Ниk Алеkc
Правда и ложь. Трактат второй
Он всегда выгодно отличался от своих ровесников врожденным чувством такта.
* * *
Снова банкир
…Окинув взглядом массивную "сталинку", Горицкий вышел из машины и в сопровождении Лебедева направился к нужному подъезду.
На звонок домофона отозвалась не "пигалица" (как он ожидал), а сам профессор (отчего Станиславу Георгиевичу на миг даже стало неловко).
Тем не менее, голос банкира звучал уверенно.
– Добрый вечер, Валентин Владимирович. Это Горицкий. Вряд ли вы меня помните, хоть я некогда и сдавал вам экзамен, – тут он не сумел сдержать легкого (определенно нервного) смешка, – В любом случае, я хотел бы побеседовать с Анастасией.
– Моей дочерью? – озадаченно переспросил профессор, после чего банкир услышал, – Что ж, проходите, и писк электронного устройства, разблокировавшего дверь подъезда.
На третий этаж они с Лебедевым поднялись пешком (допотопный лифт не вызвал доверия у Станислава Георгиевича).
…Постаревший и поседевший (однако, сохранивший тонкость и благородство черт лица, а также ясный взгляд) Воронцов распахнул дверь своей квартиры, одновременно скомандовав глухо зарычавшей черной мускулистой псине: "Место, Лорд, место!"
Именно эта грозная собака и помешала Горицкому обратиться к охраннику: "Побудь у двери". Станислав Георгиевич опасался бойцовых и сторожевых псов (ведь даже хорошо воспитанные собаки бывают непредсказуемы).
Поэтому, вежливо поздоровавшись (и пожав протянутую профессором руку), он заодно представил и Лебедева, как начальника своей службы безопасности.
Во взгляде синих глаз Воронцова мелькнула легкая усмешка. Но руку он, тем не менее, подал и Лебедеву.
– Валентин Владимирович.
Тот с величайшей осторожностью пожал профессорские пальцы.
– Очень приятно. Лебедев Александр Сергеевич.
– Запоминающееся имя, – одобрил профессор, – Что ж, проходите, господа, – указал в сторону гостиной.
– Чай, кофе?
– Большое спасибо, не стоит беспокоиться, – начал Горицкий, отчего-то ощущая нарастающую неловкость – квартира профессора, несмотря на весьма скромную обстановку, внушала чувство сродни благоговению. Может, оттого, что не была захламлена безвкусными мещанскими безделушками, а, может, потому, что одна из комнат была превращена в самую настоящую библиотеку (стеллажи с книгами полностью занимали две стены).
Соседняя же дверь была закрыта. Воронцов стукнул в нее пару раз, затем толкнул.
– Настенька, к тебе гости…
…Спустя секунду раздался писк, возвещающий о выключении компьютера, стук отодвигаемого стула и, наконец, легкие шаги.
Станиславу Георгиевичу казалось, что он готов ко всему. Он готов был увидеть эффектную девицу с параметрами подиумной "модели", но так же мог узреть "серенькую мышку", усмотреть в которой нечто особенное мог лишь его сын, пресыщенный "платными девочками" из службы эскорта. К любому он был готов…
только не к тому, что увидит все ту же хулиганисто-лукавую Красную Шапочку, разве что повзрослевшую на четырнадцать лет.
И подросшую… сантиметров на семьдесят.
…В одном теперь Горицкий не сомневался – у его сына действительно отменный вкус. Девчонка была хороша. Хороша чертовски. Ни вульгарности, ни излишней слащавости. Воплощенный идеал славянской красоты- высокие скулы, открытое чистое лицо, в меру припухшие губы, короткий прямой носик, роскошные "соболиные" брови и, конечно, большие, миндалевидной формы, темно-синие, оттененнные густыми ресницами, глаза… нет, очи.
Плюс коса. Натуральная темная коса до пояса. Прямо-таки сказочная.
Рост Настеньки Горицкий на глаз определил как метр семьдесят пять (плюс-минус сантиметр). И сложена она была идеально – тонкая, но не производящая впечатление худой, длинноногая, с выраженной осиной талией и вполне отчетливой (при хрупкой в целом фигурке) грудью.
"Не хватает разве что сарафана и сафьяновых башмачков", – иронично подумал банкир: на Насте были потертые светло-синие джинсы, бледно-лилового цвета футболка и спортивные тапочки.
Демократичный наряд и прямой, дерзкий взгляд темных глаз – вот то, что отличало ее от томного, банального типажа очередной "мисски".
Да еще голос. Хорошо поставленный, чуть глуховатый голос девушки, воспитывавшейся в профессорской семье.
– Добрый вечер. По-видимому, вы и есть господин Горицкий? Отец Георгия?
Два слова в этой фразе неприятно кольнули банкира. Пафосное имя Георгий (а не Егор, как он привык называть сына), и обращение господин, в котором отчетливо слышались издевательские нотки.
"Она же еще девчонка, – досадливо одернул себя Горицкий,– Подросток, фактически. С неизжитым подростковым бунтарством, только и всего."
Поэтому в ответ на пытливый взгляд Настасьи постарался ответить улыбкой максимально приветливой.
– Да. Станислав Георгиевич Горицкий. Отец Егора.
Она (похоже, не без некоторого колебани) сделала шаг вперед и подала ему узкую ладошку.
– Очень приятно. Анастасия.
Горицкий легонько сжал тонкие пальцы. Указал на Лебедева.
– А это начальник моей охраны, да и просто помощник. Александр Сергеевич.
– Как Пушкин? – в ее глазах опять мелькнули смешинки. Тем не менее, руку она Лебедеву протянула.
По обычно невозмутимому лицу бывшего гебиста скользнула ответная улыбка: определенно дочь профессора вызвала у него симпатию.
Сам же Горицкий ощущал нарастающую неловкость, вызванную, в первую очередь, присутствием Воронцова, а во-вторых, тем, что подобные Настасье девушки (или молодые женщины) всегда вызывали у опытного финансового воротилы некоторую опаску.
Зачастую иррациональную.
…И все-таки уязвимое место у нее было. Доброта и великодушие, то, чем в придачу к привлекательной внешности обычно изначально наделяет Природа. Девчонка в силу возраста вряд ли часто сталкивалась с людскими жестокостью и коварством и, соответственно, сама не имела к ним склонности.
Именно на ее доброте и следовало сыграть.
– Присаживайтесь, господа, – похоже, за приветливым тоном профессор пытался скрыть напряженность, даже опаску (Горицкий покосился на псину, возлежащую у входа в комнату, и едва не передернулся от ее холодного взгляда. Определенно, этот породистый "лорд", не колеблясь, перегрызет глотку любому, кто, по его собачьему разумению, станет угрожать его хозяевам), – Так я все-таки приготовлю чай?
– Да, пап, конечно, приготовь, если тебе не трудно, – Настя адресовала отцу мягкую улыбку. Тот кивнул, удалился на кухню, напоследок одарив банкира и его охранника острым взглядом.
– Не хочу папу лишний раз волновать, – негромко сказала девушка, больше не улыбаясь, – Так что, вы сказали, случилось с Егором?
"Любовная лихорадка у него случилась, – подумал Горицкий с горечью, – Что вовсе неудивительно. Наверняка он не первый… и не последний".
Банкир негромко откашлялся.
– Пока ничего… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить ("Пока не залез на крышу "высотки" с намерением проверить, насколько окрыляет безответная любовь", ехидно вклинился внутренний голос), но у него сейчас острая депрессия. Надеюсь, вам известно, хотя бы теоретически, что это такое.
На миг Настя чуть прикусила нижнюю губку (вероятно, даже не осознавая, насколько сексуально это выглядит и как действует на мужчин).
– Ну, а я тут при чем? Или вы считаете, это из-за меня у него депрессия? – с досадой отбросила выбившуюся из косы и упавшую на щеку прядь темно-каштановых, с золотистым отливом, волос, – Но уверяю вас, я только пыталась объяснить Егору, что мне в данный момент не нужны… ухажеры. – легкий мимолетный румянец смущения и снова прямой, ясный взгляд. "Обжигающий", – пришел Горицкому на ум не такой уж неуместный эпитет.
– У меня есть парень. Есть, понимаете? Мы даже помолвлены… неофициально, – тут она продемонстрировала довольно скромный перстенек, на безымянном пальце правой руки. ("Золото, похоже, настоящее", – машинально отметил банкир), – Правда, пожениться планируем не раньше, чем закончим учебу… – и повернувшись к проему кухонной двери, у которого стоял Воронцов с подносом, сервированным для чаепития, улыбнулась – одновременно и немного лукаво, и чуть-чуть смущенно, – Прости, пап, что не сказала тебе раньше… но ты ведь не будешь против?
– Разумеется, не буду. Я всегда говорил, что Денис производит впечатление вполне достойного юноши, – профессор поставил поднос на журнальный столик и начал расставлять перед гостями чашки из знаменитого в советские годы немецкого сервиза (дочь добросовестно помогала).
– Все это я и сказала вашему сыну, – в ее голосе впервые проскользнула неуверенность.
Горицкий вздохнул (разве что Лебедев понимал, что этот тяжкий вздох являлся демонстративным). Роль подавленного болезнью сына отца удавалась банкиру успешно. Вероятно, потому, что он и впрямь был донельзя подавлен доселе не проявлявшимися причудами Егоркиной психики.
– Что ж, значит, я пришел сюда зря. Только без толку побеспокоил вас, профессор, – теперь виноватый взгляд (и виноватая улыбка) были адресованы Воронцову, – Хлопотно, вероятно, быть отцом такой красавицы?
Настя густо покраснела.
– Я справляюсь, – ответил профессор довольно сухо. Настолько сухо, что и последний идиот понял бы – визит банкира вызвал у него сильную досаду. И уж он-то постарается втолковать своей Настеньке, почему следует держаться от таких, как г-н Горицкий и его единственный отпрыск, как можно дальше, – К слову о депрессиях, – небрежно добавил профессор, – Медицина давно научилась справляться с ними вполне цивилизованными методами.
– Таблетки, уколы, электрошоковая терапия? Вы правы, Валентин Владимирович, – не прикасаясь к чашке со свежезаваренным чаем, Горицкий встал с кресла, – Химия шагнула далеко вперед.. и неважно, что, излечивая болезнь мозга, эта же химия убивает клетки печени, почки… и бог знает, какие еще органы.
– Отошлите Егора на горнолыжный курорт, – невозмутимо парировал профессор. – Или в Ниццу. Или в кругосветное путешествие… С вашими возможностями вы наверняка сумеете найти альтернативу таблеткам и электрошоку. Ну не всерьез же вы думали, что я уступлю единственную дочь в утеху тому, кто ей не мил, лишь бы излечить вашего отпрыска от хандры?
"Иного и ожидать не следовало", – угрюмо подумал Горицкий.
Вечное противостояние богатых и бедных. Состоятельных нуворишей и обнищавших интеллигентов. Купцов и аристократии (если не тела, так духа).
Плюнуть на все и забыть. Последовать советам более мудрых людей. Не идти на поводу у своего барчука…
Да вот беда – Горицкому вдруг пришло в голову, что повстречай он лет двадцать назад не Лерку, а кого-то вроде Настеньки, его брак не закончился бы плачевно. Да и дети наверняка получились бы качественнее…
* * *
Глава 2.
И заново банкир
Горицкий поймал себя на странном чувстве – будто он держит в руках зверька из семейства куньих, к примеру, ласку. Ласка извивается, напрягает упругое мускулистое тельце, пытается извернуться, чтобы вцепиться острыми зубками в его запястье…
а он изо-всех сил старается не выпустить ее из рук.
…Конечно, разговор с профессором и его дочерью окончился "пшиком". Напоследок Станислав Георгиевич все же оставил свою визитку (один из контактных телефонов был выделен желтым маркером), однако, надежды на то, что Анастасия с ним свяжется, он фактически не питал.
Скрытое ожидание во взгляде Егора, когда тот встретил отца, тут же сменилось разочарованием, после того, как Станислав Георгиевич окольными путями приступил к реализации программы "санаторий – курорт".
Гера попросту отвернулся к стене. Для надежности натянув одеяло по самую макушку.
– Мне не нужны Карловы Вары, отец. Мне вообще ничего не нужно. Оставь меня в покое и все. Я. Ничего. Не хочу.
В этот момент Горицкий, к своему стыду, едва не сорвался. Еле подавил в себе желание сдернуть одеяло с этого барчука и надавать ему оплеух со словами: "Хватит маяться дурью!"
Чудом сдержался.
И правильно сделал, как выяснилось. Ибо спустя еще час его мобильный телефон издал мелодичную трель. Высветившийся на дисплее номер показался ему знакомым, однако, до того, как банкир вспомнил, кому он принадлежит, в трубке раздался мягкий голос интеллигентной "пай-девочки".
– Станислав Георгиевич? Еще раз добрый вечер. Полагаю, вы меня узнали. (Последняя фраза прозвучала утвердительно).
– Да, – осторожно отозвался Горицкий, боясь даже надеяться, что его визит к профессорской дочери не прошел впустую, – Да, Анастасия…
– Мне жаль, что вышло так неловко, – неуверенно произнесла Настя, – Пожалуй, вести разговор в присутствии моего папы было не лучшей идеей. В конце концов, если б проблема легко решалась, вы бы и не тратили время на визит к нам, верно?
– Ну… да, – с некоторой заминкой ответил Станислав Георгиевич, соображая, в чем же подвох? (А что подвох был, он почти не сомневался.) -Так что вы предлагаете, Настя? Заново встретиться?
Пауза.
– Если вы не будете слишком заняты, – наконец произнесла чертовка, – То завтра вечером, около семи я буду прогуливать Лорда в скверике. Рядом с нашим домом. Полагаю, наедине мы сможем договориться.
Вот тут-то у Горицкого и возникло чувство, будто он держит в руках куницу… или ласку. Юркую, живую, сильную.
Договориться. Наедине. "Звучит весьма многообещающе", – подумал банкир, уже зная – он согласится. Если дело всего лишь в цене… а что же еще эта хорошенькая плутовка намеревалась с ним обсудить в отсутствие строгого папеньки?
…– На всякий случай я расставлю своих людей по периметру, – заявил Лебедев после того, как банкир подробно изложил ему содержание телефонного разговора с Анастасией.
Горицкий невольно поморщился.
– По-твоему, эта девчонка находится в центре террористического заговора? Боюсь, Саша, тебе самому не мешало бы подлечить нервишки.
Лебедев даже не улыбнулся.
– Береженого бог бережет, босс. И вообще, если хотите знать мое мнение ("Так уж и хочу", – желчно подумал Горицкий, однако, промолчал), эта девочка слишком хороша для того, чтобы здесь не было подвоха.
– Ну-ну, – кисло усмехнулся банкир, – Скажи еще, ее отец с матерью специально все подгадали, чтобы впоследствии, с ее помощью, манипулировать финансистами…
– Ее мать сбежала с любовником, когда дочери было четыре года. И с тех пор не объявлялась, – невозмутимо сообщил Лебедев, – Что же касается профессора… тот всегда демонстративно был вне политики. Даже в партию не вступил… когда вступали все поголовно, под угрозой лишиться карьерного роста.
– И после, поголовно же, демонстративно сжигали партбилеты, – ехидно заметил Горицкий, презиравший ультраправых так же, как и ультралибералов и считающий термин демократ злой насмешкой над наивными дурнями, принимавшими всерьез прогнившие идеи западной политической системы.
– Впрочем, – устало добавил он, – Принимай любые меры, какие сочтешь нужными. Как известно, лучше перебдеть…
– Чем недоспать, – серьезно закончил за него начальник охраны.
* * *
"И впрямь перебдел", – подумал Горицкий, подходя в обговоренный срок к скамье в скверике, на краю которой примостилась хрупкая девичья фигурка в джинсах и куртке-ветровке. У ее ног, обутых в кроссовки "игрушечного", как отметил банкир, размера (при довольно высоком росте ступни Анастасии были на удивление маленькими) пристроился все тот же устрашающий черный дог, при появлении Станислава Георгиевича издавший звук сродни недовольному ворчанию.
– Не беспокойтесь, без моей команды он вас не тронет, – во взгляде темных глаз опять мелькнули хулиганисто-насмешливые искорки. После чего узкая ладошка похлопала по сиденью скамьи, – Присядете? Тут относительно чисто.
Горицкий (стараясь не выказывать явной брезгливости) опустился на лавку.
…Отогнав от себя настырное дурное предчувствие (в самом деле, как можно было воображать что-то дурное в присутствии этой "феи"?), Горицкий тихонько кашлянул, прочищая горло.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить?
Настя бросила на него короткий взгляд, после чего ласково потрепала по загривку своего Лорда (тот немедленно переместил свирепую черную башку на ее колени).
– Депрессия – это ведь серьезно?
Станислав Георгиевич испытал легкое замешательство. Депрессия Егорки, пресыщенного барчука, возможно, впервые в жизни не получившего желаемого, на взгляд любого здравомыслящего человека – просто блажь.
Тем не менее, ответил:
– Конечно, с раком или не дай Бог СПИДом ее не сравнишь… но хорошего мало.
Еще один взгляд из-под ресниц.
– Человек не ест, не спит, худеет, ничего не хочет, – между тем перечислила симптомы депрессии вчерашняя "нимфетка".
"Ну, относительно ничего не хочет, это, положим, не факт", – подумал Горицкий, однако, опровергать последний постулат не стал. Только кивнул.
– Вроде того.
– Жаль, – "фея" вполне натурально вздохнула. А следом за ней вздохнула и ее жуткая псина, одновременно скосив желтовато-карие глаза в сторону чужака.
Настя повернулась к банкиру лицом.
– Если причиной всему этому я ("Да нет, скорее Геркин эгоизм", не без горечи подумал Станислав Георгиевич), то проще всего было бы согласиться стать его женой… но это ведь невозможно?
Признаться, тут Горицкий ощутил нешуточное замешательство. С одной стороны, выход действительно оптимальный, с другой… как долго может продлиться союз хорошенькой кошечки с гадким утенком?
Ответ, увы, очевиден – пока от "утенка" не останется горстка костей…
– Почему невозможно? Если вы думаете, что ваш возраст может быть препятствием…
Настя так энергично мотнула головой, что дог на миг приподнял морду и заворчал.
– Нет, дело вовсе не в том, что восемнадцать мне исполнится только в декабре… И даже не в том, что люди вашего положения обычно женят сыновей на девушках с большим приданым… или хотя бы большими перспективами…
Станислав Георгиевич вопросительно приподнял брови. Красавица, закончившая гимназию с углубленным изучением иностранных языков и поступившая в инъяз, на его взгляд отнюдь не являлась "бесперспективной". Да и отец ее, доктор физико-математических наук, далеко не то же, что слесарь-сантехник, верно?
– Это всего лишь штампы, Настя, – как можно мягче ответил Горицкий, – Мол, деньги к деньгам и тому подобное… К слову, сам я женился (на стерве, пьянице и дряни) на девушке, которую действительно выбрали для меня родители… но, увы, ни к чему хорошему это не привело.
– Да? – острый взгляд в его сторону, – Вы развелись?
– Нет. Валерия погибла в автоаварии ("сев за руль в дупель пьяной"). Десять лет назад.
Снова – слегка прикушенна нижняя губка (но до чего соблазнительно прикушенная…)
– Простите. Я не знала. Но в любом случае давайте не обсуждать заведомо невозможное. Если я когда-нибудь выйду замуж, это будет скорее всего Денис, – нежные щеки вспыхнули ярким румянцем, а тонкие пальцы стали бессознательно терзать колечко на правой руке.
Горицкий вспомнил открытое лицо русоволосого и сероглазого Дениса и на мгновение ощутил нечто, неприятно напоминающее досаду. Да, обладай Егор такой же харизмой, проблем с девушками у него было бы куда меньше…
Или напротив, больше.
– Что ж, – пытаясь скрыть неловкость, Станислав Георгиевич снова негромко кашлянул, – В таком случае, наша дальнейшая дискуссия бесполезна, верно?
…Ласка напрягла упругое тельце и даже забила гладким хвостом (или это сиамская кошка оскалилась, зашипела и выпустила острые когти?)
– Подождите, – девичья ладошка легонько (и как показалось банкиру, не без опаски) коснулась его руки, – Думаю, выход все-таки есть, – прямой, ясный (и даже чуточку беспомощный) взгляд, – Я ведь могла бы встречаться с Егором некоторое время. Просто встречаться, ничего больше. К примеру, ходить в театр, в филармонию… Он музыкален?
Музыкален? Горицкий чуть было не рассмеялся. Музыкален он сам (во всяком случае, был. В юности). У Геры же, увы, преподаватели консерватории не нашли ни слуха, ни голоса, ни тем паче склонности к игре даже на гитаре.
– Не совсем. То есть, хочу сказать, вряд ли посещение филармонии доставит ему удовольствие.
– Тогда, возможно, вернисаж? – быстро спросила Настя.
Станислав Георгиевич улыбнулся, впервые с начала беседы. Правда, довольно кисло.
– Ну, а дальше? К чему приведут, по-вашему, эти культурные мероприятия?
– Во-первых, они помогут ему справиться с депрессией, – уверенно сказала Настя, – А во-вторых, узнав меня чуть лучше, возможно, Егор перестанет быть… одержимым?
…Все бы ничего, вот только нюх прожженного дельца-финансиста определенно улавливал здесь наличие какой-то каверзы. Проще всего было предположить, что сейчас девчонка назовет цену своим услугам… а, может, она ждет, чтобы цену назвал он?
– Вы не против? – невинным голосом поинтересовалась Настя, прервав слишком затянувшуюся паузу.
– Да нет… Отнюдь нет. Вопрос только, помогут ли Егору данные свидания или…
Она опять развернулась лицом, и Загорицкого буквально обжег ясный, пытливый и, как ему показалось, слегка усмешливый взгляд.
– Данный вопрос вы уже задавали. И полагаю, сами понимаете – ответить на него однозначно нельзя. Более того… – опять словно бы в замешательстве прикушенная нижняя губка.
– Да? – Станислав Георгиевич вопросительно вскинул брови.
– Я бы не хотела оставаться с вашим сыном тет-а-тет. Понимаю, это довольно глупая фобия, однако…
Банкира бросило в жар.
– Вы считаете, что мой сын способен…
(причинить вам вред? изнасиловать? покалечить?)
Она остановила его нетерпеливым жестом.
– Я вовсе не собиралась вас оскорблять, – милая улыбка невинной девочки чудесным образом погасила поднявшееся было в душе Станислава Горицкого возмущение, – Но… вы читали, к слову, роман "Коллекционер"?
Название показалось банкиру смутно знакомым, однако, в последние лет десять ничего, кроме трудов по экономике и журнала "Коммерсантъ", он не читал. Хотя признаваться в этом пигалице, сидящей так близко от него, что он отчетливо слышал ее свежий, волнующий запах (антоновские яблоки вперемешку с осенней свежестью), отчего-то было неловко.
Поэтому он лишь промычал нечто, напоминающее "угу" и "м-гм" одновременно.
– Там говорится о том, как большие деньги меняют человека, – невозмутимо продолжила Настя, – Сюжет, в общем, незамысловат – неплохой, в сущности, парень, неожиданно выиграв крупную сумму, постепенно превращается в чудовище. Монстра. И хладнокровно губит девушку, перед которой поначалу благоговел.
Горицкий демонстративно поморщился – дескать, к Егору подобные "сюжеты" применимы быть не могут (хотя в сознание уже вкралась подленькая мыслишка – не думает ли Гера впоследствии отыграться на этой "фее" за перенесенные им страдания? Впрочем, поначалу он должен ее завоевать…)
– Послушайте, Настенька, – Станислав Георгиевич заставил себя говорить максимально мягко и даже изобразил на лице отеческую (во всяком случае, он надеялся – отеческую, а не похотливую) улыбку, – Рядом с Егором постоянно находится охранник. Весьма серьезный молодой человек, прошедший специальную подготовку.
Настя слегка поморщилась, опять давая понять банкиру, что подобные разговоры в пользу бедных ее в заблуждение не введут.
–Охранника нетрудно подкупить. Вам это должно быть известно. Единственным гарантом моей безопасности можете выступать… вы, Станислав Георгиевич.
Странно, но в первое мгновение он опешил настолько, что сумел лишь переспросить:
– Я?
Она серьезно кивнула, сейчас как никогда напоминая прилежную девочку-гимназистку (впечатление усиливала и ее вопиюще несоврменная коса, сейчас небрежно перекинутая на грудь).
– Именно вы. Если вы будете рядом, Егор вряд ли осмелится сделать что-нибудь непристойное, верно?
В этот момент Горицкому показалось, что он, наконец, понял, чего она добивается – не говоря "нет", Настя ожидала услышать этот отказ от него самого. Лично.
И тем не менее, он спросил (возможно, излишне резко):
– Может, все-таки уточните, чего вы опасаетесь? Похищения? Насилия? Того, на что мой сын заведомо неспособен?
Она отвернулась и мечтательно посмотрела на небо, на безмятежно-синем фоне которого живописно выделялись золотистые кроны старых ясеней.
– Вообще-то, это ваш сын изначально начал меня преследовать, – задумчиво произнесла юная чертовка, рассеянно поглаживая по загривку своего дога (то и дело неприветливо косившего недобрыми глазами в сторону чужака), – Хоть никакого повода к этому я ему, уверяю вас, не давала. Если б мне позарез были нужны деньги, – теперь и взгляд, и улыбка Настеньки, адресованные банкиру, являлись откровенно насмешливыми, – Я просто обратилась бы в рекламное агентство. Или модельное. Мне, кстати, предлагали.
– Отлично, – мимолетный прилив неприязни к этой, как показалось Горицкому, расчетливой стервочке помог ему вернуться в рациональное русло, – Значит, дело только в цене? В таком случае, давайте начинать торг…
Она встала со скамьи и, не глядя на банкира, направилась к дому.
– Черт, – пробормотал Горицкий себе под нос. Пожалуй, он и впрямь перегнул палку… Так же поднявшись с лавки, он неосознанно ускорил шаг и, поравнявшись с Настей, тронул ее за предплечье (дог опять неодобрительно заворчал). Настя остановилась и окинула его поистине ледяным взором.
– Хорошо, – обреченно сказал Станислав Георгиевич, – Возможно, я погорячился… даже наверняка. И тем не менее, объясни, наконец, чего ты добиваешься, девочка?
Теперь уж она вскинула брови словно в недоумении: как, с ней посмели перейти "на ты", не спрашивая ее разрешения?
– Добиваетесь, по-моему, вы, а не я, – взгляд, как и раньше, являлся дерзко-вызывающим, – Свои условия я вам изложила. Понимаю, вы человек дела, бизнесмен, поглощены экономическими вопросами… однако, не думаю, что вылазка в театр или кино раз в неделю так уж негативно скажется на вашем бизнесе, верно?
– Но как это будет выглядеть? – пробормотал Горицкий, сдаваясь, – Я выступлю в роли дуэньи?
Настя издала короткий смешок.
– Ну, тут уж вы, пожалуй, загнули. Пожилым вас назовут лет через двадцать, не раньше…
И хоть лесть ее являлась слишком явной (и даже в чем-то грубой), Горицкому, как ни странно, стало приятно.
Может, еще оттого, что давненько он не имел дела с молодыми женщинами (сотрудницы его банка или "девочки для утех" не в счет). Молодыми… и очень красивыми.
Затем он подумал, что бог сколько времени не был в драмтеатре… лет шесть, не меньше.
…Он поспешно отвел от Насти глаза.
– Ну хорошо, – вздохнул Станислав Георгиевич,– Положим, Егор согласится на ваши условия… хоть я в этом не слишком уверен. Что дальше?
– Кто знает, что будет дальше? – легкомысленно отозвалась плутовка, – Во всяком случае, Егор, хоть и частично, получит желаемое. Спустя недолгое время вы отправите его за границу… Таким образом, инцидент будет исчерпан, верно?
"Вряд ли все получится настолько легко", усомнился Станислав Георгиевич, тем не менее выдавил из себя:
– Да, возможно. К слову, время передумать будет и у вас, Настя (она вопросительно вскинула брови. Горицкий тонко улыбнулся). Вдруг вы, узнав Егора получше (он едва не сказал "поближе", что могло быть истолковано ею превратно), перемените мнение о нем… к лучшему? Не забывайте, он получил блестящее образование…
Настя слегка поморщилась, будто к ней в сотый раз обращался коммивояжер, расхваливая залежалый товар как первосортный.
– Егор сказал, что мне нравится причинять людям боль. Что я кто-то вроде моральной садистки. И вы так же считаете?
– Разумеется, я так не считаю, – Горицкий вновь ощутил неловкость, – Но…
– Если я сказала Егору "нет", это означает именно "нет", а не "может быть, да", – напоследок одарив Горицкого ослепительной улыбкой, она протянула ему руку для прощального пожатия, – Всего доброго, Станислав Георгиевич. Мой телефон у вас есть.
…Ни от кого другого Горицкий не потерпел бы столь пренебрежительного обращения. Определенно.
Ни от кого… кроме дочери профессора Воронцова.
* * *
Банкир со своим отпрыском
…На сей раз Егор и головы не повернул в сторону вошедшего в его комнату отца.
Приблизившись к сыну, Станислав Георгиевич весьма бесцеремонно сдернул с него плед (Гера был в спортивном костюме марки "Адидас").
– Не надоело еще изображать страдания молодого Вертера? - невозмутимо поинтересовался Горицкий-отец.
– Отстань, – невнятно буркнул Горицкий-сын, снова натягивая на себя одеяло (в руках у него находился смартфон – вероятно, "сидел" в "контактах" или "аське". Или просто музыку слушал…)
– Прими хотя бы вертикальное положение. Для разнообразия, – Станислав Георгиевич отошел к мягкому креслу и усевшись в него, вытянув ноги вперед, побарабанил пальцами по подлокотнику, – К слову, виделся я с твоей Дульсинеей…
– Знаю, – пробормотал Гера, после чего рывком приподнялся на своем широком ложе, – Ты хочешь сказать…
От вспыхнувшей во взгляде сына надежды Горицкому-старшему даже стало неловко (правда, на несколько секунд).
– Да, – подтвердил он, зачем-то поправляя манжеты фирменной сорочки (не иначе, что-то вроде нервного тика), – Я виделся с ней повторно. Аккурат, – беглый взгляд на свои "Патек Филипп", – Сорок минут назад.
– И что? – во взгляде Егора одновременно крылись и затаенная надежда, и обреченное ожидание услышать неумолимое "приговор обжалованию не подлежит".
– Заметь, на сей раз встретиться предложила она. И все заново обсудить… в отсутствие ее отца.
Лицо Геры вспыхнуло, как маков цвет.
– Она хочет денег?
Горицкий поморщился – излишняя прямота (граничащая с торгашеской вульгарностью) сына его покоробила.
– Ты кого сейчас имеешь в виду, Георгий? Дочь профессора математики, или ту… бывшую свою пассию? Как, бишь, ее – Петренко, Петрищенко?
Егор уже покраснел так мучительно, что казалось – вот-вот расплачется.
– Пап, зачем ты меня мучаешь?
Господи, зачем ты меня оставил? – внезапно пришло Горицкому на ум сакраментальное и на миг его пробрал озноб. Впрочем, лишь на миг.
– Мы просто поговорили, – спокойно ответил Станислав Георгиевич, – О разных вещах. В частности, обсудили модный роман "Коллекционер". Ты его, кстати, читал?
– John Fowles? – с безупречным английским произношением переспросил Егор ("Фаулз?, – мысленно повторил Горицкий), – Столкновение искусства с жестокой реальностью. Гибель его под гнетом мещанства… – голос парня стал почти монотонным, словно он зачитывал статью литературного критика. Впрочем, в следующую секунду Егор явно выразил собственное мнение о причитанном, – Дерьмовый авангард. Чем думать об избавлении всего человечества от атомной угрозы, девчонке надо было больше радеть о собственном спасении. Шарахнуть, к примеру, по башке того извращенца, да сбежать из подвала… Аллюзии чертовы,– снова острый взгляд небольших серых глаз уперся в лицо банкира, – Так вы только об этом с ней и говорили? Обсуждали иностранных писателей?
"Вот как раз об этом – авангарде, столкновении искусства с жестокой действительностью, аллюзиях и прочем, – мы не говорили, – подумал Станислав Георгиевич, решив для себя, что на досуге, пожалуй, прочтет столь неоднозначного Джона Фаулза (когда этот досуг сумеет выкроить, разумеется). Сыну же банкир ответил совсем другое.
