Наталья Шнейдер
Хозяйка собственного поместья
Глава 3
И вот, спрашивается, что на это ответить? «Не за что»? Так очень даже есть за что.
– Приносите, – милостиво согласилась я.
– Прошу прощения?
Мы озадаченно уставились друг на друга. Не сразу до меня дошло:
– Вы сказали, что должны принести извинения. Приносите. Я слушаю.
– В таком случае уточните, какие именно извинения вам требуются, – с каменным лицом поинтересовался Виктор. – Длинные и витиеватые? Следует ли при этом падать на колени? Обнимать ваши? Биться лбом об пол и орошать ваши ноги слезами?
Нет, он просто… Я наконец разглядела ехидный огонек в его взгляде.
Вот же зараза, еще и троллит!
Но против воли губы начали расплываться в улыбке. Я хихикнула.
– Бить вас некому, невозможный вы человек!
Он широко улыбнулся.
– Не надо. Я видел, как вы обращаетесь с колуном. Впечатляет, надо сказать.
Я все же не выдержала – рассмеялась. Он следом.
– Не могу понять, какая же вы на самом деле, – сказал Виктор, отсмеявшись.
– Какая разница? – пожала я плечами. Подлила себе и ему чая, взяла еще один кусок пирога. Перепалка с доктором только раззадорила мой аппетит. – Мы оба согласны, что ничего хорошего из этого брака не вышло, так что лучше проститься и заняться каждому своей жизнью.
А еще замечательней было бы прямо сейчас выставить его из дома. Одного поцелуя хватило, чтобы сделать выводы. Даже несмотря на то, что – нет, именно потому что! – он так улыбается.
Улыбался, потому что после этих слов Виктор снова посерьезнел и надолго замолчал.
– Вы ведь не поверили в этот бред, будто я не в своем уме? – встревожилась я, когда пауза слишком затянулась.
– Не знаю, – все так же задумчиво произнес Виктор. – Вы очень изменились после болезни.
– Вы уже это говорили, – напомнила я.
– Говорил. Потом решил, что ошибся. Теперь готов извиниться и за это. Прошу прощения.
Я кивнула.
Он обвел взглядом комнату.
– Хотел бы я знать, почему благословение проснулось в вас именно сейчас, а не в моем доме?
Догадался. Как некстати! Теперь я от него точно не отвяжусь!
– Может быть, потому, что здесь мой дом?
– Вы говорили, что ненавидите его.
Похоже, так оно и было, иначе не дошел бы он до такого состояния.
Мы снова замолчали. Виктор осторожно откусил от пирога.
– Марья всегда хорошо готовила, но сейчас превзошла саму себя.
– Это я готовила. Спасибо за комплимент.
Все равно поймет, если уж решился навязаться на мою голову.
– Вы? Но вы говорили…
– Кажется, я говорила много глупостей. Но говорила, и что близость смерти заставила меня многое обдумать заново. Если смена мнения и попытка жить по-другому означает безумие, то любого можно объявить ненормальным.
– Вы правы, оклеветать человека проще простого. – Виктор дожевал пирог, отхлебнул чай. – Но почему все так упорно норовят оклеветать именно вас? Зайков…
Он перевел взгляд на тапочки, я сделала вид, будто не заметила.
– …Иван, те пятеро мужиков. Послушать вас, так весь мир ополчился…
– Откуда мне знать, что в умах у других? Могу предположить, что если этот ваш Зай…
– Не мой!
– Хорошо, свой собственный Зайков хвастается победами, желая придать себе веса в глазах других мужчин, то оклеветал он не одну меня. Вашему Ивану…
Я сделала паузу, но в этот раз муж не стал возражать против «вашего».
– …нужно было оправдаться, почему не дождался ответа, и оправдание он выдумал. А мужикам – не признаваться же в попытке ограбления? – Я подумала и добавила: – Если Евгений Петрович сам не подал им эту мысль.
Муж поморщился.
– Только я начинаю думать, что зря сомневаюсь в вашем здравом уме, как вы будто специально говорите какую-нибудь нелепицу. Доктору-то зачем вас оговаривать?
– А зачем ему было убеждать вас, что мне лучше умереть? Зачем он приезжал уговаривать меня вернуться к мужу, пасть в ноги и…
Виктор досадливо рыкнул.
– Я его об этом не просил!
– Не сомневаюсь, ведь именно вы потребовали развода. Однако Евгений Петрович уверял меня, будто вы готовы простить, хотя я и не собиралась просить прощения.
На лице Виктора промелькнула тень.
– Зачем он сейчас так старательно выставлял меня ненормальной? – продолжала я. – Не знаю, чем я ему насолила…
– Могу напомнить. – без тени ехидства произнес муж. – Вы требовали его по пять раз на дню, то с мигренью, то с головокружением, то еще с каким недомоганием.
– Так он должен обожать нескончаемый источник заработка! Если кому и возмущаться, то вам. Вашему же кошельку был нанесен непоправимый урон!
– Дамские капризы моему кошельку непоправимый урон точно не нанесут. Нервам разве что, – в тон мне хмыкнул муж.
– Да вы сами чьим угодно нервам нанесете урон, – фыркнула я. – Но, если я так невыносима, зачем вы напросились в мой дом?
– Ничего, я выносил вас куда дольше нескольких недель. Так что придется и вам теперь потерпеть меня.
Я решила не вестись на подначку и не спрашивать, почему он женился на девушке, которую едва выносил.
– Но зачем? Вам-то это зачем? Снова терпеть меня, уже в моем доме, я имею в виду.
– Убедиться, что не нанес вам непоправимого душевного потрясения предложением о разводе. – Он тонко улыбнулся. – Не хотелось бы прослыть в свете человеком, который довел свою жену до умопомешательства.
– Вы скорее доведете до умопомешательства своим присутствием, – проворчала я.
– Не волнуйтесь, я не доставлю вам лишних неудобств. – Он поднялся. – И не утруждайтесь, я помню, где гостевая комната, и в состоянии сам принести себе воды с кухни. А завтра съезжу за вещами и Иваном…
– Нет, – перебила я, тоже вставая. – Вы можете остаться, если хотите… – Как будто он меня спрашивал, на самом деле! – Но Иван не переступит порога этого дома.
Виктор помолчал, сверля меня взглядом.
– Тогда расскажите, почему он не получил от вас ответа.
Ну что ж, не хотела я жаловаться, но и выставлять себя взбалмошной дурой не буду.
– А вы бы стали разговаривать со слугой, который в лицо заявляет вам, дескать, барин велел проверить, не рехнулась ли барыня окончательно?
– Он так сказал? – Кажется, Виктор искренне удивился.
Я кивнула.
– Насколько я вас знаю, за такое вы отлупили бы его по щекам.
– Вот еще, руки пачкать! Я просто отправила его в игнор.
Виктор моргнул, и я поспешила исправиться:
– Отнеслась к нему как к пустому месту. Большего он не заслуживал.
– А может, все-таки молоток был? Евгений Петрович тоже говорил, будто вы его из рук не выпускаете.
– Молоток действительно был у меня в руках: я сколачивала ящик для компоста.
Брови Виктора взлетели на лоб, и я добавила:
– Вы можете верить мне, можете нет. Можете действительно считать, будто я сошла с ума, – дело ваше. Но дом этот – мой, и Ивана в нем я терпеть не стану. Спокойной ночи. Марья вас проводит, а Дуня принесет воды умыться перед сном. На завтрак…
В дверь постучали. Виктор вскинулся.
– Вы кого-то ждете?
– Да, – не стала скрывать я, выходя из комнаты.
Виктор, хоть его и не просили, двинулся за мной.
Параноик ревнивый! Кажется, я поторопилась, решив, что просто буду заниматься своими делами. Как ими заниматься, если он везде свой нос сует?
– Вы собираетесь осмотреть теплицу, как хотели? – захлопала ресницами я, сама не зная, зачем даю ему возможность сохранить лицо. Наверное, чтобы не закатывать скандал, который можно было бы истолковать как признак сумасшествия.
– Не собираюсь. И не собирался, я не следопыт. Спросил просто чтобы посмотреть на вашу реакцию и сделать выводы. Если бы ваша версия была ложью, вы побоялись бы разоблачения и нашли предлог отказать. Вы не колебались ни мгновения.
С улицы донеслись мужские голоса. Лицо Виктора стало непроницаемым, я мысленно хихикнула. Ага-ага, не иначе как бордель тут устроила, тем и промышляю, потому и без мужа не тоскую.
Марья уже торопилась от кухни, но мне было ближе. Мотя подскочил к двери, потянулся, будто точа об нее когти.
Занятно, как спокойно я воспринимаю явно чересчур умного кота. Как будто так и надо, чтобы домашний котик предупреждал о дурных намерениях гостей, которых мы оба впервые видим, и воровал медицинские инструменты. Наверное, просто психика защищается от слишком большого количества потрясений.
Но, судя по его поведению, эти гости – именно те, кого я жду.
За дверью в самом деле обнаружились полдюжины парней. По росту да фигуре смотреть – вполне уже взрослые, по лицу и жиденьким бороденкам – лет шестнадцать. Поклонились все шестеро, первым заговорил один, тот, что стоял ближе всех.
– Здоровья вам, барыня, и вам, барин. Староста, дядька Никифор, говорил, вам сторожа нужны, за кормежку. Я Михайло, за старшего буду.
– Нужны, – согласилась я, прежде чем Виктор успел открыть рот. – В чем дело, староста тоже сказал?
– Пришлые какие-то буянить вздумали. Дядька Никифор просил передать, что, ежели он знал бы, что за люди, поучили бы как следует.
Я поежилась. Вот только самосуда и не хватало! Те пятеро получили, что заслужили, и хватит с них. Пусть катятся куда подальше.
– Хорошо. Погодите, я оденусь и покажу, где здесь что и границы поместья.
– Да кто ж не знает, где у вас что, Настасья Павловна?
– Я покажу, – вмешалась подоспевшая Марья. – И людскую избу открою. Обустроим как полагается. Дров они себе сами натаскают, Петя проследит, а пирогов я им принесу, как вернусь.
Она пошла одеваться, Мотя побежал следом – не иначе как проверять, все ли в порядке.
– Евгений Петрович сказал, что он предлагал тем пятерым обратиться к уряднику, но они отказались и ушли. Сказали, что домой торопятся, и не оставили адреса, – заметил Виктор, когда дверь на улицу закрылась за Марьей.
– Вот же… добрый человек, еще и урядника собирался в это дело впутать! – возмутилась я.
– Да, я высказал ему, что мне было бы очень неприятно узнать, что моя жена замешана в скандале с полицией.
– Но их отказ не навел ни вас, ни Евгения Петровича на мысль, что, возможно, те несчастные были не такими уж несчастными?
– Нет. Страх простых людей перед властями понятен и объясним.
Он и мне был понятен и объясним, так что спорить я не стала.
– Я все же думаю, вы зря беспокоитесь и мужики не вернутся, – продолжал Виктор.
Ну да, тебе легко говорить. Наверняка и людей в доме побольше, и сам ты можешь не только кочергой размахивать.
– Может быть. Но лучше я зря накормлю пирогами шестерых крепких парней, чем проснусь от запаха дыма и обнаружу, что все двери на улицу подперты снаружи, а под окнами спальни караулят мужики с дубинками.
– Но что мешало вам попросить меня о помощи вместо того чтобы посылать в деревню? В конце концов, защищать вас – мой долг, по крайней мере до осени.
Я уставилась на него, приподняв бровь. Виктор – о чудо! – смутился.
– Вы правы, это был глупый вопрос. Но, раз уж я здесь, может, отошлете парней?
– Не будете же вы сами обходить поместье ночью?
– Зачем? – изумился он. – Для этого есть сигналки. Охранки. Конечно, женщине в этом разбираться ни к чему, но, повторюсь, раз уж я здесь…
– Я буду очень благодарна вам, если завтра вы поставите эти самые сигналки или что сочтете нужным. – Я неуверенно улыбнулась. – Честно говоря, мне надоело спать с пистолетом у изголовья.
– Даже так? – вытаращился на меня муж, и я пожалела о том, что открыла рот.
Глава 4
– Давайте вернемся в гостиную, пока я там не прибралась, – предложила я.
Мы снова уселись за чайным столиком. Удивительно, но, когда я взяла в руки чайник, он оказался горячим – не кипящим, чтобы обжигать рот, а приятно горячим, как раз таким, каким и должен быть свежий чай. Хотя мы довольно долго просидели, объясняясь с доктором, да и в галерее с мужем беседовали не пару минут.
– Никогда не доводилось жить в доме, хозяйка которого обладала благословением, – задумчиво произнес Виктор. – Ни моей бабке, ни матери оно не перепало, а вы… – Он покачал головой. – И именно сейчас. Будто в насмешку.
Мне захотелось спросить мужа, не эта ли магия побудила его остаться, но это означало пойти по еще одному кругу выяснения отношений, а мне этого вовсе не хотелось. Возможно, у него накопилось много претензий к Настеньке, вот только я – не Настенька.
– Вроде бы мелочь – не остывший чай, – сказал Виктор. – Кресла без запаха пыли – ведь у вас вряд ли была возможность вытащить их на улицу и выбить как следует.
Я покачала головой. Муж продолжал:
– Стены, которые не холодят руки, и к ним хочется прислоняться. Еще деталь там или тут, а вместе – дом, в который тянет возвращаться. Может быть, утром наваждение рассеется, но сейчас ваш старый особняк кажется мне куда уютнее, чем мой собственный дом, в котором все устроено по моему вкусу.
Я промолчала, не зная, что ответить. Впрочем, Виктор и не ждал этого.
– Простите, я отвлекся и отвлек вас. Вы собирались рассказать, почему держите у изголовья заряженный пистолет.
Раз уж сказала «а», придется говорить и «б». Я взяла кружку, чтобы успокоить дрожащие руки. А ну как решит, что у меня галлюцинации?
– Когда вы уехали после моего выздоровления, я проснулась от скрипа половиц…
Я подробно описала ему все происшедшее, включая бездарный полет кочерги.
Виктор нахмурился.
– Зная вас, я очень хочу думать, будто вы сочинили все это, чтобы привлечь мое внимание, – медленно произнес он.
Я фыркнула: чего еще от тебя ожидать! Все в мире крутится вокруг твоей блистательной персоны.
– Но, если бы это было так, вы не стали бы ждать, примчались бы ко мне прямо с утра, рассказывая, какого страха натерпелись, – так же медленно, словно размышляя, продолжал Виктор. – Однако вы ни словом об этом не обмолвились, но попросили научить обращаться с пистолетами.
Мне захотелось напомнить, как он меня высмеял, но смысл?
– И, если пистолет выстрелил в того мужика, без осечки, значит, вы действительно ухаживали за ним, заряжали и разряжали своевременно, не давая отсыреть пороху или растянуться пружине.
– Почистить! – перебила его я. – После выстрела же полагается чистить пистолеты! Только сейчас вспомнила!
– Если принесете его, я помогу с этим, – предложил Виктор.
– И заодно убедитесь, что хоть в этом я вас не обманываю? – прямо спросила я, поднимаясь.
– Да. – Он хмыкнул. – Я всегда подозревал, что вы куда умнее, чем пытаетесь казаться, просто кто-то убедил вас, будто мужчинам нравятся дурочки.
– Разве не сами мужчины старательно убеждают в этом юных девушек? – не удержалась я. – Или не мужчина сказал: «Умная женщина всегда опасна»? Так что нам остается?
– Например, приглядеться к человеку, который сделал вам предложение, чтобы понять: дурочки ему не нравятся.
– И который все же сделал предложение дурочке, – парировала я. – Простите, я шла за пистолетом.
– Еще мне понадобится ветошь и шомпол, – сказал он мне вслед, тоже явно не желая развивать тему.
Выйдя, я помедлила, вспоминая, где бросила пистолет после того, как Марья увела меня в дом. В кухне. Поставила кочергу у печи у парника и пошла на кухню.
Так и есть, он лежал на подоконнике. Марья собирала в корзину пироги. Я велела ей передать Дуне, чтобы затопила печь в гостевой, принесла в кровать грелку – комната точно не успеет протопиться до ночи – и воды умыться барину на ночь. Пока холодной, чуть позже кипятка, чтобы не остыл.
– Аспид никак в гости навязался? Все ладно, касаточка?
– Не знаю, – покачала я головой. – От обвинения в сумасшествии он меня отболтал, хоть за это спасибо.
– Да уж, слышала я, как этот доктор твердил, будто ты умом повредилась!
Подслушивала? Хотя чему я удивляюсь? Но на лице Марьи не проступило и тени вины. Наверное, она и вправду была уверена, что ради блага касаточки не грех и подслушать.
А я, пожалуй, сейчас не в том настроении, чтобы читать морали. Поэтому просто повторила:
– Не знаю.
Взяла с подоконника пистолет – от него до сих пор пахло порохом – и ветошь. Не напасешься ее, честное слово! По пути в гостиную прихватила из спальни ящик, в котором хранилось оружие и все необходимые принадлежности. Пока я ходила, Виктор успел дожевать кусок пирога, но больше брать не стал, задумчиво потягивал чай. Я положила пистолет перед ним на стол и поставила ящик.
Виктор кивнул сам себе, беря в руки оружие. Можно подумать, я отрицала, что выстрелила в того грабителя! Начал протирать ветошью, ничего не поясняя, но делая все так неторопливо, что и без объяснений было легко понять и запомнить последовательность действий.
– Вы взяли пистолет принимать работу, – сказал Виктор. – Я делаю вывод, что все это время, с тех пор как попросили научить вас обращаться с оружием, оставались напуганы.
Ну уж ты загнул, «напугана». Встревожена немного – что правда, то правда, и то, если бы не Мотя, оружие бы брать не стала. Но не признаваться же, что кот велел мне поостеречься?
– Марья предостерегла меня. Сказала, что отходники возвращаются слишком рано и это подозрительно. И что их никто здесь не знает, а с чужими нужно быть осторожнее.
– Все же вы боялись, иначе бы отмахнулись от ее предостережений. И уверены в том, что вам не приснилось и не померещилось. Но не мог ли тот ночной визит действительно быть сном?
Я вздохнула.
– Как я могу доказать, что мне не приснилось? Свидетелей не было, само собой.
– Как и когда вы выстрелили в мужика. Или беседовали с Иваном.
– Ну извините, у меня нет возможности завести себе дуэнью, чтобы она следила за каждым моим шагом! – вскипела я. – А потом доносила вам!
– Я не хотел вас рассердить…
– Просто привыкли сомневаться в моих словах, – закончила я за него. – Я все меньше понимаю, зачем вы женились на мне. Притворщице и глупой врунишке, если верить вашим словам. И зачем вы снисходите до беседы с такой женщиной.
– Я уже сказал, зачем остался сейчас, не заставляйте повторять. А тогда… – Виктор помолчал. – Это казалось удобным. Глава дворянского совета должен быть человеком семейным. Вы обворожительны – на людях – и способны украсить любую гостиную. Мы соседи, могли бы объединить земли. К тому же ваша мать славилась как прекрасная хозяйка, и я надеялся, что вы многому у нее научились. Моя уже не молода и не может заниматься хозяйством, как прежде. – Виктор пожал плечами. – Хотел бы я знать, когда я ошибся – два года назад, ожидая от вас того, что вы мне дать не могли? Когда решил, что больше не желаю оставаться рядом с женщиной, которая меня раздражает и которую раздражаю я? Или сейчас, когда… – Он осекся. – Если вы помните, я был честен с вами, предлагая брак. Не клялся в любви, но обещал взаимовыгодный союз. Я свою часть сделки выполнил.
А я свою, видимо, нет. Но, если ты делал предложение такими же словами и таким же тоном, как рассказываешь теперь, неудивительно, что Настенька тебя не полюбила, а после смерти отца, похоже, и вовсе возненавидела. Купил себе жену-украшение, завалил драгоценностями и решил, что этого ей должно хватить для полного счастья! Как он тогда сказал? Снисходительность к капризам, модные шляпки и драгоценности – чего еще вам нужно?
– Что ж, простите, что разочаровала вас.
Я взяла из его рук вычищенный пистолет и потянулась к пороховнице. Виктор остановил меня, накрыв мою руку своей.
– Не заряжайте его. Мне будет очень неприятно знать что женщина, которой я обещал защиту, спит рядом с заряженным пистолетом. Ставить сигналки во дворе сегодня не стоит, раз там будут бродить сторожа, но уж охранку на дверь и окна вашей спальни я поставить в состоянии. Хотя я все равно не понимаю, неужели кто-то действительно разыскивает мифический клад?
– Отец в него верил.
– Не хочу говорить плохо о вашем отце, вы любили его. Но под конец жизни…
Под конец жизни у алкоголиков могут появляться самые разнообразные идеи. У нервной системы огромный запас прочности, но и ее нельзя травить бесконечно.
Я заколебалась. С одной стороны, я по-прежнему чувствовала себя ужасно глупо, возясь с пистолетами по два раза на дню. С другой… Могу ли я ему верить? Сейчас, когда Виктор говорил спокойно, не пытаясь меня поддеть, а словно бы жалея о несбывшемся, он казался искренним. Но кто знает, что у него на уме?
С другой стороны, хотел бы от меня избавиться радикально – не стал бы погреб заполнять или вон подтвердил бы версию доктора.
– А эта ваша «охранка»… безопасна для посторонних?
– Ее для того и ставят, чтобы как минимум оглушить посторонних.
– Тогда мне придется отказаться. Марья может зайти в мою спальню. Дуня. Не говоря уж о коте.
– Какие ж они посторонние? – Виктор улыбнулся. – Попросите у них по волосу, дайте свой и шерстинку кота. И заклинание их запомнит. Правда, только до утра. Если хотите, могу сделать так, чтобы оно даже меня не пустило.
– Хочу.
Лицо Виктора опять стало непроницаемым. А какого ответа он ждал после всего? И если он снова заговорит о супружеском долге, вылетит из дома, и плевать на последствия.
Но он только невесело усмехнулся.
– Давайте волос. У остальных обитателей дома я сам возьму.
– А волос непременно нужно живой? – полюбопытствовала я, оглаживая прическу.
– Не понял?
– Если каждый раз выдирать – этак облысеешь через полгода. Но в норме у человека выпадает до сотни волос в день. Такие сгодятся?
– Обычно я такие и беру, – успокоил меня муж. Снял с моей ладони волосинку, поднялся.
– Пойду поговорю с остальными и поглажу кота. Доброй ночи.
– Доброй ночи, – откликнулась я. Вот может же вести себя как человек!
Он остановился в дверях.
– Кстати, а откуда вы знаете о сотне волосинок в день?
– Из дамских журналов, – улыбнулась я. Истинная правда, между прочим, только журналов моего мира. – Где призывали не беспокоиться, видя волоски на расческе.
Муж кивнул, явно удовлетворенный ответом. Ничего, в будуаре есть журналы на все случаи жизни, не будет же он их подряд перечитывать, проверяя меня!
Я уже разделась и юркнула под одеяло, когда пришел Мотя. Мне показалось, будто дверь не шелохнулась, пропуская его. Вот еще котов-призраков мне не хватало для полного счастья.
Мотя вспрыгнул на постель, продефилировал по мне от колена до подбородка, вдавливая каждую лапу так, словно хотел доказать: он отнюдь не призрак. Ткнулся носом мне в щеку, щекоча усами.
– Все-все, верю, – хихикнула я, спихивая его себе под бок.
Мотя потоптался и замер, внимательно глядя на дверь. Я посмотрела туда же. На дверном полотне свивались голубые узоры, похожие на те, что появляются на промерзших окнах. Интересно, магия тут у всех одинаковая – голубая, или цвет что-то означает? Но ведь спросить не у кого, а Мотя, даже если знает, не ответит.
Муркнув, он свернулся клубком рядом со мной.
– Котик-котик, что же ты за котик такой? – проворчала я, почесывая его за ухом. – Все видишь, все знаешь, помогаешь как можешь.
Мотя замурчал – куда там трактору.
– Не признаешься? – хмыкнула я.
