Наталия Левитина
Стопроцентная блондинка
– Я тебя ненавижу, – прошептала она. – Убирайся! Уходи прочь! Ты за один час уничтожил пять лет счастья. Ты все у меня отобрал, даже воспоминания! То, что между нами происходило в течение этих лет, было чудесно. Я могла бы долго перебирать в памяти счастливые моменты. Но теперь все окрашено в черный цвет. Ты поступил со мной как негодяй! Убирайся! Ненавижу!
– Что ж, – пожал плечами Платонов. – Конечно, я негодяй. И ты имеешь полное право меня ненавидеть. Так даже лучше. По крайней мере, ты не будешь убиваться по поводу нашего расставания. Прости меня.
– Забери деньги! – крикнула Настя и швырнула сверток в спину Платонова…
…Вода уже текла из-под двери ванной комнаты. Обнаружив, что сидит в ледяной луже, Настя наконец-то пришла в себя. Она вытерла слезы, пошмыгала носом и встала.
– Так, с этим надо что-то делать, – пробормотала она.
Мария кормила грудью младенца и одновременно рассматривала статью в журнале. Она три раза прочитала один и тот же абзац, но абсолютно ничего не поняла. Возможно, сейчас ей больше подошел бы журнал «Счастливые родители».
Мальчик, названный Стасиком, самозабвенно качал из ее груди молоко, как нефть из скважины. Стоило Марии шевельнуться, ребенок разлепил крошечные веки и настороженно посмотрел на источник питания – как бы не перекрыли краник.
– Ешь, моя радость, поправляйся, – просюсюкала Маша.
Она уныло вздохнула. Она опять – в который раз! – попала в золотую клетку. Теперь, куда бы ни забросила судьба, в назначенный час Маша всегда должна доставить грудь в эпицентр вселенной – туда, где ждет с разинутым от голода ротиком маленькое, но настырное существо. И подобное положение вещей сохранится как минимум год.
А как свободна она была прежде! Беззаботно гоняла по городу на раздолбанном «ниссане», проводила часы в любимых кофейнях, удобно устроившись за столиком с ноутбуком. И даже три старших ребенка, отправленные в детсад, летний лагерь или к бабушке, не особо обременяли Марию. Так ей теперь казалось…
Стасик, удачно уменьшив вес матери граммов на двести, в конце концов отвалился от груди. Маша положила карапуза в кроватку и, отдав дань материнскому инстинкту, несколько минут любовалась его чарующими формами. Эти пухлые щечки, толстые ручки, аппетитные ножки! Детеныш родился крупным и с каждым днем уверенно прибавлял в весе.
То же самое происходило и с Машей. Она, как и ребенок, уверенно обрастала жирком, хотя от нее этого и не требовалось – ведь Маша не была новорожденным младенцем. Но ей почему-то все время хотелось есть. Вот и сейчас она бодрой рысью помчалась на кухню.
Но тут в дверь позвонили.
На пороге стояла красивая, но очень мокрая девица. С ее одежды капало. Темные глаза, выразительно контрастировавшие с волосами цвета пшеницы, сияли мученическим светом.
– Здравствуйте, – вяло, без энтузиазма произнесла девушка. – Я ваша соседка. Зовут Анастасией. У меня в квартире прорвало трубу. Вы не знаете, что делать в таких случаях?
Надо отметить, Мария отрицательно относилась к блондинкам. А блондинок с именем Анастасия она и вовсе ненавидела. Несколько лет назад майор Здоровякин (тогда еще капитан) резко ушел влево с прямой и светлой дороги семейной жизни. И поводом для маневра явилась роскошная блондинка Настасья.
Объективно сопоставляя свои и Настасьины параметры, Мария понимала: у мужа был единственный шанс избежать адюльтера – временно впасть в кому. Он почему-то этого не сделал. И шрам на Машином сердце, оставленный предательством, болел до сих пор.
Поэтому она едва не захлопнула дверь перед носом нежданной гостьи. Но та вдруг распахнула заплаканные глаза и воскликнула:
– Мария! Машка! Ты?!!
Маша пригляделась.
– Настя Платонова? – изумилась она. – Вау! Вот это фокус! Ты откуда здесь?! Мы что, соседи?
Так, через двенадцать лет после окончания школы встретились одноклассницы.
Неудивительно, что они не сразу узнали друг друга. На выпускном балу Мария представляла собой субтильное создание весом в сорок три килограмма. А сейчас в ней было добрых восемьдесят.
Настя, напротив, из щенка с толстыми лапами превратилась в изящную красотку. Ее скудные жировые отложения дислоцировались строго в местах, отведенных для этого фитнесом. Более того, с годами Настя избавилась от прыщиков, которые в старших классах были ее постоянными спутниками, и изменила цвет волос. Пять лет под крылом Михаила Платонова и постоянная забота о внешности так явно украсили ее, что даже несколько дней страданий не нанесли значительного урона ее личику.
А Маша никогда не отличалась особой красотой. Ее несомненным козырем всегда оставалась стройность. Майор Здоровякин таял от восторга, проводя ладонью по ее острым позвонкам и сдавливая ладонью хрупкое плечо – на фоне его монументальных габаритов жена выглядела невесомым бестелесным созданием.
Но последняя беременность прибавила Маше тридцать килограммов. Вернее, она сама их себе организовала, поглощая в гигантских количествах торты, шоколад и печенье. (Стоит отметить, что майор Здоровякин опять же был рад. Теперь он наслаждался атласно-белой полновесностью супруги и с явным удовольствием хватал ее за мягкие места. Ах, шалун!)
Контраст между стройной Машей, знакомой Насте со школы, и жирной тушей, появившейся в дверях, был разителен. Мария пала так низко, что Настя на мгновение забыла о своем горе. Она беззвучно открывала рот, не в силах произнести ни слова. В ее груди разлилось удовлетворение. Нет, она никогда не радовалась чужому горю. Но как иначе реагировать женской психике на очевидную неудачу подруги? Ровесница в роли мамонта – подобное зрелище вылечит самую глубокую рану. Хотя бы на пару минут.
Но через пару минут Насте стало стыдно. А через десять – она вновь нырнула в пучину собственного несчастья.
– Как я рада тебя видеть, – грустно улыбнулась она Марии. – Ты слегка изменилась, но все такая же милая. Машечка-ромашечка!
– И мы теперь живем на одной площадке?
– Я в десятой квартире! Потрясающе, да?
– Ну, заходи скорей! Почему у тебя красные глаза? Ты плакала?
– Угу, – всхлипнула Настя. – Маша, если бы ты знала, как мне плохо!
– Давай-ка на кухню. Ой, подожди, Стасюша квакает…
Мария побежала в детскую. А когда вернулась, обнаружила за кухонным столом рыдающую подругу.
Услышав детское вяканье, увидев в коридоре коляску и груду разнокалиберной обуви, заметив на стене семейную фотографию Здоровякиных (четверо мужчин забирают Машу и младенца из роддома), Настя вновь осознала, какой немыслимый ущерб нанес ей Платонов. Пять лет она потратила на мужчину, мечтая, что когда-нибудь у них будет настоящая семья. И осталась одна!
– Настя, Настя, – принялась тормошить подругу Мария. – Ну-ка прекрати. У тебя кто-то умер?
– Я сама умерла! – вырвалось у Насти.
– Тогда ты превосходно сохранилась. Розовенькая и гладкая, никаких признаков разложения. Слушай, ты говорила про какую-то трубу.
– Про трубу? Ах да! У меня там вовсю фонтанирует!
– Ты же соседей зальешь!
– А что делать?
– Для начала хотя бы перекрыть воду. Пойдем!
И школьные подруги, нашедшие друг друга после долгих лет разлуки, отправились в десятую квартиру перекрывать воду.
Глава 3
Индивидуальная психотерапия
Анастасии невероятно повезло. Она прекрасно обходилась без Марии целых двенадцать лет, но в трудную минуту именно разговоры с Машей заставили ее очнуться и прийти в себя. Неизвестно, до чего додумалась бы Настя, сидя в ненавистной квартире и оплакивая судьбу.
А теперь она сидела в основном у Здоровякиных, и добрая, отзывчивая Маша исполняла роль психотерапевта. Как это важно, когда есть кому излить душу.
Учитывая занятость врача, сеансы психоанализа проходили одновременно с приготовлением пищи или во время кормления Стасика. Маша с маниакальным упорством кормила младенца грудью. Настя считала, что она слишком часто наполняет молоком эту канистрочку.
– Но он ведь хочет! – оправдывалась Маша. – Пусть ест человек. Ладно, рассказывай дальше…
Их разговоры уже длились целую вечность. Но тема себя не исчерпала. Как и обида Анастасии. Она не могла смириться с мыслью, что от нее избавились, словно от устаревшей модели сотового телефона.
– Да, Платонов большой оригинал! – согласилась Мария. – Я еще ни разу не слышала о таком способе разрыва с женой. Бывает, конечно, что муж, съев ужин, молча берет из шкафа приготовленный чемодан и говорит внезапное ариведерчи. Это тоже отвратительно и болезненно. Но чтобы взять и выселить из дома жену!
– Да. Сказал, что мне, видите ли, никогда не нравилась наша квартира. Но это неправда! Она мне нравилась!
– Тебе и так нелегко, а тут еще чужая обстановка, незнакомая территория. Это кого угодно сломает! Вот мы недавно переехали. Я до сих пор не пришла в себя. Ничего нельзя найти, все по-новому, все не так… А у тебя к тому же разбито сердце. Нет, Михаил поступил чрезвычайно жестоко!
– Наверное, вопрос в деньгах. Та квартира, что он оставил себе, раз в десять дороже моей. Он всегда умел считать деньги. Он решил, для меня это слишком жирный кусок – апартаменты в центре города с роскошной обстановкой. А тут… Ламинат весь дыбом встал после потопа!
– Слушай, а почему Михаил при регистрации взял твою фамилию?
– Он не брал.
– Как – не брал?
– Да так. Мы однофамильцы.
– Потрясающе!
– И мы не регистрировались. У нас гражданский брак.
– О, как неудачно! Теперь понятно, почему Платонов так запросто выселил тебя из царских хором в дешевую квартирку на окраине. Вы не зарегистрировали брак. Он вполне мог отправить тебя прямо на улицу.
– Да. Когда мы с ним познакомились, я увидела особый знак в том, что мы однофамильцы. Мы были словно созданы друг для друга! И вот… Он вышвырнул меня из дома! Но самое обидное, что у них будет ребенок. А меня он послал на аборт! – всхлипнула Настя.
– Ты сделала аборт?! – ужаснулась Мария.
– Да. Год назад.
– Как же ты решилась?
– Вот так.
– Но зачем? У тебя был вполне актуальный возраст для материнства. И все условия. Муж, квартира, средства.
– Он меня заставил.
– Что значит – заставил? Каким образом? Вел в клинику, подталкивая дулом автомата? Привязывал? Заковывал в наручники?
– Нет. Но он убеждал. Приводил аргументы.
– Это все слова. Уверяю тебя, если бы ты проявила твердость, то через девять месяцев Платонов, как миленький, менял бы младенцу памперсы. И страшно гордился бы своим новым приобретением!
Маша с нежностью посмотрела на Стасика, сопевшего у ее груди. Настя перехватила взгляд подруги и скривила рот. Ее брови встали домиком, глаза наполнились слезами.
– Была бы сейчас с ребенком… А так… Осталась совершенно одна.
– Ну, не плачь, не плачь, – успокоила Мария. – Родишь когда-нибудь. А сейчас наслаждайся девичеством. Тебе всего двадцать девять. И пока нет детей, ты все еще девочка-подросток.
– Мне двадцать восемь, – встрепенулась подруга и вытерла слезы. – Ты что, забыла? Я ведь была самой маленькой в классе.
Ах, ну конечно! Мария была старше Анастасии на целый год. Теперь понятно, почему она так мудра и рассудительна. В ее-то возрасте… Двадцать девять лет, страшно подумать… Настя горделиво задрала подбородок.
– Правда, – с улыбкой кивнула Мария. – Ты у нас малышка. Кстати, ты уже составила план мести?
– А?
– Мстить собираешься?
– О-о… Думаешь, у меня получится?
– Думаю, нет.
– А хорошо бы.
– Не пытайся соперничать с Богом или Провидением. Это в каком-то Завете сказано, да. Короче, Платонова накажет Бог.
– А если нет?
– Значит, он поступил правильно, выгнав тебя из дома.
– Что?!!
– Нет, серьезно. Подумай: ты сейчас свободна и задумчива. Ты переосмысливаешь свою жизнь. А вдруг, выставив тебя за дверь, Михаил освободил дорогу новому чувству? Новым встречам, знакомствам? Изменениям в тебе? Возможно, у Насти Платоновой другое предназначение, нежели быть просто женой богатого коммерсанта?
– Знаю я эту песню! – фыркнула Настя. – Это вариация на тему «Что ни делается, все к лучшему». Интересно, а если твой Илья объявит, что его любовница собралась рожать и поэтому отныне он будет жить с ней? Ты воспримешь эту новость лояльно?
– Ну уж нет! – возмутилась Мария. – Не говори мне такие ужасные вещи! Никаких любовниц!
Маша и не предполагала, что всего через пару месяцев страдания Анастасии станут очень близки ей, когда в их доме зазвучит томительная, как аргентинское танго, тема любовницы.
Целую неделю Настя лелеяла обиду, упивалась ею. Ей ужасно хотелось увидеть ту, другую женщину, укравшую у нее счастье.
И она решилась. Взяв со стоянки автомобиль, Настя поехала в центр, в знакомый до боли двор. Там, изящно маскируясь зонтиком, книгой, газетой, она три часа просидела на скамейке под разлапистым канадским кленом, выжидая. Более скандальная и самоуверенная особа наверняка не стала бы караулить во дворе, а вторглась бы на территорию, занятую неприятелем, и намылила обидчице шею.
Но Настя с юности влачила бремя интеллигентности. И поэтому она терпеливо ждала под деревом. И дождалась. Около восьми вечера во двор въехал черный джип Платонова, и Настя увидела ее.
После легкого дождя в воздухе пахло озоном и близкими холодами, желтые и красные листья мокро блестели на черном асфальте. Платонов осторожно выгрузил из салона живой трофей, а из багажника – целый ворох фирменных пакетов и коробок.
С первой же секунды, увидев их вместе, Анастасия поняла, что трофеем является сам Платонов. Его лицо, обычно твердое и мужественное, сейчас утратило выражение силы. Он сиял нежностью, суетился, выглядел счастливым и зависимым. Настя его не узнавала.
Я влюбился, как мальчишка.
Не знаю, что со мной.
Прости.
А соперница пленяла красотой. У нее были роскошные медно-рыжие волосы, яркие глаза, королевская осанка и взгляд женщины, привыкшей шагать по мужским трупам. В том, как она смотрела на Платонова, чувствовалось удовлетворение охотника, заарканившего сильного зверя. А зверь находился в состоянии эйфории и не владел ситуацией…
На фирменных пакетах, привезенных домой Платоновым и рыжеволосой стервой, красовался логотип магазина «Александра». Это был дорогой салон свадебных платьев. Настя и сама не раз заходила туда, чтобы примерить бело-розовый наряд и вообразить себя невестой.
Да, за пять лет ей так и не удалось уговорить Михаила зарегистрировать их отношения. «Зачем это, – отшучивался он, – разве я тебе не муж? Я полностью в твоей власти». Новая пассия, видимо, нашла подход к Платонову и убедила его в преимуществах официального брака перед гражданским…
– …Пять лет, – причитала вечером на кухне у Здоровякиных Анастасия, – пять лет жизни! И что теперь?
Мария, по обыкновению, сосредоточенно вырабатывала молоко. На руках у нее лежал Стасик. Он косился на дам голубыми глазками, жмурился, корчил рожицы. Но болтовня больших девочек действовала на него как снотворное, и вскоре детеныш ритмично задышал, уснув.
– Надо же, – заметила Настя. – А я думала, если в доме младенец – это сущий кошмар. Но он только ест и спит, спит и ест… Значит, иметь детей вовсе не трудно!
Маша энергично закивала.
– Одно удовольствие! – подтвердила она. – Главное, вовремя нажраться новопассита. Или выпить пустырника. В аптеке много отличных препаратов.
– У тебя есть?
– Обязательно. Точно, налью тебе пустырника. Как я раньше об этом не подумала! Вот, пробуй.
– Но он же горький, – задохнулась Настя.
– Хочешь, разбавим мартини?
– Тогда уж просто мартини. Хотя я его и не люблю. Маша! Как жить дальше?! А?!
Маша изо всех сил сочувствовала подруге. Она не понимала, как же Платонов сумел вычеркнуть из жизни милую, добрую, преданную – и еще сто восемьдесят пунктов – Анастасию!
И в то же время обе знали: Платонова не вернуть. Он пропал, растворился в терпкой смеси стервозности и очарования. Любая попытка доказать ему, что он стал жертвой расчетливой бестии, будет иметь обратный эффект. Он влюблен, и это любовь-болезнь.
– Как глупо, как глупо, – всхлипнула Настя. – Он попался, его обвели вокруг пальца.
– А вдруг ты ошибаешься? Вдруг она вовсе не охотится за богатыми мужиками, а на самом деле любит Платонова?
– Я ранена в сердце, а не в оба глаза! Я не слепая! Я все видела! От Миши ничего не осталось. Рожки да ножки. Жалкие объедки. Она сожрала его с потрохами…
Сегодня утром в Настином сердце зародилась надежда. Она забыла о проклятиях, брошенных ею в адрес Платонова. Анастасия вдруг подумала: все можно вернуть. Она готова забыть, как он ее обидел и унизил. Пусть только позовет обратно…
Но, увидев коробку со свадебным платьем, заметив взгляд, брошенный Платоновым на новую подругу, Настя поняла: Михаил давно живет другой жизнью, в которой нет места ей, Насте. Он никогда не смотрел на нее такими глазами – как на богиню. Это Платонов был для нее божеством. А он снисходил до своей очаровательной глупышки.
В новом союзе роли изменились. Рыжеволосая хищница с королевской осанкой позволяла Михаилу плавиться в огне любви. В обмен на материальные блага. На то, как алчно использовала она возможности, даруемые его кредиткой, указывало количество пакетов, выгруженных из черного «лендкрузера». И эту жадину Платонов почему-то не упрекал в пристрастии к шопингу!
– Но ведь он умный! – вспомнила Настя. – Он увидит, что его используют. И поймет, как ошибся. Я подожду. Подожду… Так! Надо покрасить волосы и сделать пилинг.
– Что?! – возмутилась Мария. – Какая бесхарактерность! Уже готова простить. Пилинг, тоже мне! Это от слова «пила»? Когда спиливают верхний слой кожи? Да, да, совершенствуйся! Еще слетай в космос и покори Эверест. Толку-то! Когда Платонов прозреет, будет поздно. В паспорте – штамп, в люльке – младенец. А в сердце – ненависть ко всем представительницам слабого пола…
Анастасия не понимала, как Платонов будет жить без нее. За пять лет у них сформировался целый арсенал совместных привычек и ритуалов. Они понимали друг друга с полуслова. И что теперь?
– Я всегда ждала его с ужином. Разве она станет для него готовить? Да она, наверное, и не умеет. А я три раза ездила во Францию и брала мастер-класс в «Ритце». Я жарю отбивные, как шеф-повар французского ресторана. А мой фирменный борщ? А куриный салат с мандарином? Как же, а?
– Думаешь, Платонов не выживет?
– Конечно нет! А массаж? Я специально закончила курсы, чтобы по вечерам делать ему расслабляющий массаж.
– Ты серьезно? – поразилась Маша.
– Да. Он ведь так устает. И я умею танцевать танец живота. У меня костюм с монистами!
– Слушай… У меня просто нет слов!
Мария несколько минут потрясенно молчала. Она представила, как встречает вечером Здоровякина в наряде восточной одалиски, кормит супруга борщом и куриным салатом, а затем страстно крутит бедрами в зажигательном танце. А после добивает майора расслабляющим массажем. О, это было бы нечто!.. Хотя вряд ли Здоровякин выживет – ведь, несмотря на внушительные размеры, он отличается тонкой нервной организацией. Его психика будет травмирована жестоким экспериментом.
– Знаешь, Настя, ты уникум.
– Правда?
– Однозначно.
– А разве ты не заботишься так же об Илье? – удивленно распахнула глаза Анастасия. – Ах, впрочем, сейчас тебе не до танцев.
– Честно говоря, я не способна на такие подвиги.
– Какие подвиги? Мне нравилось делать Мише приятное. Я ведь его люблю! Вернее, любила.
– Настя, у тебя задатки супержены. Подозреваю, ты быстро найдешь объект, готовый поглощать твою созидательную энергию. Мужчины обожают, когда их лелеют. Вот, посмотри на этот экземплярчик!
Маша указала на пупсика, блаженно спавшего у нее на руках.
– Он чудо, – подтвердила Настя…
Сеанс врачевания душевных ран был прерван появлением близких родственников Марии. В квартиру с грохотом ввалились четверо мужчин. Им словно противно было само понятие тишины.
Впереди катился измазанный шоколадом трехлетний Эдик. Затем в дверном проеме возникли близнецы Леша и Антоша. Замыкал процессию глава семейства. Рекс прыгал, обалдев от счастья, и сдавленно тявкал. С тех пор как в доме появился младенец, в семье были резко ограничены некоторые завоевания демократии – свобода слова, например. Рексу запрещалась лаять под страхом смерти.
А дети были выдрессированы гораздо хуже овчарки. Они не сдерживали эмоций.
– Что мы будем есть?! – закричал Эдик.
– О, братан, привет! – сунулся к кулечку с младенцем Антон.
– Сначала помой руки, – зашипела Мария.
– Мама, у меня штаны порвались, – обрадовал Леша.
– А у меня в кроссовке дыра. Вода попадает, – сказал Антон.
– Жаловались на Эдика, – сообщил майор. – Кормил девочек из старшей группы поганками.
– Супергрибочками, – уточнил Эдик. – Угощайтесь, мэм. Пожалуйста, мэм. Благодарю, мэм.
– Нужно собрать природный материал и завтра отнести в садик: листья рябины, дуба, березы, а также шишки, желуди, каштаны, побеги бамбука…
– И дохлых гусениц, – добавил Антон. – У меня есть пять штук. Вот, смотрите.
– …дети будут делать осеннее панно, – закончил майор.
– Осеннее панно! Как трогательно, – вздохнула Мария. – Только где мы возьмем на ночь глядя желуди и каштаны?
– Мама, ты зашьешь мне штаны? Или дай другие.
– А в каких кроссовках я пойду завтра?
– Господа, не толпитесь! Пожалуйте на фуршет! (Эдик.)
– Мама, пойдем косить бамбук!
– А что мы будем есть?
– Маш, ты чего-нибудь успела сварить?
– Алло, это девять-один-один. Что случилось, мэм? Убийство? Выезжаем! (Эдик.)
Насте хватило трех минут. Через три минуты у нее перед глазами замельтешили черные мушки.
Иметь детей вовсе не трудно.
Одно удовольствие.
– Знаете, – сказала Настя, – я, пожалуй, приготовлю вам изысканный ужин. Зря я, что ли, парилась на кулинарных курсах в «Ритце»? Так, что у нас в холодильнике?
В холодильнике красовалась банка сцеженного Машиного молока и кусок сервелата. Зато в морозильнике нашлись четыре упаковки вареников.
– Вареники с картошкой вас устроят?
– Да-а-а! – закричали дети и майор, перманентно измученные голодом.
– Вообще-то не рекомендуется употреблять в пищу замороженные продукты. Особенно детям.
– Наши дети едят и не такое, – вздохнула Маша. – Этой осенью они съели полпесочницы и три тонны жухлой листвы.
– Да? Ну, тогда я ставлю воду.
Через десять минут изысканный ужин был готов.
