Гидеон хмурится, но ничего не говорит, вместо этого он оглядывается и кивает кому-то. К нам подходят два охранника – гиганты, каждый размером с две меня – и берут Юлю под руки. Мои инстинкты заставляют меня шагнуть к ним и пытаться оттолкнуть от подруги, но Гидеон берет меня за плечо и говорит:
– Они отвезут ее домой к Владимиру, а он позаботится о том, чтобы ее муж ничего не сделал. Я прослежу, чтобы она не пострадала из-за этого инцидента.
Послушает ли Владимир мужчину и исполнит его просьбу помочь его же дочери, которая годами пыталась докричаться до него? Не знаю, но и другого выхода у меня нет.
– Обещаешь? – мне нужно, чтобы дал хотя бы иллюзию того, что его слова чего-то стоят, что он не врет.
Гидеон кивает, глядя мне в глаза. Мои руки перестают хвататься за Юлю, но я не отпускаю ее до тех пор, пока он не произнесет заветное слово вслух.
– Обещаю, – словно прочитав мои мысли, говорит он. Охранники бережно поднимают подругу со стула, берут ее сумочку и ведут к выходу из отеля. Когда они исчезают из поля зрения, Гидеон добавляет: – Вся суть этого соглашения в партнерстве.
Та самая фраза, которую он сказал в день нашей первой встречи. В зале до сих пор звучит музыка, но возвращаться туда мне хочется еще меньше, чем днем. Если я скажу, что хочу покинуть церемонию, то Гидеон поедет со мной. Знаю, что он говорил мне о том, что не тронет меня, но он мог и передумать.
– Аврора, нам тоже стоит уехать, – черт, он точно умеет читать мысли. – Ты готова?
«Нет!» – думаю я, но говорю другое:
– Разумеется.
***
Гидеон позволил мне переодеться перед возвращением «домой». Я надела мешковатый спортивный костюм, совсем не сексуальный и не красивый. В лифт мы заходим вдвоем, и эта поездка кажется бесконечной. Тихая музыка не заглушает мою панику из-за того, что я останусь под одной крышей с мужчиной. Дверь со звоном распахивается, и мы оказываемся в темном пентхаусе, освещенным лишь лунным светом. Гидеон пропускает меня вперед. Я уже знаю, где моя комната, и хочу убежать туда со всех ног, но что-то заставляет меня врасти в пол. Мысли возвращаются к одному единственному страху. Если я убегу в спальню, то окажусь в ловушке. Мне стоит держаться поближе к лифту – единственному выходу из этой крепости… Повторяю про себя код безопасности, а рукой нащупываю ключ-карту. На месте, все на месте…
– Если не возражаешь, то я пойду спать, – зевнув, объявляет Гидеон. – Я не большой любитель торжеств, особенно таких людных. Они меня выматывают.
Резко поднимаю глаза на лицо Гидеона, ища в них долю насмешки, но он как и всегда абсолютно серьезен. Он не глумится и не издевается. Он говорит правду. Гидеон поднимается по лестнице, но замирает на середине. Я перестаю дышать, боясь, что он мог передумать. Гидеон поворачивает голову в мою сторону и кидает:
– Спокойной ночи, Аврора.
Теперь он полностью исчезает из виду. Гидеон ушел, и я делаю аккуратный вдох, словно малейший шум мог бы его потревожить. Не знаю, сколько времени я стою посреди коридора. Ноги пошатываются, но по лицу скатывается одинокая слеза облегчения.
Сегодня Гидеон сдержал свое слово. Быть может, он не врет и в остальном. Однако он все еще Кинг, а значит, опасный и коварный, как демон.
Дверь закрывается на ключ, ванная запирается изнутри. Моя комната – настоящий остров безопасности после жизни с Ораном. С моим почившим мужем мы делили одну спальню, не всегда одну кровать, но все же. Оран, когда он был в особенно плохом настроении, заставлял меня спать на полу. Он убирал прикроватный коврик, приказывал снять всю одежду и ложиться на каменную плитку. В холодное время года Оран специально отключал обогрев пола и открывал окна. Но, скажу честно, это было лучше, чем сон с ним в постели. Все равно каждое утро начиналось одинаково, и лишний шанс побыть вне его досягаемости был мне нужен.
Без разницы, где тебя побьют или возьмут против воли. Боль есть боль.
Живя в квартире Гидеона, я ни разу не надевала ненавистную одежду, которую заставлял носить меня Оран. Мне бы хотелось сжечь ее и всю жизнь ходить в этом спортивном костюме. Оказывается, ткань может быть такой приятной и мягкой. Необязательно втягивать живот и держать спину, потому что гениальные люди изобрели оверсайз-футболки. Я могу ходить в носках, а не в туфлях. Правда моя свобода ограничена моей спальней: не уверена, что Гидеон оценит, если я заявлюсь перед ним в таком виде, поэтому уже сутки я сижу на постели и читаю. Мой… муж – надо привыкнуть так его называть – стучался ко мне несколько раз и предлагал спуститься на завтрак, потом предупредил об отъезде и пропихнул через щель между полом и дверью карту, чтобы я могла заказать еду домой. Конечно, это любезно с его стороны, но Гидеон не сказал, сколько я могу потратить, а еще я понятия не имею, как заказать еду в пентхаус. Пропустят ли охранники курьера? Если нет, то мне не хочется иметь с ними дело.
Мне было хорошо среди светло-серых стены, на постели с шелковыми простынями, пледом и кучей подушек. Моя комната такая же безликая, как весь пентхаус, но мне здесь уютно. Лучшей частью спальни является вид на набережную, и только из-за него я бы никогда не выходила отсюда. Однако с наступлением ночи мой желудок начинает протестовать. Последний раз я ела еще дома у родителей, так что урчание вполне ожидаемо. Первый час упорно сопротивляюсь и пытаюсь уснуть, но в итоге не выдерживаю и решаю спуститься на кухню. Взяв статуэтку в форме женской фигуры и подойдя к двери, отпираю замок и высовываю голову в коридор, выглядывая, есть ли кто-то. Меня встречает полная тишина, и я решаюсь выйти из безопасной зоны. Не опуская руку со статуэткой, на цыпочках иду к лестнице.
– Гидеон уже давно спит. Все хорошо, – бормочу себе под нос, крепко держа металлическую фигуру. – Он спит…
Повторяя свою мантру, иду по гостиной в кухню. Остается последний шаг, когда я слышу странные звуки. Резко замираю, оглядываюсь вокруг, не понимая, откуда доносится шум. Мне требуется минута, чтобы понять, что кто-то стонет. Черт, черт, черт… Глаза натыкаются на приоткрытую дверь в, если не ошибаюсь, гостевую спальню. Стоило бы бежать обратно в свою комнату, но что-то заставляет меня идти вперед. Кто может стонать из гостевой спальни? Бесшумно подступаю к приоткрытой двери, держа статуэтку, как оружие, и аккуратно заглядываю внутрь.
О мой Бог!
Статуэтка едва не падает на пол, а рот распахивается от шока. На большой кровати распластана женщина, ее руки привязаны к изголовью чем-то шелковым, похожим на галстук, а ноги лежат… на плечах Гидеона. Мне так кажется, по крайней мере. Со своего угла вижу только крепкий мужской зад, широкую накаченную спину с рельефными мышцами, которые сокращаются и удлиняются при каждом движении, и темные взъерошенные волосы. Но главное не это. Гидеон – это точно он, кто еще может ночью быть здесь? – жестко трахает женщину. С каждым мощным толчком ее откидывает назад, каштановые волосы подпрыгивают, как и ее полные груди, а спина выгибается. Присмотревшись, замечаю, что ее губы обернуты вокруг кляпа в форме шарика для пин-понга. Кровать скрипит, изголовье бьется о стену. Простынь под ними скатывается в комок и падает на пол, но никого это не волнует.
Первым моим порывом было бежать к ней на помощь. Мои инстинкты твердили, что я должна ударить Гидеона по голове, развязать ее и помочь выбраться из пентхауса. Однако я не сделала ни шага, потому что увидела невообразимое. Женщина поворачивает голову так, чтобы взглянуть на Гидеона, и ухмыляется. Ее соски твердые, ногами она подталкивает его ближе к себе.
Святое дерьмо! Она наслаждается! Ей нравится быть обездвиженной, пока мужчина берет ее. Трахает жестко и сильно.
Словно почуяв необходимость показать свой экстаз, незнакомка протяжно стонет. Бедра Гидеона ударяются о ее зад со звонким хлюпаньем, пока он входит в нее. Мышцы на плоском животе женщины сокращаются, и, кажется, она кончает. Черт меня побери…
Медленно, не отводя взгляд от происходящего, начинаю отступать. Гидеон резко замирает, откинув голову назад. Его ягодичные мышцы напрягаются, руки притягивают бедра женщины ближе, пальцы крепко стискивают плоть, а с губ срывается гортанный, почти животный рык. В отличие от женского оргазма, такое я уже видела и слышала раньше. Гидеон выходит из нее, но я не вижу всего за его бедрами. Он развязывает ленту на руках незнакомки, но вместо того, чтобы лечь рядом или уйти, он переворачивает ее на живот и ставит на колени. Не уверена, что женщина успевает даже вздохнуть, когда Гидеон вновь вонзается в нее. Ее голова откидывается назад, и по комнате разносится скулеж. Они явно не собираются останавливаться.
Проклятье. Мне пора уносить ноги.
Прислушавшись к здравой мысли, на цыпочках убегаю в свою комнату, не оборачиваясь назад, что по какой-то причине дается мне нелегко. Забегаю в спальню, тихо запираю дверь и забираюсь под одеяло. Голода словно и не было. Не понимаю, почему сердце бьется так сильно…
Ей было хорошо. То есть я знаю, что кому-то нравится секс, и не отрицаю возможность того, что он и правда может быть приятным, но такой? Как ей может нравиться быть связанной и с кляпом во рту? Нервно сжимаю бедра и ахаю.
– Быть такого не может! – бормочу под нос и случайно повторяю движение.
Губы удивленно приоткрываются. Это было… приятно. Оран утверждал, что я могу только доставлять им удовольствие, но не получать. Он запретил мне даже думать о приятной части секса, не пытался сделать супружеский долг обоюдным занятием. Это всегда были принуждение и ненависть ко мне. И вот мы здесь: Гидеон трахает кого-то на первом этаже, а я… возбудилась, подглядывая за ними.
Однако я не уверена, что испытала подобное, находясь на месте незнакомки. Перевернувшись на другой бок, в самый последний раз стискиваю бедра, и по телу пробегается легкая приятная дрожь. Пусть я здесь и не по своей воле, но благодаря этому месту и, наверное, Гидеону я узнала, что я не фригидная и у меня есть шанс на будущее, пусть пока меня и привлекает лишь полное одиночество.
Может быть, одиночество с кошкой.
– Ты же знаешь, что можешь воспользоваться картой, которую я тебе дал? – спрашивает Гидеон.
Поднимаю глаза на своего мужа и вновь краснею. Тот… инцидент произошел почти неделю назад, и я старательно избегала Гидеона, потому что невольно представляла его голым. Рубашка, в которую он сейчас одет, не упрощает задачу. Тонкая хлопковая ткань облегает широкие плечи Гидеона, его бицепсы напрягаются, когда он подносит вилку ко рту. И я даже не буду говорить про хищные глаза, наблюдающие за мной из-под длинных черных ресниц.
Сегодня Гидеон не оставил мне выбора и заставил спуститься на ужин. Мне пришлось вылезти из своей чудесной пижамы и оторваться от книг. Домработница начала приносить еду в мою комнату, и мне было комфортно, пока полчаса назад Гидеон не постучался и не сказал, что нам надо поговорить. Я здесь, но никакого разговора так и не произошло.
– Спасибо, но мне ничего не нужно, – сделав глоток воды, говорю я.
Гидеон опускает вилку и подается вперед. Я инстинктивно отодвигаюсь назад. Гидеон прищуривается, пытаясь прочесть смысл моего поступка, но быстро сдается. Его длинные пальцы сцепляются в замок, когда он тяжело вздыхает и заявляет:
– Меня беспокоит – нет, раздражает и напрягает – твое постоянное присутствие дома. Я не тот человек, который берет пленных, и мне не нравится, что ты постоянно сидишь в своей комнате, как узница или шпионка.
Ох, Гидеон довольно прямолинеен. На секунду меня охватывает паника: вдруг он решит расторгнуть наш договор и отдать Коналу. Гидеон не получает ничего от нашей сделки и имеет право отказаться от меня. Кажется, я перестаю дышать. Перед глазами мелькает лицо Конала. Кровь в жилах леденеет, а перед глазами все темнеет.
– Прости, пожалуйста, я не хотела причинять тебе дискомфорт, – бормочу я, смиренно опустив глаза. – Что мне сделать, чтобы… исправиться?
– Исправиться? – непонимающе переспрашивает Гидеон. – Проклятье, просто выйди на улицу и перестань вести себя, как затворница.
Его голос немного резковат, и я вздрагиваю. Мне не нравится, как мое тело реагирует на любое его движение. Я хочу быть сильной, хотя бы казаться таковой. Гидеон не знает, насколько я сломленная внутри, однако моя ничтожность вылезает наружу каждый раз, когда он говорит, движется и просто смотрит в мою сторону. Чувствую, как пальцы впиваются во внешнюю поверхность бедер, сжимая кожу. Сама не осознаю, что начинаю пытаться впиться ногтями в плоть, но ткань юбки не позволяет сделать себе больно.
– Аврора, карта сделана для твоего пользования, – чуть мягче, но все еще твердо и безэмоционально говорит Гидеон. – Ты можешь пройтись хотя бы по набережной на соседней улице. Моя сестра тратит кучу денег на свои ногти, почему бы тебе тоже не зайти в салон? Я видел в твоей комнате книги по истории, в торговом центре неподалеку есть огромный книжный магазин. Возьми двух охранников и иди гулять, как нормальная восемнадцатилетняя девушка.
Делаю несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоить себя. Гидеон не хочет выгнать меня, не хочет причинить вред. Все хорошо, я в безопасности. Набравшись храбрости, поднимаю взгляд на Гидеона и выдавливаю:
– Я бы… мне бы… хотелось купить новую одежду. Моя мне не нравится.
Глаза Гидеона выжидающе смотрят в мои. Кажется, что они меня обволакивают, затягивают в свой черный омут. Темнота обычно пугает меня, но сейчас хочется прыгнуть, окунуться в нее с головой. И неважно, какие монстры там водятся. Я не боюсь.
– Хорошо, – в голосе Гидеона слышится легкая хрипотца.
Он разрывает зрительный контакт, и меня обдает холодом. Остаток ужина проходит неловко. Мне постоянно хочется посмотреть на Гидеона, словно его взгляд оказывает целебный эффект. Наверное, я действительно схожу с ума, раз считаю, что мой жестокий и ненормальный муж способен мне чем-то помочь. Но в чем-то Гидеон может быть прав: мне стоит выйти на улицу.
Моя охрана больше не включала в себя Кирилла, и я немного скучала по нему. Я не фанат мужского общества, но он был другом моего брата, с ним я чувствовала себя в безопасности. Стоит признать, что мои новые телохранители не доставляют мне хлопот. Они молчаливые джентльмены, явно имеющие за спиной карьеры борцов и идущие за мной по пятам. Ни один из мужчин не подошел ко мне ближе дозволенного, и я была за это благодарна. За первые часы нашей вылазки в город мы посетили тот самый книжный магазин, который упоминал Гидеон, и салон маникюра.
Мой настрой на сегодняшнюю прогулку решительный. Утром я выкинула все, что напоминало мне об Оране и нашем браке. На самом деле, теперь мне нечего носить. Однако я не желаю ограничиваться только одеждой. Оран запрещал мне делать яркий маникюр, поэтому сегодня я сделала именно такой. Опускаю глаза на свои ногти и не могу сдержать улыбку: черные в честь моего умершего мужа. Брату бы они тоже не понравились. Не знаю, почему сегодня все напоминает о Роме. Когда я шла мимо книжных полок, не удержалась и взяла его любимый сборник кельтских легенд. В детстве перед сном Рома читал мне про друидов, а потом поправлял мне подушку и целовал в лоб. Он был добрым, пусть и в то время уже был головорезом Братвы. Рома не хотел убивать, он ценил жизнь, но его способности были уникальны.
Жаль, что они не помогли ему выжить. Рому – того самого лучшего убийцу – превратили в решето прямо на пороге его же дома. Кровь его и нашего дяди неделями не стиралась с асфальта.
Встряхнув головой, отгоняю печальные мысли о брате. Вся моя жизнь и так не слишком веселая, почему бы не сделать сегодняшний день чуть светлее?
У каждого есть свои ритуалы перед сном. Кто-то чистит зубы и ложится на правый бок, а кто-то предпочтет проверить, заперты ли все замки в доме. Моим ритуалом с самого детства становится приковывание к постели и сон в одно и то же время. Организм не имеет свойства восстанавливаться, и каждый день пить мощнейшее снотворное было бы опасно. Таблетки – исключение, а не правило. Например, если я провожу ночь не один. Миссис Мартинс должна была уйти домой полчаса назад после приковывания меня фиксаторами к постели, потому что именно тогда я должен был лечь спать. Однако я до сих пор сижу в гостиной и жду Аврору.
Не понимаю, где ее носит, черт возьми. Она – моя ответственность, и я не могу быть спокойным, пока она не вернется домой. Злость медленно закипает внутри и расплывается по жилам. Мы договорились, что к ужину она будет дома. Ее тарелка уже выброшена в мусорное ведро. Слова, которые ты даешь, должны быть исполнены, пусть даже это обещание о времени. Все начинается с мелочей.
Лифт со звоном открывается, и в гостиную входят мои люди, нагруженные пакетами. Вижу несколько пакетов из «Victoria’s Secret» и представляю, как моя скромная и тихая жена выбирала себе хлопковое белье с двумя охранниками. Аврора не шутила, когда говорила, что выкинула всю одежду утром. Поднимаюсь на ноги, готовясь отчитать ее. Моя шея горит от ярости, когда я иду навстречу жене, но, увидев ее, замираю. Мои глаза удивленно расширяются, а рот приоткрывается.
Аврора, переминаясь с ноги на ногу и кусая свою пухлую губу, делает шаг ко мне. Если честно, то я едва узнаю ее. Когда я увидел ее впервые, то посчитал чопорной хорошей девочкой, предпочитающей строгие офисные костюмы и платья. Сейчас же Аврора… другая. Ее волосы стали чуть короче, кончики завиваются и отливают ярко-розовым цветом. Когда Аврора убирает выбившуюся прядь песочного цвета за ухо, замечаю черные ногти. Но больше всего удивило меня не это.
– Что это за чертовщина? – едва сдерживая улыбку, спрашиваю я.
Аврора – оболочка, неживая девушка, похожая на заведенную куклу. Она умеет улыбаться, вести светские беседы и прислуживать. Аврора и не пыталась притворяться, что жизнь ее хотя бы интересует. Она была серой и опустошенной, хотя и, бесспорно, красива. Сейчас же лицо Авроры… светится? Она одета, как клоунесса, но ее это радует. Улыбка Авроры очень маленькая и едва заметная, но теплая и трогательная. Когда я впервые встретил Марси, племянница улыбалась мне так же. Немного настороженно, с интересом и все же искренне. Однако Марселла была совсем крошечной и впервые увидела своего большого, израненного дядю.
По этому жесту сразу понимаю, что Аврора забыла, как улыбаться. Кричать на нее мне больше не хочется, и злость отступает.
– Это мексиканское пончо, – чуть громче и более воодушевленно, чем обычно, говорит Аврора. Затем ее глаза падает на волосы, и ее щеки слегка краснеют, а глаза расширяются. – Или ты про волосы? Клянусь, они смоются через неделю или две. Это не стойкая краска. Я могу вернуться и отрезать…
Аврора начинает тараторить, и намек на улыбку стирается с ее лица. Не даю ей договорить, подняв ладонь.
– Не надо, – тяжело вздыхаю я, начиная чувствовать раздражение. Мне не нравится, когда люди пресмыкаются, а Аврора начала делать именно это. Затем, к моему же удивлению, добавляю: – Волосы красивые, не надо ничего отрезать.
Кажется, мы оба удивляемся моему комментарию. Аврора вновь улыбается, но чуть увереннее.
– Спасибо, – почти шепчет она и подхватывает пакеты, не разрывая зрительный контакт. – Наверное, я пойду к себе. Я не чувствую ног.
– Конечно, – киваю я. – Спокойной ночи, Аврора.
Девушка уходит на второй этаж, ее цветастое пончо смотрится странно в моей монохромной квартире, но яркие оттенки не раздражают. Я же распоряжаюсь отвезти миссис Мартинс домой, потому что сегодня воспользуюсь снотворным. На втором этаже царит тишина, когда я поднимаюсь в спальню. Таблетки действуют через полчаса, и фиксаторы остаются нетронутыми. Тьма поглощает меня, и я с благодарностью принимаю ее.
Дождь заливает Чикаго уже второй день. Неоново-фиолетовая молния рассекает облачное небо, теряясь между небоскребов. Следом гремит гром, и я вздрагиваю. Весна в Городе ветров – непредсказуемое время года. Я благодарна, что в конце мая хотя бы не идет снег, потому что такое тоже бывает. Я боюсь гроз. Мне кажется, что окна вот-вот треснут от сильнейшего ветра, и молния ударит в меня, как бы глупо это ни звучало. В полдень небо настолько темное, что создается впечатление, что на улице глубокая ночь. Люди, с высоты птичьего полета больше похожие на мельтешащих муравьев, забегают в соседние здания и автомобили. Даже если бы я хотела сегодня продолжить познавать свободную жизнь, то не стала бы из-за страха быть пораженной молниями.
Но мало мне ненастной погоды, Гидеон уже третий день не покидает стен пентхауса. В будние дни он редко бывает днем дома, и за несколько недель нашего брака я успела найти еще один приятный уголок для чтения – кресло-качалка напротив окна с видом на озеро. Как бы я не пыталась убедить себя, что мое присутствие не помешает ему, выйти из комнаты лишний раз не решалась. Когда я почти набралась сил преступить порог, услышала громкую брань и удар чего-то стеклянного о стену. Это случилось вчера.
В дверь кто-то стучится, и я вздрагиваю. Миссис Мартинс должна принести обед, поэтому без задней мысли опускаю босые ноги на ковер и иду к выходу из комнаты. Понимаю, что не надела халат поверх шелковой пижамной майки, но думаю, что миссис Мартинс простит мою легкую наготу. Распахиваю дверь и мысленно взвизгиваю. Передо мной стоит разъяренный Гидеон. Он одет в черный лонгслив с парой расстегнутых пуговиц у ключиц и такого же цвета джинсы. Ему идет стиль кэжуал, но все-таки классика была создана для фамилии Кинг. Не могу не осмотреть широкие плечи Гидеона, обтянутые тонкой тканью, и черные линии татуировки, которые я не видела раньше. По чешуе понимаю, что под лонгсливом скрываются змеи.
Интересно, много ли у Гидеона татуировок? Не думала, что они у него вообще есть.
Взмахнув головой, возвращаю глаза на лицо Гидеона и ежусь на месте. Он выглядит злым, как черт. Загорелая шея приобрела красноватый оттенок, на лбу пульсирует венка, а ноздри часто расширяются. Кажется, еще немного – из ушей и носа пойдет пар. Взгляд Гидеона падает на мое декольте, и я едва сдерживаюсь от порыва захлопнуть дверь перед его носом. Слегка прикрываю ее и прячусь за ней, используя как деревянный щит.
– Что-то случилось? – тихо спрашиваю я.
Глаза Гидеона медленно ползут от моей ложбинки к губам, а затем к глазам. На мне нет бюстгальтера, и я молюсь всем богам, что он не заметит это. Его взгляд не ощущается, как кинжал, но мне все равно неприятно. Гидеон относится ко мне… хорошо, но он все еще мужчина.
– Ты же любишь Чикаго, верно? – цедит он, изо всех сил сдерживая злость.
Мой рот приоткрывается, а глаза падают на шкаф с десятками книг по истории Чикаго. Думаю, что да, однако Город ветров делал мне лишь больно. Подумав немного, киваю.
– Мне нужна твоя помощь, подойди в мой кабинет, – приказывает Гидеон. – Миссис Мартинс принесет обед туда.
Он разворачивается, и я почти закрываю дверь, когда он бросает:
– И оденься, пожалуйста.
Жду, когда меня начнет тошнить, но вместо этого я… краснею. Черт.
***
Мы едим в тишине, хотя я вижу, что Гидеон все еще злится. Вряд ли причиной являюсь я, но его настроение причиняет дискомфорт. Мне кажется, что Гидеон вот-вот сорвется и причинит мне боль. Он мускулистый и сильный, и его удар будет в разы сильнее, чем у Орана. Желудок тут же скручивается от ужаса воспоминаний.
Оран выпил лишнего. Такое часто происходило после визитов его матери. Джоан умела довести сына до испепеляющей ярости, но он не мог ударить ее, для этого была я. Сажусь на свое место за столом, где уже накрыли ужин. Я одета так, как любит Оран, все должно было пройти… нет, нехорошо, но хотя бы терпимо.
– Как прошел день, дорогой? – на последнем слове мой голос едва вздрагивает.
Оран смотрит на меня затуманенным взглядом. Он не прикоснулся к еде, но почти полностью осушил бутылку скотча. Опускаю в рот кусок мяса, но даже жевать нет сил. Оран ухмыляется, и этот жест никогда не сулит ничего хорошего.
– Разве тебе интересно, шлюха? – хмыкает он. – Дорогой… тебе самой не противно от себя? Ты жалкая, тупая свинья.
Оран хватает бутылку и швыряет в меня. Твердое дно попадает в мой лоб, и я теряю равновесие, падая на пол. Бутылка разбивается на осколки. Мои руки впиваются в них, и я чувствую, как по коже струится кровь. Лоб пульсирует, в глазах мелькают звездочки. Прежде, чем я успеваю восстановить зрение, Оран подходит ко мне, стаскивает скатерть, и все содержимое стола падает на меня. Остатки еды облепляют меня, а тарелки ударяются о голову и руки, заставляя сильнее вжаться в осколки стекла. Не сдерживаюсь и всхлипываю, понимая, что это лишь начало.
– Грязная свинья… – рычит Оран.
Поднимаю глаза на мужа и вижу, как он залпом осушает стакан. Его острый подбородок напрягается, все тело источает ярость. Плечи часто вздымаются. Оран кидает стакан на пол, и я даже не пытаюсь увернуться, лишь прикрываю глаза от новых осколков.
– Потаскуха, неверная тварь, – Оран хватает мои волосы и наматывает на кулак. От боли из глаз прыскают слезы. Пытаюсь ослабить его хватку, но Оран лишь бьет меня по изрезанной руке. – Ты даже не способна забеременеть. Я пытался столько раз сделать тебя полезной. Бог знает, как много раз я пытался оправдать твое существование на земле, но ты лишь бесполезная дрянь.
Оран, держа за волосы, тащит меня в сторону подвала. Голова пульсирует теперь не только от боли, но и от ужаса. Ногами и руками пытаюсь за что-то взяться, чтобы остановить его.
– Пожалуйста, не надо… – молюсь я, и мой голос больше похож на скулеж.
Но он не слушает меня и дотаскивает до двери в подвал. Открыв ее, Оран пинает меня под ребра, и я кубарем качусь по лестнице. Чувствую, как ребра и колени бьются о холодный бетон. Едва восстанавливаю дыхание и отползаю в угол. Оран не спеша спускается ко мне и насвистывает свою любимую песню. Я уже давно выучила ее наизусть и знаю, что будет дальше.
В такие моменты я жалела, что Оран не бьет меня по голове. Попадание бутылкой было исключением. Я помнила все. Каждый удар, каждое грязное слово и каждый толчок. Оран забирал часть моей души, и я не знаю, осталось ли у меня что-то кроме ненависти к нему, к самой себе и страха.
– Аврора? – голос Гидеона выводит меня из транса.
Поднимаю на него взгляд и вздрагиваю, на мгновенье увидев в нем Орана. Нет, глаза карие, а не зеленые. Волосы темно-каштановые, а не рыжие. Гидеон не Оран. Оран мертв. Сжимаю ладони в кулаки, впиваюсь ногтями в кожу до боли.
– Ты в порядке? – спрашивает Гидеон. – Ты бледная. Особенно на фоне своего пончо.
Ерзаю на стуле, до сих пор ощущая, будто я не здесь, а в доме Орана.
– Да, прости, я задумалась, – бормочу я. – Можешь повторить, что ты сказал?
Гидеон недоверчиво смотрит на меня, словно я вот-вот свалюсь в обморок. Отодвинув тарелку в сторону, он протягивает мне какую-то бумагу. Это оказывается плакат предвыборной кампании. На фоне американского флага и Уиллис-тауэра изображен Гидеон в темно-синем костюме. Он выглядит безукоризненно.
«Как принц,» – почему-то хочется сказать. Удивленно смотрю на Гидеона.
– Да, я баллотируюсь в мэры Чикаго, – напряженно говорит он. – На моей стороне полиция, работники городских электростанций и водопроводной сети, профсоюз учителей и еще несколько ключевых фигур города, но мне нужны и простые люди.
Обняв себя, откидываюсь на спинку стула. На самом деле, брак действительно может помочь Гидеону. Я подвернулась ему очень вовремя. К тому же, поддержка русского синдиката тоже поможет Гидеону с кампанией. Черт, на языке появляется ощущение того, что мною воспользовались. Понимаю, что изначально это я – или вернее мои родители? – воспользовалась им, но все же где-то очень глубоко внутри я забыла, что он выполняет ответную услугу, и представляла, что Гидеон мой союзник, возможно, даже потенциальный… друг?
Нет, Аврора, он не может быть твоим другом.
– Не понимаю, чем я могу помочь, – прочистив горло, бормочу я. – Я в политике ничего не понимаю. Я же женщина, к делам меня никто не подпускал.
Владимир имеет связи с сенаторами, некоторые даже посещали наш дом, но на время их визитов я всегда находилась в своей комнате. Я же женщина.
– Какая разница: женщина ты или мужчина? Мне нужно мнение не человека, связанного с мафией, а человека, который понимает, за что любят Чикаго, – объясняет Гидеон, закатив глаза. – Я должен понять, как могу завоевать любовь горожан?
Он откидывается на спинку стула, повторяя мое движение. Гидеон наклоняет голову вбок, рассматривая меня. Его взгляд напомнил о том, как Росс изучал меня на свадьбе. Да, они точно братья. Гидеон перенял эту черту у старшего брата. Мне становится не по себе, но я пытаюсь не обращать внимания на это и подумать, как помочь Гидеону.
Чикаго не просто сплошные высотки, в нем есть свой шарм и своя история, я уверена в этом. Идея мгновенно приходит в голову, пусть и немного банальная.
– На самом деле, кое-что я могу предложить, – неуверенно говорю я.
– Слушаю, – кивает Гидеон.
Озеро Мичиган – самое большое пресноводное озеро в США. В переводе с языка индейцев племени Хоупвелл его название значит «большая вода». Почти во всех книгах по истории Чикаго есть главы, посвященные озеру Мичиган. В нем полегла не одна сотня человек, но все же оно прекрасно.
Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тучевые облака, играют на поверхности голубой воды. Десятки простых людей пришли, воодушевившись предложением Гидеона. Точнее, моим. Идея же была моей. С нашего разговора с Гидеоном прошло три дня, и его штаб успел организовать и прорекламировать экологический день на городской набережной. Женщины, мужчины и дети пришли, чтобы помочь нанятым Гидеоном людям очистить озеро Мичиган и берег. Были организованы транспорт и питание. В палатках люди могли отдохнуть, вымыть руки и переодеться.
Понимаю, что из всего этого я лишь придумала идею, но я горда собой. Наверное, это первое, что я сделала полезного за свою жизнь. Сегодня здесь много прессы, но Гидеон не возражал, что я оделась в джинсы и толстовку. Он и сам выглядит неформально. Одна женщина объяснила мне, как сортировать мусор и правильно убирать берег, чтобы не порезаться. Не представляла, как много людей бросают бутылки в песок.
Оглядываюсь по сторонам, и мои глаза натыкаются на Гидеона. В этот момент он стягивает с себя толстовку, и майка, находящаяся под ней, задирается, обнажая пресс и затейливые линии татуировки. Скульптурные кубики и небольшая дорожка волос, уходящая под ремень джинсов, привлекают не только мое внимание. Все представительницы женского пола, которые уже познали мужскую красоту, безмолвно ахают и наблюдают за Гидеоном. Он передает толстовку мальчику-подростку, и тот благодарно улыбается. Когда Гидеон нагибается и подхватывает мешок с мусором, его бицепсы напрягаются и увеличиваются в размере. Неосознанно сглатываю, не в силах оторвать глаз от него.