Мила Бачурова
Холодные тени
12
Под утро Вероника сумела заснуть, а когда открыла глаза, ее ждала тарелка с черствым белым хлебом.
– Попросил принести сразу после твоего звонка, – сказал Тимофей. – Сейчас он как раз в нужной кондиции.
– Это самое романтичное пробуждение в номере у парня из всех, что у меня когда-либо были, – сказала Вероника хриплым голосом.
Желудок все еще ощущался, но кризис однозначно миновал. Молодой и сильный организм, который так хвалили врачи в больнице, где она лежала, вновь победил.
– Завтракай, прими душ и поедем, – сказал Тимофей.
Он подвинул к кровати маленький столик на колесиках. Кроме тарелки с хлебом, там стоял стакан осточертевшей за ночь воды. Сам Тимофей сел за большой стол, на котором стоял ноутбук.
Вероника осторожно откусила хрустнувший кусочек хлеба, тщательно пережевала и, проглотив, прислушалась к ощущениям. Ничего страшного не происходило.
– Так. – Вероника откашлялась. – Значит, у этой самой Габриэлы есть сестра Бр-р-р… Как ее зовут, напомни?
– Брюнхильда, – отозвался Тимофей, вглядываясь в экран. – Все называют ее просто Брю.
– Даже спрашивать не буду, кого родители любят больше, – пробормотала Вероника. – Одну дочь назвать Габриэлой, а вторую – как бронетранспортер.
– Брюнхильда – это персонаж древнегерманских мифов, валькирия.
– Спасибо, Википедия. Так она, значит, получает анонимки с угрозами?
– Да.
– И что, бравая немецкая полиция ничего не может с этим сделать?
– Ничего. Человек, который подбрасывает анонимки, очень хорошо знаком с домом и с его обитателями. Вычислить его не удалось.
– А ты как собираешься его вычислить?
– Для начала ознакомлюсь с полученными письмами. Потом предложу временный переезд. Куда-нибудь подальше. Посмотрим, что получится в итоге.
Вероника дожевала первый кусок хлеба, запила его водой. Подумала и спросила:
– Слушай, я одного не понимаю: я-то тебе тут зачем? Я при всем желании не сумею ни с кем поговорить за тебя. Разве что с Ксенией. Но если анонимки шлет она – это будет слишком сказочное совпадение. Ты просто используешь меня, чтобы превратить меню твоей мамы в дерьмо?
– Не только это. – Тимофей повернулся к Веронике, внимательно ее оглядел. Вероника представила, как сейчас выглядит, и покраснела.
– Что? – развела она руками.
– Насколько я понимаю, мама хочет, чтобы я женился на Габриэле. Поэтому я бы хотел, чтобы ты изображала мою девушку. С которой у меня очень серьезные отношения. Ты должна убедить ее в том, что от меня не отступишься. Что Габриэла тебе в этом вопросе – не конкурент, как бы сильно ни хотелось маме заполучить ее в невестки. Напоминаю, кстати, что с мамой ты можешь разговаривать свободно. Русский – ее родной язык.
Вероника, раскрыв рот, смотрела на Тимофея. Тот, подумав, добавил:
– Это, разумеется, не входит в круг твоих обязанностей. Я просто прошу об одолжении.
– Изображать твою девушку? – переспросила Вероника. – А… Это как вообще?
– Самому интересно, – пожал плечами Тимофей и вновь повернулся к компьютеру.
Вероника, у которой внезапно пропал аппетит, встала и направилась в сторону душа. Чемодан со своими вещами она обнаружила возле двери. Тимофей, как всегда, предусмотрел все.
13
На середине пути Веронике снова сделалось нехорошо. Измученный бессонной ночью организм укачало в такси, к горлу подкатила тошнота.
– Осталось около десяти минут, – сказал Тимофей, перекинувшись парой фраз с водителем. – Как ты оценишь свои перспективы доехать без остановки?
– Как дерьмо, – пробурчала Вероника.
– Не понял аналогии.
– А это, Тиш, не аналогия. Это моя философия жизни сейчас.
– Мне попросить водителя остановиться?
Вероника с трудом сфокусировала взгляд на пейзаже, пролетающем за окном. Там тянулся спальный район, видимо, после него начнется тот самый пригород.
– Не смотри в боковое окно, – сказал Тимофей. – Это усилит нагрузку на вестибулярный аппарат.
Вероника хотела огрызнуться, но ее и в самом деле начало мутить от пролетающих мимо столбов. Повернув голову, она уставилась на дорогу через лобовое стекло. Встретила взгляд водителя в зеркале заднего вида, тот что-то сказал.
– Что он говорит? – спросила Вероника.
– Говорит, что ты зеленая, – перевел Тимофей.
– Скажи ему, что зеленый – самый модный цвет в этом сезоне.
Вероника мужественно дотерпела до конца поездки. Когда въехали в пригород, ей даже стало интересно.
– Почему все дома окрашены одинаково? – спросила она.
– Видимо, этот момент прописан в соглашении, – сказал Тимофей. – Цвет краски, цвет занавесок, высота деревьев на участке…
– Очень удобно, если пьяный возвращаешься домой.
– Люди, которые здесь живут, если и напиваются до такого состояния, чтобы не различить номер дома, возвращаются на такси.
Водитель затормозил излишне резко. А может быть, так просто показалось: Веронике сейчас любое движение казалось излишне резким. Она поспешила открыть дверь и буквально вывалилась на тротуар перед одним из одинаковых участков. Слева и справа от калитки росли аккуратно постриженные кусты, каждая травинка на газоне была не выше и не ниже соседних.
Вероника надеялась, что на свежем воздухе ей полегчает, но от этой одинаковости вдруг сделалось совсем нехорошо. Как только Тимофей открыл перед ней калитку и провел на участок, она сунула голову в ближайший куст. Тело сотряс мучительный спазм.
За миг до того, как это случилось, Вероника заметила, что открылась дверь дома и на крыльце кто-то появился.
– Твоя спутница что – пьяная? – услышала Вероника первые за долгие годы слова от своей «будущей свекрови».
– Укачало в такси, – сказал Тимофей, стоя рядом.
Он все еще держал ее за руку.
Вероника заставила себя выпрямиться, вытереть губы тыльной стороной ладони и сфокусировать взгляд на лице женщины на крыльце. В детстве ей не было никакого дела до того, как выглядит мама Тимофея. Все, что могла припомнить, – это вечно недовольное выражение лица.
За четырнадцать лет выражение не изменилось. Лицо – за которым наверняка следили и тщательно ухаживали в салонах красоты – выглядело, тем не менее, будто старый лимон. Такое же кислое и брезгливо сморщенное.
– Мама – это Вероника, Вероника – это мама, – сказал Тимофей.
– Она ведь не будет так меня называть? – тут же ощетинилась мама.
– Я буду называть вас Елена Сергеевна, – попыталась улыбнуться Вероника. – Так можно?
Во взгляде женщины отчетливо читалась мысль, что, с ее точки зрения, лучше всего было бы, если бы Вероника не называла ее никак и вообще сию секунду провалилась сквозь землю. Желательно таким образом, чтобы не повредились аккуратные серо-желтые плитки дорожки, ведущей к крыльцу.
С немалым трудом Веронике удалось вспомнить лицо мамы Тимофея из далекого прошлого в Энске и совместить с лицом дамы, которая стояла перед ней сейчас. Та Елена Сергеевна всегда была какой-то замотанной, вечно спешащей, но никуда не успевающей; ее хотелось пожалеть. А эта напоминала злую царицу из сказки.
– Заходите в дом, – обронила царица и скрылась из виду.
– А она тебя точно ждала? – спросила Вероника, которой после ухода мамы Тимофея мгновенно стало лучше.
– Да, – сказал Тимофей, глядя на приоткрытую дверь дома. – Просто она считает, что я должен испытывать чувство вины, поэтому ведет себя так.
– Чувство вины за что?
– За то, что я лишил ее человека, которого она, в отличие от меня, любила.
Сказав это, Тимофей шагнул вперед и потянул Веронику за собой. А Вероника пыталась понять, что он имел в виду. Что мать не любила Тимофея, а любила этого человека? Или что она любила этого человека, а Тимофей – нет? А может, и то и другое сразу?..
14
Веронике выделили отдельную комнату. Она этому очень обрадовалась – можно закрыть дверь и отсечь от себя весь этот странный чужой мир. По крайней мере, до тех пор, пока желудок не придет в относительную норму. Однако Тимофей неожиданно взбрыкнул.
– Я ведь сообщил тебе, что мы с Вероникой живем вместе уже несколько лет, – сказал он маме.
Та уперла руки в бока.
– Вы женаты? – спросила она, не глядя на Веронику.
– Нет, но наши отношения подходят под определение гражданского брака.
– Об этом мы с тобой еще поговорим, – пообещала Елена Сергеевна. – А пока – я не собираюсь терпеть разврат в своем доме.
– Я тоже, – пробормотала Вероника, прислонившись плечом к стене, и тем самым добилась-таки внимания Елены Сергеевны. – Даже намека на разврат сейчас не вытерплю…
Наконец она осталась одна. Улеглась на кровать, закрыв глаза ладонью, и мгновенно вырубилась. Разбудил ее стук в дверь.
– Да? – дернулась Вероника.
– Это я.
– Заходи.
Дверь открылась, Тимофей прошел в комнату и уставился на Веронику.
– Как ты себя чувствуешь?
– Приемлемо, – пожала она плечами, сидя на кровати.
– Мама зовет обедать.
– Угу. – Вероника зевнула. – Сейчас.
– Потом придет Габриэла, начнем работать над делом. Я бы хотел управиться как можно скорее.
– Мне кажется, я не понравилась твоей маме, – осторожно сказала Вероника.
– Разумеется. Ты не понравилась ей задолго до того, как она тебя увидела, – согласился Тимофей.
– А она помнит, что я когда-то была вашей соседкой?
– Нет. И не нужно, чтобы вспомнила. Это – лишняя для нее информация.
– Слушай, я совсем запуталась, – призналась Вероника. – Что я должна делать, объясни? Попытаться с ней подружиться?
– Это невозможно, – сказал Тимофей. – Если у тебя нет собственного бизнеса национальных масштабов или состояния, доставшегося от родителей, тебе совершенно нечем вызвать расположение моей матери.
– И как мне тогда себя вести? – развела руками Вероника.
– Как обычно. Говори о чем хочешь. Раздражай ее. И старайся не отходить от меня ни на шаг.
– Так я буду тебе только мешаться, а не помогать.
Тимофей вдруг подошел к Веронике и сел рядом с ней на кровать. Заглянул ей в глаза.
– Ты уже мне помогаешь, – сказал он. – Там, на улице, у меня чуть не случилась паническая атака. Но мне нужно было заботиться о тебе, и это меня удержало. Ты – мой спасательный круг. Если я выберусь отсюда – то только благодаря тебе.
Вероника от неожиданности икнула. Тимофей встал, протянул ей руку.
– Пойдем обедать.
– Пойдем, – согласилась Вероника, положив свою ладонь в его. – Овсянка на воде сама себя не переварит.
15
ЖИТЕЛЬНИЦА МЮНХЕНА СТАЛА ЖЕРТВОЙ АНОНИМЩИКА
Простая девушка, живущая в Мюнхене, внезапно оказалась мишенью маньяка. Она получает анонимные письма с угрозами. На вопрос журналиста жертва, пожелавшая остаться неизвестной, ответила: «Это настоящий кошмар, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое!»
Как сообщает близкий к следствию источник, в настоящий момент у полиции нет рабочих гипотез. Преступник действует чрезвычайно осторожно и не оставляет никаких следов.
Напомним, что три месяца назад жертвой кибербуллинга оказался подросток из Дюссельдорфа…
– Габриэла! – Брю сбежала по лестнице вниз и обнаружила Габриэлу за кухонным островком, где та возилась с какими-то бумагами. – Ты это видела?
– Видела что? – Габриэла быстро накрыла бумаги своим ежедневником и поднесла к губам чашку с кофе.
– Это! – Брю сунула сестре в лицо смартфон с открытой на нем статьей.
Габриэла взяла смартфон, пробежала глазами статью и пожала плечами:
– Ну, этого следовало ожидать. Я, конечно, настоятельно попросила, чтобы история не вышла наружу, но…
– Ты попросила?.. – Губы Брю задрожали.
– Тише-тише, – заволновалась Габриэла.
Она поставила чашку, обежала островок и обняла сестру.
– Брю, успокойся! Клянусь, что они не знают о тебе ничего. Ни имени, ни адреса. Это может быть вообще простым совпадением! Ребятам нужно чем-то забивать ленту, и они сочиняют новости, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть и к которым не выкатить претензии.
– Я ведь им ничего не говорила, – глухо пробормотала Брю, уткнувшись ей в плечо.
– Знаю, – терпеливо сказала Габриэла, гладя ее по голове. – Ты ни с кем не говорила. И, поверь, скоро мы поймаем этого ублюдка.
– Слушай. – Брю отстранилась от сестры, посмотрела ей в глаза. – Ты ведь можешь написать опровержение?
– Опровержение чему? – нахмурилась Габриэла.
– У тебя аудитория выше, чем у этих так называемых журналистов! – взмахнула смартфоном Брю. – Ты можешь сделать интервью со мной, и я расскажу правду!
– Какую правду, Брю?
– О том, что в этой статье всё – ложь!
Габриэла помотала головой, как делала всегда, когда запутывалась и не могла сообразить, что к чему.
– Но, Брю, единственное, в чем они солгали, – это привели твои слова, которых ты им не говорила. Там нет имени, они скажут, что речь идет о другой девушке, только и всего…
– Да пусть говорят, что хотят, главное, что люди узнают правду! – взвизгнула Брю.
– Ладно-ладно, – подняла руки Габриэла. – Я подумаю над этим.
– Ты подумаешь? – прошипела Брю. – Тебе-то легко думать, ничего не делая! Не тебе он присылает все это дерьмо!
– Брю! – воскликнула Габриэла.
– Что?! Я попаду в ад, потому что произнесла нехорошее слово? Чем ты вообще тут занимаешься? Что это все такое?
Габриэла попыталась остановить сестру, но не успела. Брю выдернула пару мятых листов из-под ежедневника и ахнула.
«Ты набита дерьмом, сука, и я выпотрошу тебя. Не благодари».
«Мир, в котором могут жить такие безмозглые шлюхи, не может быть ничем, кроме ада».
Брю выронила листы и попятилась, глядя на сестру широко раскрытыми глазами.
– Ты…
– Брю, помнишь, я говорила тебе про своего друга? Про Тима, с которым мы дружили в детстве? – быстро заговорила Габриэла. – Он приехал, я встречаюсь с ним через полчаса. Он во всем разберется, обещаю! Он найдет этого недоделанного Гая Фокса!
– Но я ведь выбросила эту дрянь, – пролепетала Брю.
– А я достала. Извини, – потупилась Габриэла.
– Ты… Ты…
Не договорив, Брю развернулась и бросилась бегом вверх по лестнице. Габриэла, вздохнув, подняла листы и вернула их обратно в стопку.
– Что за шум? – В кухню вплыла мама, завязывающая на ходу пояс халата. Как всегда, вовремя.
– Брю расстроилась из-за того, что я вытащила из мусорного ведра письма, которые она выбросила.
Мама, взявшаяся за ручку чайника, замерла и посмотрела на дочь.
– Зачем ты это сделала? Боже мой, Габриэла, твоя сестра хочет забыть об этом кошмаре и жить нормальной жизнью, а ты…
– Мама, не я пишу ей эти ужасные письма! – повысила голос Габриэла. – Жить нормальной жизнью не получится, пока этот человек на свободе. Для того чтобы вырезать аппендикс, необходимо сделать разрез, и это – больно. Больно, но необходимо – понимаешь?
Мама опустила взгляд и включила чайник. Насыпала кофе в любимую кружку.
– Тим приехал? – ушла от ответа она.
– Да, я как раз иду к нему, – вздохнула Габриэла.
– Как он?
– Прекрасно. Совсем не изменился. Приехал со своей девушкой…
– С девушкой? – Мама метнула на Габриэлу странный взгляд, но та ничего не заметила.
– Ага. Ее зовут Вероника.
– Как-как? Веро`ника?
– Нет. Именно Верони´ка, по-русски это имя произносится так. Они с Тимом работают вместе.
– Ах, работают… Ну, это многое меняет. Откровенно говоря, не думала, что у Тима когда-нибудь появится девушка. Он казался таким отстраненным, совершенно не от мира сего. До сих пор не понимаю, отчего вы с Вернером были так привязаны к этому странному мальчику…
– Мне пора, мам, – перебила Габриэла. – Надеюсь, скоро мы со всем разберемся.
Она подошла к маме, попыталась ее поцеловать, но та внезапно отпрянула. Недовольно передразнила:
– «Скоро разберемся»! Тебе опять не терпится куда-то улететь на полгода? Так и скажи.
– Мам, ты чего? – удивилась Габриэла.
– У твоей сестры трагедия! А ты только и мечтаешь поскорее от нее отделаться, чтобы вернуться к своим бесконечным путешествиям.
– Ничего подобного! Я пытаюсь ей помочь!
– Лучшее, чем мы можем ей помочь, это быть рядом. Быть ее семьей, сколько раз я могу повторять! Ах, если бы ваш отец не ушел из жизни так рано…
Габриэла закатила глаза и отвернулась.
Ей казалось, что переезд в родительский дом из собственного уютного гнездышка, где все было устроено так, как нравилось ей, – это уже очень много. Проживание под одной крышей с людьми, которые хоть и являются ее родней, на самом деле бесконечно далеки от того мира и образа жизни, что выбрала для себя она, – если и не подвиг, то что-то очень близкое к нему.
На переезде, разумеется, настояла мама. Она считала, что тем самым Габриэла облегчит страдания бедняжки Брю.
Габриэла живет здесь уже месяц, и пока как-то не очень похоже, что мамина теория работает. Однако если она попытается об этом заикнуться – в ответ не получит ничего, кроме новой порции упреков…
Хотя вообще-то, положа руку на сердце, мама права. Ей действительно не терпится поскорее покончить с этим идиотом анонимщиком и вернуться в привычную среду обитания.
В свой дом. К своим путешествиям… Она ведь действительно очень любит то, чем занимается. Ловит от этого нереальный кайф.
Новые города, страны, отели, потрясающей красоты пейзажи, ковер из облаков под крылом самолета, новые знакомства и новые впечатления – да что вообще в мире может быть лучше?! Но мама и Брю – последние люди на земле, которым можно это объяснить. Вот папа – тот всегда ее понимал. Но папа умер больше двух лет назад.
– О’кей, мама, мне пора.
– Конечно! Тебе всю жизнь – «пора»!
Габриэла схватила с островка ежедневник и стопку листов, вышла из дома. Задержалась лишь для того, чтобы проверить почтовый ящик. В нем лежало только одно письмо без обратного адреса.
Сердце у Габриэлы сжалось. Она быстро взглянула вверх, на окно спальни Брю. И ей показалось, что занавеска на окне колыхнулась.
16
– Вот, – сказала Габриэла, торжественно положив перед Вероникой простенький планшет. – Это программа-переводчик. Она распознаёт речь, переводит ее в текстовый формат, а здесь, внизу, появляется перевод на русский. Я подумала, что будет невежливо разговаривать при тебе на немецком.
Они обосновались в гостиной дома фрау Бурлакофф, матери Тима. Фрау Бурлакофф уехала по делам, оставив на столе блюдо с овсяным печеньем, которое грызла только Вероника. Габриэла избегала перекусов между приемами пищи, а Тим был просто Тимом, как и всегда.
Вероника, держа в руке надкушенное печенье, прочитала перевод на экране планшета, кивнула и что-то сказала.
– Если хочешь говорить, просто нажми сюда, и он будет работать в обратную сторону, – сказала Габриэла и потянулась к экрану.
– Она сказала: «Спасибо, очень мило с твоей стороны», – мрачно ответил Тим, и рука Габриэлы замерла на полпути.
– Ну да, – рассмеялась Габриэла. – Тим, ты специально так делаешь, чтобы все в твоем присутствии чувствовали себя глупо?
Вероника, прочитав перевод, оживленно закивала, а Тим, чей взгляд блуждал по разложенным на столике листам, сказал:
– Нет. Не специально. Здесь все письма, которые были получены?
Его грамматика была безупречна. Далеко не все уроженцы этой страны говорили так дотошно правильно. В отличие от произношения – оно было просто чудовищным. Но все-таки Габриэла прекрасно его понимала. А когда-то в детстве, помнится, она не замечала акцента вовсе. Дети многого не замечают, когда сосредотачиваются на главном.
– Вот эти листы – фотокопии, – сказала Габриэла, показав пальцем. – Я отфотографировала их и распечатала…
– А где оригиналы?
– В полиции, как улики. Полиция ведь тоже занимается расследованием этого дела, Вернер постарался подключить все свои связи.
– Понятно. Какое письмо было получено первым?
– Вот это. – Габриэла вытянула распечатанный на принтере листок из-под других.
– «Желаю тебе сдохнуть в страшных мучениях, тупая шлюха», – прочитал Тим.
Переводчик, видимо, был в чем-то похож на ребенка. Он тоже без проблем разбирал слова, произнесенные Тимом, и, соответственно, переводил.
Вероника хмыкнула. Нажала на экран и что-то спросила. Габриэла посмотрела на немецкий текст на экране: «Так написано в письме или он просто рад тебя видеть?»
Тимофей резко ответил по-русски, и к переводу добавилась еще одна строчка: «В письме».
Вероника ответила возмущенной интонацией. «Хорошо, чтобы нарушить общение девушек», – прочитала Габриэла.
Похоже, Вероника опасно близко подошла к пределам возможностей машинного перевода. Сопоставив прочитанное с услышанной интонацией, Габриэла заключила, что Вероника попросила Тима не вмешиваться в их разговор.
Однако Тим эту просьбу проигнорировал.
– Я правильно понимаю значение слова hure? – спросил он. – Женщина, ведущая беспорядочную половую жизнь?
– В общих чертах – да, – кивнула Габриэла.
– Ясно. Это слово часто повторяется, значит, выбрано не случайно. Возможны два варианта, и оба они связаны с сексом. Вариант первый: письма шлет парень, который влюблен в Брюнхильду, но не получает взаимности.
Вероника что-то сказала, Габриэла прочитала перевод и возмущенно откашлялась. Там было написано: «Это может быть и не парень. Мы в Европе».
– Может быть, – невозмутимо согласился Тим. – У Брюнхильды есть отношения с кем-либо? С парнем или с девушкой?
– Да какие отношения? – вздохнула Габриэла. – Она почти не выходит из дома. Если с кем и общается – так только в Сети. Она… очень замкнутая. Всегда такой была.
Вероника фыркнула и выразительно посмотрела на Тима. Тот проигнорировал подначку, а вот Габриэла улыбнулась. Да, в чем-то они были похожи – Тим и Брю. Может, поэтому тогда, в детстве, Габриэла так легко с ним и подружилась. Просто восприняла его как младшего брата.
– Второй вариант, – сказал Тим, – письма шлет девушка, у которой Брюнхильда отбила парня.
– Тим, – покачала головой Габриэла, – это всё не то. Полиция уже проверяла эти версии. Но у Брю нет никаких отношений, ни с кем. Честное слово. Я живу в родительском доме уже почти месяц, и за это время к ней никто не приходил.
– А Брю? – спросил Тим. – Выходила?
– Ну, мы с ней несколько раз выбирались в город…
– Ты видела ее все время? Она не оставалась одна?
– Я не помню точно. Может, и оставалась.
– В этот момент она могла с кем-то встречаться.
– Зачем ей скрывать такое?
– Габриэла. – Тим впервые за встречу поднял взгляд и посмотрел ей в глаза. – Я здесь, потому что полиция не может раскрыть это дело. Полиция не может его раскрыть, потому что они – люди. И мыслят человеческими категориями. С их точки зрения, нет смысла скрывать отношения, если речь идет о твоей безопасности. Эта точка зрения завела их в тупик. С моей точки зрения, человек – это хаос. Установить закономерность в этом хаосе – моя работа. Мне нужно осмотреть комнату Брюнхильды, когда ее там не будет. Она не должна знать, что я буду ее обыскивать… Точнее, не я. – Руки Тима, сжимающие письмо, дрогнули, и он быстро опустил взгляд. – Вероника, ты этим займешься. Мне понадобятся фотографии с места и всё, что покажется тебе подозрительным. Всё, что хоть косвенно сможет указать на возможность отношений Брюнхильды с неким неизвестным человеком.
