Настя Дробышева
Лина
Меня всё в тебе завораживало и раздражало. Как ты красила губы остатками маминой помады – ужасного, бордового цвета, – выковыривая пальцем её из флакончика; а потом рисовала ею на зеркале врата для Пиковой дамы. Как ты сворачивала язык трубочкой и пускала пузыри из слюней. Как неистово расчёсывала комариные укусы, и твои худенькие ножки от этого вечно были в кровоподтёках. Как отрывала засохшие корочки с болячек и слизывала солёную сукровицу. За железной кроватью с пуховой периной было наше логово, на старом советском кресле жили твои куклы Синди, у одной постоянно отлетала голова, зато у второй сгибались ноги в коленях; убаюкивающим шёпотом ты показывала мне пьесы на двоих, Синди со сломанной головой играла мальчика, а гибкая красотка была Джиной, Розой или Просто Марией. Сцены из сериалов, позы из «Спид-инфо». Моноспектакли для монозрителя. В голове сладко покалывало, по рукам бегали мурашки, внизу живота блаженно тянуло. Ты гипнотизировала меня и сама впадала в транс. А потом мы узнали, что если поднести руку к переносице, не касаясь, то можно ощутить шестое (или седьмое? восьмое?) чувство. Дальше была игра «дощекочи до локтевого сгиба», мы валялись перед телевизором в горячем полусне и часами водили пальцами по коже предплечья – друг другу по очереди и сами себе.
Как ты вдохновенно врала! Всё тем же нежным полушёпотом, теребя воротничок, слюнявя волосы и наматывая их на ладонь. Про таинственного родственника-богатея, про трагическую смерть своей матушки (которая спустя час звала тебя с балкона обедать), про групповое изнасилование старшей подружки. Все городские легенды побывали у тебя дома: Пиковая дама, Чёрный король, Чёртик, Гномик… Гномик? Мне кажется, такой легенды даже не было. Гномика придумала ты, наделив его неприлично яркой внешностью и совсем не страшными свойствами: Гном открывал портал в потолке и осыпал подарками. Уже в детстве ясно было, что этот причудливый образ плохо увязывается с фольклорной традицией, но куда уж там! Ты в красках описала, как в вашей тихой хрущёвке вдруг пролился дождь из жевательной резинки, и моё слабое сердце затопила зависть. Кто-то мечтал о собаке, а я – о Гномике.
Жвачка была нашей страстью, нашей тайной. Перед тем как вскрыть драгоценный кубик, мы держали его на ладошке, нюхали, гладили, считали Е на этикетке. Один «ловис» жевали неделю, прилепляя его на ночь на подоконник, а с утра посыпая сахаром. Хотелось больше, чаще. Тогда мы стали подбирать изжёванные жвачки на улице: сначала свежие, влажные, сочных, необычных цветов – затем все подряд. Мы рыскали по песочницам, прочёсывали окрестности. Ты поднимала розовую запылившуюся «гусеничку», старательно обрывала с неё грязь и песок и клала в рот. Жевала, перекатывая резинку из щеки в щеку, сплёвывая песчинки и горечь. Потом ты надувала пузырь, лопала его, размазывала пальцами по лицу, сдирала с кожи липкую плёнку, сминала в шарик, снова жевала, опять надувала пузырь… Затем была моя очередь. Иногда мы собирали огромный шар из жвачки, засовывали в рот и давились счастьем…
