении и необученности войск. Вопреки тому, что такая точка зрения есть спасение нашей чести, нашего умения думать, работать и воевать. Вопреки всему! – Народное сознание против.
Ибо архетип: мы миролюбивы, мы никогда ни на кого не нападали первыми, мы гуманные, мы всегда за мир. А иная точка зрения – пачкает нас в собственных глазах. Мы не можем быть агрессором! Ни за что!
А ударили по Японии? А она плохая, лелеяла замыслы, а мы во исполнение союзнического долга по договору с нашими союзниками.
А напали на Финляндию? Мы не могли же допустить, чтобы так близко от города Ленина! Предлагали им другую территорию, а они не захотели отдать нам Карелию.
А Прибалтика? А у них произошли революции, их народ сам к нам решил присоединиться. И вообще в начинающейся войне – не мы, так немцы бы их оккупировали.
(И точно так же оправдывали и одобряли бы нападение СССР на Германию: мощная государственная пропаганда создала бы миф о праведности и необходимости этого шага, и народ верил и гордился собой и своей мудрой, сильной, правой страной!!!)
Моя страна – всегда права, хорошая и миролюбивая.
И никакими аргументами ты не перешибешь социальный инстинкт. А социальный инстинкт повелевает защищать свой социум и ставить его выше прочих. А на вербальном уровне информационного аспекта – социальный инстинкт проявляется в отрицании всего, что не соответствует положительному образу своего социума в глазах личности. Все! Это – инстинкт. А убеждения – это оформление инстинкта на уровне логики, и только.
В определенном смысле социальный инстинкт можно назвать консервативным. Все за одно – и все сохраняют то, что уже есть, победило ранее врагов, препятствия, иные мнения, причем неоднократно. И вот – придерживаясь наших истин и наших ценностей, мы тут живем, и неплохо живем. И наша неплохая жизнь – наилучшее доказательство истинности наших взглядов.
Консерватизм обеспечивает устойчивость системы.
Но. Все течет, все изменяется. Появляются новые вызовы, надо приспосабливаться к новым условиям существования. Зреет готовность к социальной мутации. К эволюционному изменению социума.
Мутанты – это кто? Инакомыслящие. Те, кто хотят странного. Блаженные, психи, чудики, люди с вывихнутым мозгом. Почти все их прожекты – бред, ерунда, фигня, плоды ошибок и психических сдвигов. Ан светит малый процент здравых суждений! В этом безумстве есть, однако, своя логика и расчет.
И когда социальная система близится к неустойчивому состоянию, и трещит каркас мировоззрения, и жутковатый лик Непонятного высовывается из обломков вчерашнего благополучия – вот тут вперед выходит укротитель, фокусник, объяснятель и созидатель, и возглавляет очередную Перестройку цивилизации: науки, политики, культуры. Еще вчера он был незаметен – а если заметен, то осмеян и оплеван. Но История делает поворот – и он оказывается впереди.
Строго говоря, это и есть гений. Гений – это человек, для которого истина социума, большинства, консервативная и корпоративная истина – не более чем информация к сведению и размышлению. Но отнюдь не указатель на дороге, и не поляна, обвешенная запретными красными флажками.
Гений – это самостоятельность, наглость, скептицизм, неудовлетворенность. И принципиальное отрицание запретного и невозможного.
Гений – это принципиально новое решение проблемы.
Нонконформисты, нигилисты, скандалисты и фантазеры – это грядка, где с кучей навоза перемешаны жемчужины. Как зерна истины, они дают всходы будущего.
Пророк – это тот, кто видит истину, заслоненную от толпы стеной, построенной вчера и не дающей идти дальше.
Короче и проще: социуму необходимо меньшинство, которое адекватно воспринимает информацию и транслирует ее большинству. Чаще всего большинство уничтожает дестабилизирующее меньшинство – из инстинкта самосохранения. Но социум всегда продолжает генерировать из своих недр это меньшинство! Потому что обратная связь со средой системе (социальной) также необходима. Иначе косный социум не сумеет разглядеть изменения, не приспособится к ним и погибнет.
Так что с корпоративной, социальной точки зрения, гений – это информационный урод. Он не так видит и не тому учит.
Хула и травля – знак качества для пророка.
Травля – это налог на гениальность. Гений всегда перечит толпе. А пуще всего толпа мстит тому, кому вчера поклонялась. Так сказать, чувство меняет знак, сохраняя силу.
Дуализм, понимаешь. Диалектика, опять же. Единство и борьбе противоположностей. В том числе – двух противоположных истин, которые равно необходимы.
…Гераклит из Эфеса, сын царя и потомок основателя города, отказался от власти, сбросил багряный плащ, швырял грязью в неразумных сограждан, удалился в горы, и никто не знает, велел ли он похоронить себя по зороастрийскому обряду, или обмазался перед смертью навозом как средством от водянки.
Ленин и мумия
Сидели мы вечером на кухне тесной и теплой компанией недавних выпускников университета. Ныне – сторублевых учителей и мэнээсов. Середина семидесятых за окном стояла, самое что ни на есть брежневское время – тихо, глухо и стабильно, как мухе в тесте.
И говорили о том, что так дальше жить нельзя. Тотальная ложь, любая инициатива давится, границы в мир закрыты, цензура обезумела, КГБ ловит ведьм, перспективой не пахнет. Но вспыхивали и встречные патриотические голоса: бесплатное образование, гарантированная сторублевая работа хоть где, бандитизма у нас нет, а человек человеку брат.
Углубились в истоки, помянули родной Ленинград как «люльку трех революций», и черт меня дернул за язык насчет того, что почитать святыней державы мумию вождя в мини-пирамиде посреди столицы – это вообще-то диковато, если вдуматься: архаика египетская!
Акустическое пространство разделилось на краткое ржание меньшинства и глубокое молчание большинства. Затем одна наша девочка, уже мать двух детей и член партии, отреагировала с внутренней дрожью в голосе, что она никогда не воспринимала Ленина в Мавзолее как мумию. И звучало внутри того голоса, женского, материнского, что я ей друг, но чужого сдала бы куда надо с такими мыслями и мировоззрением враждебным нам и чуждым.
И тут муж ее, также коммунист и перспективный молодой офицер, крякнул, закурил и пробурчал в мою защиту: но ведь действительно мумия, а что ж это еще такое. И в воздухе сгустился семейный конфликт на ровном месте.
Девочка-жена-коммунист чуть не заплакала. И сказала, что оно, может, и так, но все-таки не так. И для миллионов людей, и сотен миллионов во всем мире, это не мумия, хотя физически, материально, может и так – но духовно совсем не так! А это гений, который освободил народы и указал путь к равенству и счастью всех, кто трудится, а об этом люди тысячи лет мечтали, а Ленин своим великим гением это сделал, и мы все ему обязаны, живя в стране, которую он создал и его ученики.
Тогда все вспомнили бессмертный тост разведчика «За нашу победу!», чокнулись и выпили, и проехали скорей подальше это политическое место. Ну, чтобы одни не выглядели дураками, а вторые предателями, потому что все мы друг друга любили.
Из этого следует мораль первая. Главное – дать происходящему нужное название. А там – хоть ковер из мечети выноси, как говорят наши башибузукистые друзья турки.
Мораль вторая. Любой предмет можно по-разному назвать и соответственно рассматривать и расценить его с разных сторон.
Мораль третья. Мы рассматриваем и расцениваем объект с точки зрения собственного мировоззрения и в своем информационном поле приводим его в системное соответствие, в системное единство со всей своей картиной мира. Мы находит такой угол зрения, такую перспективу, чтобы объект гармонично вписался в общую картину нашего мира.
И если объект вдруг подадут нам неожиданной стороной, окрашенным не в те слова, получившим непривычный смысл – он не лезет в нашу картину мира, не соответствует, не гармонирует с окружающими конструкциями! И мы выбрасываем его вон, как не подошедший камушек мозаики, не того размера стекло витража, не встающую на место деталь Лего.
При столкновении и несоответствии частного с общим – человек, естественно, стремится прежде всего сохранить общее. И если частное его нарушает – самое простое решение выкинуть это частное вон. Чтоб не мешало. Не рушило конструкцию мира.
Назвать Ленина в Мавзолее мумией – означает покуситься на все мировоззрение советского коммуниста-ленинца. Качнуть все устои, усомниться во всех истинах. Посягнуть на его убеждения и весь его мир. Это все равно что в косвенной форме назвать его дураком с ложными убеждениями и ошибочным мировоззрением, и работает он на неправильное и ненужное дело, и жизнь его бессмысленна получается и даже вредна тогда.
За это муж-офицер лет на сорок пораньше меня бы расстрелял лично. Но тут Хрущев с 20-м Съездом и Брежнев с либерализмом уже расслабили народ, отравили скептицизмом…
Мне что представляется интересным и примечательным в том мелком случае? Наготу простейшего противопоставления. Да – Ленин мумия. Но нет – он не мумия!
Человек не хочет принимать слово, которое стилистически противоречит его картине мира. Он согласен с этим словом, с его семантическим наполнением – со смыслом то бишь, со значением его. Он согласен, что это так! Но он не согласен! Нельзя этим словом характеризовать объект – эта характеристика неприемлема! Хотя верна. Но не верна! Потому что стилистический оборот слова разрушает картину мира этого человека.
В результате?
Человек не может воспринять информацию об объекте, если эта информация противоречит его мировоззрению.
Искренне не может! Такова психология личности и такова социальная психология. Так устроено наше сознание и подсознание.
Предварительные итоги
Информационное пространство, в котором мысленно (и эмоционально, это очень важно) пребывает человек, не является единым, цельным и полностью взаимосогласованным. Нет.
Оно не цельно, разломлено на два или более измерения, отчасти фрагментарно. Его измерения, плоскости, аспекты – кое в чем не согласованы, более того – противоречат друг другу; более того – автономны.
Человек живет в нескольких информационных мирах, пребывает в нескольких разных информационных сферах.
Мир первый – личный опыт. Видит своими глазами, слышит своими ушами, чувствует на собственной шкуре. Это его семья, его родители и его класс в школе, его квартира и его двор, его друзья и знакомые. Позднее – его дети и сослуживцы, начальники и подчиненные, продавщицы и официанты, партнеры и защитники. Правит им в этом мире его личный прикладной интерес, семейный инстинкт, тяга к комфорту, эгоизм, но и чувство справедливости. Этот мир человек знает конкретно, и в своих знаниях уверен. Свою конкретную выгоду и невыгоду понимает ясно, а правду от лжи отличает легко. Это мир эмпирической информации, познаваемой непосредственно чувствами субъекта и анализируемой его собственным разумом.
Мир второй, более общий – мир групповых представлений и отношений. А эти групповые представления и отношения базируются на групповых интересах, связаны с групповыми интересами, с существованием и утверждением своей группы. Самый простой пример самого элементарного уровня – в споре двух семей жена всегда на стороне мужа. Каждая из двух семей видит спорный объект (процесс) с точки зрения собственной аргументации – а аргументация определяется интересом (хотя и корректируется представлением о справедливости). А уж спор двух бригад – это кого лучше обеспечили и кто получил легче задание. Мир второй – это мир корпоративных истин: здесь мои друзья, коллеги, партнеры, мы одна команда, я их знаю и верю им, они хорошие проверенные ребята – а другая команда мне мало известна, от них всякого ожидать можно, во все их нюансы и аргументы я вникнуть не в состоянии. Конечно, я верю своим, а не чужим. Со своими все понятно – а чужие мало ли чего захотят и заявят. Социальный инстинкт заставляет человека принимать корпоративную истину в случае конфликта представлений между группами.
Мир третий – это мир мой и моей команды в общем смысле, на уровне Большой Группы – страны, народа, религии. Я не знаком с моим президентом и министрами, депутатами парламента и генералами, но мы с ними в одной большой команде, в одном большом мире, вместе проходили войны и стройки – пусть на разном уровне, но одной страной и в одно время – и в общем я им верю. Как же не верить. Они умные и сильные, раз так высоко пробились и рулят. У нас общие враги, общие интересы и цели – одна страна ведь! Мне говорят о них хорошее – и я верю, ведь мы вместе идем к цели и так далее. В этом третьем мире представлений работают уже социально-центростремительные силы. Человек инстинктивно стремится быть частицей общего могущества. А для того необходимо и представления иметь общие. Ибо в основе представлений – «это моя родина, моя страна, мой народ, мы – свои, и хотим мы всего хорошего и справедливого, для того и начальники».
Мир четвертый – это уже мир полностью внушенной информации, наведенной, сообщенной, принятой на веру, потому что лично ты и твоя малая группа проверить это опытом никак не могут. Земля вращается вокруг Солнца. Иисус воскрес на третий день. Олег прибил щит к вратам Царьграда. Православная вера истинная. Ленин был самый гуманный из людей. Советский Союз последовательно проводил миролюбивую политику, пока не подвергся коварному и неспровоцированному нападению Германии. Это как? Это лекции, книги, учебники, пропагандисты, кино и газеты, авторитетные люди сказали и повторили много раз – и сложили тебе общую картину мира. А в Германии говорили: арийцы выше всех, все зло от евреев, славянских унтерменшей надо рассортировать как слуг, а Советский Союз готов коварно напасть и нас уничтожить. А радикальный ислам учит: растленный Запад надо стереть и создать всемирный халифат. А либералы говорят: любое насилие недопустимо, а люди все равны.
Повторим – сферы информационных миров человека:
мир личностный
мир групповой
мир большой группы
мир общий, научный, идеологический, абстрактный.
Вот в единстве и противоречии этих информационных миров человек не просто существует, но определяет свое мнение по каждому поводу. И что характерно – все четыре мира, четыре информационных измерения – должны гармонически совмещаться в его сознании. Ну, если столкнутся. Вот если случится повод столкнуться двум или более информационным измерениям – сознание человека должно их примирить и в данной точке совместить воедино. Иначе будет когнитивный диссонанс, то есть несовпадение одновременных представлений о предмете, то есть раздвоение сознания, то есть шизофрения просто. А этого вот нельзя!!
Сознание человека устроено так, чтобы он мог действовать максимально эффективно. А для этого по любому вопросу должно быть принято верное решение – то есть самое эффективное решение. А самое эффективное – есть единственно правильное. Потому что в инстинкте прежде всего – выжить и победить! Любое отступление от этой линии поведения – ошибка! Даешь единственное решение – оно же спасительное, верное, победное!
И все варианты решений, мнений, возможностей и вообще картин мира человек сводит к двум: верная – и не верная. Одна – верная, все остальные – не верные.
Если человек, советский крестьянин, скажем, колхозник, осознает, что его жизнь в принципе беспросветна, рабская они и нищенская, и иной быть не может – он или удавится, или сопьется, или уйдет в бродяги, или бунт поднимет от отчаянья. Но в любом случае государство, которое обеспечило ему такую жизнь, возненавидит лютой ненавистью. И уничтожит при первой возможности.
Но если фильм «Кубанские казаки» и лектор райкома партии объяснят, что вообще в колхозах жизнь прекрасная, а вы вот здесь плохо работаете, и поэтому плоховато пока живете – у человека наступит мир в душе. Раб поверит в близкое счастье, которое уже настало у других. И миф ему будет дорог! Ибо обеспечивает душевное здоровье, спасает от сумасшествия и депрессии безысходной: ведь не рыпнешься…
Наведенный лживый мир может быть предпочтен правдивому личному – если обеспечивает душевный комфорт и положительные эмоции. Если ты не можешь изменить свое ужасное положение – ты должен поверить, что оно не так ужасно, выход есть и близок, жизнь прекрасна и справедлива, вот только еще немного потерпеть и получше поработать!..
Человеку не нужна правда, от которой ему хуже живется и он впадает в депрессию, потеряв смысл жизни. Он ее ненавидит! Он воображает правдой ложь, если ему так приятнее живется. Короче – да! давно знают! человек верит в то, во что хочет верить! А хочет он верить в то, от чего ему лучше, приятнее, комфортнее, веселее. Чтоб уважать себя и жить хорошо.
…Парадокс в том, что собственный опыт, личную информацию, человек ставит в результате конфликтов ниже всего. Групповую – над ней. А самую абстрактную научно-идеологическую информацию – выше всех.
И тогда строится четкая вертикальная линия: мои труды и страдания – в числе групповых, им подчинены и так имеют смысл, а групповые труды и страдания – в общем объеме самых общих и абстрактных, идеологических и научных.
Тогда – что? Тогда, меняя что-то в самых общих информационных конструкциях – ты вертикальный луч оттуда сверху и до моего низу смещаешь с фокуса, и я уже не попадаю под генеральную линию этого луча, мои труды и тяготы, мечты и победы были мимо главного хода дел, что ли?!
Я отрицаю правду, которая отрицает мой мир и смысл моей жизни.
Но мы продолжим.
