Наталья Ивановна Скуднова
Оффенбахер
– Погодите, не так быстро! – попросила Лена.
Тем временем, Петя достал из внутреннего кармана свой паспорт и положил рядом с Леной, чтобы та внесла все данные в расписку.
– И? – закончив писать, спросила Лена.
Петя прочитал то, что Лена настрочила и спокойно проговорил:
– После моих паспортных данных так и пишите, как есть: в качестве задатка денежную сумму в размере 500 000, и обязательно сумма прописью с большой буквы – Пятьсот тысяч рублей 00 копеек. – Петя подождал, пока Лена закончит эту фразу, затем продолжил. – В счёт будущей оплаты за покупку, принадлежащего мне на праве собственности пианино Оффенбахер, сейчас скажу номер.
Тут Петя снял верхнюю крышку с пианино и сделал фото выгравированного номера.
– Вот, смотрите на телефоне – этот номер и вписываете. – любезно посоветовал Петя.
После того, как Лена аккуратно вывела каждую цифру, она уставилась на Петю. Тот, с показным безразличием, продолжил.
– И с новой строки пишите: факт получения мной денег означает, что я обязуюсь продать этот инструмент за сумму в размере Один миллион рублей. Сумму также пишем и цифрами и прописью с большой буквы.
Дописав всё это, у Лены ручка зависла в воздухе. Она вдруг поняла: ведь согласно расписке, которую она собственноручно сейчас пишет, она получает будто бы настоящие полмиллиона рублей в качестве задатка. Если отец снова взбрыкнет и откажется от продажи инструмента, ей придётся возвращать минимум пятьсот тысяч, но настоящих денег, а не из банка прикола! Не зря же её сослуживец попался на мошенничестве на их прошлой работе. Как потом доказать, что получила она ненастоящие деньги? Кто знает и подтвердит их с Петькой странный план по утилизации инструмента? Да и как отцу сейчас признаться во всём этом?..
Пока Лену разрывало от мучащих её, вопросов, Петя гнул свою линию:
– Покупка пианино состоится не позднее… Хм…Давайте-ка определимся с датой продажи. Верно, Михаил Степанович?
– Но деньги-то вы сегодня отдадите? – переспросил отец.
– Полмиллиона отдаю сразу, как получаю расписку. Остальное привезу через час. – отрапортовал Петя.
– Пап! Давай завтра вернёмся к этому разговору. – с необычной для неё, твердостью в голосе, проговорила Лена.
– Ты-то чего кобенится вздумала вдруг? Дай сюда расписку, ну?! – от злости у Михаила Степановича желваки заходили.
То ли боясь очередного скандала больного отца, то ли подспудно ища у него поддержки и защиты, Лена протянула ему недописанную расписку.
Михаил Степанович надел свои очки с толстенными стёклами и принялся её читать. По его каменному лицу невозможно было определить, что он чувствовал в этот момент. Тем временем Петя достал деньги из банка приколов и положил их Михаилу Степановичу на кровать:
– Здесь ровно пятьсот тысяч. Пересчитайте, пожалуйста. Ну, а расписочку нужно бы дописать.
Михаил Степанович с прищуром посмотрел на Петра.
– Лен, – звонко проговорил отец.
– Да, пап! – эхом отозвалась дочка.
– В расписке у нас дата продажи пока не стоит, так?
– Нет даты.
– Тогда Пётр, поступим следующим образом, – Михаил Степанович обратился к гостю. – Мы берем перерыв до завтра. Денег с вас мы не возьмём. Расписка у нас пусть останется. Всё по-честному, и никто и не от кого не зависит. Я лично обзвоню все антикварные салоны и узнаю стоимость своего инструмента.
– Чего?! – у Пети чуть глаза не вылезли из орбит.
– Того самого! Вдруг пианино дороже можно продать! Имеем полное право. Спасибо вам, как говориться, за визит. Ходил бы – лично вас до двери проводил. Телефон дочка ваш запишет. Завтра и созвонимся. Ну а теперь, скатерью-адью!
– Фух… – тяжело выдохнул Петя. – Знаете что? Не звоните мне больше с вашими Офенбенчерами! Найду в другом месте!
– Деньги свои заберите! – сказал Михаил Степанович.
Петя схватил пачку с бумажками из банка приколов и, матерясь, хлопнул дверью.
– Вот видишь, Ленка! – победно изрёк отец, – не зря всё это!
– Да, пап… – у Лены слезы полились ручьём.
– Ты хоть поняла, чего я тебе говорю, дурёха?
– Конечно! Сейчас принесу городской телефон, и мы будем звонить в антикварные магазины…
– Да не это, не про то думаешь…
– А про что тогда? – Лена искренне удивилась.
– Я тебе, пустобрёхе, показать хотел: как нужно торговаться. Если человек готов выложить в разы больше, чем у него сейчас есть, значит, он знает реальную стоимость инструмента. И тут самое правильное: перерыв взять и других покупателей искать, поняла?
– Будем искать новых покупателей! – вторила дочь.
– А самое главное… – Михаил Степанович закашлялся, – не зря я инструмент все эти годы берёг. Понимаю, пролежни – моя вина. Но я старик. А что я тебе в наследство оставлю? Я ведь всю свою жизнь по копейке откладывал, а накопил только на лекарства. Вначале все наши накопления в перестройку сгорели, потом мой завод закрыли. Барак, где мы с матерью век доживаем – не продать никому. А тут бац: миллион! Или два! Ты хоть себе и внучатам моим нормальный ремонт в квартире сделаешь.
– Сделаем, папа…
– Я ведь хотел, чтобы у тебя жизнь нормальная была. Чтоб ты, как я, в тридцать лет инвалидность не получила. Чтоб как твоя мать с венами на ногах не маялась от постоянного стояния у столовской плиты! Потому и купил это пианино. Думал, выучишься в школе и другая жизнь у тебя будет. Чтоб работа не пыльная и не инвалидная у тебя была… Ну, а если и здесь ничего не вышло, чтоб хоть продать пианино за честные деньги…
То ли от волнения, то ли болезнь брала своё, Михаил Степанович не смог дальше говорить из-за душившего его, кашля.
Вдруг Лена поймала себя на мысли, что таким искренним и отзывчивым, она своего отца ни разу и не видела! И пусть он так и не научился ей показывать свою любовь, но она уже перестала его боятся. А зачем в принципе опасаться человека, кто пытался, как мог, сделать жизнь своего ребенка чуть лучше? Пусть и с помощью заведомо негодного инструмента. И не его вина, что ему подсунули какашку вместо конфетки, и у него не хватило образования, чтобы это определить.
Тем временем, приступ кашля отступил. Михаил Степанович сидел с «пропечатанной», блаженной улыбкой на лице. Будто бы судьба поставила «Исполнено» в его личном деле и вот-вот вся информация о нём будет перенесена в вечный архив.
