митрополит Антоний Сурожский
Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России

Полная версия

От издателей

Отвечая однажды на вопрос, сколь продолжительна должна быть проповедь, митрополит Антоний сказал: «Если посещаешь какой-нибудь приход, где не бывал и больше не будешь, тогда можно говорить несколько пространнее; или когда случай такой, что надо сказать все, что есть».

Так вот, в этой книге собраны проповеди, в которых Владыка стремился сказать «все, что есть»: это проповеди, произнесенные им в России, в разные его приезды. Как ждали этих приездов здесь – помнят многие; как стремился в Россию Владыка – неоднократно говорил он сам: «Я еду всегда с чувством благоговения: что я буду ходить по Русской земле, что я буду с русскими людьми, что я приезжаю /…/ к себе на Родину /…/ и что в зависимости от обстоятельств я смогу или что-то делать, или очень мало что делать».

Делал Владыка столько, что всякий раз уезжал из России в полном физическом изнеможении: здесь он отдавался, выкладывался до конца. Все помнят, как зажат и бесправен был еще совсем недавно церковный народ в России; тем жаднее воспринималось благовестие любви и свободы, которое нес Владыка Антоний. Он приезжал не поучать нас: он щедро делился с нами огненной силой своей веры и надежды.

По его словам, он и сам черпал силы от общения с этим верующим народом, хотя его отношение к России свободно от сентиментальности и иллюзий насчет будто бы утраченной «Святой Руси». В каждом человеке он умеет видеть образ Божий, пусть изуродованный жизнью и грехом; так и в нашей церковности, лишенной крыльев, он прозревал неодолимое присутствие Христа и Его силы, И как старался он вдохнуть в нас бесстрашие, разомкнуть пашу закрытость от окружающего и как бы враждебного «мира»! И все это – через раскрытие нам евангельского свидетельства о крестной любви Божией: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3, 16–17).

Это свидетельство крестной любви и радости ее победы над всем, в первую очередь ее победы в самом человеке, мы и предлагаем читателю. Будем надеяться, Владыка еще посетит Россию; но приедет он уже в другую страну. Но и сейчас не меньше, чем прежде, России нужно трезвое слово митрополита Антония, произносимое им из глубин общения с Живым Богом, Который есть Любовь.

В Россию Владыка Антоний приезжал, начиная с 1960 года, то ежегодно, то с большими промежутками. К сожалению, насколько нам известно, записей проповедей первых приездов не сохранилось. Заглавия проповедям даны издателями для удобства читателя. В заключение мы сочли нужным присовокупить слово, сказанное митрополитом Антонием в собрании Московской Духовной Академии при вручении ему (в 1983 г.) почетного диплома доктора богословия. Это, так сказать, исповедь его как проповедника. Докторский диплом Владыка получил от Академии «за совокупность научно-богословских, пастырских и проповеднических трудов». Эту степень он имеет и от Абердинского университета «за проповедь слова Божия и оживление духовной жизни» в Великобритании.

Любовь всепобеждающая. Слово, произнесенное 30 ноября 1966 г. в храме святителя Николая, что в Хамовниках (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Старец афонский Силуан писал: «Сердце рвется сказать; ум недоумеет, как сказать; слезы не дают сказать, как нас много любит Господь». И то же чувство овладевает человеком, когда он переживает и человеческую, братскую любовь – любовь, которая основана на Христе. Иоанн Златоустый говорит: не бывайте ни в чем должны друг другу, кроме как в одном – в любви, потому что любви не отплатишь; на любовь можно только отозваться благодарностью и ответной любовью.

Мне кажется, что мы друг друга полюбили с первой встречи нашей в этом храме. Так бывает. Сербы называют встречу радостью, потому что всякая встреча от Бога, потому что всякая встреча – это мгновение, когда люди оказываются лицом к лицу иногда на очень короткое мгновение, а вместе с тем и навсегда, ибо, раз встретившись сердцем, верой, любовью, общей надеждой, под сенью общего креста, под сиянием общего грядущего победного воскресения, уже расстаться нельзя, расстояния земли людей не разлучают. Мы все это знаем: жизнь далеко разводит близких, родных, а сердца остаются соединенные неразлучно такою любовью, которая только на небе может расцвести полной радостью и воссиять полной своей славой.

Все мы молимся о том же: молимся, чтобы радость пришла на землю; слышим из десятилетия в десятилетие слова Исайи, которые он сказал именем Господним: «Утешайте, утешайте народ Мой!». Бог знает, какая скорбь настигла наш современный мир везде, – скорбь охладевающей любви, скорбь разъединенных семейств, скорбь войн, скорбь ненависти, многие, многие скорби. Он это знает, и вместе с тем Он зовет нас не только не унывать, но надеяться еще ярче, еще пламеннее. Вспомните Его слова в Евангелии: когда вы услышите обо всем, о чем Я говорил (а говорил Он о приближении страшного конца Иерусалима), когда вы услышите о войнах, о слухах брани, и о голоде, и о бедах – восклонитесь, то есть поднимите голову, потому что спасение близко… И это спасение все ближе и ближе. И это спасение выражается двояко: когда постепенно обнищание наше становится по-человечески все безнадежнее, то все шире и шире, все глубже раскрывается перед нами возможность познать Царствие Небесное.

Помните первую заповедь блаженства: Блаженны нищие… Не всякий нищий блажен. Блажен не просто обездоленный, потому что от обездоленности нищенства духовного не обретешь; обездоленный, который только жаждет доли потерянной, в Царствие Божие не входит; а блажен тот, кто познал, что ничего у него нет; даже то, что кажется его собственностью – не его. Жизнь, тело, ум, сердце и все, чем богата наша жизнь: любовь людей, солидарность людей, братство, жалость, милосердие – столько можно было бы еще назвать таких богатств, – все это от Бога. И если почувствовать совершенную нашу нищету, почувствовать, что ничего у нас нет, тогда вдруг хлынет в сердце такая несказанная радость: хотя нет этого у меня, хотя оно не мое, но – Господь дает! Все, что мое, было бы вне Господа, а все, что не мое, – это ведь дар Божией ласки и любви и человеческой ласки и любви! И только тогда, когда мы чувствуем, что ничто не наше, можем мы сказать с апостолом: Мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем, потому что это Царствие Божие внутри нас: радость, что мы Богом любимы и что любовью Божией другие возбуждаются к тому, чтобы любить, чтобы жалеть; и не только те, кто так легко возбуждается, но и те, которые трудно приходят в сознание о любви и о милосердии.

В Литургии святого Василия Великого есть такие слова: «Благих благими сохрани, а злых благими сотвори Твоею благостию». И вот мы живем в мире, где есть добрые и злые. Дай Бог, чтобы мы были среди добрых, среди Христовых, среди тех, которым Господь сказал: Как Меня послал Отец, так и Я вас посылаю… Можно прибавить из другого места евангельского: как овец среди волков. Войти в мир кротостью, любовью, беззащитностью, готовностью все отдать, чтобы другой обогатился надеждой, чтобы поверил он в любовь, – вот к чему мы призваны. Сила Божия в немощи совершается, а сила человеческая всегда может разбиться о большую силу. Только простота голубиная, только любовь неодолимы ничем, но лишь настоящая любовь, любовь, о которой говорил апостол Павел: не пристрастная, не та любовь, которой мы выбираем любимых и откидываем нежеланных, а та любовь, которая, как солнце Божие, светит и на добрых и на злых, потому что хочет добра злым, желает и им стать детьми Царствия Божия, а не погибнуть во тьме кромешной.

За границей, в церквах моего управления, мы молимся: «Устроивый мир во славу Твою и в радость его несончаемую, сотвори, да и противящиеся Твоему слову обратятся и вместе со всеми верными истинною верою и любовию Тебя прославят». Молимся, в той же ектенье: «Якоже некогда гонителя Твоего Савла апостолом Твоим Павлом дивно соделал еси, Господи, сице и ныне, во дни скорби нашея, сотвори, да и ненавидящие нас и творящие и желающие нам злая познали истину Твою и любовь Твою». Только такая молитва, только такая установка может победить зло, ненависть, противление. Христос нам сказал, что Отец мог бы двенадцать легионов ангелов Ему в защиту послать, но Он не послал… И Христос не молил об этом, а отдал Себя, отдал до конца, неограниченно, чтобы сделали с Ним, что только захотят. Никто Моей жизни у Меня не отнимает, говорит Он, – Я ее отдаю… И что? На Кресте, потому что Он принял это страдание, потому что не поколебалась любовь, Он смог перед Богом и Отцом последним вырванным смертью криком сказать: Прости им, Отче, они не знают, что творят!.. Прости…

Собор в городе Ковентри был разрушен во время налетов немецкой авиацией; и из развалин построен на площади престол, из обломков железа – крест и надпись: «Прости им, Отче!» Так могут сказать люди обыкновенной веры, потому что эта вера была испытана огнем и железом, и в этом страдании они поняли, что ненавистью не искоренишь ненависти, что гнев человеческий правды Божией не творит, а любовь покрывает множество грехов и побеждает все, все без остатка.

И вот – будем любить. Окружавшие первохристиан люди удивлялись, говорили: «Что это за люди, как они друг друга любят!» Станем таким обществом, где люди так друг друга любят, что всякий вне стоящий посмотрит и скажет: «Как я беден! Какой я сирота вне этого общества! О если бы мне только в него войти! Если бы только и меня обняла эта ласка и любовь! Если бы только мне стать Христовым!». Так ранняя Церковь покорила мир. Так Христос покоряет каждую отдельную душу. Верующие растут в любви, неверующие к ней просыпаются. Любовь была для меня откровением неизвестного тогда мне Божьего Царствия и Христовой Церкви. Я встретил человека и не мог понять: что это за человек, почему у него на всех хватает любви? Почему он нас любит – не из-за того, что мы хороши или дружелюбны к нему, а несмотря ни на что? Откуда это?.. Тогда я этого не понимал, а когда впервые прочел Евангелие, я понял, откуда эта любовь, которая предваряет, идет навстречу, принимает удар, угнетение, все – и радуется, потому что когда мы делаемся жертвой, подобно Христу, мы получаем божественную власть простить именем Господним и благословить во спасение тех, которые силятся сломать нас… Какая это сила, какая это радость!

Когда вы приходите на архиерейскую службу, вы видите в ней славу, а ведь смотрите: входит архиерей, с него снимают его одежду, а он вспоминает слова, Христом сказанные Петру: Придет время, иной тебя препояшет и поведет, куда ты не захочешь; когда был молод, сам препоясывался и куда хотел – ходил, а теперь, во Христе, и тебя совлекут твоих риз, как в ночь бесправного суда, и оденут в препряду, и поведут… Видим мы митру и забываем, что только потому она ставится на престоле, что она изображает собой терновый венец, в котором мы видим венец славы Господней. Дается жезл и кажется, что это жезл силы и власти, а это жезл странников бездомных, у которых нет прибежища, нет дома, нет защиты, перед которыми весь мир раскрыт, потому что он – Божий, потому что в весь этот мир ведено идти, как смертникам, говорит апостол Павел: умирай каждый день, чтобы каждый день кто-то душой ожил… И омофор, который ложится на наши плечи, который раньше, в древности, делался из белой шерсти, изображает заблудшую овцу, за которой пастырь должен пойти куда угодно. А мы знаем, куда Христос напоследок пошел за последними потерянными овцами: сошествие во ад. Во ад надо идти искать овцу… И все это в славе, и в радости, и в надежде, и в вере воскресения, и в чуде этой нашей простой человеческой любви, которая вырастает в меру Божьего Царствия.

Как это дивно, какая радость нам дана! Будем ее хранить в единстве раньше всего, потому что единству нашему дается любовь. Где рознь – нет любви, где разделение – нет любви, а просто попрание Креста и Слова. А где люди преодолеют рознь во имя Христово, останутся друг с другом неразлучными во имя Христово, несмотря на то, что не всегда нам легко друг с другом, там победа будет Христу и Духу, тогда наша жизнь будет сокрыта со Христом в Боге. Будем любить, держаться единства, не дадим себя разорвать ничем, и явим миру, что значит, когда Бог в сердцах человеческих победит, и останется только любовь, ничто другое! Аминь.

Свидетельство о воскресении. Слово на всенощной в храме святителя Николая, что в Хамовниках (Москва), в субботу 25 мая 1968 г.

Христос воскресе! Христос воскресе!

Христос воскресе!

Вот с этой радостью о воскресении Христовом жены мироносицы ранним-ранним утром покинули гроб, в котором был положен Иисус. Что же делает Мария Магдалина у этого гроба несколько часов спустя в слезах, в горе? Как она, утром еще осиянная вестью о Воскресении Господнем, теперь в плаче предстоит этому самому гробу? Что случилось с ней?

Случилось то, что, услышав ранним утром весть о Воскресении Христовом, она ее восприняла как победу Господню над смертью, как торжество Божие, а вместе с этим, как окончательную разлуку с Господом своим. Тогда ангелы возвестили женам о воскресении, но Самого Христа они не узрели. И вот она вернулась; вернулась, погруженная в собственное горе, забыв за своим собственным горем и о Воскресении Господнем, и о победе Божией, только окутанная тьмой этого будто непоправимого несчастья, что, правда, воскрес Господь, но никогда, никогда уж ей не видать Его, никогда не слышать ей Его собственного голоса, никогда не быть Ему в среде возлюбивших Его учеников, для которых Христос был – сама жизнь.

И вот, погруженная в горе среди этой славы, окутанная тьмой среди этого сияния Воскресения Господня, она – у гроба. И она так погружена в свое горе, что не видит она ангелов, которые утром уже возвестили ей и другим о Воскресении Христовом, она видит только горе свое неизбывное, безнадежное. Она видит гроб – и не находит в нем торжествующего свидетельства о Воскресении и о победе, она видит в нем поражение – не Божие, свое. Окутана она тьмой собственного горя.

Разве не бывает часто с нами, когда умрет близкий, родной человек, что в момент смерти коснется нашей души крыло веры, загорится в нашем сердце уверенность о том, что жизнь жительствует, что смерть побеждена, что любовь не может быть покорена… А потом проходит иногда короткое время, и мы возвращаемся к сетованию, к своему горю, к своему несчастью, и за ним собственной, только что пережитой радости мы не умеем больше ощутить. Торжество победы заглушено нашим горем. Так и в этом рассказе: Мария Магдалина не видит. Не видит света, не видит ангелов, не чует победы, видит только гроб, и притом гроб особенно страшный, потому что этот гроб пуст. Даже нельзя поплакать над любимым телом, даже нельзя побыть с Тем, Который теперь умер, но Который хоть плотью Своей еще среди людей. Нет этой плоти…

И ангел Господень, стараясь возбудить ее, привести ее в сознание собственного опыта Воскресения, обращается к ней с вопросом: Что ты плачешь, женщина? Кого ты здесь ищешь? Но и тут она не узнает его голоса, не поднимает на него глаз; она только отвечает: «Взяли Господа моего и не знаю, куда положили Его». И сказав эти слова, она от ангела-благовестника, от утешителя, от радости своей отворачивается: Не воззрела бы на него! Зачем с ним говорить, что он может сделать для моего горя?..

Опять скажу: разве не это бывает часто, когда умрет дорогой нам человек, и кто-нибудь близкий, родной, живой свидетель нашего собственного опыта победы Божией и Воскресения Господня нам хочет напомнить о том и тихо говорит: «Что ты плачешь? О чем? Что с тобой?» И мы отвечаем: «Умер! Умер… умерла моя любовь…» – и отворачиваемся: «Отойди прочь с твоим утешением, с твоими теплыми словами. Я хочу плакать, я хочу горе свое до конца пережить, чашу свою хочу испить до конца»…

Отвернувшись от благовестника-ангела, она оказывается лицом к лицу с воскресшим Господом. Но и Его она не видит. Она занята своим плачем, своим горем; она не смотрит на Него. И тогда Он тоже спрашивает, теми же словами: Что ты плачешь, женщина, кого ищешь ты здесь? Даже тут она не опомнилась. Даже тут она, думая, что это садовник, отвечает: Куда ты Его дел? Куда ты положил это тело, все, что теперь у меня осталось от вечной жизни?..» (Не так ли мы часто поступаем?) И тогда Христос говорит ей одно слово: «Мария!» Называет ее по имени.

Сколько раз она слышала этот же голос, это же имя из Божественных и животворящих устах. И это слово, это имя, которое никто на свете не может для каждого из нас произнести так, как единственный, кого мы любим больше всех, единственная, кого мы любим больше всех, – это слово доносится до ее сердца, отзывается оно в ее сердце; и тут она больше не взирает ни на Говорящего, ни на ангелов, ни на гроб. Встреча случилась в глубинах сердца, ожившего от этого слова животворного. Она названа по имени так, как никто на свете ее не называл. Это слово говорили многие, но так оно никогда не звучало, как когда Христос его произносил.

И она падает ниц перед Ним: Учитель! Он жив!.. Теперь она бы прикоснулась к Нему, к Его ногам, она облобызала бы Его пречистые ноги, но Господь ее останавливает: Время не пришло…

Слова Его таинственны; слова Его часто более таинственны, чем нам кажется. Единственное, что ясно в них, это: Не касайся Меня, не пришло время тебе и Мне. Но иди, иди ты, первая, которая увидела, потому что сумела сердцем услышать то, что глаза не могут показать. Иди, и возвести другим, что ты видела воскресшего Господа.

И она идет, и она проносит эту весть торжествующе, ликующе; и эту весть от нее воспринимают ученики – и спешат, спешат к этому гробу – внутрь сердца, внутрь опыта; и тут начинается для них новое.

Сколько раз нам придется в жизни – и по отношению ко Христу, и по отношению к самым родным и близким и дорогим – испытать это же самое. Когда коснется нас горе, перечтем это место, вдумаемся в него вновь. Это одно из самых торжествующих свидетельств о Воскресении Господнем, которые пробиваются через мрак, через тьму, пробиваются через горе, пробиваются через все, при одном только условии: что сердцем мы умеем слушать и сумеем услышать, что воскрес Господь. Потому что и теперь Он нас называет по имени: Мария!.. Каждого из нас этим именем, потому что теперь по отношению к Нему прошло время суеты, пришло время созерцания, образ которого – именно Мария, по свидетельству Евангелия Господня.

Возрадуемся о Воскресении Господнем, и не будем бояться. Свет Христов, который так торжествующе, так ослепительно озарял нас в пасхальную ночь, теперь превратился в тот тихий свет, о котором мы поем на всенощной: Свете тихий святыя славы Небесного Отца, Святого, Блаженного – Ты, Иисус Христос.

Аминь!

Господь нам завещал радость… Слово, произнесенное 26 мая 1968 г. в храме св. пророка Илии, что в Черкизово, (Москва), после приветствия настоятеля

Каждый раз, когда я приезжаю из-за границы, я приношу сюда русским людям, нашим родным и кровным, привет, неумирающую память и любовь к ним и к нашей родной стране тех, которых буря рассеяла по лицу всей земли. Многие сейчас ушли в могилу, многие клонятся к земле, как побитый стебель; другие еще в цвете сил – не те, кто когда-то уехал, а их сыновья и дочери, внуки, которые помнят, что они русские, которые помнят и любят свой родной народ и свою родную землю, и свое родное, животворное Православие.

Первые годы нашего рассеяния были поистине для нас днями евангельскими. Все было потеряно. Родина была далека, родные были вне досягаемости, жизнь была так тяжела, что иногда страшно и вспоминать. И в этой совершенной обнаженности и обездоленности многие нашли Христа и Евангелие Господне. Ничего не осталось у людей, кроме истерзанной души, разбитой жизни – и вдруг перед их взором встала та нищета, о которой говорит Христос в заповедях блаженства: Блаженны нищие духом, яко тех есть Царство Небесное. В нищете материальной, нищете душевной, растерянности нам вдруг открылся Христос, Который нами познался тогда не в пышных богослужениях, не в славе, а Таким, Каким Он родился в Вифлееме, Каким Он жил в Назарете, Каким Он проповедовал и был преследуем в Святой Земле.

Когда Он родился, дома не нашлось, который принял бы Его. Мать, ожидающая ребенка, Сына Божия, не нашла Себе приюта и гостеприимства. Так было и с многими из нас за границей. Было бегство, подобное бегству в Египет, в страну далекую и чужую, в страну рабства; и вдруг оказалось – достигнута свобода: свобода духа, свобода во Христе. Потому что внешне – тяжело ложилась жизнь; и образ Христа назаретского, рабочего, труднического Христа, стал понятным и родным для многих, как и годы странствий Его, и проповеди в нищете и в одиночестве.

По лицу всей земли тогда начали воздвигаться малые-малые храмы. Этот ваш храм мы рассматривали бы как величайший собор. Тогда открывались церковки в старом гараже, в подвальном помещении; где-нибудь в закутке собиралось молиться малое количество людей. Тот храм, который теперь служит нам собором в Париже, вмещал тогда пятьдесят человек. Храм, где я провел многие юные годы, был меньше алтаря этого вашего храма. Однажды приезжал в Париж тогдашний наш архиерей, митрополит Литовский и Виленский Елевферий, и, одетый в длинную архиерейскую мантию, он дошел до царских врат, а конец мантии его был еще у входных дверей. Малый храм… а сколько было веры, сколько нищеты, сколько любви к Родине и к Богу. И вспоминается его слово, – никогда не забыл я его с тех пор. Наш настоятель извинялся перед ним в том, что принимаем мы его в таком убожестве: иконостас из дешевой фанерки, иконы из бумаги, пол еле выдерживал тяжесть молящихся… Владыка его остановил и сказал: «Не говорите никогда об убожестве храма. Храм так же велик, как Бог, Который в нем живет». Храм не ограничен этими стенами, храм вмещает вечность, храм вмещает Бога, храм вмещает всю любовь Господню к этой многострадальной и грешной земле, на которой живут люди, по всему лицу мира.

И каждый храм – ваш, здесь, и наш убогий храм тогда, и тысячи других храмов – является местом, где на земле Бог у Себя дома. Сколько есть мест, где теперь Ему нет ни пути, ни приюта. Сердца закрылись, и умы закрылись, и воля отвернулась, и жизнь пошла иным путем, по лицу всей земли. И однако, вера каких-то людей – многих, немногих – создает приюты для Живого Бога, для Царя неба и земли, место, где Он у Себя, место, куда к Нему – не к нам, священникам, а к Живому Богу – могут прийти скорбные, истерзанные души, куда можно принести радость и горе, куда может прийти всякий человек, – верующий, неверующий – только бы была у него в душе скорбь, которой он не может выдержать, или радость, которая слишком велика для земли.

И вот так мы живем: вы и мы – той же жизнью, потому что храм не мерится размером и количество людей не мерится числами, а тем, что среди нас вся невидимая Церковь Христа: и Спаситель, и Божия Матерь, и апостолы, и святые и мученики, – все те, которые прошли жизненным путем до нас, неся крест победным образом, – крест и радость Христову. Потому что Господь нам завещал победную радость, но своеобразную радость. Не радость о том, что мы обеспечены, не радость о том, что нам легко живется, а радость о том, что мы можем любить, и не только своей любовью, но Господней; можем благословлять не своим только убогим благословением – Божиим благословением. И радость о том, что перед нами в этот мир с этим же вошел Господь, что победила любовь, что не ушел Господь после крестной смерти от убивших Его людей, а остался в нашей среде. Какая радость!

С этой радостью мы и должны идти в мир, любить ближних и дальних. Любить всегда значит в какой-то мере умереть, потому что тот, кто любит, уже не живет для себя, не живет собой, он живет для другого, в другом, ради другого. Но живет-то он вечной жизнью, а не только жизнью временной и земной, в самой смерти он живет жизнью вечной, отдавая свою жизнь для того, чтобы другие могли жить. Вот радость Христова, которой никто у нас не отнимет. Никто не может отнять этого у нас, никто не может нам помешать любить, и любить так, чтобы быть готовыми не только жить, но и умирать для того, чтобы другие жили и познали Бога, и вошли в Царство Господне. Это радость пасхальная, это радость вечная, это радость наша и Господня. Слава Ему за все!

А вам – спасибо, что молились вместе, спасибо за то, что слушали, спасибо, что приняли нас, приехавших издали: отца Сергия, отца Александра, настоятеля нашего собора в Париже, и меня, с такой лаской и любовью.

Христос воскресе!

следующий лист >>