Натаниэль
Злость
Я стою посреди колоссальных размеров пожара. Кругом, куда ни глянь, столпы и языки пламени. Но ни сгорающему в этом буйстве стихии уже мертвому телу, ни мне, ставшей чем-то иным после смерти, разрушительный огонь не причиняет вреда.
Я теперь четко слышу звуки машин на магистрали рядом. Миг, и оказываюсь на дороге.
Перемещаться после смерти стало значительно легче. Выискиваю взглядом, есть ли дорогая машина на обочине. Отполированный черный внедорожник без номеров не заставляет себя ждать. Там я вижу весело смеющихся парней, которые заводят мотор и, делясь впечатлениями от успешной охоты на «мясо», едут прочь с места преступления. Я следую за ними. Это легко, я просто села на крышу их машины, так мы и добрались до дорогих частных закрытых коттеджей недалеко от нашего города.
– Арсений, ваших рук дело? – сразу после закрытия ворот на огороженный участок, показывая новости о внезапном пожаре в экране дорогого телефона, недовольно произносит мужчина в годах.
– Зато никаких улик, всё как ты учил, пап! – довольно отвечает блондин.
– Со мной были Жека и Колаш, ты же сделаешь нам как всегда алиби и, на всякий случай, найдешь свидетелей, видевших нас в клубе? – как само собой разумеющееся спрашивает светловолосый.
– Послал же Бог сына, ладно, заходите и хорошенько вымойтесь, чтобы не было следов, – бросил недовольно мужчина в возрасте и набрал кого-то по телефону.
– Да, доложите обстановку. Ага, понял, понял, да, с меня. Отключаюсь.
– Не дети, а наказание, – посетовал мужчина после звонка вслух в пустоту, будто его детки просто вязли без спроса покататься папину машину.
Злость, идущая рука об руку со мной с момента, как я оказалась вне тела, медленно, но верно, разрасталась во мне.
Я ждала. На крыше трехэтажного пентхауса этих богатеев, терпеливо ждала, как будут развиваться дальнейшие события.
Пожар все ещё тушили, не представляю, какой ущерб был нанесен природе. Очень было жаль те красивые деревья и ни в чем не повинных животных обитателей той местности. Природа словно почувствовала моё искреннее желание, и на глазах у меня начала формировать грозовая туча, что резким сильным ливнем начала тушить пожар.
В доме чертыхались, что погода спутала им все планы, но все равно были уверены, что на них никто не выйдет.
Я подставила ладони по освежающе прохладные капли дождя и поблагодарила природу за отклик. Ветер нежно коснулся щеки, словно давая понять, что принял мою благодарность. Удивительное чувство. Столь сильное и неземное, я почти начала растворяться в нем, но мерзкий смех моих мучителей в доме ниже разбил эту связь, злость снова вернулась.
Никаких следов моего тела «естественно» не нашли. А эти отморозки были дома под так называемым «домашним арестом», пили, кутили и играли в подвале их жилища в казино.
– Да, я понял, что они подали заявление о пропаже, ну потеряй, что я должен всему тебя учить?! Да кто ж знал, что у нее были серьги из циркония, которые не расплавятся, а внутри еще и потухший в них датчик GPS. Что значит, ты ничего не можешь сделать. Что значит, нет оснований утверждать, что она сама пришла в лес, стала причиной пожара и сгорела?!
Я тебе за что деньги плачу?! Вот иди и разберись!!! – раздувая красное от гнева лицо, кричал в очередной раз пожилой мужчина, разговаривая с очередным телефонным собеседником.
Я прикоснулась к мочкам ушей. Одной сережки не было. Видимо, одна упала до того, как меня привезли в лес, прямо в момент похищения. Потому что сейчас я была без обуви и в остатках платья, что было на мне в момент смерти. Удивительно, как эти кусочки ткани ещё держаться на мне, не падая.
– Что значит, она обронила её на месте похищения?! Там не должно быть никаких камер. Ты меня понял?! НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ! Потеряются они или испортятся, это уже твои обязанности, выполнять!!!
Я слушала и слушала эти длинные схемы заметания следов. Узнала это огромное количество задействованных в сокрытии данных преступлений людей. Все они были главами в разных сферах, имели важные чины и звания. И я понимала одно, этих отморозков никогда не накажут.
Злость, та самая, что копилась целую неделю, вихрем поднялась во мне, я спустилась на первый этаж. Трое. Те самые лица, что я не смогу забыть даже после смерти, все они были в гостиной и курили явно запрещенные смеси.
Как нанесла первый удар, я не помню. Просто проходящая сквозь предметы рука вдруг полоснула по спине брюнета, он взвыл и начал страшно корчиться, руками пытаясь остановить кровь. Побледневшие в ту же секунду его товарищи испуганно начали пытаться выбраться из комнаты, дергали ручку двери, пытались открыть или разбить окна.
Им было страшно. Я улыбалась. Нанося один удар за другим, я рвала и рвала своими руками этих ублюдков на куски, на мелкие-мелкие кусочки.
Отрывать их детородные органы было особенным удовольствие, ведь в этот момент они визжали как свиньи!
– Мясо должно молчать, – прозвучал мой голос в тишине, прерываемой их криками.
Они затряслись, заливали пол слезами, просили у кого-то невидимого в потолке прощения, но… Я пришла не прощать. Нет, это была месть.
Всё вокруг было в крови. Их крови. Отрывать куски плоти от тел оказалось также легко, как отламывать кусочки свежей булочки. Их крики боли и глаза, полные отчаяния, были для меня хорошей наградой. Было ли это красиво? Нет, это было омерзительно, как и сами они. Я понимала, что пока я не закончу, никто со стороны не услышит, а камера в углу комнату ничего не запишет. Не знаю, откуда такая уверенность, я просто это знала.
Из тела блондина я вынула сердце последним и торжественно положила его в центр комнаты. Оглянулась, ну, все в таких багровых тонах. Я рассмеялась собственной шутке. Месть закончилась.
Я хотела увидеть лица тех, кто их найдет, и вот удача, тот самый старикашка, что их отмазал, имел счастье лицезреть сердце своего сына.
Ой, как некрасиво, он посинел, схватившись за грудь. Я невидимой тенью зависла рядом с его искорёженным страхом и горем лицом и поняла, мертв. Я разозлилась. Ну какая же несправедливость! Мне пришлось пережить такое, а этот отброс так легко закончил свою жизнь, которую я могла бы превратить в долгие годы безысходности и страха. Того самого ужаса, от которого так возбуждались части, разбросанные по комнате.
Я ушла из этого места. Хотела наведаться в прокуратуру, где замяли моё дело, но по пути туда меня привлек звук собачьего скулежа откуда-то из подворотни.
Дети жестоки. Часто это слышишь в социуме, но не осознаешь насколько это реальные слова, пока не увидишь это вживую.
Чёрный израненный комочек, свернувшись клубочком, тихо поскуливал каждый раз, когда в него прилетал очередной камень или удар ногой от пацанов лет двенадцати. Их было четверо. Только дети, а сколько жестокости, сколько звериной агрессии и, конечно же, к тому, кто не может дать сдачи. Толпой на бедное раненое животное. Да, они не идут кидать камни в суровых дядек с автоматами на шее, не лезут даже на старших громил в своем районе. Нет, они пытаются возвеличить себя за счет унижения тех, кто слабее. Политика крыс, трусов, слабаков, убогих жалких созданий, что вырастая, становятся отбросами общества. Если дети – это будущее нации, то, какое же будущее нас ждет.
Под ранены животным была уже приличная лужа крови, я понимала – не выживет.
Такая злость и отчаяние захлестнула меня, я раскрыла руки в стороны, защищая эту едва теплящуюся жизнь. Камень, предназначенный животному, попал в меня, оставив на руке порез. Я поняла, что дети могут меня видеть.
