Мила Сович
Экзерсис на середине
Горничная приносит сухие чулки, толстые, нагретые у печки, и грубошерстное вязанье обнимает усталые ноги. Катя счастливо вздыхает, напуская чулки на лодыжках в теплые складки. Шевелит пальцами, блаженно тянется.
– Согрелась?
Она кивает. На губах дрожит невысказанный вопрос.
– Я свободен, – уверенно говорит Милорадович. – Государь перенес время присяги.
– Приказать кофе?..
Он знает Катю насквозь. Кофе так кофе. Отличный предлог занять кресло в уголке и смотреть, как, выходя на середину и начиная экзерсис, она приседает – низко, точно перед балетмейстером на ежеутреннем классе…
Первая позиция. Плывут за окном серые облака. Руки у Кати подняты кругло, взгляд провожает движение кисти и медленно гнутся колени. Гран-плие. Восемь счетов вниз. Раз.
Милорадович дергает галстук, смотрит сквозь, будто ждет чего-то.
Два. Тянет мышцы, теплом обдает напряженную спину.
Три. Чашка с кофе тоненько звенит фарфором о блюдце.
Четыре. Юбка метет паркет. Пять.
На улице стук копыт и колес.
Шесть. Пятки в грубой вязке чулок отходят от пола, ступням уже давно тепло. Милорадович нервно берется за галстук. Хлопает где-то дверь.
Семь.
Он встает еще раньше, чем вбегает тяжко дышащий вестовой казак. Восемь.
Задержаться. На середине, в глубоком приседе, когда колени почти касаются пола…
– Ваше высокопревосходительство! У московцев бунт!
– Еду, – он странно спокоен.
Гран-плие, восемь счетов вверх. Экзерсис продолжается.
Катя считает. Шепотом. Не слышит сама себя. Он не трогает галстука, расправляет двуугольную генеральскую шляпу, снимает с кресла шинель.
Лишь от двери Милорадович коротко оборачивается. Метет пол короткая сценическая юбка, за окном валит серый снег.
Он подмигивает и выходит. Катя старательно дышит, глубоко и ровно. Ноги согрелись и пылают, это самое главное – не спешить с разогревом, и очень жаль, что в ее гостиной нет балетного станка…
Она не смотрит в окно. Губернаторский экипаж срывается прочь. Они не простились. Хорошая примета – они не простились. Он скоро вернется.
Мелькает, вскачь несется мимо кареты набережная канала святой Екатерины, колеса гремят. Бунты, наводнения, пожары – генерал-губернаторская служба. Он всегда возвращался.
Ледоходом Невы гудит вдалеке толпа. От канала – поворот на проспект. У Петровской бронзовой прозелени встопорщены штыки, волнуется площадь.
Экзерсис продолжается.
В оставленном доме, в простой гостиной с ворохом ярких цветов в вазе, Катя кладет руку на высокую спинку кресла. Батманы – вперед, вбок, назад. Первая позиция, вторая… Только что здесь висела его шинель.
Летят камни в карету, валится с козел раненный кучер, и самого губернатора хватают за ворот шинели.
Удар кулака швыряет невежу в толпу, на мундире горят алмазные звезды.
– Шапки долой!
Долгая пауза, перерыв. Отдышаться.
– Простите, ваше сиятельство… Обознались, вашмилость…
Исполняют.
Катя снова выходит на середину, и экзерсис продолжается. Шаг, один, второй. Бризе. Взлетает в прыжке, колышется юбка у самых колен. За окном снег почти утих.
