Наталья Шнейдер
Хозяйка собственного поместья
Глава 7
Отказываться я не стала: помощь никогда лишней не бывает.
– Попросите у Марьи фартук и косынку. И вымойте на кухне руки.
Муж хмыкнул и исчез, чтобы вернуться в фартуке и с повязанной головой.
– Руки вымыл, – отчитался он.
Втроем работа пошла веселее.
– Когда вы успели научиться всему этому? – полюбопытствовал Виктор.
– Кто вам сказал, что я раньше этого не умела? – парировала я.
В конце концов, вряд ли жене богатого помещика доводилось самой заниматься грязной работой, а на охоте есть егеря или как там их называют, чтобы господа руки не пачкали.
– Сами же говорили, маменька моя была хорошей хозяйкой. А бабушка любила повторять: дай бог все самой уметь, но не дай бог все самой делать.
Я саданула топориком, перерубая говяжий хребет. Виктор покачал головой.
– Похоже, мне очень повезло, что в день своего приезда сюда вы схватились за горшки, а не за топор.
Я не стала поддерживать эту игру.
– Перестаньте прибедняться. Вы маг и сильный мужчина; если бы вы видели реальную угрозу собственной жизни, не стали бы миндальничать, только и всего. А так можно и повеселиться, наблюдая, как жена не может вас достать.
– Однако вы в одиночку прогнали пятерых мужиков.
– Не в одиночку, а с котом. – Я указала подбородком на Мотю, который сидел статуей у порога, внимательно наблюдая за происходящим, но вглубь помещения заходить не пытался. Надо будет отложить ему немного мяса. Нормального, не обрези. Заслужил. – Еще с кочергой, магией и всем известной матерью.
Виктор рассмеялся, а я закончила:
– И Петр с вилами появился очень вовремя.
Кстати, не пора бы ему уже приехать? Я посмотрела в окно, но во дворе ничего не изменилось. Катали туда-сюда тачку и таскали носилки парни, протоптав снег до земли.
– Не беспокойтесь, Петру помогут. Но нарубить телегу дров дело небыстрое.
Мысли он читает, что ли? Нет, вряд ли, иначе бы давно понял, что от жены осталась только оболочка. Виктор вернулся к прерванному разговору.
– Вам нужно было послать за мной, как только заподозрили, что мужики опасны. Или хотя бы в деревню к старосте. Чтобы прислал крепких парней сразу, а не когда все закончилось.
– Согласна, сглупила.
Виктор приподнял бровь, будто удивился, что я не начала спорить или оправдываться. Но ни спрашивать, ни комментировать не стал. Да и вообще сейчас мало походил на того язвительного и вспыльчивого типа, к которому я успела привыкнуть. Интересно, какой он на самом деле? Я мысленно хмыкнула, вспомнив, что и он задавался тем же вопросом обо мне.
Вскоре все мясо было разделано и завернуто в чистые холсты. Часть нутряного сала, без крови и запаха, я отложила на плов, сальную обрезь замочила в ледяной воде – ее нужно будет несколько раз сменить, чтобы убрать запах, прежде чем перетапливать на смалец. Но это уже завтра, и все заготовки тоже завтра, а сегодня осталось спустить в ледник то, что я не стану готовить прямо сейчас. Я собиралась сделать это сама, но Виктор и тут предложил помочь, а заодно освежить лед.
Я не стала возражать. Только с изумлением наблюдала, как с его рук падали мелкие снежинки, слипались на поверхности льда, превращаясь в прозрачный кристалл.
– Как вы это делаете? – полюбопытствовала я.
Он пожал плечами.
– Сами же знаете, главная проблема с магией в том, что почти всегда приходится идти на ощупь, потому что словами очень трудно объяснить. Потому и хорошие наставники ценятся на вес золота.
Не знала, но теперь буду знать. Очень жаль, значит, нечего и рассчитывать на то, чтобы найти подходящие учебники.
– А вы можете хотя бы четверть мяса вморозить в лед, чтобы оно хранилось подольше? – попросила я. – Избавили бы меня от части забот. Мы не съедим все это до того, как начнет портиться, значит, завтра нужно будет перерабатывать на хранение.
– Да, не подумал, – признал Виктор. – Взял часть от недавнего забоя, не дожидаясь разделки, и не подумал, что у вас в имении куда меньше людей, чем у меня. Заморозить могу, но это только прибавит вам забот. Когда мясо начнет размораживаться, лед пропитается кровью, и все это стухнет. Испортите ледник, придется выбрасывать весь лед и все чистить. К тому же размороженное мясо хранится намного хуже.
– Ничего, ради такого дела я найду парочку кастрюль, которые мне не пригодятся. Чтобы, когда начало таять, ничего никуда не утекло.
Муж жестом предложил мне подняться наверх – в самом деле, дверь ледника мы прикрыли не до конца, чтобы попадал свет, и болтать, размораживая его, не стоило.
– А с остальным что сделаете? – полюбопытствовал Виктор, когда мы снова оказались наверху.
– Сейчас – плов на всех. Вы ведь не возражаете, если и работники его получат? – уточнила я.
А то вдруг он сочтет ниже своего достоинства кормить крестьян мясом.
– Я же сказал, распоряжайтесь всем на свое усмотрение, – пожал плечами он. – Я не из тех, кто выбросит испорченное, лишь бы никому не досталось.
– Спасибо. Значит, сейчас плов. Сало засолю.
Лаврушка есть, перец есть, чеснок тоже – при мыслях об ароматном сале с розовыми прожилками у самой рот слюной наполнился.
– Сколько-то вы обещали мне заморозить. – Виктор кивнул. Я продолжала: – Из остального большую часть – по горшкам и в печь. Знаете, наверное, этот способ?
– Не знаю, – покачал головой Виктор. – Такими вещами обычно занимаются женщины.
– И что б вы делали без женщин, – буркнула я себе под нос.
– Нанял бы экономку. Как, собственно, и поступил после того, как мать перестала справляться с хозяйством.
В его словах мне почудился упрек – а может, и не почудился. Наверняка хотел, чтобы хозяйством занималась жена, а жена надежд не оправдала. Но я не видела смысла ни расспрашивать, ни оправдываться, ни огрызаться. Сама напросилась.
Виктор, кажется, тоже решил дальше тему не развивать, потому что сказал:
– Хорошо, большую часть по горшкам, сколько-то в лед – хотя мне не очень нравится эта идея, размороженное мясо обычно сухое и невкусное.
– Смотря как размораживать, – пожала плечами я. – Остальное…
По-хорошему, мне вообще не стоило отчитываться, как я готовлю и веду хозяйство – мое дело. Но раз уж мамонт его, придется.
– Вырезку и свиную, и говяжью завялю, свиные грудинку, ребра и окорока закопчу.
Виктор нахмурился. Теперь-то что не так?
– Конечно, я сам сказал, что вы можете распоряжаться продуктами как захотите, – произнес он, явно старательно подбирая слова. – Но, как по мне, чем коптить, проще сразу скормить собакам.
– У меня нет собак, – машинально ответила я. Спохватилась: – Почему?
– Копченое мясо, конечно, хорошо хранится, и черви в нем не заводятся, особенно если пересыпать его золой…
Черви? Золой?!
– …но ведь есть его невозможно! Твердое, вонючее, черное!
– Черное? Твердое? – ошарашенно проговорила я. – Вы шутите? Это что такое надо сделать, чтобы довести его до подобного состояния?
Виктор, кажется, изумился моему изумлению.
– Закоптить. В дымоходе, подвесив на пару месяцев, или в коптильне, как у вас на летней кухне…
Что-то я не заметила на летней кухне ничего похожего на коптильню.
– Считается, что коптильня лучше, там можно и хранить мясо, пуская дым из дымохода по необходимости, – продолжал Виктор. – Но, на мой вкус, одинаковая гадость.
Ах вот что это был за короб, приделанный к дымоходу плиты!
К дымоходу? На пару месяцев?!
– Скажите, что вы шутите, – пролепетала я.
– По-моему, это вы пытаетесь надо мной подшутить, – сухо заметил Виктор.
– Да что угодно станет черным, вонючим и несъедобным, если подвесить его в дымоход!!! Вы просто нормальных копченостей не пробовали, а туда же, указывать!
– Копченое мясо не может быть нормальным!
– Спорим?
– Вы предлагаете пари? – приподнял бровь Виктор. Кажется, этот разговор начал его забавлять, но меня уже несло.
Это же надо додуматься – хранить мясо в дымоходе! И ведь не какие-нибудь Средние века вокруг – почти цивилизация. Капсюли в пистолеты изобрести ума хватило, а нормальную коптильню придумать – нет!
Не удивлюсь, если рецепт тушенки от Настиной маменьки был ее собственным изобретением и семейной тайной, потому Виктор о нем и не знает. Слишком уж он нормален в сравнении с тем, что я только что услышала.
– Спорим, через… – Так, минимум двадцать дней на засолку, потом просушить несколько дней, недели две на собственно копчение и еще пару недель вылежаться… – Через два месяца я накормлю вас таким копченым окороком, что вы язык проглотите!
– Хотелось бы все же оставить язык при себе, он мне еще пригодится, – ухмыльнулся Виктор.
«Что, испугался?» – так и подмывало меня спросить, но я и так вела себя сейчас как подросток, с этим «спорим». Не хватало еще пытаться взять на слабо взрослого мужчину. Или попробовать? Если поведется, значит, дел с ним иметь нельзя.
Пока я размышляла, внимательно глядя на мужа, он разулыбался еще сильнее, будто мог прочитать все эти мысли по моему лицу. Может, и правда мог, реакции Настенькиного тела контролировать было куда труднее, чем когда-то мои собственные. Взять хоть тот поцелуй… Тьфу ты, нашла о чем вспомнить! Еще и щеки зарделись совершенно не к месту. От солнца, наверное, оно, хоть и клонилось уже к закату, грело вовсю.
Улыбка мужа стала еще шире. И, что самое обидное, он ведь ни слова насмешки не произнес, так что даже и возмутиться нельзя: скажет, сама придумала, сама обиделась – и ведь правду скажет!
– Пари, говорите… – демонстративно-задумчиво проговорил он. – На что?
– Вы возвращаете мои земли. Те, что выкупили у отцовских кредиторов.
Виктор присвистнул.
– Неплохая заявка. А что равноценного можете выставить вы?
Я открыла рот. Снова закрыла. В самом деле. Надо быть полной дурой, чтобы поспорить на дом, в котором я живу, и землю, которая должна меня кормить – и будет кормить, дайте только время! Да и стоимость этого наверняка ниже, чем тех лесов и полей. А больше у меня ничего нет. Драгоценности разве что, которые муж подарил мне, точнее Настеньке. Так я все равно собиралась их вернуть при разводе, а пока они остаются моей страховкой на крайний случай.
Виктор не торопил меня с ответом, только насмешливо смотрел.
– У меня ничего нет, – пришлось мне признать.
– В самом деле? – приподнял бровь он. – А я думал…
Он смерил меня взглядом с головы до ног – медленно, задержавшись на губах, потом на груди. Меня бросило в жар, будто под этим взглядом одежда на мне исчезала.
Да что ты будешь делать, мне же не пятнадцать лет!
– Как называется женщина… – Я прикусила язык, сообразив, что вслух снова не было сказано ничего и я вполне могу получить отповедь в стиле «каждый думает в меру своей испорченности».
– Женщина?.. – многозначительно повторил Виктор.
Я промолчала. Он снова усмехнулся, приподнял мой подбородок, провел пальцем по губам.
– А я думал, вы вспомните о том, что могли бы предложить еще. Только это и без того принадлежит мне.
– Размечтались! – Я оттолкнула его, отступая сама. – Здесь вам принадлежит только мясо в погребе!
Он, улыбаясь, разглядывал меня, чуть наклонив в сторону голову. Будто его очень забавляло все происходящее. Вот только взгляд стал темным, глубоким, и под этим взглядом горели щеки, а губы, там, где он так бесцеремонно провел пальцем, словно кололи мельчайшие иголочки.
– Сбегаю за кастрюлями, вы обещали мне заморозку, – воспользовалась я поводом ускользнуть.
Марья ахнула, когда я ворвалась на кухню.
– Да что с тобой, касаточка, сама на себя не похожа!
– Ничего, – отмахнулась я и торопливо сунулась в шкаф, чтобы нянька не видела моего лица.
Веду себя как дура! Что это вообще такое творится – вчера пятерых мужиков со двора выставила с травмами различной степени тяжести, а сегодня одного на место поставить не могу!
Глава 8
Очень хотелось приложиться лбом к кастрюлям, чтобы остыл. Или надеть их на башку ухмыляющегося мужа. Но нужно взять себя в руки и вести себя прилично.
Когда я возвращалась обратно с посудой, во двор въехал Петр на телеге. Поверх бревен была насыпана копна веток. Молодец, все собрал. Ветки и хворост мне пригодятся, не в компост, так на щепу.
Виктор ждал меня у дверей ледника. Выглядел он спокойным, даже равнодушным.
– Вы обещали помочь. – Я протянула ему кастрюли.
– Да, сейчас. – Он забрал из моих рук одну. – Что до пари, которое вы предложили, оно было бы нечестным по двум причинам. Первая: вы не сможете сделать равную ставку.
Он снова потянулся к моему лицу. Я напряглась, готовясь отмахиваться кастрюлей, но Виктор лишь заправил мне за ухо выбившуюся из косы прядь.
– Вторая: исход спора зависит от меня. Я ведь могу и соврать, будто мне не понравилось.
А может, и правда не понравится, я ведь не знаю его вкусов. Хотя до сих пор Виктор хвалил мою еду.
– Почему-то мне кажется, что вы не опуститесь до вранья.
Хотя он прав, глупый был бы спор. Но мясо я все равно закопчу. Просто потому, что это действительно вкусно, а тушенка – пусть она тоже вкуснейшая – у меня уже из ушей лезет.
– Даже не знаю, радоваться мне или расстраиваться, – негромко и очень серьезно сказал муж. – Мне, конечно, льстит, что вы считаете, будто я не способен соврать, даже когда на кону такой куш.
А земель-то, выходит, немало. Надо хоть в документах порыться, узнать, сколько и чего батюшка промотал. Или лучше не знать вообще? Расстраиваться меньше буду. А сейчас я расстроилась, из-за леса, хоть и пыталась думать о другом, не давая воли бессмысленным сожалениям.
– Но, поскольку сказано в Писании: «Не искушай малых сих», давайте не будем проверять, насколько крепка моя порядочность. – Он снова улыбнулся. – Вернемся к делам.
Я тихонько выдохнула, не зная, радоваться или огорчаться: что-то неуловимое, что, кажется, только что возникло между нами, развеялось.
Через несколько минут кастрюли и мясо, которое я в них сложила, превратились в монолитные куски льда. Я укутала их соломой, как и те глыбы, что хранились в леднике с зимы, чтобы полежали подольше.
– Сейчас отправлю Ивана помочь Петру, – сказал муж, когда мы поднялись обратно. – Я думал, Марья его невзлюбила просто потому, что он мой слуга, но теперь, кажется, начинаю с ней соглашаться. Врун и лентяй.
– А вас он устраивал? – полюбопытствовала я.
– Как лакей – полностью. Но сейчас меня не устраивает, что его хозяин работает, а сам он прохлаждается в людской.
– А как он мог об этом узнать, если он в доме, а вы здесь?
– Он мог прийти и спросить, какие будут указания, после того как разобрал мои вещи. Он этого не сделал.
Виктор подошел к Петру, который распрягал нашу лошадку, перекинулся с ним парой слов и направился к дому. Я обнаружила, что смотрю ему вслед точно завороженная. Встряхнулась – некогда на мужиков глазеть! – и вернулась на кухню, замочить рис для плова, перед тем как лезть в погреб за овощами.
Потом мы с Дуней заново вымыли кухню. Печка в ней была не как в жилых строениях усадьбы. Вместо большой, каменной, которая долго прогревалась, но и тепло держала долго, – чугунная плита, без духовки, зато с «конфорками» из колец, которые можно было убирать, открывая доступ к огню, и возвращать обратно. Этакий допотопный вариант газовой плитки – и греется относительно быстро, и остывает так же быстро.
Пока топился жир, мы почистили и нарезали овощи. Шкварки и немного жира я отложила – пойдут в гороховую кашу. К ним же добавила часть обжаренного лука, вынутого из чугунка, прежде чем опускать в него мясо. За мясом отправились морковь и специи.
Пока доходил зирвак, я успела сбегать в дом замочить горох. К ночи разбухнет, и поставлю в печь вместе с обжаренным луком и шкварками, чтобы утром было чем кормить и домашних, и работников. Потом мы с Дуней в который раз за день натаскали и поставили греться воду. А там подошло время класть в плов рис и доливать кипяток. Оставив Марью приглядывать за пловом, а Дуню – наводить порядок после готовки, я вернулась в сад – закончить то, что намеревалась сделать еще утром.
Телега со двора исчезла, от дровяника доносился ровный стук топора. Я хотела было подойти туда, присмотреться повнимательней к Петру: все же совсем недавно парень от болезни оправился. Но, оказалось, дрова рубил Иван, под недремлющим оком своего хозяина. Получалось у парня не слишком ловко, пожалуй, за дело Марья обозвала его косоруким. Из тех, видимо, кто вырос при господах, привык к относительно чистым занятиям и «мужицкий» труд считал ниже своего достоинства.
Я не хотела их трогать – пусть себе Виктор занимается воспитательной работой, мне же спокойней будет. Но муж, увидев меня, конечно же, увязался за мной в сад. Не забыв сообщить слуге, что вернется и проверит результат.
Ладно, пусть ходит. Хорошо хоть на кухне над душой не стоял, видимо, решив, что «женские дела» ему неинтересны. Хотела бы я знать, он так и будет целыми днями следом таскаться, ожидая, не переклинит ли меня и не выкину ли я что-нибудь этакое, что подтвердит предположения доктора? Нашелся надсмотрщик, тоже мне!
Так ведь назло ему не выкину. Если, конечно, не заставят.
– И все же, зачем было белить деревья? – спросил Виктор, оглядываясь. – Сад тоже выглядит как-то иначе, но не могу понять, только ли в побелке дело.
Конечно, не только в побелке! Исчез мусор и поломанные ветки, кроны стали прозрачней, пропуская больше света, кусты смородины – аккуратнее. Вот еще малинник осталось в порядок привести, его, кажется, не касалась рука человека со смерти Настенькиной матери. Даже если когда-то малина и была высажена правильными рядами, сейчас она больше напоминала колючие джунгли, и я всерьез размышляла, не выкорчевать ли все полностью, размножив черенками корневищ. Но тогда урожая раньше следующего года не ждать.
Или все-таки попробовать омолодить?
– О чем вы задумались? – спросил муж.
– О малине, – призналась я. Спохватилась: – Вы спрашивали о побелке…
Я сама не заметила, как, рассказав о побелке и о том, зачем я так пристально разглядываю ветки смородины, я вывалила на мужа и сомнения по поводу малинника.
– Вы спрашиваете моего совета? – приподнял он бровь.
Да что же он так удивляется каждый раз, словно с ним не жена, а кот человеческим голосом разговаривает.
Хотя если Мотя заговорит, то я уже и не удивлюсь особо…
– Спрашиваю. Не обещаю, правда, что последую вашему совету.
– Уж в этом я не сомневаюсь, – хмыкнул Виктор. Помолчал, размышляя. – Будь ваше поместье в том состоянии, как при вашей матушке…
– Вопрос о малине тогда бы и не возник, – перебила его я. Очень хотелось добавить, что я не для того просила совета, чтобы меня сравнивали с покойной матушкой – идеальной хозяйкой. И вообще, не я довела сад до такого состояния. Однако этого говорить точно было нельзя, поэтому я только покрутила в руках секатор, подавляя раздражение, и сказала.
– Будь мое поместье в нормальном состоянии, все бы делалось по плану и своим чередом. Осенью, а не сейчас. Возможно, и в обновлении не было бы необходимости.
Если он заявит, что самой раньше надо было шевелиться, я отстригу ему первое, что под секатор попадется, и плевать на последствия. Может, с утра я и смогла бы не обращать внимания на поучения, но сейчас я устала и любая мелочь выводила из себя.
Но Виктор задумчиво произнес.
– Мне кажется, перекопать часть малинника, создавая междурядья, проредить и удобрить его все же потребует меньше усилий, чем выкорчевывать его весь и готовить землю под посадку, кроме обычных грядок. И хоть какой-то урожай будет. Аптекари хорошо покупают сушеную малину, только лучше продавать ее ближе к весне, а не осенью сразу после урожая.
– Не уверена, что урожай будет.
Я подошла к малиннику, разглядывая ближайшие кусты. Молодые побеги виднелись, но я привыкла, что их куда больше. Едва ли слабая поросль даст путные ягоды.
Но, может быть, они нормальные, просто выглядят чахлыми на фоне джунглей? Настолько запущенного малинника мне, пожалуй, видеть не доводилось.
– Будет, – заверил Виктор. – У вас ведь благословение.
Ну да, конечно.
– Я сама еще не поняла, как оно действует и на что распространяется, а вы уже уверяете, будто это универсальная палочка-выручалочка, – проворчала я.
И вообще, остался бы ты здесь, если бы не разглядел у меня этого самого благословения? Не знаю, ой не знаю… Не буду думать об этом, а то разозлюсь еще сильнее.
– Петр выздоровел быстрее, чем я надеялся, и даже ни одного пальца не потерял. Я уверен, дело в вас. Раз уж человеку благословение помогло, то саду и подавно.
Благословение, как же. Правильное лечение, нормальный уход и хорошее питание. В добавление к молодому и здоровому – хоть и изрядно проспиртованному – организму. А если и была какая магия в этом замешана, то Мотина, что бы она из себя ни представляла. Не просто же так чересчур умный котик проводил столько времени рядом с больным.
Конечно, правильный уход и малине пойдет на пользу… Я разгребла снег у ближайшего куста – там и разгребать-то нечего было по большому счету. Защелкала секатором. Старые ветки, подмерзшие ветки… Останется что-то, если их убрать? Да. Все же молодых побегов не так уж мало, даже найдется из чего выбирать, оставляя самые крепкие.
– Попробую привести в порядок это, – решила я.
А если останутся время и силы, когда буду выкапывать лишнее, поделю корневища на черенки да высажу хоть десяток в теплицу. Тогда к осени будет приличный посадочный материал. Если, конечно, места в теплице хватит, она же не резиновая, а планов у меня громадье.
Мы двинулись обратно во двор. Никаких признаков почкового клеща на смородине я не нашла, одной заботой меньше. Сейчас пора было снимать плов с огня, да и сумерки уже сгущались.
По всему двору разносился аромат плова. Виктор повел носом. Я сама сглотнула слюну.
Посоветовавшись с домочадцами, я решила не смущать деревенских парней, усаживаясь с ними за одним столом. Возьмут чугунок, один на всех, да между собой и разделят в людской избе. Я заикнулась было о мисках, но Марья подняла меня на смех.
– Отроду в деревне вся семья из одного чугунка ела. И артель работничья так же. Ложки у всех свои, а из чугунка по очереди, по старшинству. Хлебушка только не пожалей им. Ложку пока ко рту несешь, хлебушек под нее подставляешь, чтобы не просыпать да стол не испачкать. А потом им и закусываешь.
Я заколебалась. Хлеба было не жаль. И, конечно, от бабки слышала, как вся семья ела из одного чугунка. Однако современное воспитание мешало отнестись к этому спокойно, а образование и вовсе вопило дурниной, напоминая, сколько разнообразных инфекций можно таким образом передать сразу всей артели.
– Не поймут, касаточка, – сказала нянька, заметив и поняв мои колебания.
Так что я махнула рукой, утешая себя, что посуды меньше мыть придется.
– Поедите со мной на кухне или заберете свою порцию в комнату? – спросила я мужа. Из чистой вежливости – на светские беседы сил не осталось.
– С вами, если вы не против, – сказал Виктор. – Только про Ивана не забудьте, пожалуйста.
Нет уж, Ивана я с собой за один стол не посажу, много чести!
– Напомните Марье или Дуне, они покормят. Сошлитесь на меня. Я только работу приму, пока не стемнело окончательно, и поедим.
Виктор прошел в летнюю кухню, я двинулась к работникам.
Парни уже вернули орудия труда в сарай и чинно сидели на лавке у людской избы, но стоило ветерку подуть от кухни, поворачивали в ее сторону головы, как по команде. Михаил, заметив меня, подскочил навстречу. Но больше, пожалуй, ничем не выдал ни голода, ни нетерпения – прошел вместе в теплицу, неторопливо и обстоятельно перечисляя все сделанное.
– Как вы велели, только тот навоз, что сверху был, а как остался с прошлого лета перепревший, его не трогали, оставили на месте пока…
А когда снег сойдет и малинник прорежу, туда его и отправлю, удобрять, да сверху присыплю… Чем бы? Опилок у меня нет, не то что в деревне, где их с пилорамы можно было прицепами вывозить. Соломы немного осталось, а она нужна для подстилки. Сеном? Так лошади тоже что-то есть надо. За хвоей кого отправить, как снег сойдет? Прошлогодняя, прелая, тоже сгодится. Ладно, в свое время решу.
– Водой пролили, как вы и велели, Марья подтвердит, видела, как мы ведра таскали. И кипяток она нам с кухни сама выносила, сказала, чтобы грязными ногами не совались. Дескать, Настасья Пална сама полы мыла, своими ручками, и нечего топтаться.
Он с любопытством уставился на меня, точно я должна была опровергнуть этакую нелепицу.
