Надежда Александровна Белякова
Братья
Поэтому люди звали его добрым волшебником.
Придя к нему, я попросила его сделать меня красавицей. Он долго отговаривал меня, но я сетовала на то, что ко мне никто не сватается, и жестокую эту несправедливость терплю лишь за то, что нос мой груб и широк. Щеки не в меру толсты, а маленькие бесцветные глазенки слишком малы. Я низкоросла и коренаста, руки, мои работящие руки – грубоваты. А от смущения смех мой глуховат и кажется порой несколько глуповатым… Но разве я в этом виновата? Да! Я неповоротлива в танце, но проворна в домашней работе. Так почему же я лишена веселого доброго и трудолюбивого жениха, который, став моим муженьком, наградил бы меня оравой веселых и здоровых детишек?! Как будто недостаточно наказана я уж тем, что не одарили небеса меня в день моего появления на этот свет красотой. Дарованной красоте я радовалась бы каждый божий день и носила бы ее всю жизнь как самое дорогое и красивое платье, подаренное мне небесами!
«Красота – вот благодать Господня!»-думала я тогда.
– И потому: уверяла я доброго волшебника, раз уж он добрый волшебник, он просто обязан исправить ошибку, допущенную небесами. Он обязан сделать это доброе дело! А значит: сделать меня дивной красавицей. Как он не отнекивался, как не уверял меня отказаться от этого заветного желания, но я была настойчива. Он бегал от меня, по залам дворца, прятался за портьерами, всюду я находила его и требовала исполнить мое желание. Словом! Сдался старик и сделал меня первой красавицей в наших местах! – горестно вздохнув, сказала она.
–Да ну? А глядя на Вас и не скажешь, что Вы красавица! – вырвалось непроизвольно у братца-простака.
– Да! Это верно. – горестно вздохнув, согласилась бывшая красавица, и продолжила свой рассказ:
– Теперь никто красивой меня не назовет. Слезы смыли красоту с моего лица. Когда я вернулась в свою деревню от волшебника, поднялся настоящий переполох. Красота моя взбудоражила всю округу. Парни, едва взглянув на меня, теряли от восхищения голову. Все на перебой приглашали танцевать. Двери моего дома целый день открывались и закрывались за сватами. Меня сватали самые красивые и сильные парни из богатых домов. Но выбрать я никак не могла. Мои прекрасные ярко синие глаза просто разбегались. Я только всплескивала своими изящными белыми ручками и просила женихов дать мне время подумать. И смеялась от счастья своим прекрасным и звенящим, как весенний ручеек, голоском. Уж так мне хотелось подольше насладиться этим счастьем. По вечерам я беззаботно отплясывала, нисколько не огорчаясь тем, что из-за меня передрались самые лучшие парни в округе.
Сколько нелепых смертей случилось в тех драках. Я оказалась причиной стольких бед. И люди стали меня сторониться. Точно чумы опасаться. На какой праздник ни приду, музыка тотчас умолкает. Музыканты перестают играть. Народ мрачнеет. И стало все как прежде, ни женихов, ни надежд на счастье. Ушла жить в лес, вою и плачу здесь в чащобе! И изо всех сил и кляну того злого волшебника.
Тут вдруг, точно земля содрогнулась. Птичка подпрыгнула на толстом суку старого дуба.
– Что это? – спросил каждый.
И тут скрипучий не человеческий голос ответил просто:
– Это я старый… дуб, вернее – ученый! – проскрипел дуб, на ветке которого сидела та самая птичка. Вздохнув, он продолжил:
– Я был ученым. Меня влекли тайны бытия. И мне казалось, я совсем уж было приблизился к сокровенным загадкам жизни. Мне начала открываться азбука таинств. И вот-вот можно было бы приступить к чтению сокровенных знаний. Но потраченные годы и здоровье мешали и напоминали, что жизнь моя прожита, и пора мне покидать этот мир. А ведь мне нужно было еще много обдумать, понять, осмыслить наедине с самим собой. И, собрав свои последние силы, я отправился к доброму волшебнику, чтобы попросить его, продлить мои дни. Дать мне возможность насладиться счастьем близкого открытия. Что делать, если человеческий век слишком короток и мне, несмотря на мои преклонные годы, все же не хватало времени понять и осмыслить до конца некоторые трудные темы в любимой науке. Мне казалось, что предстоящие открытия так важны и необходимы человечеству. И потому, я долго и упорно уговаривал доброго волшебника подарить мне еще время, продлить мою жизнь ради моих научных поисков. Потому что какой-то ворон или дуб живет в три раза дольше человека.
А продление моей жизни послужило бы благим целям. Ради благой цели, ради науки – разве не было бы общим благом продлить мою жизнь? – спрашивал я доброго волшебника.
И чтобы, наконец, я оставил старика в покое, он не выдержал и согласился…
Обрадованный его согласием, полный надежд, я отправился в обратный путь, в свою лабораторию. Но, утомленный дорогой, я прилег отдохнуть в этой прекрасной дубовой роще. Не заметил, как заснул. А проснулся я могучим столетним дубом, жить которому предстояло еще лет двести, не меньше.
И действительно: теперь у меня много свободного времени. Многое я успел осмыслить и обдумать из того, на что у меня раньше вечно не хватало времени. Но я чувствовал, что все это были чувства и размышления того, прежнего ученого и человека. А мне – нынешнему дубу, они становились все более и более чужими, и даже неинтересными по мере того, как я обживал свою новую жизнь столетнего дуба. Совсем другие мысли; как прожить еще двести оставшихся впереди лет? – занимали меня. И задумался я, и пришел к выводу, что: «Это не добрый волшебник. Нет, не добрый!»
