Настя Орлова
Лед и пламя
Глава
1
С недавних пор я ненавижу вторники. Раньше это был мой любимый день недели, а теперь нет. Почему? Всерьез углубляться в размышления эту тему я себе запрещаю – чересчур болезненно.
На улице уже светло: значит, скоро начнет трезвонить будильник, и мама станет хлопотать на кухне, ожидая меня к завтраку. Только все напрасно. Я уже решила, что сегодня никуда не пойду. Позвоню Виолетте Владимировне и скажу, что лодыжка после неудачного приземления в попытке скрутить четверной лутц все еще болит и что мучивший меня всю прошлую неделю насморк вернулся.
Вообще-то я не лгунья и не обманываю своего тренера, по крайней мере, с тех пор, как мне исполнилось девять, и я поняла, что Виолетта Владимировна щелкает мою ложь как орешки, но сегодня совру – идти на индивидуальное занятие к Никите Сергеевичу Вернеру, новому хореографу нашей академии, я не готова. Точно не после того, что произошло на тренировке в субботу.
Мне нужно время, чтобы проветрить голову и вспомнить о своей главной цели на сезон, которая исключает любые интересы за пределами льда. Я думала, что за два дня изоляции справлюсь, но почему-то не выходит. Не выйдет и с Вернером работать так, словно все в порядке. Знаю себя: я или глупость какую-нибудь скажу, как обычно бывает, когда нервничаю, или буду стыдливо краснеть. Даже не знаю, что из этого хуже.
О, Господи, ну, почему я такая невезучая? Никита Сергеевич пришел в академию еще в прошлом сезоне, но после фиаско на Чемпионате России мне не было никакого дела ни до него, ни до фигурного катания. Почему же сейчас, когда я, наконец-то, чувствую в себе силы бороться со вчерашними юниорками, все изменилось? Ничто ведь не предвещало катастрофы – он просто был где-то рядом на льду, время от времени бросал в мою сторону небрежные замечания и взгляды. И вдруг что-то щелкнуло. Словно свет погас, а потом засияло солнце. И вместе с ним на меня нахлынуло все запретное, сложное, пугающее в своей откровенности. Я вдруг заметила, какие у него потрясающие синие глаза, и что когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки, а пахнет от него чем-то дерзким и приятно пряным.
С моих губ срывается стон и, перевернувшись на живот, я стыдливо прячу пылающее лицо в подушку. Я безнадежна. Вся ситуация абсолютно и бесповоротно безнадежна. И я буду медленно гореть в аду за то, что мне вообще пришло в голову грезить о своем тренере, пусть этот тренер хорош как античный бог и всего на шесть лет меня старше.
Настойчивый звонок будильника отвлекает меня от волнительных терзаний. Вытягиваю руку из-под одеяла и нащупываю пластиковый чехол телефона на тумбочке.
7.00
Звонить Виолетте Владимировне, конечно, еще рано, но внутри у меня все в таком напряжении, что затягивать историю с прогулом я тоже не могу – хочу разделаться с враньем прямо сейчас, чтобы весь день проваляться в кровати, предаваясь мечтам о Никите Сергеевиче, его глазах, улыбках, руках и чудесном голосе.
О, черт! Предаваясь мечтам о том, как я вылетаю из Академии за неподобающее поведение, видимо!
Сажусь в позу лотоса на кровати и с внезапной злостью смотрю на телефон. Не буду звонить! Напишу сообщение. «Лодыжка ноет, горло болит, насморк не проходит. Сегодня побуду дома». Никто, даже известная своей строгостью Виолетта Суворова не станет гнать меня больную на тренировку. Правда?
Пока я не растеряла решимость, снимаю блокировку с телефона и строчу сообщение. Потом с противным ощущением неправильности того, что я сделала, бросаю мобильный обратно на тумбочку и с головой ныряю под одеяло, прячась в душной темноте от своего поступка.
К моему удивлению, телефон начинает трезвонить буквально через тридцать секунд. Нехотя вылезаю из-под одеяла и заглядываю в экран, хотя точно знаю, чье имя там увижу.
Может быть, если я зажмурюсь и сильно-сильно попрошу небеса, тренер перестанет висеть на проводе? И тогда я смогу представить, что ничего этого не было? Это ведь совсем несложно.
Несмотря на мои отчаянные мольбы, мобильный настойчиво шумит, и, в конце концов, я со вздохом снимаю трубку.
– Доброе утро, Виолетта Владимировна. Извините, что написала так рано.
– Брось, я давно не сплю, – раздается в трубке строгий женский голос. – Арина, если лодыжка болит, надо показаться врачу – это же не шутки. Контрольные прокаты на носу.
– Да нет, я думаю, нужно просто немного отдохнуть, дать ноге передышку, – сбивчиво поизношу я. – Знаете, как бывает. Нагружаешь, нагружаешь, а потом…
Когда я нервничаю – обычно огрызаюсь. Это распространяется на всех, кроме Суворовой. Когда я нервничаю в ее присутствии, как правило, начинаю мямлить. Вот прямо как сейчас.
– Услышала тебя, – перебивает меня тренер. – А с горлом что? По голосу и не скажешь, что приболела.
– Ну, ночью у меня был такой приступ кашля, знаете… – сочиняю я находу. – Когда дышать не можешь и…
– Арина, давай откровенно. Есть определенная причина, по которой ты не хочешь приходить сегодня на каток? Я думала, у тебя серьезные намерения побороться в сезоне.
Я судорожно сглатываю. Вот именно поэтому я и не хотела разговаривать с Виолеттой Владимировной. Она обладает поразительной способностью читать меня, как открытую книгу. И ей, конечно, не стоит никакого труда вычислить если не ложь, то наличие у меня скрытых мотивов для пропуска тренировки.
– Причин нет, – отвечаю я смиренно.
– Ладно, давай так поступим, – говорит она уже мягче. – Прийти тебе все-таки придется. Ты же не забыла, что Иванова должна принести тебе и девочкам костюмы на примерку?
Я морщусь и свободной рукой хлопаю себя по лбу. Уму непостижимо, что за своими романтическими фантазиями я напрочь забыла о таком важном мероприятии, как примерка новых соревновательных платьев!
– Если честно, то забыла, – признаюсь я.
– Угу, – произносит Суворова тем самым тоном, который вызывает во мне желание съежится и забиться в угол подальше. – Будем считать, что я тебе напомнила. Что касается тренировки, на лед сегодня можешь не выходить – побережем твою ногу. Позанимаешься с Никитой Сергеевичем в зале. Если болевые ощущения не пройдут – вечером покажем тебя врачу. Договорились?
– Договорились, – бормочу я.
– Значит, до встречи в Академии.
Виолетта Владимировна отключается, а я еще секунд тридцать неподвижно сижу на кровати, гипнотизируя стену напротив.
Говорила же, что я безнадежна.
Глава
2
На дворе теплое августовское утро. В любой другой день, я бы наслаждалась пешей прогулкой, но сегодня все проходит как в тумане – погруженная в душевные переживания, я даже не замечаю, как прохожу двадцатиминутный путь от дома до Академии.
На минуту заглядываю на каток, где под руководством тренера младшей группы оттачивают мастерство десятилетки, а потом иду в раздевалку, где встречаю Дину Смирнову. Несмотря на то, что в коллективе у нас редко бывают скандалы, и большинство фигуристов находятся в приятельских отношениях, только эту кареглазую шатенку я могу назвать своей подругой. Причина проста – она тренируется со мной в одной группе, но выступает за другую страну, поэтому не является моей конкуренткой за место в сборной. А еще она самая возрастная – скоро ей будет двадцать, но когда ты выступаешь за Азербайджан, кататься можно и до тридцати – эксперты и журналисты не будут дружно провожать тебя на пенсию, как это было со мной после неудачи на прошлогоднем Чемпионате России.
– Привет, – звонко здоровается со мной Дина, натягивая спортивные легинсы с логотипом известного бренда.
– Привет, ты сегодня рано, – отвечаю я. – Рвешься в бой?
– Ты же знаешь, у меня контрольные прокаты в Федерации через неделю, – она пожимает плечами. – Вернер обещал меня посмотреть сегодня. Они с Виолеттой Владимировной хотят заменить заход в последнее вращение в моей короткой. Классный он, все-таки, постановщик, да? От своих программ в этом сезоне я в диком восторге. А ты?
– Что я? – неловко переспрашиваю я, ощущая себя не в своей тарелке.
– Он же «Жанну» тебе поставил. Чувствуешь ее?
– Нормальная программа, – говорю я, не желая вдаваться в подробности.
Дина таращится на меня, будто я сморозила величающую глупость.
– Нормальная? – передразнивает она. – Ты серьезно? Я слышала, что Суворова очень хвалила его именно за эту постановку.
– Возможно, – бурчу я, кидая на лавку рюкзак, и пытаюсь сменить тему. – Не знаешь, во сколько Иванова костюмы принесет?
– Виолетта Владимировна говорила, что в одиннадцать, – Дина закрывает свой шкафчик и машет мне рукой. – Ладно, встретимся в зале.
Оставшись в одиночестве, я нехотя переодеваюсь в тренировочный костюм, потом аккуратно складываю вещи, сознательно оттягивая момент, когда придется выйти в коридор и дойти до зала, рискуя столкнуться с кем-то, кого я совсем не готова видеть.
– Привет, Романова, – дверь в раздевалку открывается и в помещение влетает Лиза Ломакина.
Лиза – одна из тех вчерашних юниорок, кого воспитывали в эпоху трикселей и квадов. На тренировках она приземляет и четверные сальхов с тулупом, и тройной аксель – неудивительно, что в сезон она собирается идти с самым убойным контентом среди всех девочек нашей группы.
– Привет, – говорю я вяло.
– Ты не в духе, что ли? – спрашивает она с широкой улыбкой. – Боишься, что я лутцы отпрыгаю лучше, чем ты?
Я закатываю глаза.
– Немного самонадеянно, а?
– Как твоя нога? – интересуется она. – Ты вчера здорово грохнулась.
– Нормально, – раздраженно отвечаю я, не находя в себе сил препираться с болтливой Ломакиной. – Ладно, я пошла.
К счастью, в зале кроме Дины никого не оказывается, да и она не обращает на меня никакого внимания. Я встаю к станку, рассматривая свое отражение в зеркале, и выполняю несколько простых упражнений, разогревая мышцы. Обычно во время тренировок мой мозг отключается, но сегодня даже здесь меня ждет неудача. Что же такое со мной происходит?
– Ты в порядке? – вздрагиваю от неожиданности, ощутив осторожное прикосновение к своему плечу. – Эй-эй, ты чего? Я не хотела тебя пугать. Я просто звала тебя несколько раз, а ты не отвечаешь.
В ответ на обеспокоенный взгляд Дины, делаю попытку улыбнуться.
– Извини, плохо себя чувствую.
– Говорила тренерам? – спрашивает она сочувственно.
– Договорились с Виолеттой Владимировной, что я сегодня безо льда, – говорю сухо. – Пришла только из-за примерки.
Разговаривая со мной, Дина садится в шпагат и наклоняется вперед.
– В остальном все нормально?
– Да, – я киваю. – Просто никак не могу собрать себя после отпуска.
– Это мне знакомо, – она усмехается. – Я тренируюсь на износ, но этот лишний килограмм, который я нагуляла в отпуске, никак не хочет уходить. У меня из-за этого ось на прыжках уходит.
Я делаю несколько наклонов и сажусь на коврик рядом с Диной. В этот момент дверь в зал открывается, и внутрь заходят Ломакина и Марина Быстрова, а за ними я замечаю до боли знакомую фигуру нашего тренера.
Робкая надежда на то, что я смогу справится со своими эмоциями, лопается, как мыльный пузырь. На мгновение мне кажется, что меня ударили пыльным мешком по голове. Я резко выдыхаю и дергаюсь, словно пытаюсь одновременно убежать и провалиться сквозь землю.
– Эй, да что с тобой? – шипит Дина удивленно.
Ощущая, как пылают мои щеки, я опускаю голову и отчаянно пытаюсь взять себя в руки.
– Доброе утро, девочки, – от низкого густого голоса моя спина покрывается мурашками.
– Здравствуйте, Никита Сергеевич, – вежливо здоровается Дина.
– Здравствуйте, – бормочу я, избегая смотреть на Вернера, который долгое время был для меня лишь наставником и опорой, а теперь вдруг стал героем моих фантазий.
– Арина? – звучит прямо над моим ухом. – Ты в порядке?
Нет, я не в порядке!
– Прекрасно себя чувствую, – отвечаю я, не отрывая глаз от паркета.
Дина сдавленно усмехается, как бы подтверждая мою теорию, что мне противопоказано лгать, но потом происходит нечто еще более ужасное – я ощущаю руку Никиты Сергеевича на своем плече. На долю секунды мне кажется, что я сплю, настолько острыми оказываются мои ощущения от банального прикосновения. Сердце начинает учащенно биться, а тело – гореть в самых неожиданных местах. Этого оказывается достаточно, чтобы вывести меня из состояния оцепенения. Я дергаю плечом, сбрасывая с себя руку Вернера, и вскакиваю на ноги, не смея встретится с ним взглядом.
– Извините, – выдыхаю я, потрясенная новизной переполняющих меня чувств. – Мне нужно выйти.
Вылетев из зала, я хлопаю дверью и приваливаюсь к ней спиной, судорожно глотая воздух.
Фигурное катание – моя жизнь. Как же я буду тренироваться дальше, если не могу даже в одной комнате находиться с Вернером, чтобы в больном воображении не возникло каких-нибудь фантазий о том, как он прижимает меня к себе, а его руки скользят по моему телу совсем не так, как того позволяют правила приличия и профессиональный этический кодекс?
Глава 3
– Арина? – удивленный голос Виолетты Владимировны заставляет меня встрепенуться и вытянуться у двери едва ли не по стойке смирно. – Ты что тут делаешь?
– Я… – работай мозг, работай, мысленно молюсь я. – Я иду в туалет.
Тренер подходит ближе и изучающим взглядом карих глаз сканирует мое лицо. Она вдруг хмурится, но вместо ожидаемой отповеди, я слышу обеспокоенное:
– Похоже, мне действительно надо было дать тебе отлежаться дома. Температуры нет? У тебя лицо пылает.
– Температуры нет, – бормочу я.
– Знаешь что? Занятий на сегодня достаточно, – она смотрит на мой тренировочный костюм, потом переводит взгляд на дорогие часы на своем запястье. – Ксения Иванова привезет платья через полчаса. Посиди пока в моем кабинете, там открыто, а я поздороваюсь с ребятами в зале и приду.
Получив желанную передышку, я послушно киваю и, не теряя времени, спешу по коридору в кабинет Виолетты Владимировны. Там обессилено сажусь на кожаный диван и откидываю голову на спинку, отчаянно пытаясь найти выход из сложившейся ситуации.
Выхода, по крайней мере, очевидного, я не вижу. Вернер на катке каждый день за исключением понедельника. Мне нужно тренироваться и набирать форму к предстоящим стартам, а я даже думать боюсь о том, чтобы оказаться с ним в одном помещении. Бред какой-то. Скажи мне кто неделю назад, что подобное произойдет со мной – я бы покрутила пальцем у виска и продолжила заниматься своими делами, а теперь вот как все обернулось.
С печальным вздохом прикрываю веки и позволяю себе мысленно перенестись в ту самую субботу, с которой все пошло наперекосяк.
Утро не задалось с самого начала. За завтраком я пролила на себя полную чашку чая, и мне пришлось переодеваться, рискуя опоздать на тренировку. Презрев прогноз погоды, я не взяла зонт, но уже на полпути начался дождь. А у самого входа в Академию я стала невольным свидетелем страстных объятий Вернера с высокой блондинкой, чей силуэт показался мне смутно знакомым.
Я всю жизнь терпеть не могла сплетни и всегда тактично удалялась, когда разговор в раздевалке заходил о том, кто с кем встречается. Но даже я знала, что молодой тренер нашей группы пользуется повышенным вниманием представительниц слабого пола. Меня это никогда не интересовало, но в этот день мысль о том, что у него есть подружка, странным образом меня задела.
Позже на тренировке я непривычно долго раскатывалась, пытаясь отогнать от себя будоражащие образы Вернера в объятиях блондинки, пока Виолетта Владимировна не крикнула мне, не желаю ли я перейти в танцы, раз идея делать прыжки мне так неприятна. В итоге, я шлепнулась с первого же лутца. Потом сделала степаут на акселе и почти оборот не докрутила в любимом каскаде с риттбергером. В расстроенных чувствах я подъехала к бортику и выслушала от тренера лекцию о концентрации и приоритетах, а когда Суворова ушла с катка, долго сидела на скамейке, перешнуровывая коньки. По непонятной причине все валилось из рук. И настроение было – нарушить диету и вместо разучивания связок из новой произвольной программы пойти домой и включить на ноутбуке какую-нибудь слезливую мелодраму. Так было ровно до того момента, как рядом со мной на скамейку опустился Никита Сергеевич и предложил свою помощь.
Не знаю, что именно так потрясло меня – его неожиданное появление, защекотавший ноздри приятных запах одеколона или выражение искреннего сочувствия в глазах, обычно светившихся насмешкой, но я вдруг осознала, что рядом со мной сидит не просто начинающий тренер, а привлекательный мужчина.
Во время тренировок Вернер любил повторять, что бабочки должны быть не на льду, имея ввиду сорванные прыжки в один оборот, а в животе. И в тот миг я впервые на собственном опыте осознала смысл его слов: от его близости у меня внутри неистово забили крыльями сотни, тысячи бабочек, а волна ранее неизведанных чувств стала накатывать с угрожающей скоростью, грозя смести все на своем пути.
Резко открыв глаза, я поднимаюсь с дивана и иду к окну, с тоской глядя на дивное теплое утро. Мне вдруг отчаянно хочется оказаться там, на улице, так далеко от Академии фигурного катания насколько это вообще возможно. Подальше от внезапных чувств, сложностей и выбора, который нужно сделать, если я хочу продолжать свою профессиональную карьеру. И ведь всего-то нужно выйти из этого кабинета, взять из раздевалки свой рюкзак и уйти, не оглядываясь. И, возможно, тогда все станет проще.
В Академии я тренируюсь с четырех лет. Весь путь с первых детских соревнований до серьезных юниорских и взрослых побед я прошла бок о бок с Суворовой. Неужели сейчас, из-за глупой влюбленности в младшего тренера, позволю себе перечеркнуть все, что связывает меня с этим местом и людьми, и уйти вникуда? Я не дура, понимаю, что этот сезон – мой единственный шанс вернуться в сборную. В следующем году из юниоров выйдут новые трикселистки и квадистки, и в лучшем случае мне светит замыкать пятерку на любом домашнем старте, а об отборе на чемпионаты Европы и мира можно вообще забыть. Готова ли я отказаться от своей мечты из-за некстати разбушевавшихся гормонов?
Прижимаюсь разгоряченным лбом к прохладному стеклу и глубоко дышу. Должен быть какой-то выход. Возможно, стоит просто переждать эту критическую фазу новизны чувств, и вскоре все опять войдет в привычную колею?
А если нет?
Глава 4
Мое платье для короткой программы восхитительно. Когда наш дизайнер Ксения Иванова обсуждала со мной и Виолеттой Владимировной эскиз у меня были сомнения относительно фасона. Но сейчас, разглядывая себя в зеркале, я настолько довольна результатом, что на какое-то время забываю о свалившихся на меня любовных переживаний.
Моя короткая программа поставлена на музыку из фильма «Жанна Д’Арк» Люка Бессона, поэтому наряд сшит из ткани цвета расплавленного серебра и украшен блестками по фактуре напоминающими звенья кольчуги. С длинными рукавами, высоким воротом и короткой юбкой с разрезами по бокам платье выглядит крайне необычно. Такие скромные фасоны носили на льду в прошлом веке, но, странным образом, сейчас оно смотрится крайне актуально и свежо.
– Крутое платье! – в кабинет Суворовой, где я примеряюсь, заглядывает самый возрастной фигурист нашей группы Ваня Леонов. Оборачиваюсь к нему как раз тогда, когда он театрально хватается за сердце. – Пощади меня, Жанна!
Широко улыбаюсь парню и показываю язык.
– Ты не видела Виолетту Владимировну? – спрашивает Ваня.
– Я думала она на льду вместе с девочками. Сегодня у многих примерки и тестовые прогоны.
– Нет, ни ее, ни Никиты Сергеевича там нет.
Имя Вернера, невзначай произнесенное Леоновым, делает со мной странную штуку. Сердце екает, а потом начинает биться быстро-быстро, а в животе разливается приятное тепло. Ох, черт, ну когда это прекратится?
– Извини, – стараясь не выдать своего волнения, я качаю головой. – Не видела никого из них минут сорок.
– Ладно, – Ваня задорно улыбается и, уже уделяясь, подмигивает мне: – А платье на самом деле очень классное.
Оставшись одна, я еще какое-то время изучаю свое отражение в зеркале, но на этот раз мое внимание приковано не к искусному наряду, а к бледному лицу, на котором выделяются темные тени под глазами – неоспоримое свидетельство беспокойных ночей. Неудивительно, что все вокруг интересуются моим самочувствием.
Глубоко вздыхаю и приглаживаю волосы на макушке. Так нельзя, Арина, говорю сама себе. Трусихой ты никогда не была, а значит, своим страхам пришло время посмотреть прямо в лицо.
Вздергиваю подбородок и натужно улыбаюсь своему отражению, а потом, уповая на смелость, которой на самом деле не чувствую, выхожу из кабинета и иду в раздевалку за коньками и теплой олимпийкой.
Каток в этот обеденный час забит фигуристами нашей группы. До контрольных прокатов остается всего пара недель, поэтому все работают в усиленном режиме. Стайкой кружатся в уголке девчонки-новисы, главная юниорская надежда сезона Зара Бархатова один за другим прыгает каскады, Ломакина и Быстрова в новых соревновательных платьях тренируют вращения и дорожки. Даже Ваня здесь – о чем-то живо переговаривается с одним из младших тренеров.
Не заметив на льду Вернера, я испытываю мгновенное облегчение. Это глупо, потому что скоро он обязательно появится здесь, но даже такая маленькая отсрочка бальзамом проливается на мои напряженные нервы.
Сняв с лезвий коньков чехлы, я ступаю на лед и, набирая скорость, еду вдоль бортиков. Немного разогревшись, снимаю олимпийку и подъезжаю к калитке, чтобы положить ее на скамейку. И именно в этот момент на каток заходят Виолетта Владимировна и… он.
Застываю с курткой в руках, словно меня поймали на месте преступления, и взглядом кролика, загипнотизированного удавом, смотрю на тренеров.
– Арина? – Суворова удивленно вскидывает брови. – Я думала, мы договорились, что ты сегодня не выходишь на лед.
– Я… Я решила немного покататься в платье, чтобы убедиться, что ничего не мешает, – сбивчиво объясняю я. – К тому же, нога совсем не болит, честное слово. Можно даже попрыгать.
Виолетта Владимировна удовлетворенно улыбается, а я внезапно узнаю это выражение на ее лице. Она ведь нарочно сказала мне не кататься, только чтобы посмотреть на мою реакцию! Раньше ничто, ни распухшая коленка, ни ноющая лодыжка не могли удержать меня вдали от катка. И маленькая проверка, которую она устроила мне сегодня, доказала ей, что я не опустила руки и не сдалась.
Выпустив, наконец, олимпийку из рук, я оставляю ее на скамейке, а сама возвращаюсь на лед, но еще до того, как успеваю отъехать от бортика, слышу небрежное:
– Красивое платье, – сказанное низким голосом Вернера.
От его слов по спине ползут мурашки, а коленки становятся словно ватными. Сделав вид, что не услышала его, я, не оборачиваясь, мчусь на противоположную сторону катка, надеясь там отыскать вмиг потерянное самообладание.
Я думала, что сохранить свои чувства в тайне будет сложно? Сейчас мне кажется, что это невозможно!
Несмотря на хаос в чувствах, лед все же помогает мне прочистить голову. Сосредоточившись на базовых прыжках и шагах, я вскоре нащупываю нужный ритм для тренировки. К бортику, у которого стоят тренеры, больше не подъезжаю, но, когда раздаются первые аккорды музыки из моей короткой программы, я встаю в исходную позицию и механически повторяю трехминутную историю Жанны на льду от начала до конца, делая лишь несколько незначительных помарок.
Удивительно, конечно, – мое тело так хорошо помнит и делает то, о чем мозг вообще не может думать…
– Романова! – резкий окрик Виолетты Владимировны возвращает меня к реальности.
Я смотрю на Суворову и покорно киваю, когда она махом руки велит мне ехать к бортику, за которым разместился весь тренерский штаб, включая Никиту Сергеевича.
Ну что ему, сложно выйти? В туалет сходить? Или потрепаться по телефону со своей блондинкой? Обязательно быть здесь постоянно?
– Арина, тебе особое приглашение нужно? – прикрикивает на меня Виолетта Владимировна, когда видит, что я не тороплюсь выполнять ее указание. – Быстрова, ты следующая!
Я вздыхаю и, ощущая на себе десятки взглядов, плетусь к бортику. О да, прилюдная моральная порка Суворовой – как раз то, чего мне сегодня не хватает.
– Слушай, – говорит мне тренер, когда я останавливаюсь в метре от нее. – На сегодня тренировку ты закончила. Я не знаю, что с тобой происходит, но ты, уж пожалуйста, выкинь эту ерунду из головы. Если ты, конечно, еще намерена соревноваться в этом сезоне.
– Я намерена, – шепчу я, не смея оторвать глаза от носков своих ботинок.
– Сегодня проехала сносно. Для робота. Завтра постарайся вложить в прокат хоть немного эмоций. Переодевайся и иди на обед. Вечером танцевальное занятие у Зайцева, если ты соберешься почтить нас своим присутствием.
Я киваю.
– Да, Виолетта Владимировна, – шепчу я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы обиды.
Не теряю больше ни секунды: хватаю со скамейки свою олимпийку, надеваю чехлы на коньки и иду к выходу. Правда, успеваю сделать лишь несколько шагов по коридору, как за спиной хлопает дверь.
– Арина, ты помнишь, что моя сестра ждет тебя сегодня на ужин? – внезапно раздается голос Вернера.
Я растерянно моргаю и резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, встречая насмешливый взгляд серых глаз.
Мой самоконтроль начинает таять, как мороженое на солнце.
– Я… Простите, Никита Сергеевич, я забыла, – бормочу я. – Я сама позвоню Светлане и извинюсь.
– У тебя другие планы? – спрашивает он.
Скажи «да», скажи «да».
– Ээээ… Да, – произношу я неуверенно, теряясь под его изучающим взглядом. – Да, то есть, нет. Но я не планировала сегодня задерживаться. Я не одета для гостей. И маму не предупредила.
Вернер хмурится и засовывает руки в карманы своих модных выцветших джинсов.
– Ты уверена, что у тебя все в порядке? – внезапно спрашивает он. – Крайне странно ведешь себя сегодня. Если нужно, маме твоей могу сам позвонить и объяснить причину твоей задержки. Спортивный костюм вполне достоин аудиенции у нас дома. Что касается планов – ты же сама хотела посмотреть фильм и разобрать образ Жанны Д’Арк со Светой. Или нет?
– Да, – признаюсь я.
– Значит, ужин остается в силе?
Я нехотя киваю.
– Хочешь, дождусь окончания тренировки у Зайцева, и отвезу к сестре?
Что? ЧТО? Провести кучу времени в замкнутом пространстве его машины? Вот уж, спасибо!
– Нет! – отрезаю я. – Уверена, у вас много других дел. А я хотела успеть встретиться с подружкой, которая недавно прихала.
– Ну, как хочешь, – Вернер равнодушно пожимает плечами. – Увидимся позже, Романова.
Жду не дождусь, с совершенно несвойственным мне сарказмом думаю про себя, глядя на удаляющуюся по коридору фигуру.
