Михаил Эльмот
Карлик и Роза
– Немедленно извинитесь, сударь! – закричал я.
Барон с едва заметной усмешкой взглянул на меня.
– Иначе что? – спросил он.
– Иначе в этом чёрном плаще, который делает вас похожим на стервятника, питающегося падалью, может появиться дырка от моей шпаги! – Это было откровенное оскорбление, и при том довольно глупое. Теперь, казалось, дуэль неизбежна. Я уже прикидывал, не завязать ли драку сейчас, или назначить барону время, как Шварцкопф вдруг оглушительно рассмеялся.
– Да вы тут, наверное, первый дуэлянт! Я вижу, вам доставляет удовольствие приносить людей в жертву. Ну, что ж, сударь, если так, примите мои извинения и позвольте считать нашу ссору на этом законченно, – сказав так, барон, как ни в чём не бывало, сел за столик, заказал еду и более не обращал на меня ни малейшего внимания.
От такого оборота я сперва растерялся, но тут же решил, что взял верх над бароном, и, довольный собой, сел за столик, где уже сидел мой друг. Мой приятель был бледен, как полотно.
– Ты, наверное, родился в рубашке, – чуть погодя сказал мне он. – Я многое слышал о Шварцкопфе. Это могущественный человек, чьё влияние распространяется даже на придворных. Я слышал даже, что он колдун, продавший душу сатане, и что погубить человека для него не труднее, чем нам с тобой съесть вот этого цыпленка. Но вот чего я не слышал, так это чтоб барон перед кем—нибудь извинялся, или прощал кому-нибудь обиды. У меня дурные предчувствия, Альберт.
– Да брось! – сказал я ему тогда. – Мы сегодня оказались сильнее его, так давай закажем лучшего вина и отпразднуем это дело!
Но мой друг только покачал головой.
Вскоре после этого состоялась королевская охота. В ней участвовало много знати, в том числе и мы с другом. Помню как сейчас тот азарт погони за дичью. Наши кони рвались вперёд, а собаки захлёбывались лаем… Охота была удачной. Мы уже возвращались, когда я заметил какое-то серебряное пятно, мелькнувшее в кустах неподалеку.
– Ты видел?! – крикнул я ехавшему рядом другу, – Серебристая лисица! Вот это удача!
– Где? – удивился он.
– Вон там движется, смотри.
– Ничего я не вижу. Ты устал, и поэтому тебе мерещится.
– Да нет же! – я рванулся вперед.
– Стой, куда ты! – закричал мне друг. – В эту сторону никто не ездит, там гиблые места.
Но мне не хотелось его слушать: погнавшись за лисой, я забыл обо всём. Отъехав уже довольно далеко, я вдруг потерял серебряное пятно из вида. Вместо него невесть откуда возникла седая старуха с растрепанными космами и палкой в руке.
– Далеко ли собрался, господин? – противным скрипучим голосом произнесла она.
– Отойди, старуха! – крикнул я и попытался её объехать, но она все время оказывалась передо мной.
– Здесь я хозяйка, – говорила ведьма. – Ты не можешь ездить в этих местах без моего разрешения! Поворачивай назад!
– Уйди, старая уродина! – я попытался оттолкнуть старуху. Её глаза превратились в узенькие щелочки, а голос стал совсем злым.
– Тебе ли говорить об уродстве, жалкий карлик, – и она ударила меня палкой так, что я упал с коня и потерял сознание.
Когда я очнулся, ни коня, ни седой ведьмы поблизости не было. Я лежал на земле. Голова болела жутко. "Что за чёрт? Что всё это значит?!" – стучало в висках. Немного придя в себя, я поднялся и стал выбираться из леса. До города я добрался только к вечеру. Столица жила своей обычной жизнью. Фонарщики уже зажигали фонари, но улицы ещё были довольно оживленными. Вечерняя столица представляет собой великолепное зрелище, но в тот день мне было не до романтики сумерек и городских огней. Страшная усталость и дикая боль в голове заставляли думать только о том, как быстрее добраться домой.
Первым делом я подошёл к одиноко стоявшему извозчику и сказал ему свой адрес. Извозчик глянул на меня, ухмыльнулся, тронул лошадь и неспешно поехал прочь. Пораженный, я смотрел ему вслед. Если бы не мое тяжелое состояние, я бросился бы за ним, догнал и убил бы наглеца на месте. Но я не мог не только бежать, но даже быстро идти. Вздохнув, я побрел по улице в направлении дома (благо, жил не очень далеко), надеясь, что этот безумный день закончится, как только я доберусь до постели.
Но безумие продолжалось. Ватага мальчишек-оборванцев увязалась за мной. Они показывали на меня пальцем и кричали: "Карлик! Карлик!" Я оторопел. Первым моим желанием было как следует проучить этих сорванцов. Я попытался выхватить шпагу, но рука поймала пустоту. И шпаги моей не было! В отчаянии погнался я за одним из мальчишек, но у меня совсем не осталось сил. Проказник ловко увернулся и, отбежав на некоторое расстояние, продолжал тыкать в мою сторону своим грязным пальцем и орать "Карлик! Карлик!" Я ничего не мог поделать и, в сопровождении этой странной и обидной процессии, наконец, пришёл домой. Дверь мне открыл мой старый слуга.
– Франц, – приказал я, – приготовь поскорей мне постель и стаканчик грога. Я злой, как черт, и устал, как собака!
Франц, добрейший пожилой человек, который служил ещё моим родителям и знал меня с детства, теперь удивленно и широко улыбался.
– Ты – весёлый малый! – сказал он. – Я ценю хорошую шутку. Вот тебе монета, и отправляйся с Богом.
– Франц! – вскричал я. – Что с тобой?! Это же я, Альберт!
Франц нахмурился.
– Всякой шутке есть пределы, – сказал он. – Убирайся прочь, карлик, пока я не рассердился!
Я смотрел на своего слугу и хлопал глазами. Что происходит? Старуха… Извозчик… Мальчишки… и, наконец, Франц! Я очень испугался, проскочил мимо своего слуги в дом и кинулся к зеркалу. Там, в стекле, к своему ужасу, я обнаружил уродливого карлика в грязных лохмотьях. Не сразу поняв, что он – это я, словно окаменевший, смотрел я на свое отражение, пока Франц не взял меня буквально за шиворот и не выкинул из дома.
Вновь оказавшись на улице, объятый невыразимым ужасом, я бежал по городу и кричал: "Помогите! Я – принц Альберт!" Но люди смеялись надо мной, некоторые толкали или пинали, а одна женщина вылила на меня помои из окна. Я всё бежал и кричал, и никак не мог остановиться. Внезапно я увидел своего друга, спокойно шедшего в мою сторону, и побежал к нему.
– Постой! – закричал я. – Это я – Альберт! Послушай, меня заколдовали или что—то в этом роде, не знаю! Ты должен мне помочь!
Но друг оттолкнул меня.
– Грязный оборванец! – сурово сказал он. – Если ты и дальше будешь называть себя этим именем, я вздую тебя как следует. А если ты болен, отправляйся к лекарю!
Печально смотрел я на него, потом повернулся и пошел прочь. Кричать я перестал. Мне было так плохо, как не было никогда в жизни. Силы совсем оставили меня, я едва стоял на ногах. Но страдания физические были ничем по сравнению с душевной мукой. И вдруг я отчетливо осознал безнадежность своего положения. Если два самых близких человека – мой верный слуга и мой лучший друг – не узнали и не поверили мне, значит, никто в целом мире мне не поверит! Отчаяние охватило меня. Тот, кто ещё недавно так кичился своей персоной, теперь был полностью раздавлен, уничтожен и брёл в наступившей ночи неведомо куда.
– Мой дорогой Альберт! – услышал я вдруг и резко обернулся. Передо мной стоял Отто фон Шварцкопф собственной персоной! Барон был, как обычно, весь в чёрном, и улыбался во весь рот.
– Вы узнали меня? – я был поражен.
– Конечно! Вы, я вижу, попали в серьезную переделку. Давайте-ка пойдём ко мне.
Оказалось, мы стояли возле самого дома барона. Шварцкопф усадил меня в кресло, налил вина и сел напротив. Я пил вино, понемногу успокаивался и рассказывал барону о том, что случилось. Он слушал очень внимательно, только уже знакомая мне ухмылка иногда появлялась на его лице.
– Просто не знаю, что делать, – закончил я свой рассказ. – Вы поможете мне?
– Увы, я не смогу никому доказать, что вы – это вы, – ответил Шварцкопф, – но могу предложить кое-что иное. Вы можете поехать со мной и жить в моем замке.
– Не сказал бы, что ваша идея приводит меня в восторг.
– Вот как? Вы, видимо, ещё не до конца поняли, что произошло. Ваша жизнь теперь совершенно переменится. Вы уже не тот, кем были раньше. Теперь Вы просто карлик. Без имени, без денег, без жилья, без друзей – без всего! Мой дорогой, практически Вы – никто!
От этих слов я пришёл в ужас.
– Вы, конечно, можете вернуться туда, откуда пришли – на улицу, – продолжал барон. – Там вас ждут голод, холод, крайне униженное положение бродяги и попрошайки. Устраивает?
– Об этом даже подумать страшно… Послушайте, ведь я – принц, меня будут искать…
– Искать будут принца Альберта, но не вас. Не карлика! Вы уверены, что сможете доказать хотя бы одному человеку, что Вы и есть Альберт?
– Нет, – уныло произнес я.
– Есть ещё вариант, – продолжал Шварцкопф. – Возможно, Вам удастся устроиться во дворец на почетную должность шута.
– Шута?! Быть посмешищем для придворных, которые ходили передо мной на цыпочках и почтительно склоняли головы при моём появлении?! Нет, никогда!.. Значит, остается только одно – принять Ваше предложение.
– Разумно, – сказал барон. – Но у меня есть одно условие. Ведь вы вовсе не тот, кем были прежде, это понятно. Поэтому Вы не можете поехать со мной в качестве принца… Значит, поедете в качестве моего слуги.
– Вашего… слуги?
– Да, слуги, выполняющего все мои приказания.
– На это я не могу согласиться.
– Ну, тогда… – и Шварцкопф указал мне на дверь. Я повернулся к выходу, но представил, что меня там ждёт, и остановился. Барон был прав.
– Подумайте, – говорил мне в спину Шварцкопф. – Я предлагаю Вам еду, тепло, защиту. У Вас даже останется любимое занятие – приносить жертвы. Правда, со свободой будет неважно, но ведь та свобода, что ждёт за этой дверью, думаю, не слишком привлекает Вас.
– Хорошо! – повернулся я к нему. – Хорошо, я согласен на всё.
– Ну, если так, – широко улыбнулся Шварцкопф, – тогда, мой новый слуга, возьми щётку и почисти мне сапоги.
Он пристально смотрел мне прямо в глаза. Некоторое время мы стояли так, потом я сломался окончательно: отвёл взгляд, взял ваксу, щётку, и стал чистить ему сапоги.
– Я буду звать тебя Ганс, улыбаясь, сказал мне тогда Шварцкопф.
В ту ночь я начистил сапоги барона до блеска и с тех пор выполнял все его приказания.
А теперь, Матильда, прошу тебя, уходи. Мне было слишком тяжело вспоминать всё это. Уходи, прошу тебя! Спокойной ночи!
***
На следующий день Ганс встал рано. Его разбудили солнечные лучи, проникавшие в окно его комнаты. Солнце светило ярко и замок почему-то не казался уже таким мрачным. На душе у Ганса было хорошо, и он удивился и обрадовался этому. Днём карлик отправился бродить по саду. Сад был зелёным и цветущим, в нём росли и пионы, и гладиолусы, и астры, и множество других цветов, названий которых карлик не знал. Но прекрасней всех была ярко-красная роза на высоком тонком стебле. Роза эта напомнила Гансу Матильду, и по сердцу карлика вдруг разлилось тепло. Тогда он взял нож и срезал розу, представляя, как подарит её девушке. Думая о Матильде, карлик был счастлив, но счастье его внезапно разбил резкий окрик барона.
